Нюргун Боотур Стремительный

ОГНЕННЫЙ ЗМЕЙ

 
Не страшен ты вместе с ним —
Со старшим братом твоим!
Пропал один,
Пропадет и другой…
 
 
Прекрасная Туйаарыма Куо
Предназначена мне одному!
Никому ее не отдам!
Какой великий тойон пришел,
А корчится, как червяк,
Раздавленный ногою моей!
И последнее слово еще говорит,
Завещает волю свою?
Ах ты, пащенок! Ах, сосунок! —
 
 
Так, издеваясь над жертвой своей,
Адьарай-исполин орал,
Во всю ширь разевая пасть,
Оглушительно хохоча.
 

ПЕСНЬ ПЯТАЯ

 
Свист быстрых лыж,
Хрипящий дых
Тревожат тишь
Трущоб лесных…
Буран шумит,
Беда вокруг…
Илбис летит —
Убийства дух…
 

 
Когда сын
Ардьаман-Дьардьамана-шамана,
Редкозубого богатыря,
Вскарябавшего земной простор,
Взгромоздившего на ровной земле
Восемь зубчатых горных хребтов,
Когда удалой его сын
Бохсоголлой Боотур,
Подымающий снеговой ураган,
Пролетая на лыжах своих,
Тот, кого никто не сумел обуздать,
На кого никто не надел ярма,
Ухватил загребистой лапой своей,
Умыкнул, умчал воровски
Красавицу Айталыын Куо,
Когда он в чащобе лесной исчез, —
Нюргун Боотура небесный конь
Восемь дней и ночей подряд
Ржал над ухом хозяина своего
И не мог его разбудить.
Отчаялся верный конь,
Отскочил, попятился он,
Копытами задних ног
Спящего прямо в темя лягнул;
Так лягнул, что искры из глаз
Посыпались у того.
Вскочил Нюргун Боотур,
Протер глаза, огляделся вокруг,
Видит – нет Айталыын Куо,
Сестры его дорогой,
Красавицы с восьмисаженной, косой,
Только длинных саней следы,
Только оленьих копыт следы
Там и сям видны
На талом снегу,
На камне и на земле…
Понял тут исполин айыы —
Пока он спал заколдованным сном,
Удача врага не спала…
Удалой Нюргун Боотур
Ударил по бедрам себя,
Зубами заскрежетал,
Сказал такие слова…
 

НЮРГУН БООТУР

 
А-а! Какая обида мне!
Ардьаман-Дьардьамана выродок-сын
Обнаглел, видать, осмелел!
Затаенный в таежной тьме
Звереныш заматерел,
Из логова вырвался волк,
Из берлоги вылез медведь!
По следам на талой земле,
По следам на мерзлой земле
Хищника я прослежу,
Хитрого разбойника догоню,
Отыщу дорогую мою сестру,
Отомщу за обиду свою!
Все гнездо воровское
Врасплох захвачу…
Ух, как погоняю вас!
Уж пеняйте тогда на себя. —
Прянул в седло Нюргун Боотур,
Прямо на юг поскакал,
По урочищам, по дремучим холмам,
По широким оленьим следам…
Так скакал Нюргун Боотур,
Так летел богатырский конь,
Что девять ревущих вихрей взвились,
Что вскипели тучи следом за ним,
Клубясь над простором земным
На́ восемь дней пути,
Градом ледяным грохоча,
Громом весенним гремя,
Ветвистыми молниями блестя.
 
 
Как огромная летящая тень,
Как призрак, всадник и конь
Были видимы за семь суток пути;
От грузного топота скакуна
Дрожала, гудела земля
За шесть суток пути.
Белыми столбами огня
Било дыханье из ноздрей
Бешено мчащегося коня.
Взлетая птицею в высоту
Блистающе гулких небес,
Пробегая восьмихолмистый путь,
Пробивая семиизвилистый путь,
То над горной крутизной,
То над облачною грядой
Черной стрелой проносился конь,
Только ветер свистел в ушах…
 
 
Восьмикрайняя, о восьми ободах
Изначальная мать-земля
Глубоко́ внизу утонула во мгле…
Зубчатые каменные хребты
За плечами богатыря
Исчезли в синем дыму,
За черту окоема ушли.
 
