Никогда

На несколько секунд в кабинете повисла тишина, нарушаемая лишь едва слышным гудением лампы дневного света. Затем доктор вздохнул и ненавязчиво придвинул к себе телефон.

– Буду с вами откровенен, – заговорил он наконец. – Происходящее в вашей семье меня сейчас беспокоит больше, чем происходящее в голове вашей дочери. Боюсь, я вынужден уведомить об этом социальные службы. Думаю, их специалисты смогут разобраться и с тем, и с другим…

Игорь тяжело вздохнул и еще более тяжело поднялся со своего стула. Нет, он не отличался высоким ростом или богатырским телосложением, но над щуплым и, к тому же, сидящим доктором он навис, как тяжелая грозовая туча, готовая в любую секунду разразиться градом, громом и молниями.

– Мне кажется, вы не слишком хорошо осведомлены о том, о чем говорите, – по-прежнему тихо, и оттого вдвойне внушительно произнес он. – Наши соцработники не смотрят на то, хорошо ли ребенку в семье или плохо. Их, как и вас, заботят только формальности, на основании которых они забирают детей даже у самых любящих родителей. А дальше – приют или детский дом, где царят физическое, психологическое и сексуальное насилие. Где детей превращают в социальных инвалидов, которые никогда уже не могут полноценно реабилитироваться в обществе. Вы хоть представляете, на что готов пойти любящий отец в отношении того, кто обрек на подобную судьбу его дочь?

Доктор сглотнул. Смутный и потому – еще более страшный ответ на этот вопрос весьма доходчиво читался в глазах «любящего отца».

– М-милый… – робко подала голос Марина.

– Довольно, – Игорь, не глядя на супругу, сделал рукой твердый останавливающий жест. – Мы едем домой. Сейчас же.

***

– Вот, видишь? – баба Даша торопливо раскладывала перед куклой яркие детские книжки. – Вот здесь вот, это самое…сказки, здесь про князя, здесь про…в общем, смотри, – и она убежала из подсобки на звон колокольчика, сигнализировавшего о приходе очередного покупателя.

Впервые она пожалела, что открыла магазин на такой оживленной улице – девочке явно нужна была помощь… но никто не учил бабу Дашу, как нужно действовать в таких ситуациях, а потому она легко позволила работе себя отвлечь.

Кукла послушно смотрела на разложенные перед ней книжки. Хозяин как-то раз принес ей похожие. Но на следующий день он порвал их и выбросил. Кукла не поняла, почему, но смутно ощутила, что это какая-то форма наказания. Разумеется, не менее справедливая и желанная, чем любая другая.

Тусклые зрачки куклы с механической равномерностью переключались с книги на книгу. С первой обложки на нее смотрели странные пушистые существа с длинными ушами. Со второй – веселый человечек в таких же стеклышках, как у скрипучего человека, и с зигзагообразным шрамом на лбу. С третьей…

Куклу поразило как молнией – с ее приоткрывшихся губ сорвался слабый хрип, а по холодному, неживому телу пробежала волна судороги. С обложки третьей книги на нее смотрела почти точная копия Хозяина.

Он был одет в непривычно яркие и аккуратные одежды, на голове имел странный котелок с металлическим блеском, а в руке держал длинную палку с остроконечным набалдашником.

Хозяин…что если кукла чего-то о нем не знала? Что если она не знала о нем вообще ничего? Рука куклы дрогнула и потянулась к книге. Небольшое усилие – и обложку удалось перевернуть, как учил ее Хозяин, когда они играли в "школу". Дальше следовало несколько страниц без картинок. Возможно, на них тоже была какая-то информация, но кукла ни за что не смогла бы ее извлечь. Переворачивать бумажные страницы было заметно сложнее, чем толстую картонную обложку, но за пару минут кукла справилась и с этим.

На следующей картинке снова был человек, похожий на Хозяина. У него было приятное выражение лица. Такое же, как у Хозяина, когда он ее бил. На третьей кроме него было еще несколько человеческих фигур – искаженные злобой лица с одной стороны и холодно-суровые с другой – и они, похоже, били друг друга своими длинными палками.

