Путеводная звезда

Издательство «Снежный Ком М»

ИП Штепин Дмитрий Вадимович

www.skomm.ru

E-mail: contact@skomm.ru

© Юлиана Лебединская, 2023

© ИП Штепин Д.В., 2023

Ангелы и люди

Алексей Жуков
С чертом по душам

Свет в конце туннеля становился все ближе. Он словно расталкивал темные края и тянулся навстречу, заполняя все вокруг. Ощущение времени осталось позади, и Кирилл не мог сказать, сколько это уже продолжалось. Но легкость и отсутствие иных направлений не давали об этом даже задуматься.

Вскоре свет окружил его полностью, лишив всякого ориентира. Пропали невесомость и чувство полета, развеялся ореол отрешенности. Осталась лишь легкость, но и та разлилась по телу почти неосязаемым ситцем.

А еще через мгновение белый туман расступился, и Кирилл огляделся.

Это была комната. Светло-серые стены, такие же пол и потолок, будто выкрашенные эмалью из одной банки. Причем так идеально, что взгляд не мог зацепиться даже за стыки стен и пола, не говоря уже о самой их поверхности. Ни царапинки, ни зазоринки, ни пятнышка. Единственное, что выбивалось из общего фона, это темно-серые створки лифта впереди.

Кирилл был уверен, что это именно лифт. Да и две кнопки на панельке справа от створок не оставляли сомнений.

Он подошел и осмотрел треугольные клавиши. Одна, ярко-белая, светилась и указывала острым концом наверх. Вторая, черная, с едва пробивающейся алой подсветкой, указывала вниз.

С мгновение Кирилл размышлял, а потом, повинуясь какому-то внутреннему порыву, потянулся к черной кнопке.

– Ну и зачем, Кирилл Андреевич? ― послышался вдруг сзади чей-то голос.

Кирилл обернулся. У стены появилось кресло, хотя буквально секунду назад комната была совершенно пуста. А на светлой кожаной обивке, опершись на подлокотник и печально водрузив подбородок на кулак, сидел мужчина.

Лет тридцати пяти ― сорока, с худым лицом, крючковатым носом и заостренными скулами. Темные волосы, зачесанные на косой пробор, дополнялись клиновидной бородкой и тонкими усиками. Одет незнакомец был в темно-синий костюм-тройку, белую рубашку и галстук, который огненно-красной змеей обвивал стоячий воротник.

– Простите?

– Зачем, спрашиваю? ― устало повторил тот. ― Где логика? Интерфейс же простой, интуитивный. Даже примитивный. Белое ― хорошо, черное ― плохо. Наверх ― Рай, вниз… Продолжать надо?

– Ад? ― Кирилл осмотрел себя. Больничная пижама никуда не делась, но была какая-то неестественно гладкая, без единой складочки. ― Так я умер?

– О да!

– А это что? Чистилище?

– Оно самое, ― кивнул незнакомец.

– Странное какое…

– А как вы его представляли? Что-то типа зала ожидания? Нет, у нас хватает ресурсов для индивидуального подхода к клиентам. Странно то, что вас это заботит больше, чем сама ваша смерть. Впрочем, ― он вздохнул, ― вам не впервой.

– То есть?

Незнакомец опять вздохнул и щелкнул пальцами. Рядом возникло еще одно кресло.

– Прошу, присаживайтесь. Нам предстоит непростой разговор.

Кирилл настороженно сел. Светлая обивка под ним мягко прогнулась, но не более. Никакого ощущения, что опустил пятую точку на облако. Не выпрыгнули из-за спинки и черти с цепями в руках. Просто кресло.

– А вы кто? Апостол?

Незнакомец вдруг резко преобразился. Костюм сменился на белый хитон, а борода на лице быстро разрослась, поседела и вытянулась до груди.

– Иже еси на небеси, ― пропел он заунывно. ― Амен! Похож?

Он потряс головой, и светлый облик осыпался мелкими блестящими осколками. А к прежней внешности добавились выступившие на лбу маленькие рожки и алый огонек в зрачках.

– Нет. Я ― официальный представитель иной организации. Небесная Канцелярия ― наш прямой конкурент.

– Значит, вы ― дьявол?