 
Вот, обнимая весь кругозор,
Водным простором кипя,
Во́лнами вечно гремя,
Полыхая мутным огнем,
Опаляя крылья гагар,
Прибоем яростно грохоча,
Седою пеной плеща,
Открылся грозный сумрачный лик
Моря огненного Нюдулу.
Суток за́ девять верховой езды
Слышен был шум его,
Суток за́ восемь быстрой езды
Стужею несло от него,
Суток за́ семь пути
Взлетало над ним,
Реяло над простором морским
Сумрачное пламя его…
 
 
От просторов пылающих моря того
В ту сторону Нюргун повернул,
Где тянулся неведомый лес —
Дремучая подымалась тайга.
А в трущобе той,
В чащобе лесной,
Из-под замшелого древнего пня,
Из-под корявых его корней
Языками алый огонь вылетал,
Клубящийся дым валил…
Остановился Нюргун Боотур,
Увидя такое диво в лесу —
Откуда, мол, дым валит;
И услыхал под землей,
Под подошвами ног своих
Человеческие голоса.
 

ГОЛОС СТАРУХИ

 
О, старик, старик!
От начала времен
Орлиной кровью,
Орлиным пером
На каменных плитах писать
Наказано было тебе,
Проникая в будущие века,
Предрекая удел миров,
Предсказывать судьбы людей…
О, седобородый мудрец,
О, добрый советчик мой,
Острый на слух
Сээркээн Сэсэн,
Скажи мне, что знаешь ты?
О чем размышляешь ты,
Гадающий на крови?
Куда еще вражда заведет
Людей, обитающих на земле?
Лютей их участи нет…
А что я, бедная, сделать могу?
Чем я им, покинутым, помогу?
Тяжело мне видеть страданья людей,
То́мно на сердце у меня…
В темную, трехсонную ночь
Трижды приснились мне
Три одинаковых сна:
Ардьаман-Дьардьамана-шамана сын,
Облаченный в продымленную доху,
В добротную ро́вдугу
В пестром шитье,
Владелец несметных оленьих стад,
Большелобый хозяин тайги,
Удалой медвежатник и зверолов
Бохсоголлой Боотур
Загребистой лапой своей ухватил,
Украл, уволок в становье свое,
Укрыл под землей в тайнике
Небесных родителей младшую дочь,
Прекрасную Айталыын Куо,
Красавицу с восьмисаженной косой.
Эту весть
В оба уха мои,
Задыхаясь, хрипя, на лету
Прокричала Илбис Кыыса…
О, старик, о мудрый старик,
Об этом слыхал ли ты? —
 
 
В ответ на старухину речь
С грохотом под землей
Распахнулась книга каменных плит;
Волшебное маховое перо
Из крыла Хотоя-орла
Шумно строчить пошло;
Старческий голос потом
Раскатисто прозвучал,
Как отдаленный гром…
 

ГОЛОС СТАРИКА

 
Полно, старая, голосить,
Прежде времени горевать!
На сверкающих каменных плитах своих
Я, словно киноварью, записал
Ярко алой кровью орла,
Что летающий, как стрела,
На небесном коне своем Вороном
Стремительный Нюргун Боотур
Снарядился на битву,
Вышел в поход,
Взбаламутил и расплескал,
Словно воду в посудине берестяной,
Бедственный Нижний мир…
 
 
Вот уже третий год
Я по приметам своим узнаю,
В пророческих вижу снах,
Что скоро Нюргун Боотур
Из неволи страшной освободит
Несчастную Туйаарыму Куо,
Красавицу с девятисаженной косой,
Предназначенную породить на земле
Тридцать племен айыы-аймага,
Сорок племен уранхай-саха…
 
 
Обладатель несметных оленьих стад,
Ардьаман-Дьардьамана сын,
Удалой разбойник лесной
Бохсоголлой Боотур,
Чрезмерно силой своей возгордясь,
Черную накликал беду —
На горе себе украл он сестру
Нюргуна-богатыря.
О бугор ударит его Нюргун,
Распорет толстую кожу его,
Сокрушит его дюжий костяк,
Отомстит за дерзкое воровство!
Что свежие вора следы
Прослежены богатырем,
Сиплым ревом Илбис Кыыса
Проголосила мне…
Что остывший след воровской
Отыскан богатырем,
Провыл, пролетая,
Осол Уола…
 
 
Говорят, шаман
Ардьаман-Дьардьаман
У грозного Дьэсегея с небес
Горсть воды бессмертья украл.
Видно, веря в неуязвимость свою,
Надеясь на силу живой воды,
Решился Бохсоголлой-удалец
Совершить беспримерный грабеж,
Но ничто не поможет ему —
Не уйти от возмездья ему… —
 
 
Заветные эти слова,
Сказанные ведуном-стариком,
Гулким эхом из-под земли донеслись
До слуха богатыря…
 
 
Услыхав слова старика,
Поскакал Нюргун Боотур,
Миновал перевалы восьми хребтов,
Над тучами перелетел
Излучины девяти хребтов,
На красивом склоне пестрой горы
Скакуна черногривого
Остановил
И силой заклятья, в единый миг,
Он превратил коня
В березу о трех ветвях
С серебряною корой;
А сам Нюргун Боотур
Покатился кубарем по земле;
Оборотился он
Горностаем – белым, как снег,
С чутким нюхом,
С черным хвостом.
 
