Ломаный сентаво. Побег через Атлантику

Серия «Историческая авантюра»

© Заспа П., 2022

© ИК «Крылов», 2022

* * *

Пролог

Сквозь шторы рейхсканцелярии в окна пробились робкие лучи раннего весеннего солнца, бросая длинные тени садовых деревьев на мраморный, в готических орнаментах пол. Стрелки настенных часов образовали тупой угол, сообщая присутствующим о семи утра и начале церемонии. В маленькую гостиную фюрер вошёл вовремя, словно считал за стеной оставшиеся секунды. Адъютант Отто Гюнше плавно закрыл за ним дверь и замер, слившись с тяжёлой портьерой. Тусклый взгляд Гитлера остановился на портрете Фридриха Великого, затем – на лице секретарши Юнге. Смотрел долго, будто вспоминая, кто перед ним стоит. Дальше глаза опустились на календарь – 20 апреля 1945 года. Ему исполнилось пятьдесят шесть. Глаза ненадолго поднялись, затем веки тяжело опустились, словно на них висели пудовые гири. И вновь остановившийся на цифрах календаря стеклянный взгляд, словно не замечающий остальных, хранивших неловкое молчание. По ряду генеральских кителей и штатских костюмов пробежала лёгкая нервозная волна. Лишь после этого фюрер обратил на них внимание. Первой стояла Ева. Казалось, она была единственной, кто улыбался. Затем Дёниц, Гёббельс, Гиммлер, Борман. Перешёптывающиеся Шпеер и Риббентроп тотчас смолкли, заметив на себе укоризненный взгляд стоявшего напротив личного телохранителя Гитлера Рохуса Миша. Фюрер коротко поприветствовал собравшихся и начал обход. Он протягивал каждому влажную дрожащую руку и равнодушно слушал поздравления. Церемония скорее походила на прощание.

– Где Геринг? – вдруг, спохватившись, спросил Гитлер.

– Рейхсмаршал задерживается, – сделал полшага вперёд командующий истребительной авиацией Германии генерал-лейтенант Адольф Галланд. – Он просил передать свои извинения и сказать, что непременно прибудет к полудню.

Фюрер кивнул и перешёл к противоположному ряду, где стояли некоторые допущенные в рейхсканцелярию гауляйтеры и генералы вермахта рангом пониже. Короткий обход давался Гитлеру с трудом. Каждый новый шаг затягивался, будто фюрер собирался с силами, чтобы поднять ногу. На лбу выступила испарина, дрожь с руки перешла на подбородок – давала знать тяжёлая контузия при покушении. Закончив приём поздравлений, Гитлер завершил круг и остановился там, где его начал. И вновь стоял долго, скорбно опустив голову.

– Я вас ненадолго оставлю, – прислушавшись к собственному самочувствию, вдруг заявил он, направившись к выходу.

Приглашённые гости понимающе закивали, провожая взглядами покидающую вслед за фюрером секретаршу. Ни для кого не было секретом, что личный врач Гитлера Теодор Морелль лечил его кокаином. Фюрер принимал наркотик с помощью подготовленного секретаршей ингалятора. После того, как дверь закрылась, по рядам пробежало расслабленное оживление. Гости тут же рассыпались на группы по интересам, заняв все стулья и диваны. Тем, кому не осталось мебели, стоя, оккупировали углы. Мучимый никотиновым голодом генерал авиации Адольф Галланд не примкнул ни к одной из групп и, едва дождавшись окончания поздравительной церемонии, выскользнул на продуваемую апрельским ветром террасу. Его побег не остался незамеченным для Евы Браун, и лишь только он, размяв ароматную сигару, собрался закурить, как Ева тут же возникла за генеральской спиной.

– Адольф, вы никак не расстанетесь с дурной привычкой?

– Простите, фройляйн Браун, – замер с протянутой рукой Галланд, – это выше моих сил. Открою вам секрет, хотя вы, возможно, уже наслышаны, что я являюсь обладателем единственного в нашей авиации истребителя, оборудованного электрической зажигалкой и коллекцией сигар. Мои подчинённые меня понимают.

– А ещё я наслышана, что наш фюрер делал вам по этому поводу замечание.

