Никогда

– С пр-р-равой, – еле слышно прорычал он.

***

Алла сидела на качелях, крепко схватившись за их цепи, и вяло покачивалась, отталкиваясь от земли одной ногой. Взгляд ее был прикован к сидящему чуть сбоку коту. Он тоже следил за ней равнодушным кошачьим взглядом. Только чуть подергивающийся кончик хвоста говорил о том, что не все спокойно в его кошачьей голове. Мысли девочки же пребывали в полнейшем смятении.

Бывают в жизни такие моменты, вспоминая которые, со стыдом думаешь: "И что это на меня нашло?" Однако, если быть с собой честным, несложно прийти к выводу, что ничего на тебя не находило. Все пришло изнутри. Все это – еще одна часть головоломки, которой ты являешься. Может казаться, что она не подходит к остальным, но на самом деле…

– На самом деле надо просто уметь собирать паззлы, – вслух вздохнула Аллочка и сжалась еще сильнее. Чем больше она разглядывала этот кусочек, тем меньше ей хотелось видеть полную картину.

"Я хочу с тобой."

Эта интонация…нормально ли чувствовать себя грязной от звука собственного голоса? Алла не понимала себя. Что это? Откуда это в ней? Эта частичка не подходила никуда. Очевидно, отсутствовала еще очень большая часть картинки. Как будто половину кусочков у нее забрали прежде, чем она нашла их. Если так, то это будет самый сложный паззл в ее жизни.

Девочка вздохнула, слезла с качелей и побрела прочь, куда глаза глядят. Веля, немного помедлив, последовал за ней.

Участок был пуст. Только качели слегка покачивались, словно на них недавно катался невидимка. Туда-обратно, туда-обратно. Тихо лопнули цепи и сиденье упало в песок. Слегка почерневшее деревянное сиденье, которое, похоже, не спас от гнили лак. Случайный порыв ветра еле слышно звякнул обрывками цепей. Новеньких цепей из нержавейки с явными следами ржавчины на концах.

***

Дима дураком не был. С детства он чувствовал себя в обществе, как рыба в воде – все замечал и все понимал. Заметил он и взгляды Кости. Заметил и понял. Поэтому домой шел, время от времени настороженно оглядываясь. Однако, Костя тоже не был дураком – угол для того, чтобы внезапно из-за него вынырнуть, был выбран верно.

– Слышь, ты!.. – дальнейшая претензия не озвучивалась, ибо Дима и так ее понимал, а Костя вряд ли смог бы сформулировать; вместо нее последовал грубый толчок в плечи.

Так же очевидно было Костино превосходство – он был на два года старше и почти на голову выше. Да и будь Дима хоть втрое здоровее, эффективно сопротивляться ему психологически помешал бы Костин статус хулигана и грозы школы. Бежать было бы немногим безопаснее контратаки, поэтому Дима прикрыл голову здоровой рукой и только отступал назад, смягчая тем самым силу толчков и пытаясь попутно вести переговоры.

– Да это…да ты чего…да не надо…ай…

– Крутой что ли, а? – наседал Костя басом, разминая плечи между толчками. – Ты крутой что ли, э?

От внезапной лихорадочной работы Димин мозг слегка замкнуло, и он выпалил:

– Да это…да давай не здесь, слышь! Давай потом встретимся!

Косте предложение понравилось, он как раз подумывал о том, что в более уединенном месте Диму можно было бы раскатать гораздо убедительней.

– На стройке за гаражами, завтра, – прорычал он, развернувшись, сунул руки в карманы джинсов и быстро зашагал прочь.

Дима стоял и смотрел ему вслед. Ему отчаянно хотелось заплакать от боли и унижения.

– Убью, – сквозь зубы пробурчал он и судорожно вздохнул.

Небо было ясным. Дыхание постепенно восстанавливалось. Сильно разнылась больная рука. Мимо, по необычно пустой улице прошла девушка, вяло кроя матом кого-то по телефону, за ней пожилой мужчина в очках с большой собакой на поводке. Откуда-то издалека слышался детский визг и смех. Откуда-то изнутри – слабые отзвуки ревущего пламени. Руки, сжатые в кулаки, тряслись во все более бешеной лихорадке.