 
Неуловимые для людей
Слыша запахи на земле,
Он на след семи оленей напал,
Резво, весело побежал,
Рощу темную миновал.
На опушке леса,
На взлобке горы
Осмотрелся,
На задних лапках присел
И прямо перед собой
Стойбище увидал…
 
 
Среди стойбища, снег топча,
Семь оленей пегих —
Рога о рога —
Звучно сшибаясь, дрались,
Бодались, жарко дыша.
 
 
Поо́даль, на суковатом стволе
Висели на крепких ремнях
Девять шкурой лосиной подбитых пар
Деревянных волшебных лыж,
На которых, как ветер, летал,
Подымая буран за собой,
Бохсоголлой Боотур удалой;
Девять пар высоко подвешенных лыж,
Сыпя искрами,
Полыхая огнем,
Раскачивались сами собой,
Друг о друга хлопались на весу…
 
 
К дереву сухому тому
Смело горностай подбежал,
Живо вскарабкался по стволу,
Перегрыз ремни деревянных лыж.
На землю упали они,
Силу потеряли свою…
 
 
Проворно кругом горностай обежал
Просторную урасу.
Принюхался, отыскал нору,
Юркнул в нее и попал
В каменный глубокий подвал.
В том подвале,
Привязанная к столбу,
Обливаясь ручьями слез,
Томилась его сестра,
Милая Айталыын Куо,
Жаворонок золотой
Милосердного рода айыы.
 
 
Принял Нюргун Боотур
Прежний человеческий вид,
Проворно освободил сестру,
Трижды поцеловал ее
В трепетную верхнюю губу,
Шестикратно обнюхал ее
Нижнюю розовую губу,
Нежно погладив ее, покатал
Между ладоней своих,
В шерстяной комочек ее превратил,
В боковую сумочку положил,
И превратился опять
В горностая, сверкающего белизной,
С черным кончиком на хвосте.
Пробежал по узкой норе,
Пролез в просторную урасу,
На задних лапках привстал,
Огляделся и увидал:
Посредине дымного чума-жилья
Прямехонько перед ним,
На оленьих шкурах, близ очага,
На коленях, сутулясь, сидел
Исполин Бохсоголлой Боотур.
Как широкая деревянная чашка,
Толстый затылок его,
Лоб его на колено похож;
Плоское вытягивая лицо,
Шею в круглые плечи втянув,
Напряженно руку держа
На рукояти меча,
Покачиваясь туловом в полусне,
То всхрапывал богатырь,
То вздрагивал, тараща глаза:
– О-о, татат!
Ох, что за напасть?!
Что-то кожа дергается у меня!..
Ох, похоже – проведал о деле моем,
Ох, похоже – едет сюда,
С шумом, громом скачет сюда,
Грозовою стрелой летит
На Вороном своем,
Стоя рожденном коне,
Стремительный Нюргун Боотур!
Доброе имя мое растоптать,
Громкую славу мою
Опрокинуть задумал он…
Ох, нагрянет скоро сюда
Грозных, надменных соседей сын,
Не приходящий добром,
Не уходящий добром!
Но пока моя голова цела,
Пока в яремную ямку мою,
Пока в богатырскую шею мою
Рогатину враг не всадил,
Миром я никому не отдам
Милую синичку мою,
Бесценную добычу мою,
Несравненную Айталыын Куо! —
 
 
Так от тревожного сна
Пробуждаясь, зычно он голосил,
Подбадривал сам себя…
А горностай, подходя бочком,
Блистая белою шерсткой своей,
Сверкая глазками в темноте,
Прямо перед хозяином встал,
Заговорил, запищал.
 