Зачем им это? Конечно, зачем Хозяин бил ее, кукла тоже не вполне понимала, но это по крайней мере казалось ей привычным и естественным.

На следующих картинках было примерно то же, что и на предыдущих. Кукла листала все быстрее и быстрее. Ее впервые в жизни заинтересовал вопрос «почему?» Она чувствовала, что подбирается к самой важной тайне во всей своей «жизни».

Но вот и последняя картинка. На ней изображен прекрасный светлый город и человек, похожий на Хозяина, смеющийся, с кружкой в руке за праздничным столом. А сзади, в огромных клетках сидели другие, те, кого он побил, все с той же злобой на лицах.

Значит, хозяева дерутся за то, чтобы владеть. Может быть, ради этого ее Хозяин ушел? Что если он проиграл в подобной борьбе и им завладел кто-то другой?

Кукла тяжело оперлась на пол твердыми ладонями и шатким, ломаным движением неисправного механизма поднялась во весь свой невысокий рост. Что бы ни случилось с Хозяином, она должна была его найти. Что будет потом? Она не знала. Может быть, он отведет ее в этот красивый, светлый город. Может быть, даст облизать тарелку с праздничного стола, как уже делал пару раз раньше. Или просто побьет ее – ногами или остроконечной палкой, как в книжке… Неживые губы дрогнули в подобии улыбки. Да, ей определенно нужно было найти Хозяина. Оставалось только понять, где искать.

Медленно и почти бесшумно кукла вышла из подсобки. Скрипучий человек поодаль увлеченно разговаривал с кем-то о повышении цен на карандаши с ластиками и других непонятных вещах. Конечно же, он не мог заметить, как она вышла через пролом в стене на пустую, полуразрушенную улицу цвета могильного праха и плесени. И, конечно же, на улице ее уже ждали.

Странное мохнатое существо того же мертвенного оттенка, что и вся улица, с остроконечными ушами и гипнотически-желтыми глазами. Оно стояло на четырех ногах, а пятой нетерпеливо помахивало из стороны в сторону. Что-то неуловимо родное вдруг почудилось кукле в его несуразных чертах. Будто оно понимало ее. Будто оно тоже было несчастной, потерявшей хозяина игрушкой.

Убедившись, что кукла его видит, существо развернулось и призывно мяукнуло, будто хотело куда-то ее отвести. Возможно, именно туда, куда ей и нужно. Привел ли ее в эту точку пространства и времени план пятиногого существа? Или это его привела к кукле ее нужда в спутнике и проводнике? Ясно было одно: здесь и сейчас им по пути.

И они долго шли вместе, огибая обломки зданий и глубокие ямы в асфальте – решившийся, наконец, на обратную дорогу пятиногий уродец и брошенная хозяином кукла, одетая в грязную наволочку…

***

Тем временем, Аллочка мирно спала в своей комнате, наверху. Ей снова снился сон. Снова Веля. Он мурлыкал, ласкался к ней. Ее воплощенная любовь. Ее воплощенная боль. Не случайно ведь эти два слова так неочевидно и извращенно, но так сильно похожи? Ей казалось, он хочет что-то показать ей. Что-то подарить. Ведь это так важно – дарить подарки тем, кого любишь, правда?

Даже если на привычную земную любовь твое чувство уже мало похоже.

Этажом ниже, на кухне того же дома, горел одинокий светлячок неяркой лампы.

– Знаешь, милый… – Марина сжалась на кухонном стуле, до боли закусив губу. – Я иногда сомневаюсь, что ты…что мы все делаем правильно.

– Что именно? – Игорь чиркнул зажигалкой и затянулся горьким дымом дорогого табака.

– Все…это, – Марина описала рукой дугу в воздухе. – Ты знаешь, я была не против домашних родов, и рассказывать или нет об Алле родителям – твое решение, которое я не оспариваю…но не отдавать в школу? Не давать общаться с другими детьми? Милый, это не может продолжаться вечно.

