Моя. Чужая. Беременная

Глава 1

1. АСЯ

Теплый ветерок ласкает мое лицо. Я лежу на мягком песке, жмурюсь от яркого солнца. Моя ладонь тонет в мужской руке. Чувствую, как немного шершавый палец поглаживает чувствительную кожу на запястье…

Где-то недалеко кричат чайки. Воздух пахнет чем-то приятным, и этот запах идет от мужчины рядом со мной. Я очень хочу увидеть его…

Но крики чаек превращаются в странный писк. Море и пляж исчезают. Острая боль впивается в голову, и я открываю глаза.

Надо мной белый потолок. Инстинктивно дергаю рукой и едва не смахиваю стойку с капельницами.

Что это? Где я?

Нервно сглатываю, ощущая сухость в горле.

Это больничная палата. Рядом с кроватью стоит прибор диагностики. У стены – тумбочка, а на ней ваза с цветами.

Опускаю взгляд на себя. Я лежу поверх одеяла. На мне больничный халат. На указательном пальце мигает датчик, на безымянном – виден след от кольца. Странно, а кольцо куда делось? Я замужем или нет?

Пытаюсь сосредоточиться на ответах, но затылок взрывается болью. Хочу сесть, но тело не слушается. Палата перед глазами плывет. Тянусь рукой к затылку. Нащупываю бинты.

Да что же случилось? Совсем ничего не помню…

Поворачиваю голову в другую сторону. Взгляд натыкается на мужчину в черном костюме с белоснежной рубашкой. У незнакомца светлые волосы и правильные черты. Легкая небритость придает его лицу усталый вид, а поверх широких плеч наброшен белый халат.

Блондин сидит в кресле напротив кровати. Сосредоточенно печатает на ноутбуке и не смотрит на меня.

Зато я засматриваюсь на него. Отмечаю, как его глаза следят за строчками на экране, как он морщит лоб, как костяшками пальцами трет переносицу.

– Привет, – хрипло произношу. – Вы врач?

Во рту сухо как в пустыне. Хочется пить, но еще больше хочется, чтобы незнакомец ответил и объяснил, что происходит.

Он отрывается от экрана и устремляет взгляд на меня. Сосредоточенный, хмурый, опасный.

У него такой взгляд, что мне становится не по себе. Почему он так смотрит? Будто недоволен, что я очнулась.

– Нет, – отвечает после минутного молчания.

Голос у него хриплый, вибрирующий. Каждый звук проходит по мне толпой оголтелых мурашек.

Блондин поднимается с места. Неторопливо, с грацией хищника, уверенного в том, что он на своей территории, и подходит ко мне.

– Как ты себя чувствуешь?

– Голова болит, – признаюсь.

Стараюсь улыбнуться, чтобы развеять возникшее напряжение.

Но незнакомец остается серьезным. Кажется, он вообще не умеет улыбаться. Ни один мускул не дрогнул у него на лице.

Но обращается ко мне фамильярно, на “ты”. Видимо, мы близко знакомы. Может, это мой родственник или друг…

Хочу подняться.

– Лежи, доктор сказал, чтобы ты не двигалась.

Я мну одеяло и отвожу взгляд. Чувствую себя неловко рядом с ним.

– Ты сильно ударилась затылком и всю ночь пролежала без сознания. Могут быть проблемы с памятью, – продолжает он, пристально глядя мне в глаза из-под полуопущенных ресниц. – Помнишь, как тебя зовут?

– Я… – запинаюсь.

Ну же, это всего лишь имя. Его каждому человеку дают при рождении.

Но стоит напрячь память – и затылок снова взрывается адской болью, а перед глазами темнеет.

– Не помню… – выдыхаю. – А вас? Мы с вами знакомы?

– А что случилось, ты помнишь? – он задает новый вопрос вместо ответа. – Знаешь, где находишься?

– Н-нет… В больнице?

– В частной клинике.

– Как я сюда попала? – говорить тяжело, но я хочу услышать ответы.

– Тебя сбила машина, – хмуро отзывается он. – Я привез тебя сюда.

