Судьба убийцы

Глава 3
В горах

Это был очень короткий сон. Человек с лицом белым как мел, в зеленых одеждах с золотым кантом, шел по пляжу. Уродливое существо сидело, скорчившись, на поросшем травой выступе над пляжем, но человек не обращал на него внимания. При нем были красивые цепи, похожие на те, что носят для украшения, только гораздо крепче. Он нес их, намотав петлями на руку. Человек подошел к месту, где песок дрожал и вспучивался. И стал смотреть, улыбаясь. Из-под земли полезли змеи. Большие, длиной с мою руку. Их чешуя была влажной и сверкала разными цветами: голубым, красным, зеленым и желтым. Человек накинул петлю из цепи на голову голубой змеи, и цепь стала арканом. Он потянул и вытащил змею наверх. Она билась, но не могла вырваться, как ни разевала пасть, выставляя длинные белые зубы, очень острые. Бледный человек поймал в аркан другую змею, желтую. Потом попытался поймать красную, но та увернулась и очень быстро поползла прочь, к морю. «Все равно я тебя поймаю!» – крикнул человек. Он побежал за змеей и наступил ей на кончик хвоста у самой кромки прибоя. Держа в одной руке цепи двух пойманных змей, он приготовил новую петлю для красной.

Он думал, что она обернется и кинется на него, и тогда он набросит аркан ей на шею. Но к нему обернулась драконица, потому что нога его стояла у нее на хвосте. «Нет, – сказала она очень громко. – Это я тебя поймаю».

Я нарисовала этот сон, но получилось не очень хорошо, потому что красные чернила моего отца не блестят так, как блестела шкура красной змеи.

Дневник сновидений Би Видящей

Я мерзла во сне, а проснулась от пинка Двалии в мой многострадальный живот.

– Что это ты делаешь? – крикнула она мне и рявкнула через плечо: – Алария! Ты же должна была следить за ней! Она грызла путы!

Алария подошла, спотыкаясь. Белая шуба болталась у нее на плечах, белесые волосы спутанными прядями свисали вокруг бледного лица с сонными глазами.

– Я не спала почти всю ночь! Потом попросила Реппин приглядеть за ней…

Двалия резко отвернулась от меня, и я попыталась сесть. Связанные руки замерзли и почти не слушались. Все тело окоченело, сведенное болью от ушибов и порезов. Я упала и попыталась откатиться, однако далеко передвинуться не удалось. Послышался звук пощечины и вскрик.

– Не смей оправдываться! – рыкнула Двалия и тяжело потопала прочь.

Я попыталась встать, но Алария опередила меня и прижала коленом к земле. Я извернулась, чтобы укусить ее. Она положила руку мне на затылок и прижала лицом к камням площади.

– Только дай мне повод, и я размозжу твои зубы об эти камни, – предложила она.

Не стоило давать повода.

– Не делай больно моему братцу! – заныл Виндлайер.

– «Не делай больно моему братцу!» – тоненько передразнила его Двалия. – Помалкивай! – Последнее слово она произнесла с хэканьем, и Виндлайер вскрикнул.

Алария потянула на себя подол моей туники и принялась отрезать от него полосы поясным ножом, сдавленно ругаясь. Я чувствовала, что она в бешенстве. Сейчас к ней лучше не подступаться. Она грубо перевернула меня на спину, и я увидела у нее на щеке след от руки Двалии, красный отпечаток пятерни на бледной коже.

– Сука! – прошипела Алария, имея в виду то ли меня, то ли Двалию.

Схватив мои связанные руки, она дернула их на себя и принялась пилить мокрые путы тупым ножом. Я развела запястья как можно шире, надеясь, что лезвие не заденет их.

– На этот раз я свяжу тебе руки за спиной, – пообещала Алария сквозь зубы.

Послышались шаги, шорох веточек и прошлогодней листвы под ногами, и к Аларии подошла Реппин.

– Прости меня, – тихо сказала она. – Рука так болит…

– Я не в обиде, – сказала Алария, но тон ее говорил обратное.

– Она так несправедлива с нами, – сказала Реппин. – Так жестока. Мы должны быть ее советниками, а она обращается с нами будто с прислугой! И ничего не говорит. Ни слова не сказала о том, что она собирается делать теперь, когда притащила нас в это жуткое место. Симфэ нас не к этому готовила.