***

– Ты…ты была в моем сне!..

Димина мама отложила недомытую кастрюлю и выглянула в коридор, чтобы спросить, кто звонит, но у телефона мужа не обнаружила.

– Я не понимаю, – послышался его голос из-за поворота, ближе к входной двери. – Я…я не смогу…я не Рагуил…

– Дорогой?..

Она завернула за угол и остановилась. Гаврилов-старший вздрогнул и затравленно обернулся, пытаясь прикрыть плечом зеркало, перед которым стоял.

– С кем ты говорил? – с легким удивлением спросила его жена.

– Ни с кем, – резко ответил мужчина и громко сглотнул. – Все хорошо. Не стоит беспокоиться.

– Как скажешь, – пожала плечами Димина мама и двинулась обратно к посуде.

Из книг по психологии она знала, что разговор с самим собой перед зеркалом – нормальная практика. А еще, оттуда же, она знала о важности верной расстановки приоритетов.

Посуда, знаете ли, сама себя не помоет.

***

На следующий день после уроков Дима стоял в полусотне метров от школьного крыльца и хмурился на отблески солнца в луже. Мысль о грядущей встрече с Костей ужасно тяготила его, аж до боли в животе. Вселяло некоторую надежду отсутствие Кости на занятиях, но зная его любовь к прогулам, это не значило, что встреча отменяется.

Конечно, можно было не прийти, тем более, что утром мама с привычным (после той вспышки) беспокойством в голосе заставила его пообещать, что «после школы сразу домой». Но в этом случае, он был уверен, ему была просто гарантирована пожизненная травля со стороны всех-всех-всех с Костей во главе, а этого он допустить никак не мог. Да, он не слишком нуждался во внимании, но ему нужно было постоянно находиться в чьем-то обществе. Перспектива изгнания из общества сулила практически конец жизни.

Дима глубоко вздохнул. Заплетающиеся ноги неспешно понесли его к стройке.

***

– Сын?

У Кости внутри все сжалось. Он был уверен, что отца нет дома, поэтому позволил себе неосторожность – пойти домой сразу, как только шляться по улице надоело, не дожидаясь окончания занятий в школе. Он замер, не ощущая в себе сил справиться со второй кроссовкой.

– Ты уже вернулся. Почему так рано?

Отец стоял в дальнем углу коридора. В одной руке у него была полупустая бутылка пива. В другой – оперативно подготовленный ремень.

Костя молчал. Он знал, что врать бесполезно.

– Опять прогуливаешь?

Еле заметный кивок. Но его было достаточно. Три шага, казалось, в одно мгновение – каждый раз внезапно для такой туши – и на Костину спину обрушился ремень, бросив его на колени.

– Дважды на второй год оставался, засранец! Дважды! Как ты смеешь меня так позорить?!

Удары сыпались один за другим. Костя привычно терпел, стиснув зубы. Он действительно был на два года старше своих одноклассников. И дело тут было вовсе не в его умственных способностях. Он просто ненавидел школу. Ненавидел высокомерие учителей, а еще больше – их снисходительность, и ничуть не меньше – лизоблюдство одноклассников. Ненавидел обязательность выполнения идиотских заданий, ненавидел примитивную и несправедливую систему оценок, ненавидел школьную форму, школьные правила… Ему было тесно, душно и тошно. Причин, по которым он продолжал посещать это место, было две – отцовский ремень и потребность хоть где-нибудь получать что-то похожее на уважение.

Сильная рука подняла его за воротник куртки. Глаза в глаза, в упор.

– Я знаю, ты ненавидишь школу. И меня тоже ненавидишь, правда? Ну давай, ударь меня. Ударь, ты же хочешь.

Костя закрыл глаза. Он тяжело дышал сквозь сжатые зубы. Ударить действительно хотелось, но страх был гораздо сильнее.

– Боишься. Правильно, бойся. Отца нужно бояться, – его глаза с железной начинкой, больше не притворяющиеся пьяными, еще приблизились к Костиному лицу, и тот задержал дыхание, чтобы избежать волны перегара в лицо. – Только отца. Больше никого.

***

На стройке Диму вместо Кости ждал сюрприз. Радостно взвизгнув, сюрприз наперегонки со своим котом бросился обниматься.