– Увы, тоже нет. Просто черт. Хоть и не рядовой. В отдел работы с клиентами, знаете ли, кого попало не берут.

– А как вас звать? ― Кирилл никогда не изучал демонологию, но слышал, что имена лукавых не отличались простотой.

– Зовите меня Захар. Знакомое имя?

– Да, так звали моего друга. Бывшего…

– Который украл у вас деньги? А потом еще и девушку увел?

– Да, ― признал Кирилл озадаченно. ― Но это было так давно. В молодости, полвека уже прошло.

– Однако обида осталась, верно? Вот. Благодаря этому маленькому черному «червячку» нам и разрешили побеседовать.

Кирилл потер ладони: те были вполне осязаемы, только неестественно сухие, гладкие и без старческих пятен. Затем спросил удрученно:

– Будете склонять меня ко Тьме?

Захар весело рассмеялся. Утер выступившую слезу.

– Не поверите. Наоборот. Хочу предложить вам билет в Рай.

Кирилл подозрительно уставился на черта.

Тот уловил его прищур и откашлялся:

– Не верите? Понимаю. Но, посудите сами, разве вам и так недостает адских мучений?

Он снова щелкнул пальцами, и между кресел появился столик с диапроектором и коробочкой слайдов. А на противоположной стене возник прямоугольник матерчатого экрана.

Черт подцепил из коробки фотопластинку и вставил в аппарат. На белой материи тут же вспыхнула картинка.

Это был Кирилл. Он лежал на больничной койке. Истощенное бледное лицо, лысая голова, тяжелые темные мешки под глазами. Один сплошной отпечаток боли и пиршества долгой болезни. А вокруг, среди нависающей аппаратуры, суетились врачи.

Захар задумчиво почесал подбородок:

– У вас же последняя стадия, верно? Обезболивающее почти не помогает. Потому этот недоучка-анестезиолог и вколол вам сверх дозы. Идиот. Впрочем, что взять со вчерашнего студента, больше думающего о том, как стащить препараты со склада. Кстати, с ним у нас тоже разговор не за горами, только куда короче и иного содержания. Но я отвлекся.

Он чуть наклонился и доверительным тоном сказал:

– Вот теперь вас и пытаются откачать. Но, задумайтесь, стоит ли?

– А что, ― зло спросил Кирилл, ― в Аду лучше, что ли?

– А вы думаете, вы где?! ― вспылил вдруг лукавый, сверкнув огнем в глазах. ― Вы ― тамошний ― где?

Захар выдохнул и продолжил уже спокойно:

– Давайте-ка я вам кое-что разъясню. Обычно мы этого не делаем, но вы-то у нас случай особый…

И черт стал рассказывать:

– Борьба Света и Тьмы длится уже давно. Нешуточные битвы полыхали в космических просторах, когда человека еще и в помине не было. Большой взрыв только случился, а силы Добра и Зла уже хлестали друг по другу разрядами чистой энергии невиданной мощи. Передать масштаб гремевших тогда сражений не могу даже я, а вам его не осмыслить и подавно.

Захар подождал, пока собеседник переварит услышанное, и продолжил:

– Однако паритет был непреодолим. Тогда и был создан человек. Именно потому он в свое время вылез из пещер, а желания его перестали ограничиваться только жратвой, сном и хорошим трахом. У человека появилась душа, ставшая ключевым элементом в нашем бесконечном споре.

Черт поменял слайд. На экране появилось изображение Земли с дальней орбиты.

– О, сколько креатива было приложено, чтобы сделать из этого куска камня то, чем он является сейчас. Это единственный экземпляр совместного творчества Тьмы и Света. Правда, райские инженеры занимались в основном эстетической мишурой. Ну, и непосредственно производством самих душ. Наша же сторона взяла на себя основную работу по функционированию. Так что после запуска проекта он сразу перешел под наш патронаж. ― Он указал пальцем на картинку. ― Вы его называете Земля. И даже не догадываетесь, что это именно то место, которое в своих мыслях, книгах и речах издавна нарекаете Адом.