Значит, он мой спаситель. Но я не помню ни его, ни того, что случилось.

Засматриваюсь на морщинку между его бровей. Рука так и тянется разгладить ее.

Прижимаю конечность к телу и отзываюсь:

– Спасибо. Но я вас не помню…

Вспоминаю след от кольца. Может быть, этот красавчик мой… муж? Нет, такое он бы сразу сказал!

– Доктор уже осмотрел тебя, – он не замечает моего волнения. – Не волнуйся – “Эдельвейс” лучшая клиника в городе, и врачи здесь знают свое дело.

– Можно воды? – прошу его. – Хочется пить.

– Да, конечно.

Он берет пластиковую бутылку, стоящую на столике. Наливает воду в стакан.

Я густо краснею, когда он помогает мне приподняться на кушетке. У него сильные руки, а движения четкие, уверенные, без суеты. Он прикладывает стакан к моим губам.

Прохладная вода дарует наслаждение пересохшему горлу. Пью и не могу напиться.

– Доктор сказал много нельзя. Все, достаточно.

Забывшись, хватаю стакан. Случайно касаюсь пальцев незнакомца. Между нами проскакивает искра, и я отдергиваю руку.

От толчка часть воды проливается мне на грудь. Пятна расплываются по больничному халату. Начинаю неловко растирать их рукой, пока блондин осматривает палату.

Он возвращается с бумажным полотенцем и прикладывает его к моей груди. Прячу взгляд и бормочу в свое оправдание:

– Вы бьетесь током!

Блондин слегка приподнимает золотистую бровь, но на его лице по-прежнему ни намека на улыбку. Да что с этим парнем не так? На вид он не такой старый, чтобы забыть, как улыбаться!

За дверью палаты слышатся голоса. Порываюсь вскочить, но незнакомец не дает мне подняться.

У него горячие пальцы. Чувствую их жар сквозь бумажное полотенце и больничный халат.

Дверь распахивается. Я замираю.

– Максим Николаевич, у меня хорошие новости, – в палату входит седовласый мужчина в белом халате. Следом за ним – медсестра. – С вашим…

Они недоуменно смотрят то на меня, то на блондина, все еще держащего руку на моей груди.

Кажется, в голове у обоих проносится мысль, что нет ничего проще, чем разбудить девушку, пощупав ее за грудь.

– Что за новости? Говорите, – обращается Максим к врачу резким тоном.

Я мысленно перекатываю на языке его имя: Максим Николаевич… Макс…

– С ребенком все в порядке.

– С каким ребенком? – спрашиваем мы с Максимом одновременно.

– С вашим, – отзывается врач, переводя довольный взгляд с меня на него. – Вы же беременны, а не я. Пока точный срок установить не могу, но, судя по результатам УЗИ, это вторая неделя.

Рука инстинктивно дергается к животу.

Я беременна? Меня сбила машина, а я беременна?

Страх расплывается по телу холодной волной. Я же могла потерять малыша!

– Поздравляю, Максим Николаевич, с прибавлением, – продолжает врач. – А теперь попрошу вас выйти, я должен осмотреть будущую мамочку.

– Нет! – вскрикиваю. – Пожалуйста, не уходите.

С мольбой смотрю в глаза Максима, а сама цепляюсь за его руку, будто он мое единственное спасение в этом мире.

Тот хмурится, но не выхватывает свою конечность из плена моих пальцев.

– Я останусь, – заявляет врачу.

Слегка сжимает мои пальцы, и я благодарно затихаю.

Врач задает вопросы, медсестра заносит ответы в бумаги. Я отвечаю и киваю невпопад. Чувствую слабое головокружение и шум в ушах. А еще меня пугает, что не помню кто я, и вообще плохо понимаю, что происходит.

– Итак, небольшое сотрясение, гематома в затылочной части головы и ретроградная амнезия, – заключает врач, пока медсестра делает пометки в журнале. – Такое бывает. Будем лечить. Ну что, Максим Николаевич, продолжаем стационарное лечение, а через семь дней, если осложнений не будет, сможете забрать жену домой.

