Портрет Дориана Грея

Глава 3

На следующий день в половине первого лорд Генри Уоттон следовал из Карзон Стрит в Албани, чтобы навестить своего дядю, лорда Феримора, приветливого, хотя иногда и грубоватого, холостяка, которого общество в целом считало самовлюбленным, поскольку не имело от него никакой пользы; а вот бомонд считал его щедрым, ведь он обеспечивал людей, способных его поразить. Его отец был послом в Мадриде во времена, когда Изабелла была еще юной, а о Прим никто и понятия не имел, но уволился с дипломатической службы из прихоти и обиды на то, что ему не предложили должность посла в Париже – должность, которая, по его мнению, должна была принадлежать ему по праву рождения, лени, прекрасно написанных дипломатических писем и безграничной жажды наслаждений. Его сын, который работал секретарем у отца, также подал в отставку, что на тот момент казалось глупостью. А унаследовав титул через несколько месяцев после этого, он с головой погрузился в изучение высочайшего искусства аристократов – безделья. Он имел два больших дома, однако предпочитал жизнь в квартире, ведь там было меньше хлопот, а ел, как правило, в клубе. Он интересовался делами на своих угольных шахтах в центральных графствах, объясняя свой нездоровый интерес к промышленности тем, что джентльмен, который владеет углем, может позволить себе топить свой камин дровами. Что касается политических взглядов, он поддерживал консерваторов всегда, кроме тех времен, когда они были в правительстве. В эти периоды он поливал их грязью за то, что они – стая радикалов. Он был героем в глазах своего дворецкого, который мог на него накричать и ужасом в глазах своей родни, на которую он сам срывался. Он мог родиться только в Англии, хотя и говорил, что страна катится к черту. У него были устаревшие принципы и целая куча предубеждений.

Войдя в комнату, лорд Генри увидел, как его дядя в охотничьем жакете сидит с сигарой в зубах и грозно бормочет что-то в ответ на очередную публикацию Таймс.

– О, Гарри, – сказал пожилой джентльмен, – что привело тебя ко мне в такую рань? Я думал, что денди, вроде тебя, не просыпаются раньше двух и не выходят в люди раньше пяти.

– Только любовь к своей семье, дядя Джордж, уверяю Вас. Мне от вас кое-что нужно.

– Я так понимаю – деньги, – сказал лорд Фермор, скосив взгляд. – Ну что же, садись и расскажи что к чему. Сейчас молодые люди считают, что деньги это самое главное в жизни.

– Действительно, – согласился лорд Генри, поправляя пуговицу на своем жакете, – а с годами они убеждаются в этом. Но мне нужны не деньги. Деньги нужны тем, кто выплачивает свои долги, дядя Джордж, а я этим не занимаюсь. Кредит – это богатство младшего сына, он позволяет жить на широкую ногу. Кроме того, я имею дело с торговцами с Дартмура, поэтому они меня никогда не беспокоят. Мне нужна информация, но не какая-то полезная. Мне нужна ненужная информация.

– Что ж, я могу рассказать тебе все, что написано в английской Синей Книге, Гарри, хотя, в последнее время там пишут много глупостей. Когда я работал дипломатом, дела с этим были намного лучше. Но я слышал, что сейчас их принимают по результатам экзаменов. Чего же еще ожидать? Экзамены, сэр, это полнейшее очковтирательство от начала и до конца. Если человек – джентльмен, то он знает достаточно, если же нет – то сколько бы он не знал, с него не будет никакого толку.

– В Синей Книге не пишут о мистере Дориане Грее, дядя Джордж, – вяло сказал лорд Генри.

– Мистер Дориан Грей? А кто это? – Спросил лорд Фермор, нахмурив свои седые брови.

– Я пришел как раз для того, чтобы об этом узнать, дядя Джордж. Точнее, я знаю, кто он. Он внук последнего лорда Келсо. Фамилия его матери была Девере, леди Маргарет Девере. Расскажите мне о его матери. Какой она была? За кого вышла замуж? В свое время, Вы знали практически всех, поэтому могли быть знакомы и с ней. Меня сейчас очень заинтересовал мистер Грей. Я только недавно с ним познакомился.