Он поймал сомневающийся взгляд Кирилла:

– Да-да. Это именно Ад. Вас разве никогда не смущал тот гигантский объем несправедливости, что царит на планете? Это все ― наша работа, которую мы неустанно и добросовестно (фу, какое слово) выполняем. Нет никаких подземелий, никаких котлов и девяти кругов. Все это выдумки наших средневековых агентов, суть которых состояла лишь в том, чтобы задержать вас в настоящем Аду как можно дольше.

– Но Свет? Свет не мог в этом участвовать!

– Еще как мог! Разумеется, исключительно из светлых побуждений. Как там было… ― Черт закатил глаза и монотонно, будто вспоминая занудный текст, продолжил:

– Рай открыт для каждой души. Космос, всепознание, мириады миров и наслаждений. Никаких оков бренного тела, подверженного боли и страданиям. Бытие вне материй, времен и границ человеческого понимания. Вроде так, если не врут их буклеты. Впрочем, клерки из Небесной врать не умеют.

Он откинулся на спинку кресла и скрестил пальцы:

– Но, по договору, сначала человек должен пройти через Ад. По той самой дороге, что вы зовете жизнью. Но не просто пройти, а сохранить внутри как можно больше Света, которым вас при рождении и наполняют трудяги Рая. Наша же задача: заложить в вас за это время столько Тьмы, чтобы в конце вы могли увидеть только черную кнопку.

– И что там? После черной кнопки?

– А ничего, ― хмыкнул Захар. ― Обратненько на Земельку. И все по новой, сквозь тернии к лифту. Определенные религиозные направления у вас называют это реинкарнацией.

– Но ведь в мире столько прекрасного! ― Кирилл всплеснул руками. ― Нет, наш мир не может быть Адом!

– Давайте уже просто примем это как факт! Ладно? ― Черт хлопнул ладонью по подлокотнику. ― Хотя отчасти вы правы. Мы недооценили людей. Еще на старте проекта Свет предложил дать человеку внутреннюю свободу. Мы не возражали: наши прогнозисты были уверены, что это еще больше подтолкнет вас к саморазрушению. Но тут и крылся подвох.

Захар помолчал с минуту, будто решая продолжать или нет. А может, и больше: Кирилл совсем не чувствовал времени.

– Вы не поддаетесь логике. Даже сквозь разрушения и жестокость вы все равно умудряетесь нести этот гребаный Свет. Мы насылаем на вас голод, а вы, вместо того, чтобы жрать друг друга, делитесь с ближним последней краюхой. Мы подключаем ураганы, штормы и наводнения, а вы создаете полотна с изображением стихий и восхищаетесь ими. Мы поднимаем на новый уровень войны, культивируем ненависть, совершенствуем садизм. А вы все равно, даже в самом кровавом огне, не перестаете искать добродетель. Как? Почему? Зачем?

Лукавый развел руками:

– А деньги? Это же была поистине гениальная задумка креативного штаба! Они не просто извратили ваши желания, они въелись во все сферы душевной и материальной деятельности. Сколько неравенства, сколько страданий породили звонкие монеты. Мы до сих пор статистику сводим. И что же? ― Черт всплеснул руками. ― Вы даже их приспособили к делу Света. Благотворительность, помощь неимущим, меценатство… И прочая ересь, противная самой природе капитала!

– Боюсь, ― задумчиво протянул Кирилл, ― чтобы это понять, недостаточно иметь лишь облик человека.

– Возможно, ― легко согласился собеседник. ― Возможно даже, что рано или поздно наши аналитики найдут разгадку. Лично я предполагаю, что у таких людей просто слишком крепка та внутренняя нить, что ведет их к Раю. Во всяком случае, они уходят в свое космическое бытие и нас более не волнуют. Но вот вы… Вы!

– Что ― я? ― нахмурился Кирилл.

– Вы же никак не угомонитесь! Вам в этой комнате уже персональные тапочки полагаются!

Он поставил новый слайд. На экране возникла черно-белая фотография.

Руины домов, почерневшие фасады, танк с опущенным стволом, столб дыма, выбивающийся из люка машины. Тела, лежащие и сидящие вокруг. А посреди этого солдат в измазанной кровью гимнастерке, который бережно несет на руках пятилетнюю девочку.