Я сжимаю руку Максима.

Значит, он все-таки мой муж! А почему молчал?

Может… мы развелись? А ребенок откуда? Хотя, чего не бывает…

– Хорошо, – отвечает он, переводя взгляд на бейджик врача, – Петр Алексеевич. Вы же не против, если мой человек останется у палаты?

– Понимаю, безопасность прежде всего, – кивает врач.

А я недоуменно хлопаю ресницами: безопасность? О чем это он?

– Мне нужно отъехать по делам, но прошу меня информировать о состоянии… – тут Макс делает красноречивую паузу и как-то странно смотрит на меня, – пациентки.

От его взгляда хочется натянуть одеяло по самую макушку.

– Хорошо, Максим Николаевич – соглашается врач, потом обращается к медсестре: – Ниночка, все готово?

Та расплывается в дежурной улыбке, слишком приторной, чтобы быть настоящей:

– Да, Петр Алексеевич, все бумаги готовы.

Она передает журнал Максиму, не забывая при этом распрямить плечи так, чтобы медицинский халат обтянул грудь. Чувствую, что меня это злит, и отвожу взгляд.

– Распишитесь, Максим Николаевич.

Макс расписывается в бумажках.

Странно, что я совершенно не помню его, но это имя кажется очень знакомым. Не Максим, не Максим Николаевич. Именно Макс…

А еще солнечный свет и почему-то ромашки… Странные ассоциации.

– Я совсем ничего не помню, – признаюсь. – Ни тебя, ни где мы живем.

Будто кто-то взял ластик и полностью стер все воспоминания.

Он странно смотрит на меня.

– Могу я чем-то еще помочь? – вставляет Ниночка.

Кажется, у меня на нее начинается аллергия. Уж слишком хочется, чтобы она убралась и закрыла дверь с той стороны.

– Мы разберемся, спасибо, – отрезает Максим. – Петр Алексеевич, мой человек ждет снаружи, он уладит все формальности.

Врач рассеянно кивает и покидает палату. Вслед за ним уходит и Ниночка. Я наконец-то чувствую, что напряжение отпускает.

– Мы женаты? – выдыхаю, глядя в глаза Максима. – Ты отец моего ребенка?

Он с минуту молчит. Взгляд у него такой, будто он сомневается в том, что собирается сделать. Наконец произносит:

– Нет.

– Нет? – меня накрывает волна удивления. Неужели я ошиблась? – А кто ты?

– Мы обсудим это потом, – говорит он странную фразу и, ни разу не обернувшись, уходит.

Я со вздохом откидываюсь на подушки. Смотрю в потолок.

Что со мной происходит? В какую историю я вляпалась? От вопросов кружится голова и нет ни одного ответа. Но пусть я потеряла память…

У меня же была какая-то жизнь? Родные, знакомые…

Меня обязательно будут искать! Обязательно! Надо просто дождаться…

Глава 2

1. МАКС

Она ничего не помнит, это моя вина. Но оставить ее в больнице – не выход. Обязательно кто-то узнает и пойдут сплетни, или эта дуреха сама начнет трепать языком.

Врачи в клинике знают свое дело, я им хорошо плачу за молчание. Но не могу заткнуть рот всем пациентам. А мне вовсе не хочется, чтобы просочилась инфа, что Макс Стальнов накануне свадьбы проведывает одинокую симпатичную, да еще беременную брюнетку.

Даже не знаю, что хуже. То, что я ее сбил, или то, что ее беременность мне приписали.

А еще она решила, что я ее муж. Даже жалко стало разочаровывать. У нее такой вид был побитый, когда я правду сказал.

Ладно, надо что-то решать. Пока приставлю охрану к палате и прикажу никого к ней, кроме лечащего врача, не пускать. И ее никуда не выпускать.

Если она за семь дней ничего не вспомнит, то придется забрать ее к себе в дом. Места там достаточно для двоих, уверен, мы даже встречаться не будем. Пусть поживет, пока память не восстановится. Или пока я не решу, что с ней делать.