– Внук Келсо! – Повторил пожилой джентльмен. – Внук Келсо!.. Конечно… Мы были близко знакомы с его матерью. Кажется, я даже присутствовал на ее крестинах. Маргарет Девере была сногсшибательной красоткой. Мужчины просто взбесились, когда она сбежала с практически голым и босым мальчишкой – он был никто – младший офицер в пехотном полку, или что-то вроде того. Действительно. Я помню все, как будто это было вчера. Бедняга погиб на дуэли в Спа, всего через несколько месяцев после свадьбы. Об этом ходили отвратительные слухи. Поговаривали, что Келсо нанял какого-то подонка из Бельгии, чтобы тот публично оскорбил его зятя, заплатил ему, и тот прибил несчастного юношу, как муху. Это дело замалчивали, однако, Келсо с тех пор обедал в одиночестве. Мне рассказывали, что он забрал дочь к себе, но она так и не заговорила с ним больше. Да, это очень темная история. Менее чем через год, девушка тоже умерла. Так что после нее остался сын, правда? Я уже и забыл об этом. Что он за парень? Если он похож на мать, то должен вырасти прекрасным парнем.

– Он очень красив, – подтвердил лорд Генри.

– Надеюсь, он попадет в хорошие руки, – продолжил старик. – Скорее всего, его ждет приличное наследство, если только Келсо поступил с ним по совести. У его матери также были деньги. От ее деда ей досталось имение Селби. Ее дед ненавидел Келсо. Называл его скупердяем. Таким он и был. Однажды он приехал в Мадрид, когда еще я там был. К сожалению, мне было стыдно за него. Королева расспрашивала меня об английском дворянине, который всегда спорил с погонщиками о цене за проезд. Это стало целой историей. Я целый месяц не решался появиться при дворе. Надеюсь, он поступил с внуком лучше, чем обходился с теми беднягами.

– Даже не знаю, – ответил лорд Генри. – Думаю, с ним все будет в порядке. Он еще не совершеннолетний. Я знаю, что он владеет поместьем. Он рассказывал мне. А… его мать была красавицей?

– Маргарет Девере была одной из самых прекрасных женщин, которых я встречал за свою жизнь, Гарри. Я так и не смог понять, что побудило ее к тому поступку. Она могла выйти замуж за любого. Карлингтон был от нее без ума. Но, как и все женщины в той семье, она была романтичной. Мужчины были так себе, но ведь женщины были блестящие! Карлингтон стоял перед ней на коленях. Он сам мне рассказывал. А она смеялась над ним, хотя в то время все девушки в Лондоне были влюблены в него. Кстати, Гарри, на счет безрассудных браков, что это за глупости мне рассказал твой отец, якобы Дартмур хочет жениться на американке. Ему мало хороших английских девушек?

– Сейчас модно жениться на американках, дядя Джордж.

– Я буду защищать английских женщин перед всем миром, Гарри, – сказал лорд Фермор, ударив кулаком по столу.

– Сейчас ставят на Американок.

– Говорят, они недолговечны, – пробормотал его дядя.

– Длинные дистанции истощают их, однако они созданы для бега с препятствиями. Они схватывают все на лету. У Дартмура нет шансов на спасение.

– А кто ее родня? – Буркнул пожилой джентльмен. – У нее вообще есть родня?

Лорд Генри покачал головой:

– Американки так же умело скрывают своих родителей, как англичанки – свое прошлое, – сказал он, поднимаясь, чтобы уйти.

– Может они торгуют свининой?

– Я на это надеюсь, дядя Джордж, ради Дартмурового же блага. Говорят, что торговля свининой это второе по прибыльности занятие в Америке, после политики.

– Она хороша собой?

– Она ведет себя так, будто она красавица. Большинство американок так себя ведут. Именно это придает им шарма.

– Почему же бы этим американкам не оставаться на Родине? Они всегда рассказывают, что там настоящий рай для женщин.

– Так и есть. Именно поэтому они, как Ева, так безумно стремятся убежать оттуда, – сказал лорд Генри. – До свидания, дядя Джордж, я опоздаю на обед, если задержусь еще на минуту. Спасибо, что рассказали то, что меня интересовало. Я люблю знать как можно больше о моих новых друзьях и как можно меньше о старых.

– Где ты будешь обедать, Гарри?

– У тети Агаты вместе с Дорианом Греем. Он ее последний протеже.

– Хм! Гарри, передай своей тете Агате, чтобы она больше не надоедала мне своей благотворительностью. Почему-то эта старуха решила, что мне больше нечем заняться, кроме как выписывать чеки, чтобы оплатить ее нелепые прихоти.