Не найдя, что ответить, Галланд лишь виновато пожал плечами.

– Германия гибнет, – то ли утверждая, то ли спрашивая, неожиданно произнесла Ева, украдкой раскрыв дамскую сумочку, и достала тонкую дамскую сигарету, но, увидев за стеклом адъютанта Гитлера, тут же её спрятала.

– В её истории это происходило не раз, и каждый раз она возрождалась заново, – ответил Галланд, поджигая сигару, справедливо расценив смену темы разговора как очередное разрешение на дурную привычку. – Поверьте, Германия переживёт всех нас, чтобы когда-нибудь опять возродиться из пепла.

– Адольф, вы имеете в виду Четвёртый рейх?

– Именно. Потому что с Третьим скоро будет покончено.

– Вы говорите крамольные слова. Услышь их наш фюрер, уверена, ваши погоны полетели бы в камин.

– Бросьте, фройляйн Браун, мы ведь с вами всё понимаем. Эти погоны и так долго не задержатся на моём кителе. Скоро их сорвут или русские, или англичане. Сейчас нужно думать о будущем Германии. Перевернуть эту страницу и начать писать новую.

– Почему опаздывает рейхсмаршал? – снова сменила тему Ева.

Не питавший симпатий к Герману Герингу Адольф Галланд скривил губы в брезгливой ухмылке.

– Видимо, рейхсмаршал считает, что у него есть более важные дела.

– Более важные, чем поздравление нашего любимого фюрера? Чем же он занят?

– Насколько мне известно, сегодня ночью он отправлял в Баварию двадцать четыре грузовика с личным имуществом. Рейхсмаршал очень озабочен тем, чтобы его антиквариат, мебель и картины не достались подступающим к Берлину русским.

Ева отвернулась, поднеся к подбородку сжатые кулачки, но уходить не торопилась. Галланд с удивлением заметил среди белых кудрей на её затылке тёмные корни волос. Когда-то о маленьком секрете любовницы фюрера ему рассказывали, но он отмахнулся, не считая нужным вникать в женские тайны. Теперь же это показалось ему забавным. Ева была шатенкой, но все шестнадцать лет жизни с Гитлером красилась в блондинку. И всё население Германии таковой её и считало. А ещё пропаганда доктора Гёббельса подавала фройляйн Браун как невероятную красавицу. Генерал окинул её оценивающим сторонним взглядом – нет, он не назвал бы её интересной женщиной.

– Без фюрера Германия не возродится! – внезапно обернулась Ева, и Галланд, дабы не выдохнуть дым ей в лицо, подавившись, сдавленно закашлялся, пряча сигару за спину. – Без нашего фюрера Германия непригодна для жизни!

– Многие так считают, – неопределённо ответил он, с трудом восстановив дыхание. – Мы потерпели поражение в прошлой войне, но прошло всего лишь двадцать лет, и Германия стала многократно сильнее. Можно проиграть бой, сражение, но не войну. Нельзя уничтожить бесследно такое государство, как наше. Часто случается так, что поражение – всего лишь передышка.

– О, Адольф, какие прекрасные слова! Как жаль, что я лишь простая девушка, и когда я умоляла нашего дорогого фюрера бежать, мне не приходили в голову ваши доводы.

– Это не бегство, фройляйн, а непредвиденное отступление. Зачастую оно простительно ради другой, более значимой цели.

– Да, да, ради победы! – взволнованно воскликнула Ева. – Мне так грустно, что он не желает этого слышать! Два дня назад мы все уговаривали фюрера отбыть на побережье, в ставку гросс-адмирала Дёница, а оттуда уплыть на лодке. Но его переубеждает Гёббельс. А у нашего беспокойного Йозефа на уме лишь красивая гибель всех и вся за Германию. Он прямо-таки одержим идеей устроить грандиозный трагический финал в стиле Вагнера посреди дымящихся руин города. Кстати, хорошо, что я о нём вспомнила. Министр пропаганды просил через меня спросить разрешения у фюрера переехать с семьёй в верхний ярус его бункера. Нужно передать, что фюрер сказал – пусть он делает, что захочет. Адольф, а многие думают не так, как Гёббельс?