ГОРНОСТАЙ

 
Ну-ка, я погляжу на тебя!
Ну-ка, ты, верзила Сортол,
Ты на толстой постели своей
Из пихтовых смолистых ветвей,
Ты на оленьей подстилке своей
Спишь ли с хозяйкой-женой,
С красавицей Айталыын Куо?
Спокойно ли, радостно ли тебе
На ложе нежиться с ней,
На нежном лоне ее,
На выпуклой высокой груди?
Отведал ли ты с нею любви?
Заповедал ли ты подруге своей,
Чтоб она потомка тебе принесла,
Сынка тебе родила?
 

БОХСОГОЛЛОЙ БООТУР

 
Потомка породы моей
Породить, создать я могу…
 

ГОРНОСТАЙ

 
А тоскливо, поди, тебе
Красивую хозяйку иметь
И не спать с ней, ласки ее не знать?
 

БОХСОГОЛЛОЙ БООТУР

 
Это кто еще там пищит?
Постой! Попадешься мне!
Как вздену тебя на рожон… —
 
 
Выругался богатырь,
Вытаращил гляделки свои,
Зверюшку малую увидал —
И опять задремывать стал.
 

ГОРНОСТАЙ

 
Вот ужо я тебя! Ты мне говоришь,
На рожон меня вздеть грозишь?
Но увы, твой черный день наступил,
С тетивы слетела стрела.
В мерзлую землю уткнешься ты
Голым своим, как колено, лбом,
Треснешься о камень лицом,
Смертным сном навеки уснешь!
Красавицу Айталыын Куо,
Которую ты украл,
Отняли у тебя, увезли…
Она теперь далеко! —
 
 
Так попискивая весело из угла,
Передними лапками горностай
Показывал кукиш ему,
Подпрыгивал и дразнил.
Огромный детина Сортол-тунгус,
Разъяренный – с места вскочил,
– Вот я тебя! – заорал,
Да как махнул своим длинным мечом
И половину жилья своего
Единым махом разворотил,
В обломки, в щепки разнес…
 
 
А храбрый маленький горностай,
Сверкая белым бочком,
В сторону отскочил,
С грохотом разорвался он,
И вот – в трехслойной железной броне,
Величайший в трех мирах исполин,
Явился Нюргун Боотур,
Возник в ужасающем виде своем,
Заслоняя полмира собой,
На полмира бросая тень;
Солнце ли высо́ко стоит,
Солнце на небе затмевает он;
Месяц ли высоко стоит,
Месяц спиной заслоняет он.
Величайший из исполинов айыы,
Перед Бохсоголлоем представ,
Глаза приблизив к его глазам,
Плюнул ему в лицо.
– Это что еще за напасть?! —
Завопил тунгус-богатырь,
Ударил по бедрам себя,
Раздулся от гнева,
Раздался вширь…
Как медвежья рогатина он,
Как трехзубая острога,
Во весь свой рост поднялся,
Грозно изготовился в бой.
 

НЮРГУН БООТУР

 
Глядите, богатыри!
Видите вы? Слышите вы?
Владельца несметных оленьих стад
Ардьаман-Дьардьамана сын
На семи оленях пегих своих,
На упряжке бешеной их
Летая, кружась, как буран снеговой,
Пролетая на длинных лыжах своих,
Подымая бушующий ураган,
Не знающий ни узды, ни ярма,
Бохсоголлой Боотур
Ограбил меня, обокрал!
Разве в прежние времена
Я вставал поперек дороги его?
А теперь ты сам говорил,
Что гостя ждешь – чужака,
Который добром не гостит,
Который миром прочь не уйдет!
Мою силу ты поднял сам на себя.
Сына грозных соседей ты оскорбил!
Я подобру теперь не уйду,
Я скрючу спину твою,
Разобью твои шейные позвонки,
Крепко обуздаю тебя,
Арканом тебя скручу;
Длинные, толстые кости твои
В осколки я раздроблю!
Миром я теперь не уйду…
Слова последней мольбы,
Что даже отцу своему
Ты вовек не посмел бы сказать,
Вымолвить я заставлю тебя!
Заветные просьбы твои,
Не сказанные тобой
Даже матери сердобольной твоей,
Я заставлю тебя изречь!
Я, смеясь, твое тулово растопчу,
Я в туман твой прах превращу,
По тундре его рассыплю росой,
Развею над ширью морской! —
 
 
Закипала словесная брань,
Отзывалась отгулом тайга,
Эхом перебрасывались вдалеке
Ущелья горных хребтов.
Взгорбился от ярости Бохсоголлой,
Голосом зычным он
Гостю грозному отвечал.
 