– Хорошо, дядя Джордж, я передам, но это не поможет. Благотворители теряют всю свою человечность. В этом заключается их отличительная черта.

Пожилой джентльмен одобрительно хлопнул и позвал слугу. Лорд Генри вышел на Барлингтон Стрит и направился в сторону площади Беркелей.

Итак, такова была история происхождения Дориана Грея. Короткий рассказ о ней взволновал его, ведь он нашел в нем странную, почти современную романтику. Прекрасная женщина, которая рискнула всем ради безумной страсти. Несколько недель безудержного счастья, оборванные преступлением и ужасной изменой. Месяца молчаливой агонии, а затем – рожденное в муках дитя. После того, как смерть отобрала у него мать, мальчик остался наедине со старым тираном, который не знал любви. И все же, это был интересный фон. Он подчеркивал парня, делал его еще более совершенным. За спиной всего прекрасного, что существует в нашем мире, стоит трагедия. Мир должен выстрадать цветения малейшего цветка… Какой же он был волшебный вчера за ужином, когда он сидел напротив него в клубе, с огнем в глазах и открытым от робкой радости ртом. Красное пламя свечей подчеркивало удивление на его лице. Разговор с ним напоминала игру на изящной скрипке. Он отзывался на каждое прикосновение и движение смычка… Было что-то увлекательное в том, чтобы влиять. Это не было похоже ни на какое другое занятие. Создавать отображения собственной души и на мгновение внушать ее другому, слышать эхо собственных взглядов, к которым добавилась музыка чужой юности и страсти, накладывать собственный темперамент на чужой так, будто это легкая нотка чужих духов. Все это дарило настоящую радость, возможно – наиболее всеобъемлющую радость из тех, что остались нам в наш ограниченный и пошлый век – век, в котором господствуют телесные утехи и общие цели… Кроме того, он имел сказочный типаж, этот парень, которого он по странной воле случая встретил у Бэзила в мастерской, или же с него в любой момент можно было слепить сказочный типаж. В нем жили чистота, грация мальчика и красота сравнимая с той, которую хранили для нас скульптуры древней Греции. С ним можно было сделать все, что угодно. Из него можно было вылепить игрушку или титана. Как же жаль, что такой красоте суждено увянуть!.. А Бэзил? Как же интересно за ним наблюдать с точки зрения психологии! Новая манера в искусстве, свежий взгляд на жизнь, которые ему странным образом подсказало одно только присутствие того, кто не имеет об этом ни малейшего представления. Молчаливый дух, который жил в темном лесу и оставался незамеченным, гуляя в чистом поле, вдруг проявил себя, будто дриада без страха, ведь его душе, которая ждала ее, открылось видение прекрасных вещей. Благодаря этому видению, формы и очертания простых вещей превращаются в символы, как будто они были очертаниями и формами чего-то другого и более совершенного, чью тень они превратили в реальность. Как же все это было необычно! Он вспоминал подобные примеры из истории. Разве это не Платон был художником мысли, который впервые об этом задумался? Разве это был не Буонароти, кто описал это в цветных сонетах на мраморе? Но это было странно наблюдать в нашем собственном веке… Да, он попытается стать для Дориана Грея тем, чем он, сам того не ведая, стал для художника, который создал его замечательный портрет. Он постарается установить над ним контроль, в конце концов, он уже прошел половину пути. Он присвоит себе этот удивительный дух. Было что-то захватывающее в этом ребенке любви и смерти.

Вдруг он остановился и посмотрел на дома. Он заметил, что уже немного прошел мимо дома своей тети, и развернулся назад, слегка улыбнувшись. Когда он вошел в мрачного вида прихожую, дворецкий сказал, что все уже ушли обедать. Он отдал шляпу и трость слуге и вошел в столовую.

Ты как всегда опоздал, Гарри, – сказала его тетя, неодобрительно кивая.