– Большинство, фройляйн Браун. Во все времена, когда становилось тяжело, немцам был свойственен спасительный прагматизм, а не губительный фанатизм.

Такой ответ пришёлся Еве по душе. Она взяла Галланда под локоть и, доверительно потянувшись к его уху, шепнула:

– Раз уж мы начали делиться секретами, то я тоже открою вам свой секрет: скоро я стану фрау Гитлер.

– Поздравляю, – ничуть не удивившись, кивнул генерал.

– Всю прошлую неделю мы говорили с фюрером о нашей свадьбе, но плохие новости с фронтов не давали ему времени исполнить своё обещание. Но я уверена – в предстоящую неделю он его обязательно выполнит. Адольф, если бы вы только знали, как мне тяжело! Я самая несчастная женщина Германии! Столько лет ждать этого дня… но если всё рухнет…

– Я вас понимаю.

– Вы такой отзывчивый. Скоро состоится наша свадьба, и обещаю, вы будете первым, кого я на неё приглашу. Но и вы мне обещайте, что попытаетесь уговорить фюрера сохранить свою жизнь ради будущего нашей с вами Германии. Вы так хорошо об этом только что говорили.

– Фройляйн Браун, у вас получается не хуже, – вернул комплимент Галланд. – Но мой голос гораздо тише вашего. На фюрера вы имеете куда большее влияние, чем один из его генералов. Я могу лишь подсказать, кого ещё нужно пригласить на торжество, чтобы ваш голос не был одинок. Насколько мне известно, в определённых кругах существует подобный план спасения как Германии, так и фюрера. От вас лишь требуется шепнуть в нужный момент, что кроме Гёббельса не лишне послушать и других. К примеру, рейхсляйтера Бормана. Да и к тому же, вам ведь полагается свадебный подарок? Скажите мне, какой жених откажет в просьбе невесте, будь он даже фюрер? А вместе мы сумеем переломить ход истории.

Ева благодарно улыбнулась, почувствовав надежду, а затем и уверенность, что ещё не всё потеряно. В душе вдруг зародились слова, которые, как ей казалось, убедят любимого фюрера искать спасительное место. Где-нибудь подальше от постепенно превращающегося в преисподнюю Берлина. Она хотела поделиться рвущимися из сердца словами с Галландом, но ей помешал заглянувший на террасу адъютант.

– Фройляйн, фюрер убыл в бункер, – предупредил он и, ожидая её, продолжал удерживать дверь открытой.

– Спасибо, Отто, я иду. Генерал, а с вами мы ещё продолжим наш разговор. Не забывайте о нём.

