– Гай…
Ворота за нашими гостями закрылись, и я растерянно оглядела поникшего Клодия, встревоженного Элиава, унылого Мапроника и зевающего от скуки Кромиха. И что это сейчас было, хотела б я знать! Что за маневр… что за тактический ход…
Я – приличная русская девушка, откинув всякое смущение, кидаюсь на шею древнеримскому мужчине, а он говорит мне – до завтра! Вот же… вслух ругаться не хочется, а так бы я, конечно, высказалась. Пришлось выпустить пар на притихшего патрона:
– Клодий, ну ты-то чего хандришь? Гай нам поможет, он уговорит их дать отсрочку, так уже было не раз.
Мой благодетель тяжело опустился на скамеечку и закрыл лицо руками:
– Марк Децим положил глаз на мою маленькую усадьбу, он хочет открыть здесь производство шерстяной ткани, у него уже пять лавок в городе, нужна новая красильная мастерская. Децим – вольноотпущенник видного сенатора и его бывший любовник. С таким высоким покровителем можно смело вести дела и спорить даже с консулами.
– Все обойдется, вот увидишь! – утешала я друга. – Может, обратимся к Оливии? Завтра пойдем к ней вместе, а, Клодий? Я уверена, что ей тоже нелегко.
– Чепуха! Она и думать обо мне забыла. Я слышал, она теперь увлекается женщинами. Сидит дома, не устраивает пиры, к ней ходит только близкая подруга.
– Так я и думала, Оливия страдает! Клодий, иногда надо отодвинуть свою гордость в сторону, перешагнуть через обиду и еще раз, хотя бы еще один раз просто поговорить с человеком. Если он тебе, и правда, так нужен… Что толку вздыхать и маяться одному. Навести ее и выясни, что она о тебе думает, может, вдвоем вы быстрее найдете правильное решение. Лучшее для вас обоих. И даже пусть это будет разлука… Зато ты простишься с ней по-людски и попробуешь жить дальше. Ну, разве я не права?
– Не могу… я не могу к ней пойти, я мужчина и не должен так унижаться перед женщиной. Пусть она придет ко мне и тогда… тогда я буду целовать ей ноги.
– Вот ненормальный квирит! А может, все вы тут благородные страдальцы с ранимой душой на генетическом уровне. Недаром потом всякие картины напишут: "Клятва Горациев", "Муций Сцевола перед Порсеной"… Гай тоже такой, правда? Тоже хочет, чтобы я сама к нему пришла, да? Хорошо, я так и поступлю. О, как приятно быть женщиной!
Клодий прекратил хныкать и подозрительно уставился на меня, а я вдохновенно продолжила:
– С женщины совсем другой спрос. Мы можем делать все, что душе угодно, раз в глазах мужчин мы слабенькие и ничтожные, заведомо ниже по статусу. Нас не может унизить преклонение перед возлюбленным. Так уж заведено, что женщина должна падать на спину перед сильным самцом, а он еще подумает – покрыть ее сразу же или помешкать немного… покурить, повоевать… пообижаться.
Тьфу на вас! Только и думаете, как бы свое мужское достоинство не уронить, как бы чего про вас не подумали, не сравнили вас с бабами. Это же для вас самое больное! Шовинисты несчастные! Правильно я говорю, человек с африканского континента?
Кромих улыбался и одобрительно цокал языком. Интересно, он хоть что-то понял из моей гневной тирады? Надо будет его расспросить подробно, откуда он в Риме и как с Гаем познакомился. Интервью можно провести завтра с утра… Может, что полезное узнаю.
Все равно странно, зачем мне Гай подсунул чернокожего атлета? Ага, вот и второй "телохранитель" объявился, набегался по древнеримским шлюхам, удовлетворил все свои нужды, чего же глаза такие бешеные…
Дакос подходил к нам, словно голодный леопард к стаду овец. М-да… не ожидал увидеть здесь такого здоровенного «лабрадора».
– Кто этот человек? Что ему нужно? Откуда он?