– Алла? – Диме пришлось приложить усилие, чтобы приладить на место челюсть и выдавить из себя вопрос. – Ты что тут делаешь?

– Я искала тебя, но немного заблудилась в этих развалинах… – девочке явно было неловко за свою несамостоятельность.

– Это не развалины, это… – Дима запнулся в поисках нужного термина. – Недостроины.

– А вот и нет такого слова! – стыда как не бывало, только гордость за свое знание языка.

– А вот и есть, – машинально начал спорить Дима, но быстро спохватился. – Тебя же мама искать будет!

– Самой бы ее найти… – вздохнула Аллочка. – Я не говорила тебе…я потерялась в больнице.

– Так иди в полицию! – воскликнул Дима. – Маленькие девочки не должны одни ходить все время.

– Я не маленькая, – насупилась Алла. – В полицию я уже заходила. На меня даже смотреть не стали.

– А сколько тебе лет? – спросил Дима в надежде, что окажется старше и сможет еще покомандовать. Вторая часть ее реплики прошла мимо его ушей, оставив лишь уверенность, что в полицию обращаться больше не стоит.

– Сколько лет… – Алла задумалась. – Не знаю, мне мама еще не объяснила, что это такое, сказала, узнаю, когда вырасту.

Вот тут Дима уже не знал, смеяться ему или ужасаться. Отсутствие представления о собственном возрасте казалось ему диким и невозможным. Особенно в сочетании с тем, что на вид девочка была, пожалуй, даже старше него, а в школу еще ни разу не ходила. Однако, следующий ее вопрос заставил его забыть об этом.

– А что это у тебя с рукой?

– Да сколько же можно повторять, – проворчал он. – На болоте со старшими ребятами играл, поскользнулся и поранился…

В его мозг робко постучалась мысль: «Но ведь я же не был в тот день на болоте…», но он моментально прогнал ее.

– Кошмар, – ахнула девочка. – А здесь-то у тебя что за дело?

– А, ну, это…– Дима замялся, подбирая слова. – Костян этот, который дерется, он…он со мной подраться хотел…

– Так у тебя же рука! – возмущенно воскликнула Аллочка. – Так же нечестно!

Дима уставился на свою перебинтованную руку так, словно впервые увидел. В голове его начал зреть план.

– Конечно, – согласился он. – Нечестно. Да я его и одной рукой уделал бы, так он же вообще нечестно дерется! – фальшивые эмоции потихоньку обретали краски и делали первые судорожные вдохи. – Его все уже ненавидят! Все знают, что он плохой! Он животных мучает и маленьких обижает и папу не слушается, а мамы у него вообще нет! – последнее в ряду обвинений, возможно, было лишним, но, произнесенное тем же тоном, было Аллой успешно проглочено. – Да и струсил еще, сам позвал и не пришел! Пойду я домой, в общем.

Он быстро развернулся, чтобы скрыть широкую ухмылку и занес уже ногу, готовясь удалиться походкой победителя, но в спину прямо напротив сердца холодной иглой вонзился тихий вопрос:

– А как же я?

Дима был готов прямо сейчас провалиться сквозь землю, хоть в само адское пекло, только бы был повод не отвечать. Подсознательно, на каком-то спинномозговом уровне он ощущал в отношении новой подруги легкую тревогу. Разбираться в ее причинах не хотелось. Хотелось держать некоторую дистанцию от ее объекта.

– Ты же говорил…

– Я помню, – перебил он, не поворачиваясь. – Помню, что я говорил. Я скоро вернусь, вынесу тебе поесть…

– Я не голодна.

– Тогда спрошу у мамы, можно ли тебе у нас остаться, и сразу обратно.

– Я буду ждать, – сказала Алла уже сама себе и опустилась на грязный каменный пол. Веля запрыгнул к ней на колени. Димы уже и след простыл. Девочку терзало смутное сомнение. Веля, не сдержавшись, взметнул хвостом облачко пыли. По помещению медленно и еле заметно из-за сквозной вентиляции распространялся запах тухлых яиц.

