Исключение из правил

Настя пришла к нам в этом учебном году, осенью. На первом уроке математичка представила ее:

– Это ваша новая одноклассница, Анастасия Голованова. Садись на любое свободное место, Настя.

Я помню, что посмотрел на нее без интереса. Девчонка как девчонка. Одета аккуратно, но у нас по-другому и не ходят: черные брюки, серая водолазка, темно-синий пиджак. Вьющиеся темные волосы собраны в хвост, лицо в тени – на глаза падает длинная челка. Единственное яркое пятно – брезентовая сумка на длинном ремне. Сумка зеленая, а принт на ней яркий. Черные штампы, изображающие визы разных стран, а под ними синее море и полосатые маяки.

Кроме сумки, ничем особенным Настя не выделялась. На уроках отвечала нормально, сама общаться ни к кому не лезла. Но что-то в ней было не так. Через какое-то время я понял: она очень редко улыбалась. Лицо у нее чаще всего было сосредоточенным, как на контрольной. А еще от новенькой возникало такое ощущение, что она то ли драться собирается, то ли убегать. Подходить к ней не хотелось.

Так она училась у нас где-то месяц. А потом я шел по лестнице и увидел, как она стоит с двумя парнями, по виду класса из десятого. Один из них что-то негромко сказал, и оба они засмеялись. Настя сделала шаг в сторону, но парень положил ей руку на плечо и не пустил. А дальше все произошло очень быстро. Настя схватила его за руку сверху, за большой палец, и вывернула наружу. Парень выгнулся от неожиданной боли, и Настя пнула его ногой в живот, выпустив руку. Парень шмякнулся спиной в стенку и сполз по ней. Второй угрожающе качнулся вперед – и налетел на кулак. Как она выбросила руку, я не увидел. Только голова у парня мотнулась.

Я очень испугался. Драться я не умею и не люблю. Обычно в таких ситуациях у меня внутри все замирает и я делаюсь как парализованный. В этот момент у меня тоже отказали мозги. А тело почему-то само шагнуло вперед, и я, словно со стороны, услышал свой окрик:

– Э!

Других слов у меня не нашлось.

Первый парень поднялся, держаcь за живот, второй потер лицо, и они отступили вниз по лестнице. А Настя отскочила назад, в коридор, и развернулась ко мне.

– Что пялишься? Кино бесплатное увидел? – Сейчас она походила на кошку, готовую вцепиться в лицо.

Я ответил первое, что пришло на ум:

– Ничего себе ты машешься… Ты из спецназа?

– Я из детдома, – резко ответила Настя. – Дальше что?

– Дальше – пойдем в класс.

Настя фыркнула, развернулась и ушла, а у меня вдруг мелко задрожали ноги. Я прислонился к подоконнику. В класс я вошел по звонку.

Все оставшиеся уроки я размышлял, что же они не поделили. В старой школе, где я учился до переезда, на драки мало обращали внимания. Там и на мат не обращали внимания, и на курение. Все-таки маленький городок, восемь школ всего. Почти деревня. А здесь Москва, школа «с уклоном» и все такое. За два года я ни разу не видел, чтоб люди дрались, даже в началке.

Я ждал, что за Настей вот-вот придут и позовут к директору. Но все было тихо.

После уроков я подошел к Насте. Она складывала учебники и тетради в сумку. Настя неприветливо посмотрела на меня из-под упавших на глаза волос.

– Не боишься, что тебя встретят после школы? – прямо спросил я.

Настя фыркнула и закинула сумку на плечо. Я понял: не боится. Ждет.

И снова мой язык произнес сам, без моего участия:

– Давай я провожу.

Настя хитро прищурилась:

– Сам-то не боишься? Наваляют тебе пацаны за компанию.

– Боюсь, – честно ответил я.

И тогда я первый раз увидел, как она улыбается. Хорошая у нее улыбка. Лицо сразу другим становится – открытым и светлым.

– Тогда пошли, – кивнула она. – Драться умеешь?

– Нет.

– Плохо.

– Ага.

Мы спустились по лестнице. Я набрался решимости и сказал:

– Меня Антон зовут.

– Я знаю.

– Откуда? – удивился я.

– Не такой уж большой у вас класс, – снисходительно отозвалась Настя. – Я всех за неделю запомнила.