– Дым, ты остаешься здесь, – сообщаю охраннику. – Присмотришь за ней. Если вдруг объявятся родственники, – что-то мне не хочется, чтобы они объявились, – сразу сообщи.

– Понял, шеф. А долго мне здесь?..

– Пока я не решу иначе.

В кармане вибрирует телефон. Хорошо, что поставил его на “беззвучный”.

Смотрю на экран. Я жду звонок от секретаря, но это не он. На меня смотрит знакомая блондинка в темных очках с мопсом, прижатым к щеке.

И что люди находят в этих мелких визгливых тварях? Я про собаку, не про блондинку.

Отхожу к окну.

– Лариса?

– Пу-у-упсик-Максю-ю-юсик – манерно тянет она. – Ты где? Мне сказали, ты сдал билет!

С трудом сдерживаюсь, чтобы не швырнуть телефон. Говорил же не называть меня так! Бесит. Но Ларке, похоже, это до лампочки. Она если что-то втемяшит себе в голову – то кувалдой не выбьешь.

– Мне пришлось отменить поездку, – отвечаю, беря себя в руки.

– И могу я узнать причину? Что заставило тебя отменить такую важную встречу?

– Дела.

– Дела? Стальнов ты что, рехнулся? Какие еще дела? – переспрашивает удивленно, и манерность сразу слетает с нее. – Где ты сейчас?

– В городе. Такой ответ тебя устроит?

– Максик, ты мне грубишь? – в ее голосе появляются вкрадчивые нотки, которые я ненавижу.

Усилием воли сдерживаю ругательство, готовое вот-вот сорваться с губ. Ларка еще та стерва, лучше ее не злить.

– Не принимай желаемое за действительное, дорогая.

– Ты что-то темнишь, Стальнов! – она тут же идет в атаку и снова меняет тон. – Приезжай ко мне. Я соскучилась…

– Не сегодня. Мне не когда.

– Но, пуся…

Нажимаю отбой. Сжимаю айфон так, что тот начинает издавать угрожающий треск.

Через минуту раздается новый звонок.

Снова она!

– Стальнов! – судя по голосу, Ларка вне себя от злости. – Ты что, решил меня кинуть? Что значит “некогда”?

– Кажется, мы только что это обсудили, – морщусь от ее крика. – Прости, но я очень занят.

– Чем? Что за дела, которые важнее, чем заключение контракта в Лейпциге или встреча со мной?!

– Это тебя не касается.

– Касается, Стальнов, еще и как! Забыл, сколько бабла мой отец вложил в твое дело? Завалишь проект – до конца своих дней не расплатишься!

– Лара, – перебиваю визжащую невесту, – кажется, ты хотела тот гарнитур с черными бриллиантами от Тиффани?

Не люблю, когда мне напоминают, кому и сколько я должен. К тому же Лев Аркадьевич это “бабло” мне не подарил, а вложил в развитие стартапа на весьма выгодных для него условиях. И уже три года получает немалые дивиденты. Пора с ним заканчивать.

Моя фраза сбивает Лариску с мысли. Я даже чувствую, как она делает охотничью стойку на слово “бриллианты”.

– Максик, ты серьезно? – страстно дышит мне в трубку. – Когда?

– А ты где сейчас?

– Собираюсь в салон.

– Отлично. Встретимся завтра в обед. Ничего не планируй.

Отключаю телефон и возвращаю в карман. Если бы не обещание, данное ее отцу, в жизни не женился бы на Лариске. Она как любовница хороша, даже спорить не буду. Но как деловой партнер и жена…

Ларка холодная расчетливая хищница, хоть и выглядит “блондинкой”. И даже в нашем добровольно-принудительном партнерстве ее интересует только прибыль. Пока мы на одной стороне, но кто знает, что будет завтра?

Да, лучше об этом не думать. К тому же, контракт есть контракт. Просто так его не расторгнешь.

– Дым, – подхожу к охраннику, – если будет Лариса Львовна звонить, не отвечай.

Тот понимающе кивает.

Бросаю последний взгляд на дверь палаты, за которой осталась моя головная боль. Семь дней. У меня есть семь дней, чтобы решить, что с ней делать. А пока вернемся к насущным делам.