Нельзя сказать, что спустя девять дней Галланд о разговоре забыл. Но вихрь проблем завертел его в стремительном круговороте, из которого не было видно ни малейшего просвета. На нём лежала ответственность за противовоздушную оборону Берлина, но с каждым днём эта задача превращалась во всё более неразрешимую. Кроме теряемых в боях самолётов, немецкие потери росли из-за катастрофической нехватки запчастей. Их снимали с ещё вполне пригодных, но требующих ремонта самолётов и ставили на те, которым тоже требовался ремонт, но не такой значительный. Часто из трёх самолётов удавалось таким образом слепить один, хотя бы как-то способный подняться в воздух. Однако запчастями проблемы не ограничивались. Даже сумев собрать пару полков уцелевших истребителей, он не мог наскрести бензин на одновременный вылет всего лишь одной эскадрильи. Горючее сливали из всех подвернувшихся под руку грузовиков, даже тех, которые были заняты подвозом бочек с бензином. Закрывали глаза на запрет инженеров на низкооктановое число, смешивали с остатками авиационного бензина и заливали в самолёты. Но и этого было мало. Пару дней назад, когда авиационные бомбы советских бомбардировщиков упали рядом с бункером и изрядно напугали фюрера, тот то ли от злости, то ли от страха принялся кричать во все телефонные трубки, что всё руководство авиации сию минуту нужно расстрелять. Благо, его приказы уже исполнялись не с такой, как прежде, прытью. Хотя положительным моментом этой бомбёжки оказалось то, что теперь Галланду разрешили отбирать бензин даже у тех машин, которые занимались эвакуацией семей германского руководства. А потому, когда его снова вызвали в бункер фюрера, он был уверен, что для очередного разноса. Он ехал по улицам Берлина под звуки близкой канонады, удары которой иногда, казалось, доносятся из-за соседних домов. Воздух витал клубами, насыщенный дымом, гарью и пылью, так что невозможно было понять, день сейчас или ночь. За весь путь он не увидел ни одного человека. За городом ему повстречалась длинная колонна беженцев. В городе – никого. Узкий луч света закрытых светомаскировочными шторками фар выхватывал то искорёженный трамвай или грузовик, то обвалившийся угол дома с чёрными глазницами окон. Часто улицу преграждали противотанковые баррикады. Галланд поражался, как его водитель умудрялся не врезаться в груду камней, и при этом ещё безошибочно находить дорогу к бункеру. Довольно быстро они добрались до своей цели. К удивлению генерала, здание рейхсканцелярии оказалось сравнительно целым. Хотя сад во внутреннем дворе, в котором прятался бункер, выглядел чёрным, безжизненным и обгорелым. Неожиданно, громко грохоча и лязгая гусеницами, их медленно катящийся по когда-то ухоженной алее «Опель» обогнал танк. Не разбирая дороги, он сломал пару деревьев, снёс выложенную из мешков с песком пулемётную точку и, дёрнувшись, замер у бетонных плит, скрывавших вход в бункер. Галланд в изумлении привстал с кресла. Но это оказалось ещё не всё. Неизменная сигара повисла у него на губе, когда он увидел, как из танка, при помощи танкистов изнутри, а снаружи – двух эсэсовцев, через открывшийся люк с трудом вытащили упитанного толстяка в строгом чёрном костюме. Подхватив под руки, эсэсовцы передали его другим, появившимся из тёмного, похожего на конуру входа, и снова заняли свои места под навесом из бетонных плит. Не задерживаясь, танк звонко лязгнул захлопнувшимся люком, выдал порцию чёрной гари и, тронувшись на этот раз уже не так ретиво, покинул двор. Проводив удивлённым взглядом окрашенную в камуфляжные цвета стальную тушу, Галланд выбрался из машины и, небрежно вскинув руку на приветствие охранявших вход эсэсовцев, спросил:

– Кто это?

– По приказу министра Гёббельса – служащий ЗАГСа Вальтер Вагнер.

– ЗАГСа? – удивился Галланд, постепенно припоминая разговор с фройляйн Браун и начиная догадываться о цели вызова.

– Я вас провожу, герр генерал, – произнёс, появившись из ниоткуда, офицер СС.

Галланд обратил внимание, что от него сильно пахнуло спиртным. «Так они глушат страх», – подумал он, криво ухмыльнувшись. Петляя по лабиринтам верхнего бункера, Галланд по привычке читал нанесённые люминесцентной краской, на случай отключения электричества, надписи. Они говорили, что здесь в основном обитали прислуга и охрана. Двадцать помещений под четырёхметровыми стенами вверху и столько же внизу. Галланд неоднократно бывал в бункере и мог бы обойтись без эсэсовца, но тот ни на шаг не отставал. Это начинало действовать на нервы. Вентиляторы шумно гнали воздух с поверхности, попутно прихватывая запах гари. На случай их отключения вдоль стен стояли баллоны с кислородной смесью. При переходе из верхнего в нижний бункер, на прямоугольной лестнице, их встретила в нацистском приветствии охрана уже из четырёх эсэсовцев. В ответ генерал лишь поморщился. Внизу было холодно и сыро – Гитлер предпочитал прохладу. Здесь Галланд предпринял попытку отделаться от своего сопровождающего.

– Благодарю. Больше вы мне не нужны.

Однако гауптштурмфюрер сделал вид, что не услышал, и, распахнув дверь, молча вошёл следом. Коридор нижнего бункера освещался не в пример верхнему. Галланд непроизвольно закрыл глаза от резко ударившего по ним света. Едва сделав пару шагов и освоившись, он увидел ту, кого меньше всего ожидал здесь встретить, но был ей несказанно рад.