БОХСОГОЛЛОЙ БООТУР

 
Аарт-татай! Одурел, своячок?
А-а, чтобы провалиться тебе!
Я твой зять —
С меня нечего взять.
Норов горячий свой укроти,
Вором напрасно меня не зови!
Красавицу Айталыын Куо
С восьмисаженной косой
По праву я в жены взял, —
По нраву она мне пришлась,
Преступления в этом нет!
Говорю тебе раз навсегда —
Добром отдаешь сестру,
Добром ее в жены беру,
А не отдаешь —
Все равно не верну.
Покамест драка не началась
И кровь еще не пролилась,
По дороге той,
По которой пришел,
Убирайся прочь, дорогой своячок!
То, что я взял – никому не отдам,
А уж я за себя постою!
Посмотрю, как распорешь ты
Толстую кожу мою…
Правду молвить – кожа твоя
Уязвима, как и моя.
Ведь не только мощные кости мои,
Бедненькие, толстые кости мои
В осколки можно разбить…
Долго не о чем нам говорить,
Добра от меня не жди.
Пока я стройные кости твои
Играя не переломал,
Пока твой прекрасный румяный лик
От ужаса не побледнел,
Говорю тебе – убирайся прочь!
Поворачивай отсюда живей,
Не оборачивайся назад! —
 
 
Словно житель дикий лесной,
Не пускающий на ночлег никого,
Грубо гостя он гнал своего…
 
 
Будто на́ землю пал удар громовой,
Будто на́ гору налетела гора,
В рукопашную схватились они.
Талую землю измяли они,
Скалы растоптали они,
Заходила земля ходуном…
Изначальный срединный мир
Закачался на древних опорах своих,
Погибельный Нижний мир
Взбаламутился, как вода
В посудине берестяной…
Всколебались высокие небеса,
Девять пестрых горных хребтов
В щебень растоптали они,
Восемь зубчатых горных хребтов
Опрокинули богатыри.
Удалой Бохсоголлой Боотур
Увертываясь, крутился, как вихрь,
Не давал себя ухватить,
Вправо, влево отскакивал он…
И подумал Нюргун Боотур:
«Много дней в поединке пройдет,
Мне удачи не будет с ним.
Хоть три месяца буду гоняться за ним,
Добра я не наживу;
Играючи, ускользает он…
А я попробую, притворюсь,
Будто иссякли силы мои,
Будто ослабли мышцы мои…
Отступлю —
Пережду, посмотрю…»
 
 
Тут прикинулся Нюргун Боотур,
Что изнурился он,
Отступил три шага назад,
Опустил могучие руки свои.
 
 
А Бохсоголлой Боотур
Решил, что он впрямь устал,
Лишился последних сил.
«Ну – думает – настала пора
Напасть на него, подмять, растоптать.
Этот человечище-исполин,
Видно, только с виду могуч,
Видно, силы он расточил…
Как морской прибой,
Гремел похвальбой,
Оказался пеной пустой…»
 
 
Тут Бохсоголлой Боотур
С громовым воплем напал
На Нюргуна-богатыря,
Будто на скалу налетел.
Ухватил его Нюргун Боотур,
Железной хваткой сдавил,
Поднял трепещущего в высоту,
Вверх ногами, вниз головой;
Теменем грянул его о скалу,
Выхватил быстро свой нож,
Выкованный из тридцати
Черных железных глыб,
По вздувшемуся горлу хватил
Поверженного врага.
Шумно хлынула, как черный поток,
Бохсоголлоя пенная кровь…
 
 
Длинные кости врага
Раздробил в осколки Нюргун Боотур,
Короткие кости врага
В мелкую шугу превратил.
На части тело его разорвал,
Во имя Солнца, во имя Луны —
Пир устроил
Для во́ронов и ворон.
Все его имущество и шатры
Предал огню Нюргун Боотур,
Пепел в синее море смел.
Остатки становья прибой подхватил,
В темную пучину умчал…
 
 
Выручив из неволи сестру,
Из неприютных пределов чужих
Пустился в обратный путь
Исполин Нюргун Боотур.
Выше кучевых облаков
Летел ликующий клич его;
В трех подземных
Хохочущих пропастях
Отдавался топот его коня.
 
 
Перевалы горные перевалив,
Миновал он великий путь.
На своем Вороном коне
Прискакал, наконец, Нюргун Боотур
На счастливое лоно средней земли,
На высокий загривок ее,
На благословенный простор,
Где красовался серебряный дом,
Блистающий за семь дней пути.
 