Игорь скрипнул зубами и смял сигарету в ладони. Он знал, что в чем-то его супруга права. Очень тяжело вечно прятать целого маленького человека от мира. И еще тяжелее наоборот – прятать от человека мир. Но у него не было другого выхода. Он знал: Алле грозит опасность. Он видел отголоски запаха гнили, сгущающиеся в предрассветных тенях, слышал шепот холодной поступи Четвертого Всадника – каждый раз, когда закрывал глаза. Он должен был ее защитить. Должен был…

– Милый… – Марина тронула мужа за подвернутый рукав черной рубашки. – Я знаю, ты хочешь для нее только блага. И поэтому прошу, давай обсудим это с кем-нибудь. Может быть, с моими родителями? Или с профессиональными психологами, как советовал врач?

– Да…да, наверное, стоит, – вздохнул Игорь, положив ладонь жене на руку. – Наверное, ты права.

***

Посреди огромного темного пустыря, утыканного ржавой гнутой арматурой, стояла кособокая бетонная лестница, которую венчала никуда не ведущая белая дверь, выбивающаяся из общего пейзажа своей чистотой и ровными формами. Пятиногий уродец запрыгнул на первую ступеньку, еще раз призывно мяукнул, и полез по крошащемуся бетону выше. Кукле ничего не оставалось, как последовать за ним, неловко опустившись на четвереньки – иначе она никогда не преодолела бы эту преграду.

Вот, наконец, и верхняя ступенька. Пятиногое существо терлось мордой о дверной косяк и тихо вибрировало. Кукла выпрямилась, не будучи уверенной, что делать дальше, и схватилась за ручку двери, чтобы не упасть.

И дверь внезапно открылась.

За ней не было ожидаемого провала в два этажа высотой, нет. За дверью оказалась комната. Комната, в которой кукле моментально захотелось остаться навсегда. Никогда прежде она не видела ничего и близко столь же прекрасного. Чистые розовые стены, огромный шкаф с торчащим из него ярким платьем, большое зеркало…

Кукла сделала еще один нетвердый шаг. И еще один. Теперь в холодной отражающей поверхности она должна была увидеть собственное тощее тельце, едва прикрытое грязной наволочкой. Может быть, его она и видела. А может, видела что-то другое. Так или иначе, ее сухие, твердые губы разомкнулись, словно она пыталась запомнить, как выговаривается какое-то очень важное слово.

– Веля…Веля, это ты?..

Голова куклы с механическим хрустом повернулась на звук. Там, в углу комнаты, на мягкой с виду кровати лежала…похоже, еще одна кукла. Но эта была куда красивей и чище, да к тому же могла говорить. Плохо. Очень плохо. У кого есть такая чудесная кукла, тому уж точно не нужна вторая – грязная, слабая, никудышная. Что же делать, что же делать, что…

В поисках подсказки кукла обернулась к пятиногому существу, но на его месте лежал лишь изломанный кусок меха, покрытого запекшейся кровью. В таком состоянии он точно не мог ей ничего подсказать.

– Веля…подожди…не уходи…

Взгляд куклы вновь упал на зеркало. Под этим углом в нем отражался стол, на котором лежали какие-то яркие коробки и…

Вот оно.

Холодные, неживые пальцы с трудом сомкнулись на счастливой находке. Палочка с заостренным концом – прямо как в той книжке, только гораздо меньше. Там человек, похожий на Хозяина бил такой своих врагов. Бил потому, что хозяева убивают, чтобы завладеть.

Она – кукла.

Она убьет, чтобы принадлежать.

***

На кухне царила мирная тишина. Марина прижала к груди голову Игоря и гладила его по рыжему ежику волос, а он отчаянно впитывал ее тепло, и уже почти убедил себя, что его страхи не так уж реалистичны…

…когда воздух бритвой прорезал истошный крик Аллочки. Прорезал – и тут же захлебнулся в чем-то горячем и красном.

На мгновение Игоря парализовал ужас, хлынувший ледяной волной на его сердце. А дальше в его памяти осталось лишь слайд-шоу, раскадровка безымянного фильма ужасов, где кошмар происходил с кем-то другим, в какой-то другой реальности.

Коридор.

Лестница.

Дверь.

Комната, отчего-то очень похожая на комнату Аллочки.

Раздавленное, изломанное тельце кота, попавшего под машину годы назад.

Кровать, в которой содрогается в конвульсиях чье-то маленькое тело.

Над ним фигура со спутанными черными волосами, одетая в грязную наволочку.

С холодной, механической равномерностью она наносит удар за ударом зажатым в кулаке карандашом.

Не прекращая, она с холодным механическим хрустом поворачивает голову на сто восемьдесят градусов.

Из-под редких, грязных волос смотрят безо всякого выражения пустые стеклянные глаза.

Кто-то рядом кричит.

Оставив карандаш торчать в глазнице, фигура разворачивается и бредет навстречу камере.

Шаг (хрусь).

За шагом (хрусь).

Камера поворачивается в направлении ее взгляда.

Там женщина, отчего-то очень похожая на Марину.

Она оседает по стенке на пол, держится за сердце.

Ее губы быстро синеют.

Тварь, одетая в наволочку, нагибается (хрусь), ее губы размыкаются и из-за них доносится хрип, как из старого сломанного приемника:

– Ни…ког…да…

Экран темнеет. Наверное, это конец фильма. Боже, хоть бы это был конец фильма…

***

– Никогда, – худой, небритый доктор нервно закурил. Руки его дрожали. – Никогда не думал, что такое увижу.

– Да что случилось? Чего все на ушах-то? – спросил дежурный медбрат, до последнего надеясь, что его самого не заставят вылезать из курилки.

– Убийство, – мрачно ответил доктор, стряхнув пепел мимо кофейной банки, заменявшей им пепельницу. – Соседи вызвали ментов на крики. А менты – нас. Похоже, одна девчонка другой карандаш в глаз воткнула, и далеко не один раз. Вся стена, говорят, в крови. Отец в отключке, но вроде жить будет. А вот мать кони двинула – сердце, похоже.

– Да уж, жесть, – протянул медбрат.

– Это еще не все, – доктор затянулся, практически ополовинив сигарету. – Та девчонка, что вроде как убийца…в общем, ни сердцебиения, ни зрачковых реакций, трупное окоченение – судя по всему, она сама умерла еще раньше той, кого убила.

– Зомби что ли? – хохотнул медбрат, доставая очередную сигарету предательски дрогнувшими руками.

– Не зомби, – к ним присоединился широкоплечий санитар. Он остервенело вытирал руки о свой медицинский костюм, а в его глазах, похоже, застыла картина, которую он всеми силами старался забыть. – Хуже.

Доктор понимающе протянул ему зажигалку. Медбрат скептически тряхнул головой:

– Хуже зомби? Прикалываетесь надо мной что ли? Первое апреля вроде давно прошло…

– Я ее тащил на этаж. Она…она из пластика сделана, – санитар кое-как достал из пачки сигарету. – Или что-то такое, не знаю. Твердая и будто липкая немного, что ли. Сколько руки ни мыл… – он красноречиво махнул рукой и чиркнул зажигалкой.

– Пластиковая кукла-убийца? – медбрат снова гоготнул, но встретил уже два взгляда, явно говоривших о том, что что-то и в самом деле не так.

– …жива, – донеслось до них слабым эхом из ближайшей к черной лестнице палаты. – Алла жива, мне лучше знать…пустите меня к ней…пустите…

– Да какого ж хрена?! – воскликнул медбрат, убрав сигарету обратно в пачку. – Ну вас к черту, пойду сам посмотрю.

На самом деле, смотреть самому не очень-то хотелось. Он понемногу начинал понимать, что перспектива покинуть курилку – не худшее, что его ждет этим утром.

***

– Кто бы мог подумать, – прошептал седой главврач, рассматривая протоколы медицинских исследований.

Точнее было бы сказать, попыток исследований. Никто не хотел контактировать с куклой, несмотря на то, что она сохраняла абсолютную неподвижность. Все, кто прикасался к ней, в один голос утверждали, что она сделана из материала, похожего на пластик, и наотрез отказывались продолжать исследование. Стетоскоп не выявил сердцебиения. Аппаратура для более сложных исследований моментально приходила в негодность при приближении к объекту. Не вышло даже измерить ее вес – когда ее попытались поставить на новенькие электронные весы, их табло с тихим пшиком погасло, едва уловимо пахнув жженым пластиком. Все это выглядело так, словно сама ее сущность сопротивлялась попыткам логического познания.

Но он понял. Он все понял.

Он заперся у себя в кабинете и сел писать обращение, на ходу прикидывая, как бы поскорее запустить его по телевидению. Он торопился, пропускал буквы, слова, возвращался, исправлял и писал, писал, писал дальше. Он должен был успеть.

"Сегодня,14 мая 20__ года, в ЦРБ была доставлена…"

Доктор задумался, каким словом лучше определить это чудовище.

"…было доставлено существо женского пола, напоминающее человека внешне, но человеком, без сомнения, не являющееся. В настоящий момент ее природа точно не известна. Не зная наверняка ее строения и особенностей метаболизма, мы не можем рекомендовать никаких методов борьбы с ней, но я буду лично настаивать на скорейшем исследовании всеми доступными методами. Она чрезвычайно опасна, потому что…"

Почему? Доктор не знал. Поэтому он решил пропустить несколько строчек и подумать об этом позже.

"Никогда…"– вывела рука в середине страницы.

Доктор потер лоб рукой. Он не помнил, какую фразу хотел начать этим словом. Минуты напряженных размышлений ничего не дали, поэтому он просто поставил после него точку и продолжил еще ниже.

"Заметив ее возле себя или направляющейся в вашу сторону, бегите – не знаю, спасет ли это вас, но бороться бесполезно, так как…"

Еще несколько минут тщетных раздумий о том, как объяснить свою уверенность. Еще несколько пропущенных строк. И в этот момент взгляд доктора привлекло движение в углу. В тени сидел огромный дымчатый кот и смотрел на него, мерно помахивая хвостом, как гипнотизеры покачивают маятником. Заметив, что доктор на него смотрит, он лениво потянулся, поднялся, медленно подошел, не прекращая движений хвостом, запрыгнул на стол… Доктор с трудом оторвался от его больших желто-зеленых глаз и чуть ли не носом уткнулся в бумагу, из последних сил сопротивляясь накатившей слабости. В глазах рябило, но он смог написать еще строчку:

"Никогда не приглядывайтесь к темным углам – возможно, оно уйдет, если его не замечать".

Справившись с рябью в глазах, доктор вздрогнул – слово "никогда" было повторено пять раз. Из-за спины кота появились окровавленные детские руки и сняли его со стола. Девочка с торчащим из кровавой глазницы карандашом посадила его себе на плечо и приложила палец к губам.

– Тсс…не бойтесь, доктор. Ни я, ни Веля не хотим вам вреда. Мы хотим, чтобы вы знали правду. А еще мы хотим, чтобы вы помогли мне. Понимаете, я боюсь крови…

Дальнейшие записи, сделанные трясущейся от истерического смеха рукой, состоят из беспорядочных многократных повторов слова «никогда», а также фраз «она всегда» и «создала сама себя». Потом, кажется, кто-то прибежал на его хохот. Кажется, этот кто-то поднял тревогу.

Все время, пока не подействовал транквилизатор, доктор кричал. Кричал, что именно эта, последняя часть – самая важная и обязательно должна прозвучать по телевидению. Что это единственный шанс спасти хоть кого-то.

Через час после того, как он наконец уснул, его глаза снова открылись, и аппаратура зафиксировала клиническую смерть, хотя никаких повреждений организма, кроме развившегося с аномальной скоростью некроза пальцев рук, так и не обнаружили. Врача, попытавшегося оказать первую помощь, он внезапно притянул к себе за плечи руками, которые уже должны были потерять способность к таким движениям, и прошептал на ухо:

– Она не просто кукла…

***

Кукла лежала на больничной койке. Неподвижно смотрели в потолок стеклянные глаза. Холодная, неживая нога безвольно свесилась вниз. Кукла не шевелилась уже долгое время. Она вспоминала.

Вспоминала первую встречу с Хозяином. То чувство – сильнейшее чувство в его глазах, когда он увидел ее стоящей в темном углу его холостяцкой комнаты. Как он испытывал ее преданность. Сначала просто вынеся на помойку. Потом повторил, обернув в тихо шуршащий целлофан, надежно сковавший ее конечности. Потом запер в доме и ушел, перебрался в другой дом, сырой, наскоро собранный из того, что можно было найти на все той же помойке. И когда на следующее утро он открыл глаза, а кукла стояла над ним, ожидая приказа…

«Что ты такое?! – кричал он срывающимся на фальцет голосом и бил ее головой о шероховатые доски пола. – Какого хера тебе нужно?! Да что ты такое?!»

О, это были прекрасные минуты. И не менее прекрасны были следующие дни. Он одел ее в наволочку. Он принес ей холодный, липкий пирожок с кислой начинкой, отдающей той же плесенью, что постепенно покрывала стены его нового дома. Принес потрепанные, но яркие книжки с бессмысленными картинками.

«Ты…ты хочешь поиграть, да? – спрашивал он, заискивающе заглядывая в ее пустые глаза. – Хорошо, я согласен. Все…все, что захочешь. Пойдем. Пойдем со мной».

Кукла не знала, как называется то чувство, что она видела в его глазах каждый раз, когда их взгляды пересекались. Неважно, играл ли он с ней, кормил ее или бил ногами в грязных ботинках по холодному и твердому лицу – чувство в его глазах всегда было одно и то же. И она сделала бы что угодно, чтобы хоть на миг увидеть его снова.

Поэтому сейчас она будет отдыхать, набираться сил. А потом уйдет, да, прямо через этот пролом в стене. Может быть, где-то там ее ждет мохнатый пятиногий уродец. Может быть, где-то там ее ждет Хозяин. Да, наверное, его просто нужно снова найти.

Впрочем, еще одна мысль смутно будоражила ее чувства.

Мысль дерзкая, кощунственная, но ужасно притягательная.

Она ведь может двигаться. Она может мыслить. Она почти научилась быть самостоятельной. Что если ей самой стать хозяином? Хотя бы пятиногого, или другой куклы, как та, из красивого, чистого дома?

Может быть, ради этого тоже стоит убивать?

Мимо мелькали белые халаты, синие халаты, зеленые халаты – быстро и беспорядочно. Ей не было до них дела, как и им до нее. Раньше ее боялись, сторонились, оглядывались, проходя мимо, но как-то постепенно перестали, переведя в разряд скучной достопримечательности, местной городской легенды. Ее жутковатый вид и история, постепенно обраставшая все новыми кровавыми подробностями, идеально подходили для обсуждения в курилке или запугивания новичков, но по-настоящему ее давно никто не боялся. Иначе бы они наверняка заметили одну маленькую деталь.

Ее глаза. Они были сфокусированы на лампе. Зрачки постепенно начинали реагировать на свет. Что-то важное приближалось. Кто-то важный. Возможно, даже более важный, чем сам Хозяин, пускай такое и почти невозможно было представить.

Лампа мигнула, а вслед за ней волнами замигали другие. На пару секунд неестественно исказились цвета, пронесся поток не то воздуха, не то звука – тихий, прерывистый вздох.

Никому не было до нее дела, иначе бы они услышали слова, тихо сказанные сухим, хриплым, механическим голосом, словно из радио, уловившего далекий сигнал:

– Это…только начало.