Я только хмыкнул. Сам я, когда перешел в эту школу, имена одноклассников выучил только к Новому году. Особенно девчонок.

Мы вышли на крыльцо школы, нас никто не ждал. Я выдохнул и расслабился. Настя неторопливо зашагала через двор.

– Пройдемся? Погода хорошая. Здесь пять остановок.

Я кивнул. Честно говоря, я опасался засады по дороге к остановке. У школы-то камеры.

Настя коротко засмеялась:

– Да не сокращайся ты, никто нас не ждет.

– Почему?

– Потому что крысёныши они. Да и собирать тусу девчонку бить как-то западло.

Я не понял:

– А зачем ты тогда сказала, что они мне наваляют?

Настя хмыкнула:

– Прикольно было смотреть, как ты боишься.

Я аж воздухом подавился. Развлекалась, значит!

А Настя вдруг серьезно добавила:

– Боишься, но все равно идешь. Это круто, Тоха.

Мое возмущение сразу погасло. Приятно, что такая девчонка меня оценила. И что назвала меня так, как никто раньше не звал. Чтобы не показать смущения, я быстро сказал:

– Странно, что эти придурки не пожаловались.

– Да не! – усмехнулась Настя. – Они ведь сами виноваты. И один из них меня первый схватил, ты же видел. Ты вмешался – значит, за меня. Значит, это скажешь. Расклад простой…

– А что они хотели-то?

Настя помрачнела:

– Что и всегда.

– В смысле?

– А, ты не знаешь. Ты парень. Девчонкам всегда одно и то же предлагают. Особенно когда узнаю́т, что мы из детдома. Эти придурки думают, что мы за деньги на что угодно согласны.

До меня, кажется, дошло. Я сперва не поверил, потом передернулся от отвращения.

– Вот уроды!

– Брось, обычные парни. Здесь это реже, чем в других школах. Я раньше жила в одном интернате – вот там был трэш…

– Дерешься ты здо́рово.

– Да уж, с этим повезло…

Я вдруг сообразил:

– Слушай, ваших же автобусом в школу возят. А ты что, на нем не ездишь?

– Сначала ездила. Потом перестала.

– Что так?

– Не люблю.

– И тебе разрешают?

– Куда им деваться…

Так мы болтали, шли, и я думал, что ведет Настя. Я же не знал, где ее детдом. А Настя думала, что веду я, потому как местный. В результате мы зашли в странное место. Похоже на дачи в частном секторе (но откуда дачи в Москве, в часе ходьбы от метро?). Небольшие домики, окруженные колючими сухими кустами, грунтовая дорога, пробитая колесами в сухой глине. Дорога уперлась в зеленые ворота ржавого металлического гаража. Тупик.

– Где мы? – удивилась Настя.

– Понятия не имею.

Вокруг стремительно темнело. Я предложил:

– Пойдем назад. Куда-нибудь да придем.

Я вспомнил, как папа говорил: «Если ты заблудился в Москве, каждый раз сворачивай на дорогу, которая шире предыдущей. Самая широкая приведет к метро».

Так я и сделал. В результате мы действительно пришли к метро – в двух станциях от нашей школы.

– Ничего себе! – весело удивилась Настя. – Да ты клад, Тоха! Сусанин нервно курит в углу!

Я пожал плечами:

– Это называется «топографический кретинизм». Зато я могу всякие интересные места находить.

– Покажешь?

Я кивнул.

Так мы начали наши прогулки. Осень быстро закончилась, а зимой мы почти не гуляли. Весной начали снова – и открывали в нашем районе всё новые и новые закоулки.

Я узнал, где живет Настя. Она побывала у меня дома и даже познакомилась с бабушкой. Бабушке она, кажется, понравилась. Уже весной я узнал, что бабушка ездила в детдом и разговаривала там с кем-то. То ли с воспитателем, то ли с завучем каким-то, я не запомнил. От бабушки я узнал, что мама у Насти умерла, когда ей было семь. Папа запил, да так, что через два года специальная комиссия лишила его родительских прав. А Настю забрали в детдом. Потом ее зачем-то два раза переводили, и в документах указано: «Рекомендуется школа с математическим уклоном, есть способности». Так она попала к нам.