Мне пришлось коротенько объяснить своему занудливому рабу, что Кромиха прислал сосед, потому что в окрестностях участились разбойные нападения на усадьбы благопристойных римских граждан. У Дакоса даже лицо перекосилось:
– У вас же есть я! Отошли назад этого урода, – негодовал уязвленный фракиец.
– Не груби! Он такой же человек, как и ты…
– Такой же? Ну, уж нет!
– Дакос, прекрати его доставать, я тебе приказываю, ты меня обещал слушаться в конце концов.
Несколько мгновений гладиатор пристально наблюдал за нубийцем, а потом перевел взгляд на мое лицо:
– А может быть, это твой новый подарок? Наталия, ответь прямо. Тебе прислала его Оливия?
Из мощной груди Дакоса вырвалось рычание, он едва ли не прыгнул вперед, одновременно отпихнув меня в сторону, но Кромих уже был на ногах и ответил столь же воинственным рыком:
– Презренный фракиец! Я вырву твою печень и сожру ее у тебя на глазах, пока она еще истекает кровью.
У меня началась икота. Я понятия не имела, как остановить надвигающееся побоище. Мужчины были одинаковой комплекции и прекрасно вооружены. Оба злы, отлично тренированы и смертельно опасны. Оба жаждали сражения. Совершенно неожиданно ситуацию спас… да-да, Элиав, я его за это мысленно обещала поцеловать в щеку, мальчишка будет рад.
И что же сделал наш образованный грек? Да самое невероятное, он подскочил к бойцам, повинуясь порыву пылкой юной души и залепетал умоляющим голосом:
– Подождите, подождите, пожалуйста, я сейчас все запишу! Еще мгновение, а не то я забуду! Прошу вас, еще пару фраз для моей трагедии. Корнелий Астепион обещал поставить пьесу в своем театре, если я добавлю сцену решающего поединка. Умоляю, всего несколько слов от чистого сердца…
Я не могла сдержаться, меня просто согнуло пополам от приступа гомерического хохота при виде того, как вытянулись лица свирепых мужчин. Они могли между делом голову оторвать Элиаву за дерзкую выходку, однако отчего-то замешкались и на мгновение потеряли боевой настрой. За кустами уже кудахтал Мапроник, а Клодий гримасничал, пряча усмешку. Бывшие гладиаторы растерянно смотрели на нас и не могли настроиться на борьбу.
Они привыкли к ужасу и восторгу в глазах зрителей, их не остановили бы вопли отчаяния и мольбы о мире, но вот насмешка… Колошматить друг друга на глазах у смеющейся публики, занятие, признаться, не очень почетное. Верно кто-то сказал, лучший бой тот, который не состоялся!
Вдоволь насмеявшись, я объявила о своем желании идти спать, благо уже начало смеркаться. Кажется, сегодня ночью у моей спальни будет почетный караул из двух ненавидящих друг друга мужчин. Оно и к лучшему!
По крайней мере, один из них точно не проберется ко мне в постель под покровом тьмы и не станет лить в мои уши сладкие речи, пока грубые сильные пальцы задирают край ночной туники. Оно и к лучшему… Завтра за мной придет Гай – тот, кто мне нужен, кого я желаю всей душой и всем телом. Надеюсь, этой ночью мне будут сниться добрые сны.
Глава 14. Имена удовольствий
…И когда на изумрудах Нила
Месяц закачался и поблек,
Бледная царица уронила
Для него алеющий цветок.
Н. Гумилев
С раннего утра мы почти всем домом отправились в город, оставив в усадьбе только старого Мапроника. Встречные прохожие разглядывали нас с любопытством. Справа от меня вышагивал могучий фракиец, а слева – чернокожий гигант из Нубии. Я казалась всем важной «птицей», раз охраняют такие солидные ребята. Клодий уныло тащился сзади, опираясь на руку Элиава, на эту невзрачную пару мало кто обращал внимание.
Близ Центрального форума Клодий свернул в портик, где размещались адвокатские конторы, и через некоторое время, уплатив пошлину, я подписала документ о том, что Дакос из Фракии является моим вольноотпущенником.