– Это ― вы в прошлой жизни. Ваш взвод уничтожили, вы ранены, и вы умираете. Однако спасаете немецкого ребенка. Несете его в соседнюю деревню, в которой вас добьют местные, едва вы повернетесь к ним спиной. Кинжалом, на котором выбиты слова про честь и верность. Вы догадываетесь, что так произойдет. Но все равно идете из последних сил. Даже несмотря на то, что в преддверии смерти чувствуете, что это дочь того самого танкиста панцерваффе, который тремя годами ранее с веселым смехом въехал в вашу хату. А потом еще дал задний ход, когда увидел, что промахнулся мимо женщины с ребенком на руках.

Захар сменил слайд. На экране снова появился черно-белый снимок, только гораздо худшего качества. Однако это не помешало разглядеть мельчайшие детали.

Объятое пламенем здание. Изъеденная огнем вывеска, что сорвалась с креплений и лежит теперь поперек распахнутой двери. На ней виднеются буквы из старого алфавита, в конце надписи проглядывает твердый знак. А в массивную раму снизу упирается спина человека в смешном шлеме. Лицо и руки его обожжены, но он из последних сил держит вывеску приподнятой, чтобы в щель под ней могли проползти испуганные люди.

– Пожарная экипировка в начале двадцатого века была далека от совершенства, ― прокомментировал черт. ― Уж мы старались, как могли, оттягивая данный прогресс. Но это не мешало подобным вам бросаться на огонь с голыми руками. Вот и вы тогда сгорели живьем. Полностью, до угольков. И это было очень-очень-очень больно. Но до самого конца вас так и не смутило, что вы спасаете семью ростовщика, который содрал с вас последнюю шкуру и не забыл даже при пожаре прихватить расписки по вашим долгам.

Он поставил новый слайд.

Теперь это было не фото. Скупые линии, примитивная перспектива и контраст цветов выдавали в картинке древний рисунок. Но, как и прежде, ничто не могло скрыть деталей, отсылающих на этот раз к Средним векам.

Всклокоченный бородач лежит на земле, прикрывая голову руками. Испуганные глаза широко раскрыты, губы искажены болью, а грубая полотняная рубаха порвана и испачкана в дорожной пыли. Сверху, ухмыляясь, стоят монгольские воины и тыкают в несчастного древками копий.

– Иго в самом своем расцвете. ― Захар с удовольствием закатил глаза. ― Отличное времечко было. Сколько дьявольских стартапов было запущено за эти триста лет. Но вот для вас персонально ― не лучший период. Как раз под самую раздачу попали: три раза захватчики по вашей деревне прошлись. Первый раз мамку снасильничали, второй ― ее же, пузатую, поколотили. А заодно и вас в утробе помяли, да так, что умом ребеночек не задался. Односельчане потом бастарда не взлюбили, хоть и не стали убивать дурачка. А когда мамка вздернулась от стыда, и вовсе распоясались. Пинка только ленивый не прописывал, когда вы со свиньями корыто делили. ― Лукавый с деланым сочувствием покачал головой. ― Вам, с такой судьбиной да отбитым умом, взять бы да возненавидеть весь мир. Так нет же! Когда монголы третий раз явились, а деревенские ушли в леса, вы их так и не выдали. Даже когда на копья вздернули и стрел забавы ради понатыкали. А ведь вы знали в том лесу каждую кочку, ямку и ягодный куст.

– Послушайте, ― черт хлопнул себя ладонью по лбу, словно его осенило, ― а может, вам это нравится? Быть терпилой? Может, вы ― мазохист? Кайфуете, когда о вас ноги вытирают?

Кирилл покачал головой. Затем задумался и спросил:

– Я ведь не один такой? Вряд ли бы вы так распинались, если бы я действительно являлся уникумом. Верно?

Захар молча отвел глаза. Кирилл кивнул:

– Значит, так и есть. Вы строите столько козней, насылаете столько бед. Трудитесь без сна и отдыха. А ваши аналитики тем временем едят свой хлеб совершенно незаслуженно.

Черт вскинулся:

– Объяснитесь.