Он пробормотал что-то в свое оправдание и, заняв свободное место рядом с ней, начал рассматривать присутствующих. Дориан скромно поклонился ему с противоположного края стола. На его щеках появился радостный румянец. Напротив сидела графиня Харли, бесконечно добрая леди, с прекрасным характером, за который ее обожали знакомые, и с характерными пропорциями, которые современники назвали бы ожирением, если бы речь шла не о графине. Справа от нее сидел сэр Томас Бёрдон, радикальный парламентарий, который на людях следовал за своим лидером, а в личной жизни – за лучшими поварами, за обедом сидя с консерваторами, а мыслями оставаясь с либералами, согласно общеизвестному мудрому правилу. Место слева от нее занял мистер Эрскин Тредли, пожилой джентльмен, который владел значительным запасом шарма и культуры, однако, обзавелся плохой привычкой молчать. Однажды, он объяснил леди Агате, что сказал все, что хотел, еще до того, как ему исполнилось тридцать. По соседству с ним сидела миссис Ванделер, одна из лучших подруг его тетки – святейшая из женщин, однако, страшная неряха. Она напоминала ему плохо переплетенную книгу с гимнами. К счастью, с другой стороны от нее сидел лорд Фодель, крайне эрудированный и так же посредственный человек, такой же скучный, как и отчет министра в Палате Общин. Она разговаривала с ним с таким упорством, которое представляло собой, как он сам когда-то признал, страшную ошибку, которой не может избежать ни один порядочный человек.

– Мы как раз говорим о бедняге Дартмуре, Лорд Генри, – сказала графиня, кивнув ему с противоположной стороны стола. – Как считаете, он действительно женится на той прелестной юной даме?

– Думаю, она уже решила, что они обручатся, графиня.

– Это ужасно! воскликнула леди Агата. – Кто-то обязательно должен вмешаться.

– Я узнал из очень надежных источников, что ее отец – торгует какими-то безделушками в Америке, – надменно сказал сэр Томас Бёрдон.

– Мой дядя уже решил, что он торгует свининой, сэр Томас.

Безделушками! Какими еще безделушками? – Спросила графиня, вскинув руки вверх, чтобы подчеркнуть собственное удивление.

Американские романы, – ответил лорд Генри, накладывая себе перепелки.

Графиня выглядела растерянной.

Дорогая, не обращайте на него внимания, – прошептала леди Агата. – Он никогда не говорит то, что думает.

Когда открыли Америку, – сказал радикал и начал приводить какие монотонные факты. Как и каждый, кто пытается исчерпать тему для разговора, он исчерпал внимание своих слушателей. Графиня вздохнула и воспользовалась своим правом вмешаться в монолог.

Лучше бы ее и не открывали! – Воскликнула она. – Теперь наши девушки не имеют ни единого шанса! Это очень несправедливо.

Возможно, в конце концов, Америку так и не открыли, – сказал мистер Эрскин, – я скорее сказал бы, что ее просто нашли.

Эх, а я имела возможность пообщаться с людьми оттуда, – вяло ответила графиня. – Должна признаться, что большинство из них очень хорошие. А еще они прекрасно одеваются. Им всю одежду привозят из Парижа. Если бы я могла себе позволить такое.

– Говорят, что когда порядочные американцы умирают, их души улетают в Париж, – хохотнул сэр Томас, который и сам владел огромным количеством устаревшей одежды.

– Действительно! А куда же попадают души плохих американцев после смерти? – Поинтересовалась графиня.

В Америку, – пробормотал лорд Генри.

Сэр Томас нахмурился.

Боюсь, Ваш племянник предвзято относится к этой величественной стране, – обратился он к леди Агате. – Я объездил ее всю с лучшими проводниками. Уверяю вас, это было крайне поучительно.

Мы действительно должны увидеть Чикаго, чтобы чему-то научиться? – Жалобно сказал мистер Эрскин. – Я абсолютно не настроен на такое путешествие.

Сэр Томас махнул рукой.

Мистер Эрскин Тредли собрал весь мир на своих полках. А мы, практичные люди больше любим видеть вещи, чем читать о них. Американцы – очень интересный народ. Они вполне рассудительны. Думаю, это их отличительная черта. Именно так, мистер Эрскин, вполне рассудительный народ. Уверяю Вас, они не делают никаких глупостей.

Как же это ужасно! – Воскликнул лорд Генри. Я могу стерпеть грубую силу, однако грубая рассудительность крайне невыносима. Есть в ней что-то несправедливое. Она заходит дальше, чем интеллект.

Я Вас не понимаю, лорд Генри, – сказал сэр Томас, багровея.

А я понимаю, – с улыбкой отозвался мистер Эрскин.

Все парадоксы по-своему полезны… – продолжил баронет.