– Ханна, и вы здесь!

Жестом, на сей раз не терпящим возражений, он отослал эсэсовца.

Ханна Рейч шла навстречу в сером лётном комбинезоне, с наскоро затёртыми бензином масляными пятнами. Когда она остановилась рядом, в нос Галланду ударила резкая смесь авиационного топлива, хозяйственного мыла и женских духов. Зная Рейч как женщину, которой из имевшихся в мире ароматов милее всех был запах авиационного бензина, он подумал, что духами с ней наверняка поделилась фройляйн Браун.

– Я здесь оказалась случайно. Фюрер назначил вместо Геринга генерала фон Грейма. Для получения маршальского жезла мы с трудом прорвались в Берлин на связном «Шторхе», но по пути над Тиргартеном нас обстреляли советские зенитки и тяжело ранили генерала в ногу. Я посадила самолёт на проспекте у Бранденбургских ворот.

– Уверен, вам это не составило труда.

Ханна не оценила комплимента. Ей, знаменитой пилотессе-испытательнице, обладательнице массы рекордов, Валькирии Рейха, лётчице, имя которой знал любой, даже далёкий от авиации немец, этот полёт показался обычной рутиной. А ещё Рейч была известна как ярая нацистка и почитательница Адольфа Гитлера.

– Для нас включили на столбах чудом оставшиеся вдоль проспекта фонари, – пожала она плечами. – Посадка не была сложной. Сейчас меня волнуют куда более важные вещи: предательство Геринга и здоровье нашего фюрера.

– Наш фюрер так плох?

– Измены бьют по его здоровью сильнее болезней. Вчера стало известно о предательстве Гиммлера.

Об этом Галланд ещё не слышал. Он удивлённо взглянул на Рейч сверху вниз, и она по-женски обрадовалась, что может первой преподнести ему эту новость.

– Да-да, наш «преданный Генрих»! За спиной у всех он вёл сепаратные переговоры со шведами. Я была свидетелем, когда эту новость доложили фюреру. Для него измена рейхсфюрера СС оказалась страшным потрясением. В припадке бешенства он бегал по коридорам, волоча ногу, и кричал об измене своего любимца каждому встречному. Теперь им овладела навязчивая идея – застрелиться.

– Странно. А я уж подумал, что меня вызвали на свадьбу.

– Так и есть. Сегодня фюрер сказал длинную речь о том, что Ева – законопослушная католичка и не может закончить жизнь сожительницей.

– Он решил застрелить и её?

– Поначалу фюрер хотел, чтобы я вывезла её из Берлина к гросс-адмиралу Дёницу во Фленсбург, но Ева отказалась, решив разделить его участь до конца. Давайте поторопимся, свадебная церемония скоро начнётся.

Когда они оказались в приёмной, примыкающей к кабинету фюрера, гости стояли за длинным столом, на котором ещё лежали карты со сводками с фронтов. Их сдвинули в сторону, чтобы разместить фужеры и десяток бутылок шампанского. Гитлер с Браун ещё не появились, но в приоткрытую дверь кабинета Галланд услышал торжественный бубнёж служащего ЗАГСа. Он подошёл к стоявшему на костылях фон Грейму и шепнул:

– Вас можно поздравить, генерал?

– Уже генерал-фельдмаршал.

– Простите, как я не догадался, что должность главы Люфтваффе подразумевает и новое звание.

– Перестаньте. Я – главнокомандующий Люфтваффе, но у меня больше нет Люфтваффе. О Гиммлере слышали?

– Крысы бегут с корабля.

– Как вы сказали? С корабля? Меня всегда забавляло это выражение. Адольф, а куда они бегут, ведь кругом море? Адмирал Редер рассказывал, что на тонущем корабле крысы мечутся и вцепляются друг другу в глотку за любой сухой клочок. Последними под воду уходят мачты, и они висят на них гроздьями.