 
С любимой своей сестрой
Приблизился Нюргун Боотур
К брошенному жилью своему,
Быстрым взглядом все осмотрел
И сразу увидел он
Огромную боевую стрелу,
Торчащую в матице главной жилья,
Что выстрелом прощальным вогнал
Брат его Юрюнг Уолан,
Отправляясь в далекий путь
На своем Мотыльково-белом коне,
Уезжая в подземный мир
Спасать Туйаарыму Куо.
 
 
Перистое древко стрелы
Расщепилось, высохло до белизны;
А там, где вонзилась стрела
В матицу головную жилья,
Густая кровь запеклась,
Капала свежая кровь,
Звучно падая у основанья стены…
Понял все Нюргун Боотур,
Понял он, что Юрюнг Уолан
Пропадает, быть может, сейчас,
Погибает в подземной тьме.
На каменный высокий порог
Сверкающего жилья своего
Сел Нюргун Боотур,
Сетуя и ропща.
 
 
Огромный, словно гора,
Грозно вздымался он,
Горевал, сокрушался он,
А где его брат – не знал.
 
 
Не буря, громом гремя,
Не буран, завирухою шелестя,
Не бушующий вихрь степной,
К небу поднимающий пыль, —
С западной стороны,
С заболоченного края небес
Послышался крыльев могучих шум,
Послышался перьев железных звон…
Сверкая, как падающая звезда,
Полыхая столбом огня,
Растопырив десять черных когтей,
Как десять кривых верхоянских кос,
Опустился медленно из облаков
На вершину древа Аар-Лууп
Полосатый небесный орел.
Склонив железный кованый клюв,
Схожий с десятипудовым кайлом,
Трижды, четырежды распластав
Исполинские крылья свои,
Всем огромным телом он сел
На звонкой макушке ствола
Священного древа земли;
Словно кто-то билом забил
В медный, гулко звенящий чан,
Медным нёбом заклекотал,
Заговорил небесный орел.
 

ПОЛОСАТЫЙ НЕБЕСНЫЙ ОРЕЛ

 
Аарт-татай!
Отыскал я тебя, Нюргун!
Изнурен я долгим путем…
Я кружил над миром земным,
Пролетал над домом твоим;
Пустым он был —
Золотой твой дом…
Да не пропал мой труд —
Увидал я тебя самого!
 
 
Летающий, как грозовая стрела,
На Вороном своем
Стоя рожденном коне,
Стремительный Нюргун Боотур,
Непреклонный в бедствиях
Друг-человек,
Поклон мой низкий тебе!
Если спросишь – кто я такой,
Непрошенный, к тебе прилетел,
Тревожить тебя посмел, —
Прямо отвечу тебе:
Я тоже неба высокого сын,
Резвый бегун,
Проворный прыгун,
Быстроногий Бараанчай.
Могучие крылья меня
От участи лютой спасли…
Хоть погибели я избег,
Да покинул друга в беде…
Летающего высоко над землей
На Мотыльково-белом коне
Юрюнг Уолана-богатыря
Выручить я хотел,
Вырвать из вражьих когтей,
Да и сам едва не погиб
И теперь за тобой прилетел.
 
 
В провале бездонном,
К кровавой земле
Придавленный лапой врага,
Остался Юрюнг Уолан.
Рыдая, меня он просил
Тебя отыскать, тебе передать:
«Если брат мой на небе или на земле, —
Пусть рогатиной устремится вниз,
Коль под землей мой брат,
Пусть острогой взлетит,
Пусть он черное дыхание мое
От погибели защитит,
Пусть он белое дыхание мое
В бедствии отстоит!»
Так меня умолял Юрюнг Уолан…
Зеницу своих блистающих глаз,
Десну своих крепких зубов
Попытайся от смерти спасти,
Поспешай, Нюргун Боотур!
 
 
Выручил Юрюнг Уолан,
Вытащил он меня
На волоске золотом
Властителя неба – отца своего,
Выволок меня он на свет
Из провала подземных глубин,
Где пропал бы я без него…
 
 
Чтоб за добро ему отплатить,
Чтобы в пропасти его защитить,
Бросился я на бой
С Уот Усутаакы самим,
Великим духом
Бездонных глубин
Ледовитого моря Муус-Кудулу…
Чуть не пропал я
В пасти его.
Еле-еле из грозной схватки унес
Белое дыханье свое.
 