Разве это парадокс? – Спросил мистер Эрскин. – я так не думаю. Хотя, может и так. В конце концов, за парадоксами кроется истина. Чтобы понять реальность, нам следует посмотреть, как она идет по тонкому канату. Только когда она выкручивается, что акробат, можно ее познать.

Господи! – Сказала леди Агата, – о чем эти мужчины только не спорят. Уверена, мне никогда не понять, что вы там себе говорите. Кстати, Гарри, я на тебя сердита. Зачем ты убеждаешь нашего милого мистера Дориана Грея оставить Ист Энд? Уверяю, ему бы цены не было. Все были бы в восторге от его игры.

Я просто хочу, чтобы он играл для меня, – с улыбкой сказал лорд Генри, он посмотрел за стол и поймал радостный ответный взгляд.

– Они же такие несчастные там в Вайтчепел, – продолжила леди Агата.

Я способен сочувствовать всему, кроме страданий, – сказал лорд Генри, пожав плечами. – Я не могу им сочувствовать. Они слишком уродливые, слишком ужасные, слишком волнующие. Есть что-то очень мрачное в нынешней привычке сочувствовать боли. Нам стоит сочувствовать цветам, красоте, радости жизни. Чем меньше сказано о трагедии жизни, тем лучше.

Однако, Ист Энд остается очень важной проблемой, – отметил сэр Томас, мрачно кивнув.

Вы правы, – ответил юный лорд. – Это проблема рабства, а мы пытаемся решить ее, развлекая рабов.

Политик с интересом посмотрел на него.

Что же Вы предлагаете изменить? – Спросил он.

Лорд Генри рассмеялся.

– Я не хочу менять в Англии ничего, кроме погоды. – Ответил он. – Мне вполне достаточно философского созерцания. Однако, поскольку девятнадцатый век обанкротился, потратив все свои соболезнования, я бы предложил обратиться к науке, чтобы она исправила положение. Преимущество эмоций заключается в том, что они вводят нас в заблуждение, а преимущество науки – в том, что она лишена эмоций.

Но мы несем такую огромную ответственность, – скромно вмешалась миссис Ванделер.

Действительно огромною.

Лорд Генри посмотрел на мистера Эрскина.

Человечество слишком серьезно себя воспринимает. Это его величайший грех. Если бы пещерные люди умели смеяться, история сложилась бы совсем иначе.

Вы меня утешили, – прощебетала графиня. – Раньше когда я посещала вашу тетю, я чувствовала вину за то, что вовсе не интересуюсь делами в Ист Энде. Отныне я смогу смотреть ей в глаза и не краснеть.

Иногда даже полезно немного покраснеть, – отметил лорд Генри.

Только в молодости, – ответила она. – Когда пожилая женщина вроде меня краснеет – ничего хорошего из этого не выйдет. Эх! Лорд Генри, если бы Вы могли подсказать мне, как вернуть молодость.

Он на мгновение задумался.

– Вы можете вспомнить страшную ошибку, которую вы совершили в молодости, графиня? – Спросил он, не сводя с нее глаз.

– Боюсь, их было немало, – ответила она.

Так совершите их снова, – мрачно сказал он. – Чтобы вернуться в собственную молодость, достаточно просто повторить собственные глупости.

– Какая замечательная теория! – Не удержалась она. – Я должна испытать ее на практике.

– Опасная теория, – процедил сквозь зубы сэр Томас. Леди Агата лишь кивнула, не в состоянии справиться со своим удивлением. Мистер Эрскин слушал.

Да, – продолжил он, – это один из самых удивительных секретов жизни. Сейчас большинство людей умирают под тяжестью здравого смысла, и слишком поздно понимают, что единственные вещи, о которых они никогда не будут жалеть – это их ошибки.

За столом раздался громкий смех.

Он играл идеей и получал от этого все больше удовольствия. Он подбрасывал ее в воздух и сразу превращал. Он давал ей бежать и снова ловил. Разрисовывал ее во все цвета радуги и отпускал лететь на крыльях парадокса. Пока он продолжал говорить, восхваление глупостей превращалось в философию, которая, в свою очередь, превратилась в юную девушку, танцевала, что вакханка, на холмах жизни и смеялась над Силенусом за его трезвость. Факты разбегались от нее будто испуганные лесные звери. Своими босыми ногами она топталась прессом, на котором сидел премудрый Омар, пока виноградный сок не омыл ее ноги и не пролился розовой пеной. Это была блестящая импровизация. Он чувствовал, что взгляд Дориана Грея был прикован к нему и понимание того, что среди публики был именно тот, кого он хотел захватить собой, казалось, придавало живости и красок его воображению. Он был фантастически великолепен и бесспорен. Он очаровал своих зрителей, как факир очаровывает кобру своей музыкой. Дориан Грей не сводил с него глаз, он сидел, как зачарованный, время от времени на его лице появлялась улыбка, а в глазах росло удивление.