Словно гора свалилась с плеч, прощай ответственность и всякого рода соблазны. Наши дороги с бывшим гладиатором неминуемо должны разойтись. Однако сам Дакос считал иначе…
Не успели мы снова оказаться на улице, как он схватил меня за руку и горячо заговорил:
– Наталия, пойдем со мной! Я больше не раб, не гладиатор – «говорящее орудие убийства». У меня есть деньги, я сниму для тебя жилье на первые дни, а после мы вместе покинем город и найдем место получше.
– Лучше Рима? – Клодий был искренне удивлен, а Кромих недоверчиво блеснул белыми зубами, поглаживая рукоятку длинного ножа, заткнутого за широкий кожаный пояс.
Я смело посмотрела на Дакоса, начиная заранее заготовленную прощальную речь:
– Послушай… Я никогда не считала тебя «презренным рабом», но и не давала ложных надежд. Я скоро перейду в дом мужчины, которого люблю. «Хотя бы в гостях побываю…» Да, он – римлянин! И он не беден, но я люблю его не за личные термы, а… не знаю, даже за что и не хочу это обсуждать.
У Дакоса губы сжались и щеки покраснели, тогда я заговорила быстрее:
– Желаю тебе добра, ты сам знаешь, я сделала для тебя все, что считала правильным. У тебя есть повод быть мне благодарным, разве не так? И я не хочу, чтобы ты преследовал меня, караулил у ворот дома или как-то иначе искал встреч. Теперь ты свободен! Можешь вернуться на родину, можешь остаться в городе…
Дакос пристально смотрел на меня горящими глазами, по суровому лицу пробежала нервная судорога:
– Что ж… если так… Ты решила мою судьбу, Наталия, вынужден подчиниться твоей воле. Не думаю, что это наша последняя встреча. Я попросил тебя у Богов и когда-нибудь они мне ответят. Я терпелив. А теперь прощай, я знаю, куда мне идти, раз уж я один, а о тебе есть кому позаботиться. Клянусь, что досаждать тебе не стану.
Признаться, я была немало удивлена его спокойной реакции на мои слова, поскольку ожидала бурного протеста, вплоть до потасовки с Кромихом. Но этого, к счастью, не произошло. Дакос опустился на колено и церемонно поцеловал край моего одеяния, а потом быстро вскочил на ноги, и даже не взглянув на меня в последний раз, удалился широкими шагами, скрывшись в тень соседнего портика.
Слова Дакоса о нашей возможной встрече в будущем меня озадачили и даже насторожили. Но я не оракул и не могла тогда знать, насколько драматично вновь пересекутся наши пути. Сейчас на уме были другие заботы.
– Может, навестим Оливию? Самое время…
Клодий отрицательно покачал головой, а потом высказал пожелание купить еды на оставшиеся средства и устроить пир всем горестям на зло. Мне тотчас пришла в голову одна интересная идея, почему бы не написать Оливии письмо, где в завуалированном виде рассказать о нашем бедственном положении и ненавязчиво попросить дружеской помощи.
Богатой матроне ничего не стоит одолжить пять тысяч сестерциев… на неопределенный срок. Мы заглянули в ближайшую таверну, нагрузили Элиава провизией и вернулись домой. Я искренне рассчитывала увидеть Гая или кого-то из его слуг с посланием для меня, но вместо этого нас ожидал неприятный сюрприз.
Незнакомый молодой мужчина в белой душистой тоге заявил, что ввиду просьбы одного влиятельного лица срок уплаты процентов с долга продлен Клодию до вечера. А ближе к заходу солнца сюда прибудут рабочие нового хозяина, конечно, если деньги мы так и не найдем. Для меня это был удар!
Я считала, что Гай как-то уладит этот вопрос, он же что-то такое обещал мне при расставании. Эх, видимо, консула отпугнул мой страстный напор, и он просто-напросто от меня отделался. Клодий совсем сник, и я чуть ли не силой усадила его за столик, заставив писать письмо благородной Оливии.
Тут еще выяснилось, что за неделю Клодий не сочинил ни одного приличного стихотворения и совершенно не может подобрать красивые слова ради своей ветреной Богини. Мне пришлось прибегать к собственной памяти.