– А вы не задумывались, почему Небесная Канцелярия так легко отдала вам Землю? Да потому, что есть такие, как мы. Те, кто не просто проносит Свет сквозь жизнь, чтобы потом нажать белую кнопку. Мы приумножаем его и оставляем в этом мире. Для вас это сродни эпидемии ― вот почему вы рвете на себе волосы и рога. И нас становится всё больше, несмотря на все чертовские ухищрения. Вы, конечно, можете утопить планету в огне, возможностей для этого предостаточно. Но, я уверен, никогда не уничтожите человечество полностью, ибо тогда распишетесь в собственной несостоятельности.

Кирилл встал.

– А пока в мире будет хоть горстка людей, мы будем возвращаться вновь и вновь. И оставлять свой светлый след.

Он подошел к лифту и протянул палец к черной кнопке.

– Если вы рассчитываете сейчас на новую жизнь, ― злорадно произнес черт, ― то зря. Вас откачают, и боль вернется. Она будет еще долго пожирать вас, вкупе с бесполезной терапией. Бравада ― это офигительно, конечно, но подумайте хорошенько.

– То есть до среды я еще дотяну? Отлично! Как раз отойду от препаратов. А боль… Потерплю. Мне не привыкать, сами знаете.

– А что в среду? ― неожиданно жалобно спросил лукавый.

Человек посмотрел на него и решительно вдавил темную клавишу:

– Сын обещал внучку привезти. Соскучился.

Дмитрий Лазарев
Производственная необходимость

Никогда еще Энджи так сильно не хотелось выругаться. Но в ее работе, а тем более при руководстве это строго запрещалось. Поэтому она ограничилась политкорректным:

– Шеф, но так же не делается! Это против всяких правил!

– Я все понимаю, Энджи. Поэтому и прошу, а не приказываю. Производственная необходимость.

– Да какая необходимость?! ― Кипение внутри здорово мешало, и плохие слова вновь чуть не вырвались. ― По одному объекту на сотрудника ― это же закон!

Шеф в очередной раз кротко вздохнул. Терпение его казалось бесконечным. Все-таки, несмотря ни на что, Энджи с ним повезло. Другой бы уже давно повысил голос на строптивую подчиненную. И неважно, что она со всех сторон права.

– Понимаешь, произошел несчастный случай. Гард… гм… оказался временно нетрудоспособен. А заменить пока некем ― все сотрудники загружены выше головы!

– А я, значит, не загружена? ― рискнула еще раз возмутиться Энджи.

– Просто ты одна из немногих, кто способен вести два объекта сразу… потенциально.

– Но реально я ни разу…

– Я знаю, ― мягко прервал ее шеф. ― Пойми, Энджи, это ненадолго. Как только Гард вернется в строй или мы подберем замену, ты сможешь вернуться к работе в привычном формате. А пока…

Энджи с тоской поняла, что отвертеться не получится.

– Ясно, ― уныло ответила она. ― Когда приступать?

В глазах шефа на миг мелькнуло облегчение, что ему не пришлось давить. Энджи не обольщалась его мягкостью: упрись она рогом, шеф мигом перестал бы казаться либеральным и понимающим.

– Через пару часов. Спустись в канцелярию. Там получишь всю необходимую информацию. И, конечно же, твой особый режим будет учтен в дальнейшем, ты меня понимаешь?

– Конечно, шеф. Разрешите идти?

– Ступай с богом.

* * * *

Усыпляюще гудел мотор автобуса, а по обе стороны от дороги вырастал мрачный темно-зеленый частокол дремучей еловой тайги. Виктор Воронин невидящим взглядом смотрел в окно. Тянущийся по ту сторону стекла однообразный пейзаж нисколько его не интересовал ― видел он его много раз. Виктору было под сорок, но ранняя седина уже отвоевала на его шевелюре прочные плацдармы. Сухощавый, с угловатым лицом, он не был совсем лишен внешней привлекательности, но тяжелые, нависшие над глубоко посаженными глазами брови придавали его лицу мрачное выражение, которое усугублялось и самими глазами. Темно-карие, почти черные, они казались неживыми. Экипирован он был в самый раз для многодневного похода по тайге: одежда, обувь, объемистый рюкзак и ружье в чехле ― все говорило за то, что пассажир, с отсутствующим видом глядящий в окно, ― бывалый охотник. Но для полноты образа ему не хватало собаки и спутников ― ведь мало кто ходит на охоту в одиночку ― половина удовольствия пропадает, да и рискованное это дело, особенно в тайге.