 
Тому, кто в боях потерпел урон,
Тому, кто трудом изнурен,
Грозным представляешься ты,
Горой возвышаешься ты!
Кто перед тобой устоит?
Вовеки не стану я
Поперек дороги твоей.
Наперерез тебе не пойду!
От высокой твоей стези
За сорок суток пути
В сторону отойду!
А теперь – надолго прощай… —
 
 
Сказал такие слова
И с грохотом разлетелся орел,
Облаком дыма стал,
По ветру улетел,
Растаял на южном краю небес,
Рассеялся в синей мгле…
 
 
Скачущий на Вороном коне,
Стоя рожденном на грани небес,
Летающий, как громовая стрела,
Стремительный Нюргун Боотур —
Не промедлил ни часа он;
 
 
Не дав насмотреться сестре
На дали в мареве голубом,
Не дав нарадоваться сестре
На дом изобильный свой,
Не дав надышаться ей
Воздухом долины родной,
Взял ее в руки Нюргун Боотур,
В широких ладонях своих покатал,
Шепотом заклятие произнес,
В шерстяной клубочек ее —
В шарик маленький превратил,
В боковую сумочку положил,
Чтобы дорогая сестра
По́д боком была у него,
Не осталась дома одна,
Не стала добычей воров.
Стремительный Нюргун Боотур
Прянул на крутое седло,
Повод скрученный натянул,
Послушного коня своего
В сторону западную повернул.
Крикнул, гикнул —
Всклубился прах,
Воздух зашумел, загудел
От полета в его ушах.
Словно лодка, летящая в быстрине,
Длинный огненный хвост коня
Со свистом распластывался в вышине,
В семь маховых саженей
Черная грива коня,
Будто семь илбисов клубились в ней,
Черным вихрем летела, шипя
Вспышками серных огней;
Черная челка коня,
Летящая, как копье,
Задевала небесный свод.
Всколебалось лоно земли,
Взбаламутился Верхний мир,
Зашумела вьюга, ударил град.
Черный западный край небес
С громом, кружась,
Опустился к земле.
Девять вихрей неистово завились,
Завыли во тьме грозовой.
Обезумевшая Илбис Кыыса,
В дикой радости рукоплеща,
В яростной пляске кружась,
Отстала от полета коня.
Ревущий Осол Уола,
Разевая железный клюв,
Отстал от полета коня.
Так отчаянно мчался конь,
Что взбаламутился Нижний мир,
Так бешено мчался конь,
Что взревел грохочущий Верхний мир.
На семидневном пути
Ливень с крупным градом хлестал,
На восьмидневном пути
Ветер яростно налетал,
На девятидневном пути
Зашумела, завыла пурга,
Понесла седые снега,
Тучи призраков понесла.
Вот зловещую песню свою
Затянули духи войны;
Отозвалась песня в костном мозгу,
Дух несчастья заголосил…
Словно туча, вскипел туман,
Полетели сонмы теней.
Головы девяти журавлей
Оторвались от серых шей,
Отломились длинные их носы…
 
 
Тут Среднего мира боец
С матерью изначальной землей
Расставаться, прощаться стал,
В дебри дикие въехал он;
От солнечных улусов своих
Во тьму удаляться стал.
Светлые поляны его,
Как пластины из серебра
На шапке из трех соболей,
Перед ним блеснули в последний раз.
Он туманы тундровые всклубил,
По владениям смерти
Погнал коня.
Там, где край земли,
На крутой перевал,
На высокий горный хребет
Проворно поднялся он.
И увидел с той высоты
Море мглистое Лэбийэ,
На далёко вдающийся мыс
С крутизны опустился он…
 
 
Пена моря
Плещется, как турпан,
Прыгает, как нырок;
Кру́жится водоворот,
Ру́шится море в провал.
Поглядел Нюргун Боотур
И сказал:
– Это – в логово смерти вход!
Это там он вырос и заматерел,
Это там привольно живет
Повелитель подземных сил,
Дух-владыка бездонного моря,
Огнереющего Муус-Кудулу…
Там – Уот Усутаакы
Стоит железный дворец
С тридцатью западнями его!
Там его и застану я.
Только он, проклятый, не спит,
Он ждет;
Он уверен, что мне глаза отведет
Черное его колдовство.
Если я в своем виде туда войду —
Обреку себя на беду,
Сам к нему в западню попаду.
И поэтому должен я
Восемьюдесятью восемью
Чарами обладать,
Девяносто девять личин
Во мгновенье ока менять. —
 
 
Так решил
И сошел с коня, —
С верного соратника своего,
Предназначенного от начала времен
Вещего скакуна.
Нюргун Боотур удалой,
Защитник средней земли,
Коня своего повернул
В сторону владений айыы,
Хлопнул по крутому бедру,
К Верхнему миру направил коня,
Как пушинку, сдунул его.
 