***

Шел уже третий час ночи, а Дима все ворочался в своей постели и никак не мог заснуть. Его мучила совесть. Он ничего не спрашивал у мамы, равно как и не выходил больше из дома. А касательно того, что он сказал тогда…дача, ранняя осень, поздние ягоды, первые яблоки, летнее тепло и чистая природа…он же не виноват. Не виноват ведь, правда?

Глаза застилала мутная пелена. Дима уткнулся лицом в подушку и решил тихонько поплакать. Он делал так иногда, хоть и страшно стыдился этого. Чистые детские слезы. Или грязная индульгенция самому себе. Он и сам был не уверен. Так или иначе, выдавив несколько слезинок, он, наконец, уснул.

Сначала ему снилось болото. Он осторожно пробирался по кочкам и корягам, но оно все не кончалось и не кончалось. Вдруг в какой-то момент он поскользнулся и упал, напоровшись рукой на острую ветку. Наполовину проснувшись, он застонал и прижал к себе больную руку. Под повязкой она пылала так, что, казалось, об нее можно обжечься.

Обжечься. Сжечь. Выжечь. Вот, что нужно сделать с гнилью. Остаток ночи в Диминой голове ревело яростно бушующее пламя.

***

В образцово скучном доме начинался образцово скучный день. По телевизору, как обычно с утра, крутили новости. Бледный диктор с дрожащими руками мямлил что-то об «отказе от полномочий», «всяческом содействии» и «недопустимости сопротивления небесному воинству», что бы это ни значило – скука смертная.

– Они и до Москвы добрались, – произнесла мама, кинув на папу полный отчаяния взгляд. – Расползаются как крысы… Что теперь будет?

– Все будет хорошо, – голос Гаврилова-старшего дрожал еще сильнее, чем его же рука с простой алюминиевой ложкой. – Теперь все будет хорошо.

Точно. Мама прерывисто вздохнула. Не паниковать, только не паниковать. Лучшее, что они могут сделать сейчас – это не пугать без нужды ребенка. Кстати, о нем…

– Как ты себя чувствуешь? – обратилась она к Диме. – Ты, кажется, стонал ночью.

Входить ночью в комнату к почти уже начавшему половозреть сыну она посчитала непедагогичным.

– Я…я не знаю…я не помню… – Дима выглядел заторможенным, аппетита у него явно не было.

– Тебе снилось…это? – слегка смущенно поинтересовалась мама.

Она годами мысленно репетировала этот разговор в десятках, если не в сотнях различных вариаций, лавируя между противоречивыми советами из самых разных источников, но все равно была не готова, да еще и не уверена: не рано ли?

– А? – Дима поднял на нее сонные, как ей показалось, глаза.

– Ну, понимаешь… – мама замялась, из ее головы упорхнули все слова разом. – Когда мальчик и девочка…ну то есть мужчина и девочка…точнее женщина…э...девушка…очень-очень сильно любят друг друга…

– Я знаю, откуда берутся дети, – флегматично прервал ее Дима и продолжил ковырять ложкой кашу.

– …так кончился тот мир, который мы знали, – лепетал диктор из телевизора, не в силах отвести взгляд расширенных в ужасе глаз от чего-то чуть сбоку от камеры. – Так начнется новый мир – п-п-прекрасный, сп-п-праведливый и уп-п-порядоченный…

Еще одно скучное утро. Просто еще одно скучное утро.

***

В школе Диму ждал очередной сюрприз.

– Комиссия? – раздавались в коридоре голоса.

– Комиссия.

– А что случилось?

– Да, что случилось?

– И что за чмо их водит?

– Может, инспектор?

– Да какой из него инспектор, чмо и есть чмо!

– Вон он, кстати, один идет.

– Сейчас-сейчас, погодите…

«Чмо», забавно взмахнув руками, с не менее забавным тонким "ах" растянулось на полу от мастерской подножки, уже в полете провожаемое дружным гоготом старшеклассников. Идеальная шалость – попробуй найди виновника среди столпившихся по обе стороны коридора подростков. Впрочем, гогот этот быстро смолк.