Рассеяно кивнув, Галланд осмотрел присутствующих. Ближе всех стояла жена Гёббельса – Магда. За ней он увидел руководителя Гитлерюгенда Аксмана. Ещё дальше – генералов Бургдорфа и Кребса. Неожиданно дверь кабинета распахнулась, и Галланд невольно замер по стойке «смирно». Первыми вышли свидетели: Гёббельс и Борман. За ними – молодожёны. Жених показался Галланду сломленным стариком. Выдохшимся, слабым, сутулым и раздражённым стариком. Гитлер, как обычно, был в скромном партийном кителе с неизменным Железным крестом. Ева – в длинном, наглухо застёгнутом платье из чёрного шёлка. В волосах сверкала бриллиантовая заколка, на шее поблёскивала цепочка с подвеской из топаза, тонкое запястье украшали золотые часы с россыпью бриллиантов.

Подойдя к столу, Борман молча открыл шампанское, и неожиданно на хлопок пробки отозвался донёсшийся сквозь стены удар недалёкого взрыва. Гитлер вздрогнул и испуганно взглянул в потолок.

– Где они?

– Русские замечены в районе Потсдамской площади, – доложил адъютант.

– Всего каких-то триста метров, – побледнев, констатировал Гитлер. – Нужно торопиться. Я хочу объявить вам всем, что мы с женой, – зажатый в руке фужер предательски задрожал, – решили покончить жизнь самоубийством.

Галланд удивлённо поднял глаза на Еву. Она стояла, опустив голову, бледная и покорная.

– Всюду предательство! – вместо свадебного тоста фюрер, скривившись, словно от зубной боли, продолжал скорбный монолог. – Меня бросили те, кто вскормлен с моей руки. Все изменники! Все! Мне остались преданы лишь Ева и Блонди.

Вспомнив о любимой овчарке, он обернулся к Гёббельсу:

– Йозеф, отдайте распоряжение кинологу, фельдфебелю Тарнову, и проследите, чтобы он вывел её в последний раз на прогулку, затем, не мешкая, отравил. Щенят тоже. Доктор Штумпфеггер поможет ему с ядом.

Затем Гитлер взял под локоть Бормана:

– Прости, Мартин, что поступаю так с твоим подарком. Блонди мне жаль больше, чем многих из моего окружения.

Борман безучастно смотрел в пол, словно всё происходящее его совершенно не касалось. Встрепенулся он, когда вышел Гёббельс.

– Мой фюрер, вы нужны Германии.

– Как и Германия мне. Вы опять за своё? Мы ведь уже об этом говорили. Всё решено, я не могу отменить своего решения и сбежать.

– В данный момент бегством будет покончить с собой.

Гитлер бросил на Бормана удивлённый взгляд. Так дерзко рейхсляйтер с ним ещё никогда не разговаривал.

– Мой фюрер, каждый из нас будет рад разделить с вами подобную участь, но мы не имеем на это права. Прежде всего, мы обязаны думать о Германии.

– Ничего уже не спасти, – мрачно ответил Гитлер.

Но Борман знал, что делал. Он давно нащупал слабые точки фюрера и сейчас целенаправленно бил в десятку. Первая точка – это кумир Гитлера – Фридрих Великий.

– Вспомните, когда почти двести лет назад русские войска уже стояли под Берлином, король Фридрих Второй не терял надежды. Германия, как и сейчас, качалась на краю пропасти, но свершилось чудо!

Вера в чудо и провидение – ещё одна слабость Гитлера. В чудо он верил ещё больше, чем в гений Великого Фридриха.

– Именно, свершилось чудо! – продолжал Борман с поднятым вверх бокалом и, обращаясь скорее к окружающим, чем к Гитлеру, добавил: – Неожиданная кончина русской императрицы и приход к власти симпатизирующего немцам Петра Третьего спасли Германию от краха. А что было бы, не дождись король чуда и покончи с собой?

Галланд с интересом наблюдал за метаморфозами, происходящими на лице Гитлера. Его мимика менялась ежесекундно. Нервная дрожь, растягивающая рот в тонкую нить и превращающая крохотные усики в трепещущий заячий хвост между щёк, похожих на дряблые ягодицы, едва не вызвали у него приступ смеха. Подавив его, генерал ждал, что ответит фюрер.

– Это действительно было чудо, – словно эхо, задумчиво произнёс Гитлер, и всем стало ясно, что его мрачная обречённость дрогнула. – Тогда русские повернули восвояси.

В отличие от фюрера, Галланд в чудеса не верил, но был уверен, что для спасения Германии войну продолжать нужно. Хотя бы для того, чтобы, сдерживая советские войска, дать как можно дальше пройти англичанам и американцам. После того, что немцы натворили у русских, англосаксы были куда меньшим злом. А для того, чтобы войну продолжать, немцам нужен стержень, с ролью которого пока ещё справлялся фюрер.

– Кто ещё считает, что самоубийство – это трусость, а бегство – продолжение борьбы? – спросил Гитлер, изучая обращённые к нему лица.

Борман повёл бровью, неуловимым движением кивнув обергруппенфюреру СС Штейнеру. Тот, словно только этого и ждал, отставил бокал в сторону и, убрав под стол бутылки, потянулся к картам.

– Мой фюрер, разрешите доложить разработанный нами план!

Галланд не успел и глазом моргнуть, как небольшой банкет плавно превратился в совещание. Он с интересом заглянул через склонившиеся головы на карту северной части Германии. Но, кажется, Гитлер всё ещё сомневался. Он вдруг обратился к Еве:

– Моя умная девочка, которая значит для меня очень много, а что скажешь ты?

– Ах, Ади! – неожиданно для присутствующих, Ева впервые указала всем на своё изменившееся положение и обратилась к фюреру, как капризная жена обращается к мужу, выпрашивая какую-нибудь безделушку. – Давай послушаем твоих генералов.

Гитлер долго думал, затем спросил, ни к кому не обращаясь:

– Как это возможно?

– Ещё не поздно, но время торопит, – начал Борман. – Несмотря ни на что, у нас остались средства и много друзей. Франко поможет вам укрыться, пока мы подготовим более надёжное место. Я лично займусь этим.

– Франко? Но как мы доберёмся до Испании?

– Мы переправим вас и вашу супругу в резиденцию гросс-адмирала Дёница, – разгладил руками карту Штейнер. – Фрау Рейч вывезет вас так же, как привезла генерала фон Грейма. Дабы сбить со следа будущие поиски, во всех дежурных журналах останется запись, что её самолёт покинул бункер ещё вчера. Вы, генерал, – используемый как указка карандаш нацелился на Галланда, – поднимете в последний бой все истребители Рейха. Все до одного! Этим вы отвлечёте врага и прикроете самолёт фрау Рейч. По прилёту во Фленсбург гросс-адмирал даст лодку, которая доставит вас, мой фюрер, и вашу супругу в испанский Виго, затем в подготовленное нами безопасное место. А здесь, в Берлине, мы тщательно заметём все следы. Но я не думаю, что поиски будут иметь место, так как любопытным мы предоставим ваши тела. Один из ваших двойников уже здесь, сейчас стоматолог занимается его зубами, так как первое, на что обратят внимание ищейки, – это соответствие зубных коронок, пломб и протезов. На одной из улиц Берлина нами найдено женское тело, по всем параметрам соответствующее фрау Еве. Сейчас телом занимаются наши специалисты. Сходство большое, но будет ещё больше, хотя это и ни к чему, так как оба тела будут сожжены почти до неузнаваемости.

Но Гитлер всё ещё сомневался. Он прикинул линейкой расстояние полёта от Берлина до побережья, затем взглянул на окружающих:

– Моему исчезновению будет много свидетелей.

– Мой фюрер! – вздёрнул подбородок Борман. – Здесь находятся люди, без остатка преданные вам. Все сейчас же дадут клятву, что даже под присягой на Библии мы будем утверждать созданную здесь легенду. Вы немедленно напишете политическое завещание, назначите преемника – всё должно выглядеть так, как будто вы действительно покончили с собой. И ни на мгновение не сомневайтесь – всё, что вы делаете, это исключительно для спасения нашей Германии.

В приёмной повисла осязаемая тишина. Но прекрасно знавший своего патрона адъютант Отто Гюнше уже догадался, что решение принято. Он склонился к телефону и, прикрывая трубку рукой, позвонил в гараж, вызвав личного водителя Гитлера.

– Кемпке, мне срочно нужна бочка бензина.