Впрочем, Виктор ни в чьем обществе и не нуждался. Скорее, напротив ― он и в автобус-то сел по одной простой причине ― хотел оказаться как можно дальше от всех. И охота была скорее поводом, чем причиной. А причин было более чем достаточно: того, что Воронин оставлял в Красноярске, было нисколечко не жалко: нелюбимая работа, унылая холостяцкая однушка на окраине, которая после болезненного развода пришла на смену семейной двушке в центре, отсутствие всяких перспектив на изменение к лучшему ― о чем тут жалеть? О могиле отца, которого похоронил год назад? О друзьях, которых нет? Две недели отпуска, с боем вырванные у начальства, ― это ничтожно мало… если только ты собираешься возвращаться. Виктор не собирался. Столько времени сдерживавшие его малодушные соображения о хлебе насущном вдруг резко стали неважны. Сбежав из заключения, стремиться обратно? Только по тому, что «в турме сейчас ужин, макароны дают»? Нет уж, спасибо!

Там, за спиной, осталась чужая территория, на которой Виктору больше не было места. Впереди, в зеленом море тайги… кто знает? Было ли вообще на этой земле место, которое Виктор мог назвать своим? Холодная пустая квартира, оформленная на его имя, ― не в счет. Это не дом, а всего лишь место, где можно переночевать. И Виктор даже не пытался делать его уютнее, будто сам себя считал недостойным этого, наказывал себя за что-то.

Нет, все, та жизнь позади, а будет ли что-нибудь впереди, вопрос к тайге. Пусть она решает.

* * * *

Купа Энджи, разумеется, нашла в баре. Порой ей казалось, что его там можно найти в любое время. И когда только работать ухитряется? Впрочем, его работа ― не чета Энджиной: не привязан к объекту, гибкий график, путешествия… Эх, грешно завидовать коллеге, но вот как-то само получается. Впрочем, сегодня он был нужен Энджи. И не в качестве понимающего собеседника, как обычно, а именно в своей профессиональной ипостаси.

– Куп, привет, ты не очень занят? ― начала она и тут же поняла, что сделала большую ошибку.

– Не занят?! ― Куп закатил глаза. ― Ну почему все считают, что я ничего не делаю, а только прохлаждаюсь?! То, что у меня нет постоянного объекта, вовсе не значит, что я предаюсь греху постыдной праздности! Это дискриминация, в конце концов!

– Куп!

– Да я, может, работаю больше вас всех! У некоторых, между прочим, объекты такие, что можно месяцами в потолок плевать. Вот у кого лафа! А мне по всему миру колесить приходится! Да любого из вас поставь на мое место, вы за полгода свихнетесь…

– Куп!!

– У меня заданий знаешь сколько? Я, может, в первый раз за много часов отдохнуть присел…

– КУП!!!

– Ладно, чего тебе, Энджи?

Тон его оставался ворчливым, но интонаций праведного гнева, кажется, поубавилось. Этим следовало срочно пользоваться, поскольку настроение у него менялось по десятку раз за час.

– Куп, у меня большая проблема. И помочь можешь только ты. Не будь все так серьезно, я бы и не подумала тебя беспокоить, но…

Он вздохнул с интонациями мученика.

– Вот что бы вы все без меня делали? А туда же…

– Куп!

– Ладно-ладно, рассказывай давай!

* * * *

Аша, бесшумно переступая широкими лапами, не спеша перемещалась по лесу. Через густой ельник идти было тяжело даже ей. Тайга уже пятнадцать с лишним лет была ее домом, но, увы, прошло то время, когда крупная и сильная рысь не знала здесь голода и бед. Годы брали свое. Когда-то гладкая, лоснящаяся шерсть сделалась клочкастой с проплешинами, правый глаз теперь видел не очень, спасибо уродливому шраму над ним ― последствию одной из схваток за территорию, а левое ухо было вдвое короче правого ― это уже после драки с волками. Жизнь последнее время не щадила одинокую самку, и, несмотря на обилие добычи, Аше все чаще приходилось голодать ― сила и сноровка были уже не те, что раньше.