Медленно, неестественно, ужасающе медленно поднималась нескладная фигура в теплом не по погоде бежевом плаще. Всем вдруг показалось, что, когда он наконец выпрямится, то окажется выше толпы головы на полторы, не меньше. В коридоре противоречиво запахло горькой свежестью и сладкой гнилью. Голова "инспектора" была безошибочно повернута к обидчику. Все ждали расправы, но он просто…

Улыбнулся. Печальной с легким укором улыбкой, той самой, которой все время улыбались его нежно-голубые глаза с чуть опущенными внешними уголками.

“Инспектор” уже скрылся за поворотом. За все время, остававшееся до начала урока, молчание в коридоре было нарушено лишь однажды, тем самым парнем, что поставил подножку, жизнерадостным, крепким и прежде почти не обремененным интеллектом:

– Никогда…

Остальные чувствовали себя подавленно, но даже примерно не могли объяснить себе причину. А еще – им было страшно. По-настоящему страшно смотреть на его светлое, абсолютно счастливое лицо.

***

Дима стоял посреди пустого коридора и разглядывал комиссию. Он отпросился в туалет, но не удержался и, закончив свои дела, отправился смотреть на странных чужаков. Впрочем, «странные» – это очень мягко сказано.

Даже с почтительного расстояния было видно, что какие-то излишне округлые глаза двух инспекторов, ведомых от кабинета к кабинету третьим, не выражают ни мыслей, ни чувств. Одеты они были в простые монашеские рясы, под которыми на их спинах вздымались горбы. Главный же разительно от них отличался. Помимо другой одежды, гораздо более осмысленного взгляда и менее напряженного тела, было в нем что-то еще, что-то…

Вдруг от него к Диме метнулся слабый лучик света. Мальчик вздрогнул – все трое отвлеклись от своей загадочной миссии и смотрели теперь на него. Он хотел развернуться и убежать, но не мог. Что-то удерживало его. Что-то в этом странном юноше в бежевом пальто. Который, кстати, внезапно оказался совсем рядом и опустился на одно колено, словно ему комфортнее было смотреть на собеседника снизу-вверх.

– Здравствуй, – сказал он ломким голосом, в другой раз, возможно, показавшимся бы Диме забавным.

– З…здрасьте, – Дима сглотнул.

– Не бойся, – незнакомец улыбнулся, прикрыв глаза. Не особенно искренне, впрочем. Было очевидно, что его что-то тревожит.

– Ты – ангел? – вдруг ляпнул Дима и густо покраснел, сам удивляясь своему вопросу.

– Что? – незнакомец опешил на секунду, но тут же рассмеялся. Правда, его глаза отчего-то стали еще чуточку печальней. – Нет. Боюсь, мне уже никогда им не стать.

«Врет», – подумал Дима.

– Скажи мне, друг, – снова обратился к нему незнакомец. – Что у тебя с рукой?

Дима открыл рот, чтобы снова рассказать свою ложь про старших ребят и болото, но слова застряли у него в горле, да так, что его даже слегка затошнило. Юноша вопросительно приподнял бровь, и Дима не выдержал. Он рассказал все: про знакомство с Аллой и Велей, про то, что они потерялись, про то, как она сдавила его руку в тот вечер, как встретил ее вчера на стройке, как обманул… По мере повествования глаза незнакомца все больше округлялись от ужаса. Он прикрыл рот дрожащей рукой. По его щеке странной кривой траекторией пробежала одинокая мутная слеза.

– Я же просил ее…просил, чтобы в этот раз…

В стену в сантиметре от Диминого уха с противным хрустом врезался костлявый кулак. Юноша схватил Диму за плечи, пачкая его пиджак кровью из разбитых костяшек.

– Она опасна, слышишь? Она… Она ненавидит людей, осознанно или нет, но всех людей ненавидит, понимаешь? Не приближайся к ней! Где ты живешь? Где ты живешь?! Я хочу убедиться, что ты в безопасности, слышишь?!

– Кто это здесь у нас? – бесшумно приблизившийся «монах» отшвырнул от Димы за ворот безропотно стихшего юношу, как мелкую собачонку, и с шипением втянул ноздрями воздух. – Не адонай, но пахнет, как адонай. Беги, вкусненький. Беги, а мы придем следом.