Я немного рассердился на бабушку, что она ходила все это выспрашивать. Но и обрадовался: сам я никаких вопросов на эту тему не задавал. Настя иногда говорила что-то про те места, где раньше жила, но скупо и неохотно. Я даже о том, что она из Екатеринбурга, только сегодня узнал. Или я невнимательный? Надо посмотреть, что у нее о себе «ВКонтакте» указано. Раньше мы через соцсети редко списывались. Наконец-то будем общаться по-человечески. Написать в мессенджер можно и на уроке, и на обеде, и ночью. Куда удобнее, чем примитивный кнопочный телефон. Все-таки молодец ее кураторша, хоть Настя ее и не любит…

Дома вкусно пахло котлетами.

– Ба, я дома! – крикнул я от двери.

– Подойди! – крикнула бабушка в ответ.

Я заглянул на кухню. Бабушка стояла у плиты и двумя деревянными лопаточками переворачивала котлеты. Лицо у нее при этом было такое сосредоточенное, что я подождал, пока она закончит, и только потом спросил:

– Чего?

Бабушка оглянулась.

– На гарнир что сделать? Макароны? Картошку? Гречку?

– Картошку.

– Не надоело?

– Не-а.

– Потолочь, как вчера?

– Ага. Хочешь, почищу?

– Давай.

Бабушка посторонилась, и я встал к мойке. Почистить картошку нетрудно. Если нужно, я и котлеты могу пожарить и даже суп сварить. Это бабушка меня всему научила. Говорит, домоводство в школе только у девочек, а это безобразие. Потом парни становятся студентами и едят всякие «дошираки», потому что готовить умеют только яичницу и пельмени. Зато уроки она у меня вообще не проверяет. И оценки. С оценками ко мне папа пристает.

– Антоша, надень фартук.

– Да зачем, ба? Я же не готовлю.

– Антон. Надень. Фартук.

Я вздохнул и снял с крючка черный фартук с большим улыбающимся котом. Бабушка мне специально купила. Сама она готовит в старом, вылинявшем фартуке с оборками. Я этот фартук с младенчества знаю, он бабушке по наследству достался от ее мамы. Новый бабушка почему-то не хочет…

– Каждую работу нужно делать в спецодежде, – мягко произнесла бабушка. – Нетрудно же надеть фартук. Зато твоя футболка не будет грязная или мокрая.

– Ну надел же… – буркнул я.

– Молодец. Завтра гулять пойдете – возьми котлет с собой. Колбасу Настя и в детдоме поест. Котлета все-таки домашняя.

– Ба, а тебе чем Настя нравится? – неожиданно для себя бухнул я.

Бабушка хмыкнула:

– Она на тебя хорошо влияет.

– Папа тоже так думает. Сказал, мне прогулки пошли на пользу.

– Да разве в прогулках дело! Ты раньше сколько книжек читал? В библиотеке у нас не появлялся. Тебя даже сотрудники в лицо не знали. А сейчас стопками носишь, себе да ей.

– А ты откуда знаешь, что ей? – удивился я.

– Так видно же, что книжек дома нет. А потом они снова появляются. Значит, кому-то даешь. Кому? Тому, кто читает. Кто здесь читает? Тот, кто выглядит как читающий ребенок. «Элементарно, Ватсон».

– Ты Настю один раз видела. И сразу поняла, что она «читающий ребенок»? – не поверил я.

– Одного раза достаточно. Ты слышал, как она разговаривает? Никаких слов-паразитов, никаких этих ваших новомодных словечек. Мат она тоже вряд ли употребляет, так ведь?

Я кивнул. Настя может выругаться очень затейливо, но делает это редко – только когда правда достали или что-то случилось.

А бабушка добавила:

– Сразу видно, что девочка-то была из хорошей семьи. Даже детдом ее не испортил.

Я подавил смешок:

– Ага, из хорошей. Папа-то у нее квасил как ненормальный, сама говорила.

Бабушка села на край мягкого уголка, подняла очки на лоб и вздохнула:

– Трудно любимого человека терять, ты этого пока, слава богу, не знаешь. В такие моменты люди ничего хорошего от жизни не ждут. Им кажется, что тьма наступила навсегда. И даже дочка-умница не свет в окошке, а обуза. Многие утешение в стакане ищут. Сначала им кажется: я только сегодня, пока болит. А болит каждый день…

Я подумал и осторожно спросил:

– Но ты ведь не начала пить, когда дедушка умер?

Бабушка кивнула:

– Это потому, что я не осталась одна. Забот хватало. Ты только родился, мама твоя институт заканчивала. Ей учиться надо, а у нее малыш. Пришлось работу бросить и с тобой сидеть. Когда тут выпивать?

– Ну а потом? Когда мы уехали?

– Потом я снова в институт вернулась. А там вечная круговерть: молодежь, лекции, конференции, проекты… Когда ты нужен людям, у тебя появляются силы справляться с тем, что болит. Без выпивки.

Я помыл картошку, сложил в кастрюлю. Сел рядом с бабушкой.

– Ба… А ты не жалеешь, что из института ушла, когда тебе меня подбросили?

Бабушка опустила очки на нос и посмотрела на меня в упор. Наверно, раньше она так на своих студентов смотрела, когда те отвечали не по билету.

– Скажешь тоже – «подбросили»… Я сама предложила. Папа у тебя кочевник по духу. Не может на одном месте долго. А дело жены – с мужем жить. Иначе не будет семьи. Вот я и предложила забрать тебя сюда. Все-таки столица, не этот ваш Васильевск, где даже библиоте- ки нет…

– Есть там библиотека! – заспорил я. – Даже две.

– А книжки в ней какие? – не сдалась бабушка. – Какого века?

Это правда. Новых книг в тех библиотеках было мало. Впрочем, я и не особо их читал тогда – школьную программу брал, и ладно.

Бабушка встала, поставила кастрюлю с картошкой на плиту и добавила:

– Да и сложно вам было в однокомнатной-то квартире. Человеку нужен свой угол.

Мне внутри стало тепло-тепло от благодарности. Здесь, в московской квартире, у меня появилась своя комната. Я мог разбрасывать одежду, не застилать кровать, раскладывать на столе тетради или недоделанный рисунок – и так до субботы. В субботу мы делали генеральную уборку. Я у себя, бабушка у себя, остальное вместе. Первое время я немного ошалел от такой свободы. С родителями такое немыслимо. Там все пространство – общее, и поэтому любой учебник должен сразу убираться на полку. А ели мы вообще только на кухне. При этом уборку делала мама, я никогда не брал в руки ни тряпку, ни пылесос. Только посуду мыл и мусор выбрасывал и почему-то все время обижался, что меня эксплуатируют…

Бабушка не возражала против того, чтобы я ел у себя, когда смотрел кино с компа. Она только требовала, чтобы я сразу уносил грязную посуду на кухню. Здесь у меня сразу возникло ощущение, что я убираю свой дом, потому что в нем живу. С родителями у меня такого чувства не было. Папа приходил с работы всегда недовольный и цеплялся к любому моему движению. «Антон, не пой. Антон, не прыгай. Антон, не вертись. Антон, хватит сидеть в телефоне, займись делом». Наверное, бабушка права – работа на одном месте ему не нравилась. Со стройки он приезжает более веселым…

Я пошел к себе, включил комп. Стал смотреть, что написано у Насти «ВКонтакте». Практически ничего: имя, фамилия. Фотка на фоне какой-то зелени – новая, уже в этой смешной шапке. Разделы «О себе» не заполнены. Ни города, ни школы. Профиль закрыт настройками приватности.

Тут в голове у меня что-то щелкнуло, и я решил Настю загуглить. Почему я никогда не искал информацию о ней? Я нелюбопытный? Или просто тупой? Соединив в запрос Настину фамилию, город и год рождения, я довольно быстро увидел ссылку: «Наши чемпионы. Анастасия Голованова, восемь лет…» И фотография: маленькая темноволосая девочка в белом кимоно с синим поясом, медалью на шее и дипломом в руках. Я хотел прочесть статью, щелкнул по ссылке – открылся новостной портал города Екатеринбурга, а в нем окошко: «Содержание не найдено». Жаль. Интересно, какой борьбой Настя занималась. Я так и не спросил после той драки.

Бабушка крикнула с кухни:

– Антоша! Иди ужинать!

Вряд ли бабушка стремилась так подгадать, но у нас ужин всегда получался в то же время, что и в детдоме у Насти. Поэтому фраза «позвони после ужина» не требовала уточнений, чей ужин имелся в виду.

Бабушка аккуратно накрывала на стол. Солнце отражалось в золотистых ободках тарелок. Я порезал хлеб и оставил горкой на доске. Бабушка укоризненно сказала:

– Антоша… – и переложила хлеб в фигурное блюдце.

Раньше я фыркал, а сейчас не стал. Привык уже. Сама бабушка ест котлеты ножом и вилкой. Мне она тоже всегда подает нож, а вилка оказывается слева. Я взял вилку правой рукой, отломил ею кусок котлеты и спросил:

– Ба, как ты думаешь, детдомовские дети хотят в семью?

– Кто как. Настя, наверное, уже не хочет.

– Почему?

– Это лучше у нее спросить.

Я поёрзал.

– Она не говорит. Только злится на свою кураторшу…

И тут до меня дошло. Я даже жевать перестал.

– Погоди! Ты сказала: «Уже не хочет»? Значит, хотела? Она мне сегодня рассказывала, что у них пацаны из семьи сами вернулись. Потому что в детдоме им больше нравится. Ее уже брали в семью, да?

Бабушка вздохнула:

– Не надо бы это тебе рассказывать. Но раз ты сам догадался…

– Выходит, она не сама вернулась! – перебил я. – Если бы сама, она бы сказала: «И я тоже вернулась, потому что опекуны достали!» А она промолчала! Ее вернули, да?

Бабушка поставила локти на чисто вымытую клеенку. Посмотрела на меня внимательно и твердо.

– Антон. Надеюсь, ты понимаешь, что если человек не хочет о чем-то говорить, то не надо его расспрашивать?

– Но я же не ее! Я тебя спрашиваю. Ты ведь знаешь. Это тебе тогда рассказали, когда ты в детдом ходила?

– Да.

Я положил вилку на стол. Вот, значит, в чем дело. Конечно, когда тебе пообещают дом, а потом сдадут обратно, как ненужную вещь, начнешь ненавидеть этих.

– Ба, а как так вышло? Почему так люди делают?

– Всякое бывает, Антоша. Мне ведь тоже не всё рассказали. Вроде как взяла ее семейная пара. Бездетная. А через какое-то время вернула.

Я сжал кулаки:

– Вот уроды!

Бабушка не сказала: «Нельзя так говорить о незнакомых людях». Только вздохнула.

– Потом приходили, навещали как ни в чем не бывало. У Насти нервный срыв случился.

– Они вообще нормальные?

Бабушка покачала головой:

– Люди часто не понимают, что делают, Антоша. А тут еще ребята стали Настю дразнить, что ее вернули. Большой конфликт у них получился. Вот ей и организовали перевод от греха подальше.

– К нам?

– Да. В Москву.

Я вздохнул и снова начал есть. Но успокоиться не мог:

– Ба, ну должен же быть какой-то вселенский закон. Говорят же: «Бог покарает» или что-то такое. Почему людей, которые такое делают, не убивает на месте молния, не поражают болезни?

– Мир несправедлив, Антоша. Справедливыми люди бывают, а не силы природы.

– Но можно же что-то сделать с этим?

– Можно. Поступай сам по совести – глядишь, и мир лучше станет.

Да уж, я бы сейчас поступил по совести! Дали бы мне этих опекунов, я бы табуретку об них сломал, хоть и не люблю драться. Как можно рассуждать про «всякое бывает»? Не должно такое «бывать», неправильно это!

Так, пыхтя, я закончил ужинать. И даже не сразу решил звонить Насте, чтобы не проболтаться. Слегка остыв, взял телефон, вызвал ее.

«Абонент временно недоступен».

Странно.

Настя и раньше бывала не в Сети: то не уследит за батареей, то уронит мобильник, и тот выключится. Но сейчас мне вдруг стало не по себе. Я позависал в Инете минут пятнадцать – просто так, чтобы убить время. Набрал Настю снова – с тем же успехом.

Я походил по комнате туда-сюда. Еще раз перезвонил – снова безрезультатно.

Обычно в таких случаях я звонил утром, и все было нормально. Или сама Настя перезванивала уже после отбоя. Но сегодня во мне плескалось тяжелое, плотное беспокойство. Я заглянул к бабушке в комнату. Она сидела под торшером с пухлой книгой на коленях.

– Ба… Я Насте звоню, а она не берет трубку… Сгоняю в детдом?

Бабушка посмотрела на меня долгим взглядом. Хотела сказать что-то – и не стала. Кивнула.

Я стремительно оделся и выскочил на улицу. Беспокойство переросло в тревогу, как будто должно произойти что-то страшное, такое, что поменяет всю жизнь, – и не только мою. Запрыгнув в троллейбус, мысленно подгонял его: «Скорее! Скорее!»

От остановки до детдома я почти бежал.

Говорят, раньше в этом здании был детский сад. Обогнув старую котельную, я увидел его – трехэтажный, уютный, заросший густой зеленью и огороженный высоким забором. Было еще светло, солнце только начало клониться к закату. В здании не горело ни одно окно.

Я подошел к калитке. За ней в небольшой будке виднелся силуэт человека.

– Здравствуйте! – громко сказал я, подойдя поближе. – Можно мне пройти?

– Куда это? – неласково отозвался охранник и вышел мне навстречу.

Внутри будки он походил на вырезанную из картона фигуру. Шагнул на свет – и нарисовался в объеме и цвете. Высокий лысоватый дядька в серой форме. Он лениво расставил ноги и закрыл собой калитку. Как будто я силой проламываться буду!

Охранник угрюмо смотрел на меня. Сложил на груди руки с закатанными по локоть рукавами. Такие руки как будто специально сделаны, чтобы хватать за шиворот. Форменные брюки заправлены в тяжелые ботинки. Как даст таким ботинком пинка…

Я поежился – и почувствовал, что начал злиться. Тоже мне спецназовец! Секретный объект охраняет от вторжения инопланетян. Что, нельзя пройти к знакомому?

Я вдохнул и решительно сказал:

– В детдом. У меня там друг.

– Нету никого, – неохотно ответил охранник и отвернулся, явно намереваясь вернуться в свою будку.

– Погодите! Почему нет?

– Уехали все, – через плечо буркнул охранник. – Лето. Каникулы.

– Не все! Четыре человека остались!

Охранник обернулся и посмотрел на меня внимательно и цепко. Усмехнулся:

– Русским языком говорю тебе, пацан: уехали все. Сегодня после ужина.

– А… когда вернутся?

– Мне не доложили.

Охранник отошел. Я немного постоял и медленно пошел по дорожке вдоль забора. Пусть меня не пускают внутрь, но вокруг-то не запретная территория.

Обход ничего не дал. Детский дом выглядел нежилым. Я сел на скамейку в соседнем дворе и подождал. Вечерело, в соседних домах загорались окна. В детском доме загорелось только одно окно – на первом этаже. Кажется, не соврал охранник.

Но что же это все значит?

Чувство тревоги не утихало. Наоборот, оно оформилось в конкретные вопросы. Почему Настя не позвонила? Почему ничего не написала «ВКонтакте» или в какой-нибудь мессенджер? Пусть их внезапно увезли куда-то, но могла она мне сказать, куда?

Я достал телефон, проверил. Нет, сообщений не было.

Сидеть у детдома не имело смысла, я поехал домой. По дороге сообразил: у бабушки наверняка есть какие-то телефоны. С кем-то же она разговаривала в детдоме. С воспитателями какими-нибудь. Можно попросить ее позвонить и все узнать.

Я заторопился домой. От остановки привычно срезал угол через арку в жилом комплексе. Двор опустел: видимо, мамаши с колясками ушли спать, а компания на площадке еще не собралась. Только у крайнего подъезда, там, где начиналась тропинка через газон, сидел какой-то мужик. Он повернул голову – и я сбился с шага. Папа? Приехал?

Мужчина встал и посмотрел на меня. Я понял, что обознался. В нем было что-то очень знакомое, похожее на отца и одновременно на кого-то еще. То беспокойство, что одолевало весь вечер, превратилось в смесь страха и предвкушения. Я не мог отвести глаз от незнакомца. Что в нем такого? Синяя рубашка, черные джинсы, кроссовки. Темно-русые волосы, круглое и очень знакомое лицо. Кто это? Почему он так смотрит на меня?

А мужчина сказал:

– Привет. Узнаёшь? Я – это ты. Только из будущего.