Алария немного смягчилась:

– Там есть дорога. Я думаю, надо идти по ней. Нет смысла тут оставаться.

– Наверное, она ведет в деревню, – с надеждой сказала Реппин. И добавила тише: – Мне нужен лекарь. У меня всю руку дергает.

– Эй, вы все! Отправляйтесь за дровами! – крикнула Двалия, сидя у гаснущего костра.

Виндлайер с несчастным видом поднял голову. Я заметила, что Алария и Реппин обменялись мятежными взглядами.

– Я сказала – все! – взвизгнула Двалия.

Виндлайер встал, но не двинулся с места, словно в нерешительности. Двалия тоже поднялась на ноги. В руке у нее был сложенный во много раз лист бумаги. Она сжала его так злобно, что я поняла: это из-за того, что там написано, она бесится.

– Вот ведь лжец! – прорычала Двалия. – Как я раньше не догадалась! Знала ведь, что нельзя верить ни одному слову, выбитому из Прилкопа. – Она вдруг ударила Виндлайера своей бумагой. – Иди! Принесите дров. Нам тут сидеть еще по меньшей мере ночь. Алария! Реппин! Возьмите Би с собой. Присматривайте за ней. Нам нужны дрова. Ты, калсидиец! Пойди поймай нам какой-нибудь дичи!

Керф даже головы не повернул. Он сидел на низкой каменной ограде и таращился на пустую площадь. То есть она казалась пустой, но только пока я не приспустила свои внутренние стены. Тогда мне показались акробаты в черно-белых нарядах, выступающие перед толпой зрителей с волосами странных оттенков. Шум оживленного торжища зазвучал у меня в ушах. Я зажмурилась, укрепила стены, и когда снова открыла глаза, то увидела давным-давно пустующую площадь. Да, вот что это на самом деле. Когда-то тут, на прогалине посреди леса, шумела ярмарка, торговцы встречались тут, на перекрестке дорог, чтобы обмениваться товаром, а Элдерлинги приходили развлечься и что-нибудь купить.

– Идем! – прикрикнула на меня Алария.

Я медленно поднялась на ноги. Если идти скорчившись, живот болел не так сильно. Уставившись себе под ноги, побрела за остальными по древним каменным плитам. Среди разбросанного лесного мусора я заметила медвежий помет, а потом перчатку. Я замедлила шаги. Еще одна женская перчатка, на сей раз из мягкой желтой кожи. А вон мокрый обрывок мешковины. Из-под него выглядывает что-то красное, вязаное…

Медленно, осторожно я наклонилась и вытащила красную шерстяную шаль. Она была сырой и вонючей, как и шапка, подобранная мной раньше, но я была рада этой находке не меньше, чем первой.

– Что это у тебя? – резко спросила Двалия, и я вздрогнула.

Я не слышала, как она подошла.

– Просто тряпка, – ответила я, еле ворочая опухшими губами.

– Тут много всякого барахла валяется, – заметила Реппин.

– А значит, та дорога не заброшена, – добавила Алария. Она посмотрела Двалии в лицо и сказала: – Мы могли бы пойти по ней до деревни и найти лекаря для Реппин.

– А вон там медвежий помет, – внесла я свою лепту. – И он появился тут позже, чем мусор.

Это была правда. Какашки лежали поверх мешковины, и их не размыло дождем.

– Фу! – Алария потянула за краешек кусок мешковины, но бросила и отшатнулась.

– Что это там? – воскликнула Двалия, оттолкнув ее.

Она присела на корточки и отогнула кусок мешковины. Под ним на мокрых камнях лежала тонкая белая трубочка – кость?

– Хм-ф, – с довольным видом фыркнула Двалия и, вынув крошечную пробку из конца трубочки, достала оттуда свернутый пергамент.

– Что это? – спросила Алария.

– Ступайте за дровами! – огрызнулась Двалия и унесла свою драгоценную находку к костру.

– Шевелись, Би! – прикрикнула на меня Алария.

Я поспешно завернулась в шаль и пошла за ними.

Остаток утра они отламывали ветки с поваленных бурей деревьев и нагружали ими меня, чтобы я относила их к костру. Двалия по-прежнему сидела там, морща лоб и изучая маленький свиток, который нашла.

– Я тут умру! – заявила Реппин.

Она куталась в мою шубу поверх своей, баюкая на коленях прокушенную руку.

– Не ной! – резко сказала Двалия, не отрываясь от изучения пергамента и бумаг.

День угасал, и она щурилась, вглядываясь в свитки. Прошло уже два дня с тех пор, как я укусила Реппин, а мы так и не двинулись с места. Двалия запретила Аларии исследовать старые дороги и отвесила Реппин оплеуху, когда та спросила, что мы будем делать дальше. С тех пор как она отыскала костяную трубочку и нашла в ней пергамент, она только и делала, что сидела и сравнивала его со своей мятой бумагой. Она хмурилась и щурилась, переводя взгляд с одного на другое.

Я смотрела на Реппин, сидевшую по другую сторону костра. Солнце садилось, и холод снова вступал в свои права. То немногое тепло, что успели впитать каменные плиты за день, быстро отступит. Реппин, наверное, мерзнет еще больше из-за лихорадки. Я помалкивала. Реппин сказала правду – она умрет. Не сразу, но жизнь покинет ее. Так сказал мне Волк-Отец, и когда я позволила ему управлять моими чувствами, то поняла, что ее пот пахнет болезнью, проникшей вглубь тела.

В следующий раз кусай там, где кровь хлынет потоком, чтобы убить быстро. Но для первого раза ты справилась хорошо. Пусть даже ты не сможешь съесть эту добычу.

Я не знала, что она умрет от моего укуса.

Не жалей ни о чем, наставительно сказал Волк-Отец. Нельзя вернуться назад и сделать что-то или не делать. Есть только сегодня. Сегодня ты должна принять решение, чтобы выжить. Каждый раз, когда надо выбирать, выбирай то, что позволит тебе остаться живой и невредимой. От сожалений нет толку. Если бы ты не заставила ее бояться тебя, она причинила бы тебе больше увечий. И остальные присоединились бы. Они – стая и следуют за вожаком. Ты научила суку бояться тебя, и остальные это знают. Чего она боится, боятся и они.

Поэтому я не выказывала раскаяния и старалась, чтобы мое лицо ничего не выражало. Хотя, думалось мне, тот, кто придумал, что человечину нельзя есть, был далеко не так голоден, как я. За два дня, что миновали с нашего прибытия, я ела дважды – если жидкий бульон из птицы, в которую Алария метко бросила камнем, и похлебку из двух горстей муки на полный котелок воды можно назвать едой. Остальным доставалось больше, чем мне. Я хотела из гордости отказаться от той малости, что они мне выделили, но Волк-Отец отсоветовал.

Ешь, чтобы жить, сказал он. Гордись тем, что остаешься в живых.

И я старалась. Ела то, что мне давали, держала язык за зубами и внимательно слушала.

К этому времени они уже развязали мне руки и связали ноги свободно, чтобы я могла помогать в бесконечном поиске хвороста. Новые путы опять отрезали от моей туники. Я опасалась грызть их, чтобы не отобрали еще больше. За мной внимательно следили. Стоило мне хоть немного отойти от Аларии, Двалия била меня палкой. Каждую ночь она привязывала мои запястья к лодыжкам, а потом и к своему запястью. Если я шевелилась во сне, она пинала меня. Со всей силы.

И каждый раз, когда Двалия меня пинала, Отец-Волк рычал:

Убей ее! Как можно скорее. Как только сможешь.

– Кроме нас с тобой, никого не осталось, – шепнула Реппин Аларии той ночью, когда Двалия уже спала.

– Я тоже здесь, – напомнил о себе Виндлайер.

– Я имела в виду истинных небелов, – презрительно пояснила Реппин. – Ты не изучал свитков сновидений. Хватит подслушивать! – И она заговорила еще тише, словно чтобы дать понять, что его это не касается: – Помнишь, сама Симфэ говорила, что нас выбрали, потому что мы лучшие. Выбрали, чтобы мы помогли Двалии разглядеть Путь. Но она с самого начала нас не слушала. Мы обе знаем, что девчонка не имеет никакой ценности. – Она вздохнула. – Боюсь, мы очень далеко отклонились от Пути.

Алария неуверенно возразила:

– Но у Би была лихорадка, и она сбросила кожу. Это должно что-то да значить.

– Только то, что у нее в роду был какой-то Белый. А не то, что она может видеть сны. И уж точно не то, что она и есть тот Нежданный Сын, которого, как говорила Двалия, мы должны отыскать. – Реппин понизила голос еще больше: – Ты ведь сама понимаешь, что это не она! Даже Двалия уже больше в это не верит. Алария, мы должны защищать друг друга. Больше никто нас не защитит. Когда Симфэ и Двалия предложили этот план, то и Капра, и Колтри были против. Они говорили, что мы уже имели дело с Нежданным Сыном: это тот, кто освободил Айсфира и покончил с Илисторой. Так сказал Любимый, когда вернулся в Клеррес. Он сказал, что один из его Изменяющих, убийца благородных кровей, был Нежданным Сыном. Его народ звал Илистору Бледной Женщиной. И Нежданный Сын сразил ее. Это всем известно! Трое из Четырех сказали, что сны о нем сбылись и теперь эти пророчества следует отбросить. Только Симфэ не согласилась. И Двалия.

Я затаила дыхание. Они говорили о моем отце! Я тайком читала его записи и знала, что Шут звал его Нежданным Сыном. Но я не подозревала, что в какой-то далекой стране о нем было пророчество. Я тихонько придвинулась ближе к ним.

Реппин продолжала шепотом:

– Симфэ поверила, только когда Двалия показала ей ясные указания на то, что победа Нежданного Сына должна быть полной и окончательной. А это пока не так, потому что Любимый вернулся и его снова пленили. Помнится, Двалия прислуживала Илисторе много лет и была влюблена в нее. Она всегда хвасталась, что, когда Илистора вернется, она, Двалия, станет важной особой. – Следующие слова Реппин выдохнула едва слышно: – Мне кажется, Двалия просто хочет отомстить. Ты ведь помнишь, как она злилась на Любимого. Она считает, что он в ответе за смерть Илисторы. А знаешь, кому принадлежал дом, откуда мы похитили Би? Фитцу Чивэлу.

Алария резко села, сбросил одеяла:

– Нет!

– Да. Фитцу Чивэлу Видящему. – Реппин протянула руку и заставила ее снова лечь. – Вспомни. Чье имя выкрикнул Любимый, когда ему размозжили ступню? Имя своего истинного Изменяющего. Он скрывал его, утверждая, что у него было много Изменяющих: убийца, мальчик-раб о девяти пальцах, капитан корабля, избалованная девочка, благородный бастард. Но это неправда. Его единственным истинным Изменяющим был Фитц Чивэл Видящий. А когда я вместе с Двалией ходила по тому дому, мы зашли в комнату, где было много свитков, и она вдруг остановилась, уставилась на что-то и улыбнулась. Там на каминной полке стояла резная фигурка. И одно из лиц у фигурки было лицом Любимого! Такое, каким оно было до допросов. – Она поглубже завернулась в одеяла. – Двалия хотела забрать ее, но тут как раз вломились люди Эллика и стали крушить полки и все разбрасывать. Они забрали оттуда меч. Поэтому мы ушли. Вот кто Би на самом деле. Дочь Изменяющего.

– Они говорили, что хозяина дома зовут Баджерлок, Том Баджерлок. И Би говорит, что это имя ее отца.

– И что? Тебя удивляет, что эта маленькая сучка врет?

– Но она ведь и Белая тоже, верно?

Алария шептала тихо-тихо. Я напряглась, чтобы разобрать ответ Реппин.

– Ага. А теперь подумай, как так могло получиться. – В ее словах слышался праведный гнев, словно само мое существование было чем-то постыдным.

– Виндлайер все слышит, – предупредила Алария и завозилась, натягивая повыше одеяло на них обеих. – Мне нет дела до всего этого. Я просто хочу домой. Обратно в Клеррес. Я хочу спать в кровати и чтобы, когда я просыпаюсь, меня уже ждал завтрак. Я жалею, что меня вообще выбрали для этой миссии.

– Рука страшно болит. Так бы и прибила эту мелкую дрянь!

– Не говорите так! – сказал Виндлайер.

– А ты бы вообще помалкивал. Это все из-за тебя, все это! – зашипела на него Реппин.

– Подслушивать гадко, – упрекнула его Алария, и все трое замолчали.

Они уже не в первый раз шептались по ночам, хотя я не понимала многого в их разговорах. Реппин жаловалась на рану, обе обсуждали хитросплетения власти в Клерресе, упоминая незнакомые мне имена и непонятные тонкости. Клялись доложить обо всем, что им пришлось пережить, когда вернутся, и соглашались в том, что Двалию непременно накажут. Дважды они обсуждали сны о Разрушителе, который, как утверждала Алария, принесет крики, нечистый дым и смерть. В одном таком сне из желудя, принесенного в дом, вдруг выросло дерево из огня и мечей. Я вспомнила собственное видение, где была кукла с головой из желудя. Есть ли между ними связь? Но мне снился и орех на речной стремнине. Я подумала, что мои сны ужасно непонятные. Почти как у Реппин, хотя ей только и снилось что тьма и голос в ней: «Грядет Разрушитель, вами созданный».

Я тщательно запоминала все, что удавалось выудить из перешептываний. Какие-то важные люди были против того, чтобы Двалия отправлялась со своей миссией. Она настаивала, и они уступили, но только потому, что Любимый сбежал. Из записок отца я знала, что Любимый – это тот, кого звали Шутом и лордом Голденом. Четверо грозили Двалии суровой карой, если та явится с пустыми руками. Она обещала им привести Нежданного Сына. А у нее была только я.

С Виндлайером они ничего обсуждать не желали, но он так жаждал их внимания, что терпел все оскорбления. Однажды ночью, когда Алария и Реппин шептались, укрывшись шубами, он встрял со словами:

– Мне тоже приснился сон.

– Ничего тебе не снилось!

– Снилось! – Виндлайер стоял на своем, словно непослушный ребенок. – Мне снилось, что в комнату принесли маленький сверток, который никто не хотел брать. Но кто-то развернул его. И оттуда вырвались пламя, и дым, и громкий шум, и комната вокруг тех, кто был в ней, развалилась на куски.

– Тебе это не снилось, – презрительно выпалила Реппин. – Все ты врешь! Ты просто подслушал, как я рассказывала этот сон, и повторяешь.

– Я не слышал, чтобы ты рассказывала такой сон. – Голос его был полон искреннего возмущения.

Алария глухо прорычала в ответ:

– Лучше не рассказывай этот сон Двалии, потому что я уже ей его рассказала! Она поймет, что ты врешь, и отлупит тебя палкой!

– Но мне это правда снилось, – захныкал тот. – Иногда Белым снятся одни и те же сны, сама знаешь.

– Ты не Белый. Ты родился неправильным, ты и твоя сестра. Вас надо было утопить.

Я затаила дыхание, ожидая, что Виндлайер вскинется в ярости. Но он ничего не сказал. Дул холодный ветер, и единственное, что у нас было общего, – это страдания. И сны.

С самого раннего детства мне снились яркие сны, и я чувствовала, что они важны, что о них надо кому-то рассказать. Дома я записывала их в дневник. С тех пор как меня похитили Слуги, сны становились все более мрачными и зловещими. Я никому их не рассказывала и не записывала. Видения рвались наружу, торчали костью в горле. С каждым новым из них все невыносимее становилось желание поделиться ими или записать. Мне снилось что-то непонятное. Один раз я стояла с факелом на перекрестке под осиным гнездом. Покрытая шрамами девочка держала на руках ребенка, и Неттл улыбалась ей, хотя и девочка, и Неттл плакали. Какой-то человек варил кашу и сжег ее, и волки выли от боли. Желудь сажали в щебень, и из него вырастало дерево из пламени. Земля содрогалась, и небо проливалось черным дождем; он лил и лил, и от этого драконы задыхались и падали с изодранными крыльями. Глупые, бессмысленные сны, но желание ими поделиться подступало настойчиво, словно тошнота к горлу. Я приложила палец к холодному камню и притворилась, будто пишу и рисую. Желание отступило. Я подняла глаза к звездному небу. Ни облачка. Сегодня будет особенно холодно. Я потуже завернулась в шаль, но это не помогло.

* * *

Третий день прошел, а за ним и четвертый. Двалия мерила площадь шагами, бормотала что-то себе под нос, сверялась с бумагами и пергаментом. Мои синяки успели побледнеть, но все тело по-прежнему болело. Отек на глазу спал, однако один из задних зубов все еще шатался. Рассеченная кожа на скуле почти срослась. Никому не было дела.

– Отведи меня назад сквозь камень, – потребовала Реппин вечером четвертого дня. – Может, если мы вернемся в Шесть Герцогств, там меня спасут. Или я хотя бы умру в постели, а не в грязи.

– Неудачники умирают в грязи, – равнодушно сказала Двалия.

Реппин вскрикнула и легла на бок. Она вытянула ноги, прижимая к себе больную руку. В эту минуту мое отвращение к Двалии сравнялось с ненавистью.

Алария тихо заговорила в сгущающихся сумерках:

– Мы не можем оставаться здесь. Куда мы пойдем? Почему не пойти по той старой дороге? Должна же она куда-то вести. Возможно, в город, где есть теплый ночлег и еда.

Двалия сидела у огня, протянув к нему руки, чтобы согреться. При этих словах она скрестила руки на груди и свирепо уставилась на Аларию:

– Ты что, задаешь вопросы?

Та опустила глаза:

– Я просто размышляю. Разве нам, небелам, не положено быть твоими советниками? Разве не затем нас послали с тобой, чтобы мы помогали тебе отыскать истинный Путь и принять верные решения? – Голос ее сделался выше, визгливее: – Колтри и Капра не хотели отпускать тебя! Они разрешили только потому, что Любимый сбежал! Мы должны были выследить его и убить! И уж потом, может быть, схватить Нежданного Сына, если Любимый приведет нас к нему. Но ты дала Видящему увести Любимого, чтобы мы смогли ограбить его дом. Все эти убийства!.. А теперь мы потерялись в лесу с бесполезной девчонкой, которую ты украла! Видит она сны? Нет! Так что от нее проку? Зачем ты вообще нас сюда привела – чтобы мы тут умерли? Может, правдивы были слухи, что Любимый не сам сбежал, а вы с Симфэ его выпустили?

Двалия вскочила на ноги и нависла над Аларией:

– Я – лингстра! А ты – молодая и глупая небела! Если приспичило поразмыслить, подумай над тем, почему костер вот-вот догорит. Пойди принеси еще дров.

Алария послушалась не сразу, словно подумывала воспротивиться. Потом все-таки поднялась и неохотно побрела в полумрак, сгущающийся под деревьями. За эти дни мы собрали весь хворост поблизости. Чтобы найти еще, ей придется углубиться в лес. Вернется ли она назад? Волк-Отец уже дважды чуял слабый, но гнилостный запах в воздухе.

Медведь, предупредил он меня.

Я испугалась.

Он остерегается подходить к вам, пока вас так много и вы сидите у костра. Но если он вдруг передумает, пусть остальные бегают и вопят. Ты не сможешь бежать быстро, не убежишь далеко. Поэтому лежи тихо-тихо и не шевелись. Может быть, он погонится за другими.

А если нет?

Лежи тихо-тихо и не шевелись.

Спокойнее мне не стало, и я понадеялась, что Алария вернется благополучно и принесет охапку сухих веток.

– Ты, – вдруг сказала Двалия. – Иди с ней.

– Вы уже связали мне ноги на ночь. И руки. – Я притворилась недовольной. Если меня отправят за дровами, то сейчас, в сумерках, я почти наверняка сумею улизнуть.

– Не ты. Я не дам тебе сбежать в темноте и сдохнуть в лесу. Реппин, принеси дров.

Реппин едва могла поверить своим ушам:

– Меня рука почти не слушается. Я не могу собирать хворост.

Двалия с яростью посмотрела на нее. Я думала, что она прикажет Реппин встать, но Двалия только поджала губы.

– Бесполезна, – холодно бросила она. – Виндлайер, принеси дров.

Тот медленно поднялся. Он не поднимал глаз, но я видела, как ему не хочется идти, по тому, как он сутулился, ковыляя туда, где скрылась Алария.

Двалия вернулась к занятию, которому посвящала каждый вечер: стала разглядывать маленький свиток и мятую бумагу. До этого она несколько часов бродила вокруг колонн на краю площади, глядя то на выбитые на них руны, то в свиток. Некоторые из рун я видела в записях отца, хранившихся в его кабинете. Неужели она попытается снова пройти сквозь камни? Кроме того, Двалия прошла немного по старой дороге в обе стороны и вернулась раздосадованная, качая головой. Я не знала, что страшит меня больше: что она потащит нас в столп Силы или что мы из-за нее умрем тут от голода.

На дальнем краю площади Керф плясал, притопывая. Я могла слышать музыку и видеть танцующих Элдерлингов вокруг него, если разрешала себе. Алария вернулась с несколькими заледеневшими зелеными ветками. Гореть они будут, но тепла от такого огня мало. Виндлайер брел за ней, он нес кусок, отломанный от полусгнившего поваленного дерева. Мха в его ноше было больше, чем древесины. Когда они шли через площадь, вокруг них закружился в быстром танце Керф, отбивая ритм ногами.

– Отстань! – огрызнулась Алария, но он только широко ухмыльнулся, развернулся и вновь присоединился к веселым пляскам Элдерлингов.

Мне не нравилось, что мы ночевали посреди открытой взгляду площади, но Двалия утверждала, что земля в лесу грязная. А я бы предпочла лесную грязь гладким обтесанным камням, которые беспрестанно что-то нашептывали и бессвязно бормотали. Когда я не спала, мне удавалось удерживать мысленные стены, пусть это и отнимало много сил. Но по ночам, когда усталость все-таки пересиливала, я оставалась беззащитна перед голосами, запечатленными в камнях. Ярмарка оживала: над ароматными кострами коптилось мясо, жонглеры подбрасывали и ловили сверкающие самоцветы, а одна бледная певица, казалось, могла меня видеть. «Будь сильней, будь сильней, иди туда, где тебе родней», – пела она мне. Но ее слова больше пугали, чем успокаивали меня. В ее глазах я читала веру в то, что мне предстоит совершить нечто ужасное и чудесное. Нечто такое, что могу сделать только я? Тут рядом со мной с размаху уселся калсидиец, и я испуганно вздрогнула. Я так укрепила свои стены, что не почувствовала его приближения.

Опасность! – предупредил Волк-Отец.

Керф сел, скрестив ноги, и весело улыбнулся мне:

– Отличная ночка для праздника. Пробовала копченую козлятину? Она превосходна! – Он показал куда-то в темнеющий лес по ту сторону площади. – Вон у того торговца под лиловым навесом.

Безумие сделало его общительным. При упоминании о еде у меня засосало под ложечкой.

– Превосходна, – тихо сказала я, рассчитывая, что, если во всем соглашаться, этот разговор быстрее закончится.

Он с серьезным видом кивнул и подвинулся чуть ближе к огню, протянув к нему испачканные в саже руки. Даже спятив, калсидиец оказался умнее Реппин: палец, который я укусила, был перевязан полоской ткани, оторванной от рубашки. Керф порылся в прочном мешочке у себя на поясе и вытащил оттуда что-то маленькое и длинное, какую-то палочку.

– Вот, – сказал он и сунул ее мне.

Я попыталась оттолкнуть палочку связанными руками, но почувствовала запах еды. Вяленое мясо. Во мне вдруг проснулся такой жуткий голод, что сама поразилась. Рот наполнился слюной. Дрожащими руками я поднесла полоску мяса ко рту. Оно было сухое и жесткое, мне не удавалось откусить ни крошки. Я жевала и сосала мясо и поймала себя на том, что тяжело дышу, пытаясь отгрызть кусочек, который могла бы проглотить.

– Я знаю, что ты сделала.

Я вцепилась в добычу, испугавшись, что он отберет ее. Двалия оторвалась от своих бумаг и хмуро смотрела на нас. Я знала, что она не будет пытаться забрать у меня мясо: побоится моих зубов.

Керф похлопал меня по плечу:

– Ты пыталась спасти меня. Если бы я выпустил твою руку, когда ты укусила меня, я бы остался там с прекрасной Шун. Теперь-то я это понимаю. Ты хотела, чтобы я остался, защищал и завоевал ее.

Я упрямо жевала мясо. Надо сгрызть как можно больше, пока кто-нибудь не отобрал его. Я запоздало кивнула Керфу. Пусть думает что хочет, лишь бы кормил.

Он вздохнул и уставился в ночь:

– Я думаю, мы очутились в царстве мертвых. Хотя я его себе не таким представлял. Я чувствую холод и боль, но слышу музыку и вижу прекрасное. Не могу понять, кара это или награда. И почему я до сих пор с этими людьми, когда меня должны судить предки. – Керф угрюмо взглянул на Двалию. – Эти люди злее смерти. Наверное, поэтому мы застряли здесь, на полпути, в глотке смерти.

Я снова кивнула. Мне удалось отгрызть кусочек мяса, и я старательно пыталась разжевать его до волокон. Никогда еще мне не приходилось так мучительно предвкушать поглощение еды.

Калсидиец отвернулся от меня и принялся шарить у пояса. Когда он снова обратился ко мне, в руке его блестел большой нож. Я попыталась отползти, но он поймал меня за путы на ногах и подтянул к себе. Нож был остр. Он мгновенно разрезал скрученную полоску ткани, и путы упали. Я вырвалась из его рук. Керф потянулся ко мне снова:

– А теперь руки…

Довериться или нет? Нож такой острый, что отрежет палец так же легко, как расправился с моими путами. Я сжала полоску мяса зубами и протянула ему связанные руки.

– Ну и туго же! Тебе больно?

Не отвечай.

Я молча смотрела ему в глаза.

– Да у тебя уже запястья опухли!

Он осторожно просунул лезвие между моими кистями. Оно было холодное.

– А ну прекрати! Что ты творишь! – Двалия наконец дала своему гневу выход.

Калсидиец едва взглянул на нее. Он взял одну из моих рук, чтобы было удобнее, и стал резать ткань.

Тут Двалия меня удивила. Она как раз привстала, чтобы подбросить в огонь тяжелый сук. И теперь сделала два шага и обрушила сук на затылок Керфа. Калсидиец повалился на землю, по-прежнему сжимая нож. Я высвободила руки, разорвав последнюю полоску ткани, и вскочила на ноги. Но успела пробежать лишь пару шагов на онемевших ногах: Двалия схватила меня за шиворот, придушив. Первые два удара ее дубинки опустились на мое правое плечо и ребра.

Я развернулась, не обращая внимания на то, что воротник сдавил мне горло, и со всей силы пнула ее по голени и колену. Двалия закричала от боли, но меня не выпустила, а ударила дубинкой по голове. Покореженное ухо вспыхнуло болью, рот наполнился кровью, однако меня встревожила не боль, а то, что перед глазами все по краям стала заволакивать тьма. Я извернулась, но только подставила другую сторону головы под новый удар. Было смутно слышно, как Двалия кричит, веля остальным хватать меня, но никто не кинулся ей на помощь.

Виндлайер стонал:

– Не надо, не надо, не надо, – все пронзительней с каждым разом.

Я разозлилась: почему он только мычит, но не помогает мне? И я отдала ему свою боль.

Двалия снова ударила меня по уху. Колени мои подогнулись, и я повисла на собственном воротнике. Я была слишком тяжелой для нее, и она рухнула на меня. Плечо пронзило болью.

На меня накатили чужие чувства. Как тогда, когда отец и Неттл объединяли разумы или когда мысли отца бурлили слишком сильно и он забывал сдерживать их.

Не делайте ей больно! Не делайте ей больно! Не делайте ей больно!

Двалия выпустила мой воротник и скатилась с меня, издав странный звук. Я не пыталась встать. Просто лежала и старалась заново наполнить легкие воздухом. Полоска мяса потерялась. Рот был полон крови. Я повернула голову набок и приоткрыла рот, чтобы она вылилась.

Не умирай. Пожалуйста, не умирай и оставь меня в покое, донесся до меня мысленный шепот Виндлайера.

А… Так вот оно что. Когда я отдавала ему свою боль, то открыла для него путь в свой разум. Опасно. Собрав всю силу воли, я отгородилась от него. Глаза мои жгли слезы. Слезы ярости. Можно было дотянуться зубами до лодыжки Двалии. Может, мне удастся отхватить кусок мяса с ее ноги?..

Нет, волчонок. Палка все еще у нее. Отползай. Тихонько. Прежде чем нападать на нее, надо быть уверенной, что ты сможешь убить ее.