2. АСЯ

Лежать в больнице, оказывается, самое нудное занятие из всех, что можно представить. Я только и делаю все время, что лежу, смотрю в потолок, борюсь с головокружением и тошнотой и попутно пытаюсь вспомнить о себе хоть что-то.

Лечение, назначенное Петром Алексеевичем, помогает. Головные боли постепенно стихают, с ними уходит шум в ушах и головокружение. Но меня все равно тошнит. По утрам. Врач говорит, это симптомы беременности. Только память не возвращается. Я по-прежнему не помню о себе ничего…

На третий день меня отключают от капельниц. Теперь я могу сама подняться и принять душ, хотя приходится делать это под присмотром сердитой нянечки. Та помогает, но ворчит, что вот таких прытких, как я, дольше всего в больнице и держат. А что делать, если кругом одни больничные стены и телевизор с мелодрамами.

– Лежать тебе надо, девонька! Вон, муж твой такого бугая под дверями оставил, боится, видимо, чтобы с тобой ничего не случилось!

Мне становится любопытно, что там за бугай и от кого меня охраняет? Я ради такого дела даже топаю к двери, хотя покачиваюсь на каждом шагу и цепляюсь за стену.

Но едва открываю ее, как на пороге вырастает двухметровый трехдверный шкаф. Он заполняет весь проем и впивается в меня бесстрастным колючим взглядом.

– Куда? – выдает амбал, осмотрев меня сверху донизу и обратно.

Я невольно пячусь.

– З-здрасте…

Лицо амбала немного смягчается.

– Возвращайся в постель! – говорит он более мирным тоном. – Максим Николаевич приказал присматривать за тобой и никуда не выпускать.

Последние слова заставляют меня насторожиться.

– Как это не выпускать? Из палаты или из больницы?

– Вообще.

– И на каком основании? Он мой муж?

Амбал отводит глаза и сопит.

Вместо него отвечает подошедший доктор:

– А на таком, что Максим Николаевич оплатил ваше лечение. Он за вас отвечает.

Я возвращаюсь в кровать, терплю осмотр и пытаюсь разговорить врача насчет Макса. Но мне мешает присутствие Ниночки. Эта медсестра такая же неизменная при Петре Алексеевиче, как его бейджик.

– Извините, – в конце концов говорит врач, поправляя очки, – но я знаю только, что Максим Николаевич доставил вас в нашу клинику. И что он единственный, кто интересуется вашим здоровьем.

– А больше никто?

От этой мысли сердце сжимается. Неужели меня не ищут? Или некому искать…

– К сожалению.

Врач ждет, пока медсестра снимет бинты. Он осматривает мою голову, осторожно нажимая в разных местах. Спрашивает:

– Болит? А здесь? А вот так?

Пытаюсь прислушиваться к своим ощущениям. Да, болит, но намного меньше.

– Отлично, хороший прогресс. Такими темпами мы вас и правда выпишем к понедельнику.

– А сегодня какой день?

– Вторник. А доставили вас в ночь с субботы на воскресенье, – добавляет Петр Алексеевич, предвосхищая мой вопрос.

– Вы говорили семь дней на лечение, – вспоминаю. – В понедельник будет девятый…

– Мы не выписываем по выходным.

– Почему?

Он скупо улыбается:

– У врачей тоже должен быть выходной.

Я снова остаюсь одна, и так день за днем. В четверг после обхода в дверь аккуратно стучат.

Сердце подпрыгивает в груди: неужели?!

– Входите! – кричу.

Дверь открывается, на пороге топчется все тот же амбал. Мнет в руках какой-то пакет.

– Вот, Максим Николаевич передал. Тут фрукты.

Улыбка сползает с моего лица.

– Ага, – разочарованно вздыхаю, – поставь на тумбочку. А как тебя зовут? Можно на “ты”?

А почему нельзя? Он же мне “тыкает”!

Мужчина оставляет пакет в указанном месте, бросает на меня странный взгляд и уходит.

Какие мы неразговорчивые!