В конце концов, реальность ворвалась в комнату, надев на себя костюм слуги, чтобы сообщить графине, что ее уже ждет экипаж. Она взмахнула руками в напускном отчаянии.

Как же мне жаль, – сказала она, – что я должна уйти, чтобы забрать мужа из клуба и пойти с ним на бессмысленные сборы в Уиллиса, где мой муж будет председательствующим. Если я опоздаю, он просто придет в ярость, а я не могу позволить себе ссориться в этой шляпке – она слишком хрупкая. Лихое слово разорвет ее. Поэтому я должна идти, дорогая Агата. Всего хорошего, лорд Генри, Вас очень приятно слушать, хоть Вы и выступаете против морали. Я даже не могу подобрать слов относительно Ваших взглядов. Посетите меня однажды вечером, поужинаем вместе. Как насчет вторника? У Вас еще нет планов на вторник?

– Ради Вас, графиня, я отменю любые планы, сказал лорд Генри, поклонившись.

Ох! Это так мило и одновременно так некрасиво с Вашей стороны, – улыбнулась она, – поэтому имейте в виду, я жду Вас, – с этими словами она оставила комнату в сопровождении леди Агаты и остальных дам.

Когда лорд Генри сел на стул, мистер Эрскин подошел к нему, сел рядом и положил руку ему на плечо.

– Вы способны переговорить любую книгу, – сказал он, – почему же Вы до сих пор не написали какую-то?

– Я слишком люблю читать книги, чтобы заниматься их написанием, мистер Эрскин. Конечно, я хотел бы написать роман, такой же прекрасный, как персидский ковер, и такой же волшебный. Но английских читателей ничто не интересует, кроме газет и енциклопедий. Из всех народов мира англичане хуже всего чувствуют красоту литературы.

– Боюсь, Вы правы, – ответил мистер Эрскин. – Я и сам когда-то хотел писать, но уже давно бросил думать об этом. А теперь, мой юный друг, если Вы позволите мне так к Вам обратиться, я хотел бы спросить, действительно ли Вы имели в виду все то, что говорили нам за обедом?

– Я уже и забыл, что я там говорил, – улыбнулся лорд Генри. – Наверное, очень плохие вещи?

– Действительно, очень плохие. Собственно говоря, я считаю, что Вы крайне опасны, и если с нашей дорогой графиней что-то случится, мы положим вину за это на Вас. Но я хотел бы поговорить с Вами о жизни. Я родился в скучном поколении. Однажды, когда Вам надоест Лондон, посетите меня в Тредли и расскажите о Вашей философии наслаждений за бокалом изысканного бургундского, которое я имею за счастье держать в погребе.

– Я буду в восторге. Для меня стало бы честью посетить Тредли. Имение имеет выдающегося хозяина и выдающуюся библиотеку.

– Вы ее дополните, – ответил пожилой джентльмен, уважительно поклонившись. А теперь мне пора прощаться с Вашей прекрасной тетушкой. Мне пора в Атенеум. В это время мы обычно спим.

– Все, мистер Эрскин?

– Да, все сорок в сорока креслах. Так мы практикуемся чтобы вступить в английскую академию литературы.

Лорд Генри рассмеялся и встал.

– Я пойду в парк, – сказал он.

Когда он выходил из дверей, Дориан Грей взял его за руку.

– Позвольте мне пойти с Вами, – сказал он.

– Но мне казалось, что вы обещали Бэзилу Голуорду посетить его?

– Я лучше пойду с Вами. Я чувствую потребность пойти с Вами. Позвольте. И пообещайте все время мне что-то рассказывать. Никто не умеет так увлекательно рассказывать обо всем, как Вы.

– Нет! На сегодня я уже наговорился, – с улыбкой ответил лорд Генри. – Теперь я хочу просто понаблюдать за жизнью. Можете пойти понаблюдать вместе со мной, если хотите.