Дима попятился. Он ничего не понимал, но дело явно пахло жареным. Попятился – и тут же наткнулся спиной на второго «монаха». Тот медленно нагнулся к мальчику, вперив свои страшные круглые глаза в его лицо, обнажил в оскале хищные клыки и повторил за своим товарищем:

– Беги.

И Дима побежал.

***

На перемене комиссии в школе уже не было, и перед Димой, поигрывая бицепсами и хрустя запястьями, встали гораздо более насущные проблемы.

– Я тут про тебя забыл слегка… – мощный тычок под ребра. – Сегодня, – еще один. – После школы, – и еще. – На стройке.

От завершающего удара в грудь у Димы выступили на глазах слезы, но он уже почти не боялся. План в его голове был уже готов. Ему оставалось только наблюдать, как исполняется его первая часть.

Раз – и Костя для развлечения раздает тычки своей команде. Два – и он уходит в столовую попить воды. Три – и Дима тут как тут, ненавязчиво завладев вниманием пострадавших.

– Задолбал уже, да? – громко спросил он с напускным безразличием, небрежно кивнув в ту сторону, где исчезла Костина спина.

Трое не слишком умных, но довольно здоровых ребят уставились на него, не понимая, к чему он клонит.

– Ко мне вот тоже лезет просто так… – Дима резко сменил жалобный тон на уверенный. – Да если бы не рука, я бы ему так врезал!..

По-прежнему, полное непонимание.

– Слушайте… – это была самая важная часть и Дима немного волновался. – Пора его на место поставить, а? Ведет себя как хозяин, охренел вообще.

Молчаливое одобрение.

– Пошли после школы на стройку, навтыкаем ему, чтоб знал!

Согласие выразили все. До Димы только тогда дошло, как мало шансов у него было на успех и на каких жидких соплях он держится, поэтому он поспешил сменить тему:

– Кстати, – на самом деле это было не кстати, но лучшего слова для перевода разговора в другое русло Дима не знал. – А что тут случилось на выходных?

– Да вроде взорвалось что-то…

– Да ну, что тут могло взорваться, дурень? – один здоровяк влепил подзатыльник другому. – Метеорит же упал.

– А я думаю, это пришельцы были… – тихо подала голос проходившая мимо девочка на год младше. Ее слова были презрительно проигнорированы.

– У меня мама пропала, – выпалил вдруг молчаливый обычно парень надтреснутым голосом. – И не только она. Папа долго ругался с полицией. Говорит, что исчезновений сейчас много, но они никого не ищут.

– А я видела… – отличница класса понизила голос и придвинулась ближе. – Видела, как странные люди кого-то ели в подворотне, представляете? Человека ели. Я побежала домой, рассказала маме, а она ответила, что это «небесное воинство». С тех пор по ночам я слышу, как она плачет…

Вдруг младшеклассники все как один с криками ломанулись к окну. Дима среагировал с запозданием и причины всеобщего восторга не видел, но все же смог протиснуться в первый ряд.

Лучше бы он этого не делал.

Под окном лежал парень из выпускного класса. Проломленная голова была загнута назад и к плечу. На его лице было такое выражение, словно он был готов закричать от счастья, хотя, возможно, это было вызвано искажением от удара. Диме показалось, что мертвец смотрит прямо на него. Он попытался протолкнуться прочь от окна, но задние ряды напирали слишком сильно.

Дима осел на пол. Его прижали к батарее, кто-то наступил на руку. Перед глазами все плыло. Содержимое желудка неудержимо рвалось наружу. Этот взгляд…даже с высоты второго этажа, через стекло, всего на мгновение увиденный, он до сих пор заполнял собой все Димино сознание. Этот взгляд – и неразрывно связанный с ним запах.

Запах палых листьев.

***

На стройку Дима пришел один. Бывших Костиных друзей он отправил в обход, и только войдя в здание, понял, как сильно рискует. Увидев неспешно приближающуюся Костину фигуру, он окончательно уверился в том, что его предали. Придумывать другой план у него времени уже не было – его ухо внезапно оказалось в зоне досягаемости Костиного кулака и, как следствие, было неслабо впечатано в череп. Дима жалобно пискнул и рухнул вбок лицом вниз.

Костя презрительно сплюнул. Он уже не чувствовал той злости, которую вначале принял за ненависть. Теперь избиение мальчика на два года младше, да еще с больной рукой, виделось ему низким, недостойным занятием. Выход был очевиден – пнуть пару раз для порядка и гордо удалиться, упиваясь одновременно своей силой и великодушием, но в этот момент…

– Э! Лежачего пинать?!

Дима повернул голову на голос и едва не описался от облегчения – в проеме стояли два его новых товарища.

– Вы какого хрена тут забыли? – прорычал Костя. – Я вас не звал, валите к черту.

Он не успел ничего понять – просто внезапно оказался в крепких руках двух своих ближайших прихвостней.

Дима поднялся с пола. От пережитого страха, боли и унижения его немного трясло, но он улыбался.

– Ну, давай, сука, – оскалился в ответ Костя.

Драться Дима не умел ни капли, поэтому его удар под дых только заставил Костю хрипло рассмеяться.

– Ну ты и лох, – прорычал он, вкладывая в слово "лох" гораздо больше оскорбительного смысла, чем подразумевает его значение. – Как ты бьешь?! Бей как я тебя! Давай!

Глаза Диме застилали слезы от множества смешанных эмоций, поэтому мимо уха он несколько промазал. Костя сплюнул кровь с разбитой губы и засмеялся громче. Следующий удар пришелся по цели, и хотя он не был сильнее предыдущих, Костя был немного оглушен и замолчал.

– Не надо было тебе со мной связываться, – прошипел Дима, примеряясь половчее ударить в нос.

Он думал, что Косте страшно.

Но Косте все еще было весело.

"Опять подрался, засранец."

"Боишься?"

"Только отца, больше – никого."

"С пр-равой. С пр-равой, мля!"

***

Костя стоял посреди стройки, тяжело дыша и сплевывая кровь. Противники, все трое, были раскиданы по разным углам и не подавали признаков жизни. Он победил. Опять.

– Дима…?

Костя резко развернулся. С лестницы, ведущей на второй этаж, спускалась девочка примерно его возраста, одетая в одну ночнушку, с повязкой на глазу и с огромным дымчатым котом на руках.

– Ты…это ты их побил? – тихо спросила она.

Костя молча харкнул ей под ноги кровью. Он был не в настроении разговаривать.

За те секунды, что она подходила, на ее лице сменилось множество эмоций, от удивления и страха до злости и обиды. Теперь ее губы нервически подергивались, словно она пыталась улыбнуться, скрывая желание заплакать. Она медленно поставила кота на пол и так же медленно выпрямилась.

***

Костин папа сидел на диване, пил пиво и смотрел по телевизору какую-то передачу. Без звука. Наверное, в некотором роде его можно было бы назвать параноиком. Он всегда был готов абсолютно ко всему и удивить его было сложно. Если бы в дом ворвались грабители, у них не было бы тактического преимущества за счет внезапности. Если бы случилось какое-либо стихийное бедствие, Костин папа не только был бы в числе первых спасшихся, а еще и сохранил бы все документы и деньги. Он всегда держал в памяти состояние всех электроприборов и положение всех колюще-режущих предметов в доме. Он не беспокоился о возможной опасности. Он сводил ее к нулю.

Не беспокоился он и о сыне. Просто воспитывал его так, чтобы за него не нужно было беспокоиться. Сильным, бесстрашным, при этом неглупым и в чем-то сдержанным. В любое время он был твердо уверен: с Костей все в порядке. Так или иначе, он справится с чем угодно.

***

– И часто ты так делаешь? – голос девочки был тихим, но за ним чувствовалась угроза.

Костя, криво усмехнувшись, кивнул. Он действительно всегда так разбирался с теми, кого считал подлецами. Устроить сраный сговор, избить противника толпой…

– Тогда… – девочка издала тихий смешок и опустила глаза. – Тогда Веля тебя задерет.

***

Костин папа едва не поперхнулся пивом, когда посмотрел на часы. Занятия в школе давно кончились, а сын еще не вернулся. Где это чучело могло запропасть? Учишь его учишь – а все как об стенку горох, дурачок и есть дурачок.