В пакете оказывается экзотический набор. Мандарины, апельсины, яблоки и бананы. А еще двухлитровый пакет с соком.

Лучше бы он мне трусы прислал! Или думает, что мне и без них хорошо?!

В клинике кормят сытно и вкусно, несмотря на то что вся пища на пару. Так что я от голода не страдаю, а вот отсутствие нижнего белья доставляет массу неудобств. Или меня нарочно без трусов держат, чтобы не сбежала?

Сердито вгрызаюсь в яблоко.

Этот Максим Николаевич…

Ни разу ко мне не пришел!

Взгляд невольно перемещается на след от кольца.

Еще одна загадка. Максим так и не сказал, знакомы ли мы, хотя и отрицать этого тоже не стал. Но врач назвал его моим мужем. А след от кольца очень четкий, будто я носила его несколько лет и только недавно сняла.

Может, мы с Максом поссорились перед тем, как я под машину попала? А что, вполне логично. Поругались из-за какой-то ерунды, я вспылила (с беременными это часто бывает) выскочила на дорогу и…

Даже платье, в котором меня привезли, вписывается в эту гипотезу. Симпатичное платье, шелковое, цвета бордо. А еще тапочки. Обычные домашние тапочки. Белье с меня сняли и, видимо, выбросили, а платье и тапочки почему-то оставили. Может, на память?

Смеюсь над своими мыслям.

Перепробовав все, что было в пакете, иду к дверям. Приоткрываю. На пороге тут же вырастает амбал и преграждает мне путь.

– Я не собираюсь никуда убегать, – успокаиваю его. – Передай Максиму Николаевичу от меня “спасибо”. Все очень вкусно.

Тот подозрительно хмурится и молчит.

Вздохнув, закрываю двери. Слышу сквозь тонкое полотно, как мой надсмотрщик говорит, видимо в трубку:

– Да, передала “спасибо”… Все понял.

Проходят пятница и суббота. Безымянный амбал каждый день доставляет передачки от босса. Надо бы трусы у него попросить, но… я стесняюсь.

В конце концов не выдерживаю. Врач говорит, что я быстро иду на поправку, скоро меня выпишут. Но не могу же я выйти из больницы голышом?!

Прошу у нянечки ручку и лист бумаги. Руки плохо слушаются, будто забыли, как писать, но буквы-то я помню! Нетвердым почерком вывожу кривые строчки. Складываю записку несколько раз, сую в ладонь охраннику и, глядя ему в глаза, говорю:

– Отдай Максиму Николаевичу. Только сам не читай! Обещаешь?

У него брови взмывают вверх. Смотрит на меня как на букашку, потом нехотя цедит:

– Передам.

– И не читай! – повторяю.

Этот гад захлопывает дверь у меня перед носом.

Слышу, как он шелестит, разворачивает бумажку. Потом раздается голос:

– Максим Николаевич, тут дело такое… Наша потеряшка просит купить ей трусы.

Кажется, он гремит на всю больницу.

Рычу, сжимая кулаки, и чувствую, что краснею.

Вот зараза! Ну просила же не читать!

Глава 3

1. МАКС

С утра позвонил врач. Сказал, что мою потеряшку сегодня выписывают. Правда, он назвал ее немного иначе. Пациенткой, в которой я лично заинтересован. И долго красноречиво молчал в трубку. Как бы намекая, что неплохо было бы подкинуть что-нибудь посущественнее простой благодарности.

Я сухо напомнил, что новый МРТ уже в пути и вот-вот прибудет.

Дым всю неделю сидел рядом с палатой, отгоняя любопытных. И ничего. Она ничего не вспомнила. Даже собственного имени. Интересно, куда она пойдет, если я за ней не приду?

Нет, слишком опасно ее отпускать. Кто знает, может она притворяется, что потеряла память? Не удивлюсь, если ее подослал Лев Радзинский. Как напоминание, что он держит меня в кулаке.

Эта мысль не слишком приятная. Да и вообще вся прошедшая неделя была не слишком приятной. Ларка словно с цепи сорвалась, будто учуяла что-то. Одним бриллиантовым гарнитуром отделаться не получилось.

Пришлось пару раз свозить ревнивую невесту в ресторан и всю неделю ночевать у нее. Хотя обычно я это не практикую. Не люблю спать в чужой постели. Не могу заснуть, если рядом есть кто-то еще, поэтому в брачном договоре с Ларисой четко оговорено наличие двух отдельных спален.

Сейчас я невыспавшийся и злой. И голодный, потому что сорвался с утра пораньше, не позавтракав. С одним единственным желанием – покончить быстрее с этим вопросом и вернуться к нормальной жизни.

– Подъезжаем, шеф, – голос Егора выводит меня из задумчивости.

Поднимаю взгляд. Машина въезжает в больничный двор, останавливается у главного входа.

– Надеюсь, все документы уже готовы и мы надолго здесь не задержимся.

С этими словами покидаю теплый салон.

В холле встречает медсестра.

– Максим Николаевич, прошу за мной, вы должны подписать несколько документов.

– И отказ от претензий, – хмыкаю, просматривая бумаги.

Покончив с бюрократией, поднимаюсь по лестнице на третий этаж к нужной двери. Позади неизменной тенью следует Егор с пакетом в руках. Разумеется, на лифте быстрее, но мне после долгого сиденья в машине хочется размять ноги.

Вот и палата. Со стула возле дверей поднимается Дым.

– Как она? – киваю в сторону входа.

– Странная, – тот пожимает плечами.

– В смысле?

Может, стоит ее показать психиатру?

– Обозвала меня питекантропом.

С трудом сдерживаю улыбку.

– И за что она тебя так?

– За то, что прочитал ее записку.

Я все-таки чувствую, как губы растягиваются в улыбке. Трусы. В записке она попросила трусы. Да будто я знаю, какие ей нужно! Еще ни одна женщина не просила меня купить ей трусы, хотя многие забывали их в моей постели.

Мысль о том, что за дверью палаты ждет хорошенькая девушка без трусов… м-м-м… будит фантазию. Даже жарко становится.

Так, все, не думать об этом. Я не дикарь, а нормальный мужчина. У меня есть невеста и свадьба на носу.

Ладно, пора заканчивать этот спектакль.

Забираю у Егора пакет. Толкаю дверь и вхожу.

Она сидит на кровати. Увидев меня, вздрагивает и вскакивает навстречу. Хватает за руку. Ее ладони маленькие и теплые.

Многозначительно смотрю на нее.

– Собирайся, мы уезжаем. Тебя только что выписали.

В ее глазах светится радость. Вот дурочка. Знала бы, что ее ждет, то так бы не улыбалась.

– Макс… Спасибо…

– Макс? – меня с института никто так не называл.

Кроме женщин в постели.

– Ну… я же могу тебя так называть? – она заглядывает мне в глаза как побитая псина. Берет мою руку и зачем-то прикладывает к своей груди. – Ты же мой муж?.. Бывший?..

Последнее слово произносит совсем тихо. Все еще на что-то надеясь.

Качаю головой. Ну вот что она себе напридумывала?

– Жаль разочаровывать, но я…

Она закусывает губу. Розовую, влажную, пухлую. Мой взгляд прикипает к ней.

В горле внезапно становится сухо.

– Я тот, кто тебя сбил. Это из-за меня ты попала в больницу.

На ее лице шок, неверие. И мучительное осознание истины.

– Если так, то я с вами никуда не поеду! – она внезапно отпускает мою ладонь и прячет руки за спину. – Максим Николаевич!

Последнее произносит с явным сарказмом.

– Не поедешь? – смотрю, как она нахохлилась. Вкрадчиво интересуюсь: – Можно узнать, почему?

– Я вас не знаю!

– Это аргумент, – усмехаюсь. – Но слабый. Только что ты готова была ехать со мной неизвестно куда.

– Я думала, вы мой муж! А вы… Вы меня сбили! – С каждой новой фразой она все дальше пятится от меня, но продолжает бросать сердитые взгляды. – Я вам больше не доверяю!

Что ж, я сам себе порой не доверяю. И с радостью забыл бы о существовании этой женщины, если бы не одно “но”.

– Прости, но выхода у тебя нет. Ты здесь уже целую неделю, и тебя до сих пор никто не ищет.

Она спотыкается о кровать и медленно опускается на нее. В глазах, только что искрившихся от возмущения, теперь застыло недоверие.

– Никто?

А голосок такой жалобный, того и гляди – расплачется. Ненавижу женские слезы.

– Никто, – подтверждаю резким тоном, чтобы она больше не задавала дурных вопросов. – А мне совесть и воспитание не позволят бросить тебя на улице.

Разумеется я бессовестно вру.

Но она сразу скукоживается, будто шарик, из которого разом выпустили весь воздух.

– Собирайся, – грубо бросаю ей, – да не трясись! Ничего я с тобой не сделаю, раз уж до сих пор ничего не сделал. Поживешь в моем загородном доме, там места много.

– И в качестве кого я там буду жить? – бурчит, пряча взгляд.

Вроде и боится меня, но продолжает характер показывать. Боевая. Но глупая.

Ее вопрос меня озадачивает. А в самом деле…

Останавливаюсь в раздумье.

– Готовить умеешь?

– Н… не знаю, – пожимает плечами. – Я же не помню.

– Про память тела слышала? Если умела раньше, то вспомнишь. А не умела – научишься.

Ее вещи висят тут же в палате, в шкафу. Темно-бордовое платье и тапочки. Да, не густо, как для зимы. А еще у меня в руках бумажный пакет с нижним белье. Разумеется новым. По моей просьбе купила домработница. Пришлось придумать целую легенду, зачем оно мне понадобилось.

Бросаю пакет и платье ей на колени. Она нервно сжимает их.

– Собирайся. И да, я люблю французскую кухню.

Оставив ее сидеть на кровати, выхожу в коридор. Набираю домашний номер. Трубку может взять только один человек – моя домработница.

– Татьяна Ивановна, я скоро вернусь, не один. Приготовьте гостевую спальню… Да, у меня будет гость…

Она удивилась, но вопросов задавать не стала. Знает свое дело. Уже третий год работает на меня, с тех пор, как я с Жанной развелся.

Сегодня я впервые приведу женщину в дом. В свой дом, куда даже Ларку и ту не пускаю. Это моя личная зона. Холостяцкий вертеп.

В голову лезут мысли о потеряшке. Имени у нее нет, надо придумать. Пальцы до сих пор жжет тепло ее груди. Крепкая двоечка. Все, как я люблю. У Ларки тоже была красивая грудь, пока она не решила ее увеличить.

Сжимаю кулак. Нет, эта женщина мой гость, да еще беременная. В моем доме с ней ничего не случится…

Если она сама не захочет.

А мнение домработницы меня не волнует. Ее гонорар достаточно крупный, чтобы держать рот на замке.

2. АСЯ

Максим меня пугает. Мало того, что сбил, а потом спокойно в этом признался, так еще завезти хочет неизвестно куда.

Мой бедный, замутненный болезнью мозг, подкидывает страшные кадры, в которых таких девушек, как я, везут в лес и…

У-у, не хочу так.

Дрожащими руками натягиваю белье. Свежее, чистенькое. Простые белые трусики в мелкий цветочек и такой же бюстгальтер. Даже думать не буду, кто его подбирал.

Теперь платье. Прохладный воздух больницы отрезвляет. Неужели я в самом деле поеду с ним? Это самоубийство! Лучше остаться в палате, тут безопаснее, чем довериться незнакомцу.

Что я знаю об этом Максиме? Да ничего! Я не могу ему доверять. А мне нужно думать не только о себе, а еще и о ребенке.

Кладу руку на плоский живот.

До сих пор не могу осознать, что я беременна. Был ли этот ребенок желанным? Макс сказал, что сбил меня ночью. Что я делала ночью на улице? В коктейльном платье и тапочках? Ведь сейчас зима… зима, это я помню!

Собравшись с силами, выхожу.

Возле палаты стоят два бугая (один из них знакомый) и Макс. