Терять или находить

от

автора

Терять или находить… почему? – спросите вы.

Как мне кажется, потеря чего-либо помогает обрести новое, утрата старого помогает приобрести то, что было необходимо ранее, но ситуация не позволяла этого сделать. А теперь, выбросив на помойку какой-то предмет своего гардероба, вы купили обновку, и в ней вас другие люди могут воспринять по-новому. Вот это да, какой ты или какая ты красотка в этой шапочке. Конечно, терять или находить, нужно понимать в более широком смысле. Теряя одних людей, мы можем плакать и страдать. Но нам и в голову не приходит, что потеряв привычных и дорогих сердцу людей, мы найдем еще более важных и дорогих. Разве во время похорон родного человека можно помыслить, что смерть этого человека дает жизнь новому малышу? Нет. Очень непросто учиться смотреть на потерю, как на возможность поиска лучшего.

Но давайте посмотрим на такой пример: Хулио Иглесиас лишился возможности играть в футбол после травмы и стал самым известным артистом Испании. И таких примеров огромное множество. Потеряв возможность заниматься спортом, люди начинают уходить в искусство; теряя возможность самостоятельно передвигаться, становятся программистами или художниками; теряя зрение, становятся музыкантами или известными пловцами. Вот и я, потеряв одни способности, обрел другие или, скажем так, стал развивать способности творчества, которые есть в каждом человеке и это вылилось в написание прозы.

Ну а главный смысл названия книги, которая оказалась в ваших руках, это не потеря и обретение, а движение, постоянное изменение всего сущего и переход из одного состояния в другое, поэтому желаю Вам, при утрате не опускать руки, не останавливаться, а двигаться, искать!

В этой книге собраны рассказы и повести, которые были написаны в период с 2003 по 2020 год.

Выражаю свою благодарность всем, кто был в это время рядом. Своим друзьям и врагам, родным и близким, тем, кто терпел меня, вдохновлял и помогал творить.

С уважением, Ваш Ованес Ашхатоян.

первая мечта

Рано утром она встала, как обычно налила себе чай. Нашла в тумбочке яблоко. Тут в дверь постучали. Кто вообще может зайти в такую рань? Ей казалось, что все люди в этом городе, кроме неё и дворников, ещё спят. Занятая своими мыслями, она не торопилась подойти к двери. Но вот постучали сильнее. Она всё-таки подошла и посмотрела в глазок. В подъезде почему-то было темно. Ей пришлось спросить:

–Кто там?

– Это ваш сосед снизу, вы меня заливаете!

Голос был приятный, бархатный, вовсе не рассерженный.

Она ответила:

– Сейчас!

И убежала в ванную. Там всё было в порядке – краны закрыты, пол сухой. Она вышла, закрыла дверь. Только хотела ответить, как из ванной послышался шум. Не успела ничего понять, дверь открылась, и на неё хлынул поток солёной воды, прозрачной с лазурным оттенком. Она уже не была в своей квартире. Волны выносили её на песчаный берег. Рядом плыл молодой мужчина, блондин с загорелым красивым телом. Он повернулся к ней и сказал, улыбаясь:

– Я же говорю, заливаете!

Они выплыли на берег, стали греться на солнце. Мужчина напевал до боли знакомую песню…

Звенел будильник, было ровно семь. В ванной шумела вода. Девушка вскочила с кровати. В дверь стучали изо всей силы. Открыла дверь в ванную – в коридор тут же хлынула вода. Быстро бросила на пол тряпку и открыла дверь в подъезд. Там, как всегда было темно. На пороге стоял молодой мужчина, блондин с зелёными глазами. Она ничего не видела, кроме его глаз. Кажется, он даже улыбнулся и подмигнул ей.

вторая мечта

Было позднее утро. Мужчина стоял на остановке один. На улице подморозило. Мужчина был в черной дубленке, без шапки. Автобусы никак не хотели приезжать, и он уже начал пританцовывать от холода. Наконец зашевелились провода, и из-за угла вывернул голубой гигант-троллейбус. Мужчина поднялся в салон, хотя ему нужно было ехать совсем по другому маршруту. Кондуктор прокричал:

– До автовокзала! Он сел к окну, расплатился. Мимо проносились дома, столбы, магазины, заводы, спешили куда-то люди. Ему было все равно, куда он едет и что происходит вокруг. Мысли уносили его далеко из этого тесного города. Троллейбус остановился.

–Мужчина, конечная! Вы будете выходить?!

–Да, да…

Вот он уже шел к автовокзалу. У кассы никого не было.

– Девушка, дайте мне билет в Красногвардейск. Один.

Он сидел в зале ожидания и представлял, как откроет дверь деревянного дома, зайдет за порог и скажет:

– Мама, я приехал навсегда!

школа

В понедельник, как всегда в полдевятого, у нас начинались уроки. Первым был русский.

– Здравствуйте, дети, – говорил учитель, входя в класс. – Все приготовили домашнее задание?

– Здравствуйте, – тянули хором в ответ.

– Все приготовили домашнее задание?

– Все.

– Хорошо, тогда начнем урок.

И начинается мучение: учитель диктует какие-то предложения, а тебя жутко тянет в сон… И так целых сорок минут. Но вот долгожданный звонок, и мы высыпаем в коридор с таким видом, будто бы все это время таскали кирпичи.

Я учусь не в простой школе, а в школе для слабовидящих детей. Мы все живем далеко друг от друга и поэтому не видимся в выходные.

В нашем классе десять человек: пять мальчиков и пять девочек. Вот ко мне подбегает Женя. Он, как и я, учится во втором классе, только не в «А», а во втором «Б». Мы с ним, как взрослые, здороваемся за руку, и с независимым видом идем к одному из наших любимых подоконников. Залезаем на него, опираясь друг о друга, и начинаем рассказывать. Сначала я: как в выходной смотрел по телевизору классный фильм, как вечером мы дрались с дворовыми ребятами, а после играли в войнушку. Женя рассказывает, что у него есть новая кассета, и что он остается жить в школе на всю неделю. С Женей мы лучшие друзья, и поэтому я сказал, что остаюсь с ним, и мы вместе пойдем на дискотеку в актовый зал в четверг. Потом мы слезаем с подоконника и бежим на урок, иначе учитель не впустит в класс и придется сидеть под дверью в коридоре.

Снова начинается урок, и тянется так же долго. Наша учительница Людмила Анатольевна рассказывает про таблицу умножения, а я смотрю в окно, где кружатся снежинки. Они падают на землю, покрывая асфальт белой простыней. Ну когда же звонок?..

И вдруг прилетает записка. Разворачиваю: «Передай привет от Жени Марине!». «Ладно, передам. Она тебе нравится?» – пишу в ответ. Едва учительница отворачивается, бросаю записку, а сам делаю вид, что слушаю Людмилу Анатольевну очень внимательно!

Долгожданный звонок, и мы снова вылетаем в коридор. Вообще-то у нас есть спокойные ребята и девчонки. Например, всегда молчаливая Катя Недошивкина. Она всегда что-нибудь читает и мало с кем разговаривает. Но большинство у нас сумасшедшие какие-то: с ума сходят, носятся и орут так, что кажется, сейчас перепонки в ушах лопнут.

Мы идем на полдник. Сегодня дают яблоки. Я подхожу к Женьке и молча протягиваю записку. Он читает ее, а потом мы так же молча выходим из столовки и направляемся к любимому подоконнику. И только забравшись на него, начинаем обсуждать новости.

Вообще-то, Маринка давно Женьке нравится. Он на каждой переменке мимо нее ходит и смотрит так, что слов уже не нужно.

– Слушай, – говорит он. – Наверное, она самая классная девчонка в школе, а?!

– Наверное, – киваю в ответ, не желая с ним спорить. – Ты ей напиши записку, а я передам!

– А что мне написать? – спрашивает Женька.

Я думаю некоторое время и говорю:

– Ну, не знаю! Напиши что-нибудь…эдакое!

Мы идем в класс. Женька вырывает лист из тетради, пишет что-то, а потом протягивает записку мне.

После уроков мы идем обедать. Двое школьников накрывают на стол. За нами следит воспитательница. Рядом уже обедают «бэшки», и Женька, исподлобья поглядывая на Маринку, спрашивает:

– Она ничего про меня не говорила?

На первое дают суп с каким-то мясом.

– Наверное, из попугая, – шутит Сашка Костерин.

На второе – солянка, которую мы терпеть не можем и называем «соляркой». Я отдаю ее тем, кто ест, а сам беру черный хлеб с компотом. Уношу посуду в мойку, подхожу к Женьке – он уже ждет, и мы вместе идем в проклятую спальню, где нам положено спать целых три часа! Спать не хочется, и поэтому, не разбирая кроватей, ложимся прямо на одеяла. И начинаются наши бесконечные разговоры: про дружбу, про любовь, про мечты.

Постепенно спальня заполняется. Самые неугомонные ребята и те раздеваются и ложатся под одеяла. Раздается звонок, который сообщает, что тихий час начался. В спальню заходит воспитательница.

– Ладно, можете не раздеваться, только не мешайте другим спать, – машет она на нас рукой.

Но мы все равно болтаем, пусть и шепотом.

Наконец, воспитатель выходит, и мы начинаем смеяться.

– Надоели! Дайте поспать!

Мы лишь огрызаемся и кидаем в кричавших подушками, они отвечают тем же. А когда я встаю на кровати, чтобы огреть хорошенько одного Гуся – в смысле Женьку Гусева – входит воспитательница. Меня, как главного нарушителя спокойствия, выгоняют из спальни.

Потом наступает время подготовки. Все, кто не ушел домой, садятся за выполнение домашки. То есть делают её пара человек, а остальные списывают. Мы бьемся сначала над русским, потом над литературой, и напоследок – над математикой.

Я отпрашиваюсь в туалет и иду в соседний класс к Женьке, и мы вместе решаем эти проклятые задачки. Когда я возвращаюсь, воспитательница спрашивает, почему так долго, и я, краснея, говорю, что был в туалете. На вопрос, что я там делал полчаса, бормочу что-то себе под нос. Наконец, сажусь. Краска заливает лицо, но меня подбадривают тихонько

– не обращай внимания, фигня, главное, ты решил.

Я перестаю стесняться и переписываю решение в тетрадь. Звонок! Это значит, можно засунуть учебники в сумку и не думать о них до завтрашнего дня. Смотрю по сторонам: Анька что-то рисует на парте, Катька читает, Мишка делает кораблики из тетрадного листа. Наконец, воспитательница замечает.

– А что, звонок уже был?

– Да, – тянем мы хором.

– Хорошо, пока можете отдохнуть, а ты, Овик, скажи, когда накроют на стол.

– Ладно, – и я уже лечу к двери, а в коридоре меня ждет Женька.

– Меня в столовку назначили, стеречь, – и мы в обнимку идем по коридору мимо туалета, из которого пахнет так, что хоть нос зажимай, и по лестнице спускаемся в столовую.

Здесь у нас есть тихое место на трубах. Мы устраиваемся поудобнее, и не торопясь начинаем болтать. Женя говорит, что на ужин будут давать колбасу – Галька из их класса сказала.

– Колбасу и кашу, – добавил Женька, а я в ответ спрашиваю, что он думает про Настю.

Настя – это девочка из моего класса. Она сегодня не пришла в школу, и я целый день ломаю голову, почему. Женек, как всегда рассудительно, говорит, что она заболела или попала под машину. Я поворачиваюсь к нему, делаю злое лицо, а Женя все продолжает:

– Лежит в больнице…

– Слышь, дурак, молчи! – говорю я, и мы молчим, а потом я начинаю рассказывать ему про Настю.

Рассказываю, что она должна была уехать на выходные в деревню, могла еще не вернуться, а потом говорю, что таких девчонок в нашей школе больше нет.

– Она лучше всех на свете, и она самая красивая.

Женек молча слушает, но в конце замечает:

– Маринка тоже ничего. Вот бы она на дискотеку пришла.

А потом мы сидим в обнимку, думая каждый о своем.

Но вот открывается дверь в столовую, девчонка из четвертого класса велит нам позвать всех на ужин, и мы, словно черти, срываемся вверх по лестнице, забегаем во все классы и кричим: «Ужин! ужин! ужин!»

Школа оживает. После оглушающей тишины все галдят, и воспитатели с трудом собирают нас в строй.

– Лидия Максимовна, можно мы с Женей пойдем во двор? – начинаю я клянчить после ужина.

Она начинает вздыхать, что там холодно, потом спрашивает, есть ли у нас теплая одежда, но в конце концов отпускает.

– Сладу с вами нет, распоясались совсем мальчишки, – говорит она вслед, но мы уже несемся в раздевалку. А оттуда летим на улицу, натягивая на ходу куртки и шапки.

Уже темнеет, и только окна школы освещают двор. Сегодня очень светло: снег отражает свет, блестит и переливается, как золото. Вот вспыхивает одна снежинка, другая, третья – мы стоим и смотрим на эту красоту, словно завороженные. Из дверей появляются старшие ребята, и мы уходим в один из закутков школы, в маленькую пристройку с крышей. Честно говоря, не уходим, а бежим туда, подбрасывая снег с земли, и вопим.

– Женек, давай кто быстрее туда залезет! – я показываю на крышу, мы мчимся, карабкаемся и, наконец, вместе оказываемся наверху. Садимся рядом, собирая голыми руками снег, бросаем его – кто выше и дальше. Постепенно руки привыкают, мы уже не торопимся, прицеливаемся спокойно и только тогда швыряем комок.

– Слышь, у тебя какие планы на неделю? – спрашивает Женька.

– Ну, какие планы… Завтра я должен заниматься музыкой три часа. В среду свободен, а в четверг давай к Сергеичу сходим – я хотел в его кружке автомат деревянный сделать…

– А мне надо мой «Макаров» доделать, потом на дискотеку. Я хотел Настю на танец пригласить, но она не пришла.

– Да ладно тебе, завтра придет и пригласишь.

– А какие у тебя дела? – спрашиваю после небольшой паузы.

– Завтра сяду делать уроки, в среду с тобой погуляем, в четверг снова вместе… А уж в пятницу домой.

– Женек, слышь… Давай, кто между тех окон попадет?

Я показываю на окна спортзала. Мы целимся, бросаем одновременно, и Женька попадает прямо в стекло. Как сумасшедшие слетаем с крыши и бежим в школьную раздевалку, пока не засекли воспиталки. Здесь мы отдыхаем и раздеваемся.

– Ну что, пошли в класс сходим что ли? – и мы как обычно в обнимку идем в класс.

– Там, на диване, сидит Катька.

– Читаешь, Кать?

Она говорит тихо, будто боится чего-то:

– Да вот… «Приключения Тома Сойера».

А рядом с ней о чем-то шепчутся Анька со Светкой.

– Девчонки, чего секретничаете?

– Про тебя! Как ты Маринке записку с признанием в любви передал, – говорит Анька, и Женькины уши-лопухи начинаю краснеть.

– Что, Жень, краснеешь?! – говорит Лидия Максимовна. – Пристыдили тебя девчонки-то наши?

Он, молча, отворачивается.

– Лидия Максимовна, а где Мишка? – спрашиваю.

– В классе, с Гусевым в шашки играет.

Я иду к ним, и так заканчивается день, обычный день в нашем интернате.

Нас по очереди отправляют в спальню, в девять часов отбой для младших, а для старших – в десять. Мы с Женькой моем ноги, чистим зубы и плетемся в спальню готовится ко сну, но какой сон, когда еще нет и девяти?!

Лежим в разобранных постелях, воспитательницу сменяет нянька, и Лидия Максимовна, желая нам спокойной ночи, отправляется домой.

Старшие выходят, и один задира сразу поворачивается ко мне.

– А где мой ботинок, это ты его взял? – и тут же бьет подушкой по голове.

Я не трус, поэтому хватаюсь за свою подушку. Начинается свалка. Подушки летят в стороны, а потом входит нянечка, и я, как всегда, остаюсь виноватым. Она берет меня за руку, стыдит и выводит на полчаса из спальни. Там стою босиком, в одних трусах. Вдруг открывается дверь, и я вижу Женька.

– Может, вместе постоим? – спрашивает он.

– Передай Женьку Гусеву, что ему хана, – отвечаю шепотом.

Тут появляется нянечка:

– Тебе-то что не спится?

Женька говорит, что просто вышел в туалет. Она отправляет его спать, а мне разрешает лечь минут через двадцать, предупредив, что если мы снова будем шуметь, она останется в спальне, пока не уснем.

Отстояв двадцать минут, иду прямиком к Гусеву, который уже уснул. Я бью его подушкой со всего размаха, пока он не начинает орать, но сегодня мне не везет. Входит нянька, хватает меня за ухо и тащит в кровать.

– Совсем распоясался, задира, ну-ка марш спать!

Напоследок я грожу кулаком Гусеву, а нянечка садится на диван, следя за нами. Наконец, она уходит, выключая свет, и мы с Женькой еще долго разговариваем шепотом, пока глаза сами не начинаются слипаться.

********

– Подъем, подъем! – кто-то толкает меня в спину. – Вставай!

Старшие будят нас каждое утро ровно в восемь. Я расталкиваю Женьку.

– Елки-палки, уже утро, – он потягивается, зевая.

Мы нехотя вылезаем из-под одеяла, умываемся и съедаем чуть-чуть зубной пасты, чтобы не тратить времени на чистку зубов. Потом идет зарядка и уборка кровати. Это тяжело: белье надо сложить так, чтобы ни одной складки не осталось. Мы с Женькой заправляем сначала одну, потом вторую – вдвоем получается проще – и ждем, когда наши постели примет воспитательница Анна Константиновна. У других ребят не получается таких ровно убранных кроватей, и когда воспитатель входит, то хвалит нас и просит помочь остальным. Мы помогаем всем и быстрее других оказываемся возле столовой – та даже еще не открыта.

У дверей скапливается народ: здесь и младшие первоклашки, и девчонки, и мы. Здороваемся с каждым вновь прибывшим. Со старшими и хорошими ребятами даже за руку, потому что они не бьют нас, как некоторые придурки, а рассказывают интересные истории. У меня есть один такой друг, Саша Измайлов. У него курчавые волосы и очень низкий голос.

Вот, как раз он подошёл, погладил меня и Женька по голове.

– Привет, киндер-шоколадка и киндер-сюрприз, – говорит он. – Вас сегодня ругать будут, что вчера много слопали.

Все смеются, потому что он шутит. А потом двери в столовую открываются, и мы ломимся внутрь.

Наших мало – только я, Мишка, Андрей, Катька, Анька и Светка, но я все равно желаю всем приятного аппетита и принимаюсь за манную кашу с белым хлебом.

Мы торопимся, ведь сегодня особенный вторник – первое декабря. Совсем скоро, через какой-то месяц, будет долгожданный праздник. Людмила Анатольевна напоминает нам об этом, когда здоровается. Начинаются уроки.

На перемене вижу Женьку, он приносит мне радостную новость: видел, как в школу шла Настя. Мы летим вниз, и я здороваюсь с Настей в дверях, а потом благодарю Женьку и говорю, что буду должен. Даем друг другу пять и разбегаемся по классам.

В классе пишу Насте записку, спрашиваю, почему ее не было. В ответ мне приходит: «Много будешь знать, скоро состаришься», и я весь оставшийся день мучаюсь вопросом.

На перемене ко мне подходит Марина и просит передать Женьке привет.

– Ладно, – отвечаю.

– А чего он сам не подойдет? – с улыбкой говорит Маринка.

– Слушай-ка, Марин, давай так: я спрошу у него, а ты тогда узнай, почему Насти вчера не было.

– А чего тут узнавать? Она вчера поздно приехала, утром холодно было – потому и не пошла.

Я бегу к другу, говорю, что он был прав насчет Насти, и мы прощаемся до шести часов вечера.

После тихого часа занимаюсь музыкой – играю на аккордеоне. Мне нравится любая музыка, мой дед играл на гармони, мама – на пианино, и я тоже стал играть. Два часа играю, а потом еще два часа длится сольфеджио. Нина Васильевна, учительница музыки, объясняет, что и как делать. Она хорошая, но иногда может ругаться так, что мне становится страшно. В пять занятие заканчивается, но я все еще бьюсь над трудными местами – до тех пор, пока за мной не заходит Женька.

– Ты скоро? – спрашивает он, и я бросаю аккордеон. Мы уносимся подальше от воспитателей, в наш уголок рядом со столовой, беседуем на ступеньках. Наконец-то рассказываю Женьке, что Марина передала ему привет.

– Хочет с тобой поговорить и сказала, чтобы ты не стеснялся. Давай, я ее завтра на третьей перемене позову, и вы нормально поговорите?

– Ты чего?! Как с ней разговаривать? О чем?

– Как о чем? О любви, о чувствах! – горячусь я.

Он молча качает головой, потом рассказывает, что Настя сидела на самоподготовке с Мишкой Бурцевым, сейчас гуляет с Санькой Быковым, а Мишка режется в шашки с Лешкой.

– Давай, пошли, с Мишанечкой разберусь! А потом дашь мне уроки списать.

Мы идем к нему в класс, заранее готовые к драке. Женька знает, что, если взбешусь, меня не остановить!

Открываю дверь и сразу вижу Мишку. Подхожу к нему сзади, перехожу к главному:

– Слышь, ты к Насте сел или она к тебе?

Мишка поворачивается, его мысли заняты шашками, поэтому он не сразу понимает, о чем я спрашиваю, а когда понимает, разводит руками.

– Не помню, она села или я, и она вообще мне не нравится, так что успокойся и не бесись.

Хорошо, что мы не стали драться, ведь люди дерутся, когда не могут что-то друг другу объяснить.

– Ладно, – говорю я, списываю у Женьки домашнее задание, а потом увлекаюсь шашками, и мы режемся в них до самого ужина.

На ужин наша любимая гречневая каша, с аппетитом уплетаем ее за обе щеки. Ничего интересного не происходит, Настя уходит с девчонками в их спальню, и мы с Женькой следуем их примеру. Вечером приходит Лидия Максимовна, и нянечка жалуется на то, что я дрался прошлым вечером. Но мне все равно. Мы с Женькой разбираем кровати, а потом идем к дверям.

– Куда навострились? – доносится нам вслед.

– Ноги мыть и зубы чистить! – я сую под нос нянечке зубную щетку, нас пропускают, но следят, чтобы из спален не убежали в школу.

Наконец мы оказываемся в кроватях. Взрослые уже ушли, и тут появляется Сашка Самойлов.

– Здравствуйте, детишки! Спать будете? – спрашивает он и протягивает нам с Женей пачку соленых сухариков.

Мы сразу накидываемся на них, а другие только клянчат: «Дайте, дайте!». Но мы не даем, знаем: если поделишься с одним, остальные сразу вырвут из рук.

Саша выключает свет и говорит страшным голосом:

– Расскажу про пиратов!

Все замолкают, будто бы важнее Сашкиных историй ничего нет на свете. Он начинает рассказывать про одноногого пирата, а в окнах горят фонари, и тихо кружится снег, и месяц кажется таким маленьким-маленьким…

***

Утром в столовой несколько девчонок и Сашка Ушаков. Он самый здоровый и злой из десятого класса, и его все боятся.

Во время завтрака ко мне подходит старшая девчонка, тоже из десятого, и вручает карточку дежурного.

На перемене я хватаю Маринку за руку и тащу к нашему с Женькой окну. Сказав ей, чтобы никуда не уходила, бегу за Женькой. Он стесняется и упирается. Наконец, оставляю их наедине, а сам иду в класс.

Там уже сидит Настя. Устраиваюсь рядом, замечая каждый ее жест, каждый взгляд, каждое слово, а она знает, что я наблюдаю за ней.

– Овик, что к Женьке не бежишь? – говорит она.

– Мне и здесь нравится, ведь здесь ты, – она краснеет в ответ. Я отвернулся от нее на некоторое время, но потом все равно жег взглядом.

Все это время меня достает подружка Насти – Анька Быкова. Она говорит, что я влюблен, краснею и прямо с ума схожу, а я ворчу в ответ:

– Завидно, что ли? Привязалась, как хвостик!

Потом начинается урок, и я пишу Насте глупые записки, вроде: «Что ты будешь делать вечером?» и «Пойдем гулять после школы?».

Гуляем мы все вместе, девчонки болтают и шепчутся, а мы подсмеиваемся над ним.

– Как тебя по отчеству? – спрашивает Мишка Аню.

– Никак, – буркнула Анька, чтобы он отстал.

– Анна Николаевна, – примеряет Мишка, и мы смеемся так, что слюни летят в разные стороны.

Во время тихого часа я расспрашиваю Женьку, как он поговорил с Мариной.

– Ты ушел, – рассказывает Женек, – а она говорит: «Женя, ты мне что-то сказать хочешь?». А я молчу, и она молчит. Вот стою и думаю, что бы ты на моем месте сделал. Думаю, сейчас скажу, что она очень красивая и что лучше не бывает. Еще секунда, думаю, и скажу. Собрался с духом, говорю: «Знаешь, Марина, ты самая красивая и лучше тебя нет». И тут звонок прозвенел, я крикнул: «До встречи!», а потом прятался от нее.

– Молодец, Женек!

В этот момент начинают заходить другие мальчишки и Лидия Максимовна.

– Ну-ка, хулиганы, раздевайтесь и в кровати! – говорит она строгим голосом.

Но когда она уходит, Серега Суханов сразу же затевает драку с Олегом, потому что Олег целовался со Светкой. В одних трусах он подходит к сопернику, а потом дает такую затрещину, что Олег слетает с кровати, но тут возвращается Лидия Максимовна. Она начинает ругать Серегу. Тот тоже не лезет за словом в карман, заявляя, что Олег пристает к его Свете и что он ему, Олегу, еще раз вечером в морду даст.

Воспитательница ругается, укладывает нас спать, но только она выходит, Мишка говорит:

– А давайте подушками кидаться?!

И мы затеваем такую свалку, что вся спальня на ногах, и все орут дикими голосами. Лидия Максимовна приходит в третий раз. Теперь уже она сидит с нами, пока все не уснут. Я делаю вид, что сплю, но едва она отворачивается, корчу рожи. Видя это, Женя и Костик тихо хихикают, а потом Костя и вовсе начинает смеяться в голос. Но делает он это с закрытыми глазами, и нельзя понять, спит он или издевается.

Звонок – значит закончился тихий час. Все вскакивают, и только Серега Суханов продолжает спать, за что и получает подушкой. Потом мы с Женькой долго сидим в туалете, пропуская самоподготовку, но там неудобно разговаривать: младшие подслушивают, а старшие много курят, и приходится все-таки разойтись по классам.

Из уроков только русский и литература. Я быстро складываю учебники и тяну руку.

– Лидия Максимовна, я сделал все уроки, можно пойти по классам узнать, на сколько человек накрывать?

Она, конечно, догадывается, куда я собрался, но все равно отпускает, ведь я дежурный, и я бегу в другой класс, к строгой Елене Вячеславовне.

– У нас накрывать на пятерых, – говорит она и, видя, что не ухожу, спрашивает. – Ну, что еще?

– А мне одному трудно.

И Елена Вячеславовна идет навстречу, хотя прекрасно знает, что я хитрю.

– Ладно, бери своего Женю, но чтобы все уроки были сделаны!

Слова доносятся вслед, потому что я и Женек уже уносимся прочь. Мы тратим всего несколько минут, обегая классы и топоча, как сумасшедшие, а потом разговариваем о девчонках.

– Я решил завтра на танцах Настю пригласить, – говорю я. – А ты меня поддержишь: если она откажется, скажи, что так нельзя, и раз пригласили, надо идти.

– Без проблем, – соглашается Женек. – Только ты Маринке завтра скажи, пусть после уроков задержится. Я поговорить хочу.

– А о чем?

– Спросить, что она любит и какие пацаны ей нравятся, – краснеет Женька .

На уроке я смотрю на Настю и думаю, какая она все-таки классная. Та замечает, пересаживается, чтобы ее не было видно, и мне приходится двигаться в сторону – пока меня и еще пару мальчишек не отправляют в столовую расставлять стулья и ждать девчонок, чтобы они накрыли на стол. Те приходят позже, берут с раздачи хлеб и кашу, расставляют по столам. За дверью постепенно собирается толпа. Все ждут, когда я выйду и крикну долгожданное: «На ужин!» И вот, когда все уже накрыто, я выхожу и говорю, что еще рано, закрываю дверь, зову Женьку, мы быстро поднимаемся по лестнице и летим по коридорам, созывая остальных. Школа похожа на рыбу, которая почти задохнулась, но ее отпустили в воду, и она рванулась прочь. Десятки ног бегут вниз.

– Ужин, ужин, ужин! – кричат мальчики, и до тех, столпившихся внизу, начинает доходить, что я их надул.

Все злятся, ругаются, пока не появляется Нина Константиновна. Она может и ложкой по лбу дать, и за дверь выставить, поэтому приходится вести себя тихо. Только самые отчаянные возмущаются, что мало налито и что не хватило хлеба.