Перед затуманившимся внутренним взором мужчины замелькали внезапно явившиеся из небытия обрывки воспоминаний – что-то будто бы слышал во дворе, что-то от учителей, что-то от знакомых…

– …а Костя сегодня учительнице язык показывал…

– …а Костя опять все уроки прогулял…

– …а Костя на математике четыре на три умножить не смог…

***

Поначалу Костя не воспринял ее слова всерьез. Он часто слышал угрозы, порой и пострашнее этой, так что его было сложно ими впечатлить. Однако, когда внезапная противница с размаху влепила ему ладонью по лицу, его обожгло гораздо сильнее, чем от обычной оплеухи. Он попятился, запоздало пытаясь встать в стойку. Костя был в полном замешательстве. Он был уверен, готов поклясться, что девочка не превосходит его мышечной массой, что чувствовалось и по небольшой силе удара. Но когда она толкнула его в грудь, он беспомощно шлепнулся на спину и закашлялся. От этого толчка легкие горели сильнее, чем от первой в жизни крепкой сигареты, а правая половина лица уже онемела и распухла. Собравшись с силами, он откатился, увернувшись от пинка и рывком поднялся на ноги. Следующий удар ему удалось остановить, поймав девочку за руку.

– Я не дерусь с девчонками, – кое-как прошепелявил он, даже не задумываясь о причинах отказа половины лица, и отшвырнул ее. – Пошла отсюда.

Она не спеша поднялась. По ее взгляду Костя понял – она не уйдет.

– Веля тебя задерет, – повторила она.

***

Костин папа уже вовсю мерил шагами комнату. Начавшееся было беспокойство уже уступило место раздражению. Вечно этот щенок лезет не в свое дело, страх потерял еще при рождении, видимо. Даже не так – он же трус, вечно больной к тому же, простуды эти, ангины, а чего на рожон лезет – вообще хрен его знает…

– …а Костя на уроке уснул!..

– …а Костю за ухо к доске вывели, сам не хотел…

– …а Косте девочка на ногу наступила, и он заплакал…

***

Вдруг откуда-то сбоку на Костю прыгнул кот с жутким, почти человеческим криком, и одним движением лапы разодрал ему предплечье, по ощущениям, до самой кости. Стиснув зубы так, что они заболели, Костя отбросил его за шкирку другой рукой. Он явно слышал глухой хруст, с которым голова кота встретилась с кирпичом, но тот сразу вскочил и снова попытался зайти сбоку. Костя повернулся за ним, уже ни в чем не отдавая себе отчет, и, конечно же, упустил из виду девочку.

– Почему?! – надрывно заорал он, когда она поставила его на колено удачным пинком по ноге сзади, и глухо закашлялся гнилой кровавой массой, брызнувшей из дыхательного горла. – Почему меня?!

Ведь это его предали дважды, его подло попытались избить втроем, а теперь он истекает странно побуревшей кровью снаружи и изнутри.

– Ты дерешься! – злобно закричала девочка и стукнула его кулачком в затылок, погрузив в липкое черное забытье. – Часто дерешься, сам сказал! Да еще и просто так! Дима не мог заслужить такого! Не мог!

***

Костин папа уже позвонил в школу и в районную больницу. Теперь он делал то, чего не делал никогда раньше – звонил в полицию. Заберись в его квартиру воры, в тот момент он их и не заметил бы. Все его мысли были заняты тем, что надо выдрать паршивца как сидорову козу, а также воспоминаниями – обо всех его неудачных драках, больном кишечнике и отставании в умственном развитии.

– …а Костя сегодня в штаны описался…

– …а Костю директор при всех отшлепал…

– …а почему Костя с нами учится? Он же такой урод…

***

Аллочка подняла свою жертву за волосы, облезающие под ее рукой как из испорченной кисточки. Кот спереди не торопясь готовился к броску. В голове у нее что-то стучало и ревело. То ли от нее, то ли от Кости распространялся запах тухлятины.

С улицы послышались громкие приближающиеся голоса. Старшеклассники. В очередной раз пришли на стройку покурить.

Алла разжала руку. В сам по себе открывшийся рот забежала по ошибке внезапная слеза. Ужасный паззл. Отвратительный. Она ведь собирала маленькую девочку. Почему же на месте лица выходит звериный оскал?