Да простит меня дух Николая Степановича, но римского рифмоплета надо было срочно выручать. В итоге я продиктовала Клодию текст стихотворения «Жестокой» русского поэта Гумилева:
«Пленительная, злая, неужели
Для вас смешно святое слово: друг?
Вам хочется на вашем лунном теле
Следить касанья только женских рук,
Любовь мужчины – пламень Прометея
И требует и, требуя, дарит,
Пред ней душа, волнуясь и слабея,
Как красный куст горит и говорит:
"Я вас люблю, забудьте сны!" – в молчаньи
Она, чуть дрогнув, веки подняла,
И я услышал звонких лир бряцанье
И громовые клёкоты орла.
– Написал? Прекрасно, а теперь добавь, что сегодня на закате солнца ты примешь яд цикуты, поскольку жизнь твоя стала бессмысленной в разлуке с Музой и родными пенатами, которые у тебя, кстати, скоро отберут.
– Подобное поведение не достойно мужчины… Я не буду взывать к ее жалости! – взбунтовался ретивый дядюшка.
– Скорее к совести самолюбивой матроны, – спокойно заметила я. – Надо же – поиграла с человеком и забыла, так дело не пойдет. А достойно мужчины сидеть и бесконечно ныть о своей жалкой доле? Борись! Хотя бы с помощью хитрости, ты же ни о чем не просишь любимую женщину, ты просто ставишь ее в известность о своих планах элегантно проститься с жизнью. Только и всего.
– Она посмеется надо мной! – стонал дядя Кло, разрывая на себе и без того ветхую одежду.
И почему патриции стыдятся играть на сцене, из Скавра вышел бы отличный Пьеро.
– Дорогой Клодий! Торжественно обещаю, если Гай прогонит меня, я приму яд вместе с тобой и пусть нас погребут вместе под ближайшей оливой. Остатки вина завещаем Мапронику, а письменные принадлежности заберет на память Элиав.
– Но… но, я же не собираюсь принимать яд. Что ты говоришь, Наталия! – лепетал поэт, поглядывая на меня уже с некоторым опасением.
– Я ведь сказала «если»…
Мы быстренько покормили Элиава и отправили его отнести письмо в дом Оливии Котта. Так, теперь настала моя очередь выяснять отношения. Я умылась, переоделась в чистую паллу, глотнула вина для пущей храбрости и решительно направилась в сторону той самой дыры в стене, что вела на участок консула. Чернокожий Кромих не отставал, кажется, он и сам успел соскучиться по хозяину. Мы без помех миновали заросли олеандров и подошли к богатому дому.
Уже знакомый мне Артик вежливо объяснил, что господин принимает ванну в дальних покоях, и я настояла, чтобы меня отвели прямо туда. Нечего церемониться, Гай обещал прийти за мной, пусть держит слово! Ну, не отличаются эт-русские девушки терпением и смирением, могут при желании все необходимое взять сами, лишь бы не мешали.
Вышедший нам навстречу пожилой раб, вытирая испарину со лба, сообщил, что «высокочтимый господин» уже покинул кальдарий – горячее помещение и даже успел побывать в личной сауне, а теперь находится в теплом зале, где ему делают массаж. Вот-вот, туда-то мне и надо! Тепленького возьму, расслабленного и разморенного…
Я тихонько прошла в затемненную комнату с полукруглыми сводами, посередине которой располагались два широких стола. На одном из них лежали бронзовые скребки и чашки, глиняные кувшинчики и стеклянные баночки, видимо с благовониями и душистыми маслами для растираний. А на соседнем столе отдыхал обнаженный мужчина, едва прикрытый куском материи.
Здоровенный смуглый «массажист» вытирал руки полотенцем, хмуро поглядывая на меня, и я приложила палец к губам, одновременно подмигнув рабу. Кажется, тот понял мой игривый настрой и широко улыбнулся.
Затаив дыхание, я подкралась к Гаю, благо он лежал отвернувшись к противоположной стене и, вероятно, давно уже дремал. Сердце мое трепетало, а ноги дрожали, но я знала, что не выйду из комнаты, не получив этого мужчину. Сегодня день моего триумфа, сегодня я овладею гордым консулом, ну… или позволю ему овладеть мной, впрочем, какая разница в данной ситуации. Можно менять слова и позы, лишь бы все вело к совместному удовольствию. Сегодня мое удовольствие будет носить имя – Гай Марий.
Сейчас я стояла у самого ложа и, затаив дыхание, рассматривала мужчину, лежащего передо мной на животе, раскинув руки. Раб подал склянку, но перед этим поднес ее к лицу и зажмурился, глубоко вдыхая… И вскоре я убедилась, что невзрачная масса источала приятный аромат мелиссы и еще чего-то терпкого, восточного. Понятно, что от меня требуется.
Скинув сандалии, я осторожно взобралась на край стола, и зачерпнув немного маслянистого бальзама, провела влажной рукой по спине Гая. Он вздрогнул и повел плечами. Тогда я уверенно вымазала обе свои руки пахучей смесью, откинула с консула ненужную тряпку и начала легонько массировать его поясницу и крепкие полушария ягодиц. Мне показалось, что тело Гая напряглось, а потом он медленно приподнял голову и повернулся ко мне. Наши глаза встретились, пришлось заговорить первой:
– Ты шел ко мне так долго, что я собралась навстречу.
– Ты не умеешь ждать?
– Если можно самой поторопить события, я это делаю.
– Продолжай… – благосклонно позволил он и как ни в чем не бывало растянулся на ложе, уронив голову на руки, сложенные перед лицом.
Я даже немного запыхалась, усердно втирая в его тело пахучий состав, я невероятно старалась. Разминала сильные плечи, шею, спускалась ниже по позвоночнику, вспоминая все, что слышала и видела о приемах массажа. Кажется, Гай оставался доволен, я видела краешек его улыбки на раскрасневшемся лице с полуприкрытыми веками.
Потом я занялась его талией и ягодицами, перешла на ноги. Еще чуть-чуть и меня охватит возмущение. Я что, пришла сюда работать в поте лица? Так можно устать до бесчувствия, я же не профессиональная массажистка, а этот любитель бани не собирается ни малейших усилий прикладывать в мой адрес, лежит себе, как древнеримское бревно и даже не шевелится. Разозлившись, я звонко шлепнула его ниже пояса и тут же повторила свой грубоватый жест, удвоив его силу.
И вот тогда-то, не скрывая блаженной улыбки, Гай Марий перевернулся на спину, продемонстрировав мне полнейший эффект моих усилий. Да уж… было на что посмотреть. Очевидно, что мои труды не прошли даром. Вот только, если Гай рассчитывает, что я запрыгну на него сверху и все сделаю сама, он глубоко ошибается.
Я и так изрядно утомилась, массируя его мускулистое тело и сама не против полежать, расслабившись, пока надо мной склоняется прилежный работник. Правда, на некоторые подвиги силы у меня еще остались… Очень уж соблазнительное зрелище!
Я повернулась к рабу, что все еще стоял рядом, продолжая ухмыляться. Похоже, он от души любовался моими действиями, хотя я скорее гладила и возбуждала его хозяина, чем проводила реальный массаж. Я махнула рукой в сторону двери, давая знак, что желаю остаться с консулом наедине. Меня сразу поняли, и едва раб скрылся за дверью, как я тут же избавилась от своей одежды, серьезно глядя в расширившиеся зрачки Гая.
А после чего прилегла рядышком на просторном столе и начала забавляться. Пусть себе и дальше бездействует солдафон, а я свое не упущу! Как же мне нравилось это занятие… Я без малейшего смущения трогала его, играла с напряженными сосками, целовала твердую, словно стальную грудь, водила руками по рельефным кубикам пресса.
Потом легла головой на его живот и занялась самым интересным. Он был такой красивый и послушный. Такой трепещущий в моих теплых руках… Я не удержалась и лизнула обнажившуюся головку, прошлась языком по всей длине, одновременно сжимая руками все, что ниже. Гай застонал, положив тяжелую руку мне на плечо. А потом вдруг стремительно поднялся и уложил меня навзничь, нависая сверху.
Я даже успела немного испугаться, – у него было сосредоточенное, почти злое лицо. Он коленом развел мои бедра и немедленно вошел в меня, благо я уже изнемогала от желания чувствовать между ног то, что сейчас только держала во рту. Это было по настоящему здорово – я вскрикнула и задрожала, прижимаясь ближе, сжала его из всех сил внутри и снаружи руками. Мой! Вот теперь действительно – мой.
Он двигался резкими, грубоватыми толчками, тяжело дыша и стискивая мои предплечья так, что завтра точно проявятся синяки. Но меня не слишком беспокоил завтрашний день, я блаженствовала сейчас и здесь.
– Гай Марий – ты просто чудо!
Он меня поцеловал. Наконец-то догадался поцеловать меня прямо в губы и, кажется, это заставило его тотчас разделить мой восторг. Гай со стоном придавил меня к импровизированной постели, но я не думала протестовать. Даже чувствовать тяжесть его тела было моей наградой.
– В этой жизни есть удовольствие для меня, и оно носит твое имя – Гай Марий Каррон.
Он немного помедлил, переводя дыхание, а потом хрипловато прошептал:
– А мое удовольствие – ты, Наталия.
– Я согласна. И все же ты очень тяжелый…
– Прости.
Лукаво улыбаясь, он тихо целовал мое лицо.
– Ты пришла за этим?
– Я пришла объявить о своей полной и досрочной капитуляции. Сдаюсь тебе без решающего сражения. Владей разумно! Я полностью в твоей власти.
– Почему же ты пришла именно сегодня?
Он словно хотел услышать от меня какой-то пароль, что развеял бы его сомнения. Я задумалась и решила говорить на понятном ему языке:
– Знаешь, Гай, я бы, конечно, выдержала и долгую осаду, но какой смысл… Я давно решила, что буду принадлежать только тебе, фельдмаршал.
– Что означает это слово?
– Военачальник на моей Родине.
– Откуда же ты? Или не хочешь говорить? Скучаешь о своем прежнем доме? До него можно добраться морем, если выйти на корабле из Остии?
Никогда прежде Гай не интересовался так моим прошлым, я поняла, что он искренне хотел помочь мне, желая узнать лучше, откуда я появилась в Риме. Но его слова разбудили и другие воспоминания. Я тут получаю радости жизни, а Клодий мучается, собирая фолианты в корзину и прощаясь с жилищем родителей.
– Нам очень нужна твоя помощь! Если Клодий не найдет деньги, у него заберут дом.
– Так ты явилась ко мне за деньгами?
Меня будто ударили. Вот так прямо спрашивать очевидное… Я отодвинулась от него и теперь смотрела удивленно, пытаясь угадать истинное настроение.
– Да, нам нужны деньги. Я и об этом хотела с тобой поговорить. Кроме всего остального…
– А если я откажусь тебе помочь, кому еще ты себя предложишь? – сухо заметил он.
– Значит, вот как ты думаешь про меня! По-твоему, я буду бегать по городу, задрав подол, и умоляя каждого богача взять меня за пять тысяч сестерциев?
– Почему именно пять? – настороженно спросил Гай.
– Столько требуется для отсрочки нашего выселения. Хотя, это вряд ли спасет…
– Ха…
Я была вне себя от обиды и злости, когда он засмеялся, хитро прищурившись.
– Так куда ты пойдешь дальше, если я скажу, что не дам и асса за вашу развалюху?
– Куда я пойду? Хорошо! Я скажу тебе, куда я пойду! Если Оливия тоже откажется нам помочь, то мы с Клодием решили выпить яд. Он бездарный поэт. Я – неудачливая путешественница во времени, ничего доброго нас не ждет в мрачном мире, где все построено на деньгах и наживе. Дакоса я сегодня отпустила, Элиав решил умереть с нами, он не хочет попадать в гарем к богатенькому извращенцу, Мапроник пристроится куда-нибудь, этот лысый сатир точно не пропадет.
– Ты даже о рабах своих побеспокоилась, а я-то как без тебя…
Я даже не обратила внимание на то, как резко изменилось выражение лица Гая после моих слов, так была погружена в разыгрывание трагедии, якобы нас всех ожидавшей. На глаза невольно набежали слезы, я чисто по женски расчувствовалась, жалея сама себя и своего приятеля-поэта.
В помещение заглянул раб и мне пришлось спрятаться за широкую спину консула, чтоб не светить нагим телом.
– Господин! Вас очень желает видеть благородная Оливия Котта.
– Что еще за новости?
Я тотчас стиснула руки вокруг его шеи, будто желая задушить в порыве ревности:
– Значит, вот как, к тебе Оливия ходит? А ты врал, что не пускаешь женщин, притворялся отшельником.
– Оливия никогда не переступала порог моего дома, – оправдывался Гай. – Я не представляю, что могло заставить ее прийти. Следует скорее это узнать.
Он отвел мои руки и подошел к соседнему столу, собираясь надеть тунику. Мне пришлось последовать его примеру, хотя с гораздо большим удовольствием я бы продолжила любовные игры. Воистину, делу – время, потехе… одиннадцать минут.
Скоро мы вместе появились в атриуме, и я едва сдержала разочарованное восклицание, увидев, как изменилась Оливия. На ее щеках не было и следов краски, матрона выглядела постаревшей и подурневшей. Волосы были собраны небрежно, словно укладывались в большой спешке, шелковая одежда растрепана.
Ввалившиеся глаза лихорадочно блестели на бледном, изможденном лице, когда римлянка обратилась к Гаю:
– Уступи мне его дом! Я дам тебе любые деньги, сколько пожелаешь, я согласна на все, только уступи…
– О чем ты говоришь, женщина? – притворно изумился консул.
Я подбежала к Оливии и едва успела ее поддержать, она почти упала на колени. На подмогу тут же кинулся ее раб, до того держащий на плече увесистый мешок, видимо, полный монет.
– Что случилась? Ты не здорова?
Но матрона словно не слышала мой вопрос, продолжая умолять консула:
– Гай, заклинаю тебя, продай мне его дом. Мне только что рассказали о сделке. Я опоздала.
Я вопросительно и строго посмотрела на консула:
– И что ты молчишь? Она же страдает!
Гай только развел руками и плечами пожал:
– А что я могу сделать? Дом Клодия я еще утром оформил на твое имя, заплатил все долги и неустойку. Оливия, ты меня слышишь? Дом принадлежит Наталии, она теперь там хозяйка. Хотя… если согласится стать моей женой, я буду иметь полное право распоряжаться ее имуществом.
Я разинула рот и тут же прикрыла его рукой, я ушам своим не могла поверить. Неужели, это правда? Или только сладкий сон… Гай собирается на мне жениться? Воистину, воды Тибра побегут вспять!
На какое-то время в просторной комнате установилась тишина, нарушаемая негромким журчанием фонтанчика. Я наконец отвела взгляд от синевы консульских очей и обратилась к Оливии, которая в плачевном состоянии присела на низенькую скамеечку, заботливо подставленную слугами.
– Гай, ты не шутишь? Ты, правда, купил для меня дом Клодия?
– Все верно.
– И он теперь мой? Удивительно! А его рабы?
– И дом и все имущество поэта, живое и неживое – все принадлежит тебе.
Я была так взбудоражена этой новостью, что даже простила Гаю пренебрежительное отношение к Элиаву и… ну, о Мапронике я и сама была невысокого мнения, – сластолюбивый хитрец, что вечно притворяется немощным, но стоит хозяевам удалиться, откуда только берется прыть.
– Наталия, продай мне его дом! – обратилась теперь уже ко мне измученная матрона. Неужели это наше письмо так подействовало.
Я осмелилась дать совет.
– Ты все испортишь такой покупкой, Оливия, беда прошла стороной, а дом теперь – наш общий, мой и Клодия, мы будем владеть им вместе. «Какое это все же приятное чувство – владеть собственным домом!»
– Но как мне ему помочь?
– Лучше пойди и поговори, если он еще жив, конечно… Клодий тебя ждет. Только о тебе и говорит, но ведь он – гордый мужчина, ему трудно сделать первый шаг. Оливия, он тебя любит и будет рад даже дружескому участию. Если еще не поздно…
Не дослушав, вдовушка рысью покинула нашу комнату, а я крикнула вдогонку:
– Передай дяде, что никто не превратит его Царство Муз в красильню! А я приду позже и мы разделим отметим эту новость как подобает.
– Никуда ты не пойдешь!
Гай поднял меня на руки и понес в совсем другой коридор, а не тот, откуда мы вышли в залу.
– Что ты задумал? Куда ты меня тащишь, мужчина?
– Я буду любить тебя, пока не попросишь пощады.
– Это кто еще попросит, надо разобраться. Уверена, ты сдашься первым…
– Как знать… впрочем, если ты снова разомнешь мои ноги, я восстану даже из пепла.
– Я видела у тебя шрам на бедре – это память о прошлом походе? Разве консула не должны хорошо охранять, как же тебя могли ранить?
– В меня попала стрела. Рана была очень тяжелой, я едва выжил. Но все позади…
– Гай, спасибо… ты самый добрый, самый лучший…
– Думаешь, я просто так подарил тебе этот дом? Наивное дитя!
– Я буду расплачиваться с тобой до конца жизни?
– Именно так!
Вскоре мы оказались в комнате, что по всему облику служила спальней консула. Простая холостяцкая обстановка, минимум предметов и никаких следов роскоши. Гай опустил меня на ложе и прилег рядом:
– Моя царица.
«Кажется, из богинь меня несколько понизили…»
Что это? Вдруг неприятно задело воспоминание о Дакосе. Уж о нем-то сейчас и вовсе не следовало думать. Все мои мечты воплотились в жизнь. Рядом любимый мужчина, у меня теперь есть в Риме своя небольшая усадьба и даже (ого!) собственных раба, а еще, если я не ослышалась, некий полководец собирался предложить мне руку и сердце, но торопить события не стоит. Тем более, есть чем заняться.
Мы долго и сладко целовались. Оливия напрасно называла Гая Мария грубым солдафоном. Он оказался щедр и на предварительные ласки. Правда, после моих подсказок, чего уж скрывать. Но я ненавязчиво укладывала руки Гая именно туда, где бы мне хотелось их ощущать. И он мгновенно перехватывал инициативу. А потом велел мне встать на четвереньки, заявив, что это его любимая поза «львицы». Название мне понравилось. Исполнение тоже. Непременно попрошу повторить на бис.
А потом вы вернулись в личную «баньку» Каррона, где я полностью оценила преимущества всех трех отделений римской термы: тепидарий – теплое помещение, кальдарий – горячее, лаконик – аналог сауны и, наконец, фригидарий – местечко, где можно взбодриться, нырнув в маленький прохладный бассейн.
Приближался вечер, уставшие и разнеженные от обилия любви и водных процедур, мы наслаждались прекрасным ужином в триклинии. Все было превосходного качества – и устрицы, которые Гай учил меня открывать правильно, и маринованные осьминоги, и фаршированные улитки… Кажется, все это изобилие приготовлено в мою честь.
– Гай, а где же простая солдатская пища?
Он указал мне на блюдо со свиными котлетами и нашпигованные грецким орехом свиные ножки в окружении пряных трав. У меня рот наполнился слюной.
– Гай, я тоже котлеты буду и вон ту яичницу, а еще спаржа, да? Странная она тут у вас – тощая… Мне деликатесов не надо, я скромная царица, так и знай.
Также было подано отличное вино, кажется, на сей раз цекубское, его принесли в высокой амфоре с длинным горлышком и удлиненными изящными ручками. И я уже не помнила, как снова оказалось в постели, совершенно раздетая и благосклонно принимающая новые ласки моего господина.
Мы так и договорились, что я теперь до конца своих дней буду служить удовольствию Гая Мария за его благородный и щедрый поступок. Впрочем, служить с немалой выгодой для себя, естественно.
– Наталия Русса, ты станешь моей женой?
– Да, Гай Марий Каррон, я согласна. Ведь я тебя люблю, мой генерал! А теперь можно чуть-чуть поспать? Завтра я буду любить тебя еще больше, правда… ах… глаза сами закрываются.
– Спи, моя львица, теперь я всегда буду рядом.