После ужина все бегут гулять, а мы сначала убираем тарелки, оттираем столы и расставляем стулья. И только после этого спешим на улицу. В нас с Женькой летят снежки, мы тоже начинаем лепить комки в ответ. С первой попытки сбиваю шапку с головы Аньки, а потом мы продолжаем обстреливать девчонок из-за гаража, пока нас не загоняют обратно. Под недовольное «нуууууу!» тянемся обратно в школу. Мишка обещает, что закопает всех завтра в сугробе, а раскрасневшаяся Анька показывает ему язык.

В раздевалке Женек все нахваливает Маринку, говорит, какая она красивая, и я обещаю ему помочь завтра на танцах. А в спальне он вспоминает, как держал в руках настоящий «Макаров»: его отец военный, и Женька хочет стать таким же. Когда Женька засыпает, я долго смотрю в окно на темное небо и страшно волнуюсь перед завтрашним днем: а вдруг Настя обидится и не будет со мной разговаривать?! Но звезды успокаивают: не бойся, все получится. И я засыпаю.

***

Утром нас будит воспитательница – нужно накрывать на столы. Мы убираем кровати, умываемся. В столовой я ношу сладкий чай, Мишка – тарелки с кашей, а Андрей – вилки и ложки.

– Завтракать! – кричу я.

Сначала столовая наполняется шумом, но потом становится тихо, и слышно лишь, как ложки стучат о тарелки.

На математике Людмила Анатольевна вызываем меня к доске. Я решаю задачку на четверку и довольный сажусь на место – теперь можно отвлечься от урока и писать записки девчонкам. «Пойдешь на диску?» – пишу Насте. «Конечно!» – получаю в ответ.

Все идет как по маслу. На перемене пытаюсь найти Женьку, но тут звенит звонок на урок, и мы встречаемся только перед полдником.

– Женька, она пойдет! – кричу, хватая друга за руку.

Но Женек на удивление задумчивый и тихий. Спрашиваю, что случилось.

– Маринка сказала, что я скучный.

– Ладно, не бойся, все устроим.

Бегу опять ищу Марину.

Подойти к ней удается только на следующей перемене.

– Ты чего Женю обидела?

– А я его не обижала, – отвечает Маринка. – Я с ним хотела погулять после четвертого урока, а он стесняется, вот я и сказала, что он скучный.

– Сейчас я с ним поговорю.

Мчусь к другу и заявляю, чтобы он после четвертого урока подошел к классу и позвал Маринку.

В обед на второе опять «солярка», мы не довольны и всё разговариваем с Женькой о Марине, Насте и о сегодняшнем дне. Во время тихого часа приходится вести себя тихо, чтобы воспитатели потом не прогнали нас с дискотеки. Только Олег начинает храпеть – сначала тихо, потом все на всю комнату. Все хихикают, и я лежу лицом в подушку, чтобы не расхохотаться. Воспитатель цыкает на нас, словно на цыплят.

По звонку мы вскакиваем с кроватей и мчимся в школу, ведь нам еще нужно сходить на уроки, в кружок к Сергеичу и на дискотеку. Давно такого не было: мы садимся за самоподготовку, даже не дождавшись звонка. Я сделал русский, литературу, географию, природоведенье и перешел к проклятой математике. Как назло, целых пять примеров и две задачи!

– Лидия Максимовна, эту задачу нельзя решить! – послышался голос Мишки.

Я взялся за примеры, полагаясь на устный счет, не тратя зря времени и бумаги, а вокруг слышны были стоны про несчастную нерешаемую задачу. А воспитательница только говорила:

– Очень интересная задача, если подумаете, сразу решите.

Уже зашли дежурные, узнать на сколько человек накрывать, а мы все сидим. Анька тоже долго мучилась и в конце концов заявила, что не попадает на дискотеку.

– Конечно, если не решишь, будешь сидеть долго, – сказал ей Мишка, который уже что-то смекнул.

Он подошел к Лидии Максимовне.

– Думаешь правильно, а решаешь неверно, – сделала вывод воспитательница.

В это время я дошел до задачи и понял, почему все стонали: она была ужасно непонятная. Переписал условия, подумал, понял заковырку: поставил скобки и в два приема разобрался с решением. Прежде чем показать его Лидии Максимовне, крупно написал ответ, чтобы сидевшая рядом Анька могла списать, а у нее списала бы Настя.