Сейчас у хищницы как раз здорово подвело живот ― удача в охоте не сопутствовала ей уже несколько дней, причем это случалось все чаще. Сейчас добыть бы хоть что-нибудь. На худой конец даже падаль сгодится. Иначе она скоро совсем ослабеет, а к слабым тайга безжалостна.

Внезапно чуткий нос Аши уловил неподалеку странный запах. Это не был обычный запах добычи, он содержал что-то чужеродное и опасное ― что-то из мира двуногих. Огонь, железо, еще какая-то резко пахнущая гадость, но и кровь тоже. Не будь Аша так голодна, она бы, пожалуй, предпочла сбежать от этого запаха куда подальше. Но не сейчас. Дикий голод глушил в ней природную осторожность. Двуногие так двуногие. Да, у них часто бывают гремящие железки, изрыгающие смерть. Одна такая железка несколько зим назад убила Маха, и с тех пор Аша была одна. Но где двуногие, там вполне может оказаться и пища: охотники, как правило, выбираются в лес с собаками, а порой удается у них и подстреленную добычу умыкнуть. А голодные спазмы в желудке скоро станут совсем невыносимыми.

И Аша решилась ― она тяжело потрусила в направлении странного запаха.

* * * *

― Ты ведь это сейчас не серьезно, правда? ― с надеждой спросил Куп, когда Энджи закончила рассказ. Его лицо сделалось совсем кислым.

– А похоже, что я шучу? ― Энджи сурово срубила его чаяния на корню.

– Тогда ты, по-моему, свихнулась…

– Просто у меня нет другого выхода.

Он понизил голос.

– Да ты хоть понимаешь, о чем просишь? Если руководство, ― совсем уже тихо сказал он, ― что-то…

– Никто ничего не узнает! ― Голос Энджи звучал, словно у матери, успокаивающей плачущего малыша. ― Если ты сработаешь аккуратно.

– Тебе легко рассуждать! Я ведь не табуретки сколачиваю. Тут тонкость нужна… Не нравится мне все это!

Энджи вздохнула и предъявила самый весомый аргумент:

– Ты мне должен, помнишь? Если сделаешь, мы в расчете.

К унылому выражению лица Купа добавилась вселенская тоска во взгляде.

– За горло берешь, да? Не ожидал от тебя такого.

– Прости, Куп, но я же говорила: вариантов у меня ― не разбежишься…

– Хорошо, я сделаю… Но как бы тебе самой потом не пожалеть. Подобное, оно ведь даром не проходит…

* * * *

Боль… Мир Ларисы Голубевой, казалось, весь состоял из боли. Порой, не сдержавшись, она начинала едва слышно подвывать от муки, терзавшей ее тело, а потом, уткнувшись в чахлую траву, беззвучно рыдала, подрагивая плечами. Слезы, казалось, давали временное облегчение, но отнимали силы, а силы ей сейчас были нужны все, без остатка. Чтобы выжить.

А ведь эта неделя так хорошо начиналась. Ей, ведущему корреспонденту газеты «Красноярский регион», выпала редкая возможность ― провести несколько дней с губернатором, который как раз собрался в поездку по территории края. Такого случая многие всю жизнь ждут и не могут дождаться: удачный репортаж подобного рода мог стать путевкой в большую жизнь.

Облет на вертолете лесных угодий Лесосибирского района она, если честно, рассматривала чуть ли не как развлекательное мероприятие. Но как раз там и подкараулила беда. Внезапно чихнул и смолк двигатель, и остановился главный несущий винт. Лариса еще успела заметить растерянность и ужас на побелевшем лице губернатора, когда началось неконтролируемое падение. Вертолет рухнул в самую гущу здоровенных елей, что несколько отсрочило его соприкосновение с землей.

Ларисе дико, безумно повезло, что ее выбросило из вертолета до удара о землю, но на недостаточной высоте, чтобы убиться. Ветви елей несколько смягчили падение, но острая боль пронзила левую лодыжку, и Голубева с каким-то отстраненно-тоскливым чувством осознала, что это перелом. Вертолет с треском рухнул метрах в десяти от нее, гулкий и страшный удар сотряс землю, а несколькими мгновениями позже загудело пламя. В глазах Ларисы потемнело, и, видимо, она на некоторое время отключилась… чтобы прийти в себя в царстве боли.

Немилосердно болели отбитые ребра и правое плечо, но все это была сущая ерунда по сравнению с адом, который ярился в левой ноге. Мысли в голове Ларисы носились, словно насмерть перепуганные ежики в тумане. Паника и отчаяние гасили голос разума, а боль мешала соображать. И все же несколько мыслей ей удалось выловить, но ни одна из них оптимизма не внушала.

Одна в тайге со сломанной лодыжкой, без соответствующей экипировки, запаса еды и воды она долго не протянет. Мобильник, о котором она подумала первым делом, при падении разбился вдребезги, так что надежда только на спасателей, которые, несомненно, будут искать пропавший вертолет губернатора. Вот только… просто ли так упал вертолет? Лариса почему-то сомневалась. Все-таки она не зря была ведущим корреспондентом главной общественно-политической газеты края. Губернатор был крут и решителен. Многие его шаги вызывали недовольство в определенных весьма богатых и влиятельных кругах, когда глухое, а когда и явное. Могла быть катастрофа подстроена этими самыми недовольными? Вполне. Насколько знала Лариса, они и не на такое были способны. Но в подобных случаях надо если уж действовать, то наверняка, потому что вероятность выживания губернатора имелась ― она же вот выжила. А стало быть, искать вертолет будут не только спасатели, но и наземная группа чистильщиков, работающих на организаторов катастрофы. Если они найдут Ларису раньше спасателей ― ей не жить.

Конечно, не исключено, что эти страхи ― лишь порождение ее паникующего журналистского сознания, гораздого выдавать теории заговора. Может, и нет никакой группы чистильщиков, да и сама катастрофа запросто могла оказаться результатом обычной технической неисправности вертолета. И все же Ларисе безумно захотелось оказаться подальше от груды искореженного металла, охваченной пламенем, в которую превратился злосчастный вертолет. Хоть как, хоть ползком. А мысль, что, покинув место катастрофы, она и спасателям затруднит поиски, просто утонула в новой волне паники.

И Лариса, сжав зубы и тихо подвывая от боли в ноге, поползла прочь.

* * * *

Раньше Виктор думал, что «идти куда глаза глядят» ― это просто метафора. Но сам он сейчас действовал именно так. На самом деле Воронин принял решение еще в Красноярске, но даже сам себе в этом не признался: никаких возвращений, билет в один конец. Глупо. Если не находишь в себе сил продолжать жить и смелости покончить со всем разом, а отправляешься в еловые дебри, надеясь, что тайга сделает то, на что ты сам не способен, зачем экипироваться по максимуму, брать с собой карту и компас? На случай, если тайга сжалится, а ты передумаешь?

Он шагал и шагал, стараясь не думать и осознанно не выбирать направление, но инстинкты никуда не денешь. Охотник со стажем, Воронин прекрасно знал, что от компаса и карты мало толку, если ты хотя бы приблизительно не знаешь, где находишься. Вот мозг Виктора подсознательно и ловил ориентиры ― приметные деревья, овраги, бурелом, направление, в котором осталось шоссе. И сколько себя ни убеждай, что все это ему не понадобится, в мозгу рыболовным крючком засело «а вдруг».

Правда, шагал он все же исключительно по наитию ― специально ведь попросил водителя автобуса остановиться в том месте, где никогда не бывал. Виктор никому не сказал, куда едет, не предупредил. Еще почти две недели его точно никто не будет искать, а потом уже и поздно станет.

Запах гари Воронин уловил совершенно внезапно и даже замер от неожиданности: что это ― лесной пожар? Для костра запах был слишком сильный, а для пожара стояла слишком влажная погода ― уже несколько дней шли дожди. Первым желанием Воронина было двинуться прочь от источника запаха: в таежной глуши огонь редко возникает сам по себе. Исключение ― удар молнии, но ведь и гроз не было… Стало быть, причина ― в человеке, а это сильный аргумент, чтобы держаться подальше. Но тут проснулось любопытство, чего с Виктором уже давненько не случалось. Он только глянет, и все ― ни во что не будет вмешиваться.