 
Грянулся об земь Нюргун Боотур,
Кубарем покатился он —
В трехгранное
Стальное копье
Вмиг превратился он;
И сверкая, блистая,
Звеня,
Полетел в бездонный провал.
 

* * *

 
Ощетинился огнедышащий змей,
Ощутив внезапный удар,
Когда в широкую спину его,
В кованый медный щит
Трехгранное стальное копье
Грянуло с высоты.
Увернулся проворно змей,
Оскалился, зарычав;
Мимо скользнуло копье
По медной толстой броне.
Победное громовое копье
Стоймя глубоко впилось
В стонущее свирепое лоно
Кровавой долины той
Гибельного преисподнего дна.
И отпрянуло вверх копье,
И ринулось неотвратимо опять
Прямо в грудь
Огнедышащего адьарая
О восьми ветвистых ногах.
Заревел меднотелый змей,
Судорогой нервов спинных
Скрученный, завопил.
С оглушительным треском взорвался он.
 
 
А трехгранное
Стальное копье
Ударило в каменный столб,
Что опорою был
Трех свирепо хохочущих
Нижних миров.
Половину толщи
Утеса столба,
Как корневище травы-быты,
Удар копья отколол,
В осколки мелкие раздробил.
И в бугристую печень
Долины бед,
В трехслойное лоно ее,
В гранитную глыбу ее,
Сверкая, блестя, звеня
Ударилось копье
И с грохотом взорвалось.
Искры огненные разлетелись кругом…
И в подземном мире возник
Стремительный Нюргун Боотур.
 
 
Так внезапно там появился он,
Так возвысился грозно он,
Будто в мерзлую землю долины бед
Лиственничный заостренный ствол
Яростно был водружен.
 
 
Бурно кровь заходила в нем,
Распрямились плечи богатыря
В шесть маховых саженей,
Вздула жилы гордая кровь.
Вспучился загривок его,
Будто земляная гора;
Будто молот кузнечный бил —
Загудела тяжелая кровь,
Забилось на темени богатыря
Сплетение толстых жил.
Будто могучий кузнечный мех
Дух его раздувал;
Вихрем из глаз его
Сыпались искры огня,
На широких его висках
Пламя серное
Запылало, шипя;
Перекосилось его лицо,
Исказилось его лицо,
Правый глаз
Оттянулся вниз,
Левый глаз
Поднялся под бровь;
Волосы кудрявые богатыря,
Волнами вороной синевы
Падавшие на плечи его,
Теперь, будто грива коня,
Дыбом встали,
Взметнулись черным смерчом;
Упругие сухожилья его
Напру́жились, напряглись;
Толстые жилы его
Зазвенели, словно хомус,
Невидимкою кровожадный илбис
С криком летал над ним.
Суставы пальцев богатыря
На неукротимых руках
Затрещали, как боевой барабан.
Будто громовую стрелу
Грозный Улуу Тойон
Бросил в Подземный мир,
Стремительный Нюргун Боотур
Встал в пределах абаасы
Во весь исполинский рост.
Будто яркая молния,
Мрак разорвав,
Ударила с высоты,
Ослепляя белым огнем, —
Так скачущий на Вороном коне
Стремительный Нюргун Боотур
Перед врагом возник,
Опираясь на длинный меч
С остро отточенным лезвием,
С жадно вонзающимся острием.
Был этот меч закален
На крови из печени льва
И на черной желчи густой
Свирепых зубастых рыб.
Блистал этот меч стальной
Зеркальною белизной,
Был заколдован его булат
Заклятьями сорока четырех
Ратных, небесных слав.
Тридцать девять чар впитало в себя
Жадное его лезвие.
Высоко поднял Нюргун Боотур
Воинственное копье
С древком, выкрашенным пестро,
С грозной рогатиной на конце.
На стальной рогатине той
Кровожадный бился илбис.
 
 
Потрясая мечом боевым,
По долине смерти и бед
Пошел Нюргун Боотур,
Погрязая до бедер
В кровавой топи,
Протаптывая тропу,
Трижды он обошел вокруг
Бездыханного богатыря,
Брата младшего своего,
Красовавшегося в недавние дни
Над высокой изгородью столбовой
На Мотыльково-белом коне.
Над убитым Нюргун Боотур
Горько сетуя, говорил.
Мира солнечного богатырь,
В преисподнюю проложивший путь,
Не дал он себе отдохнуть.
Громко он в задушевных словах
Горькую печаль изливал,
Колдовал,
Врага заклинал.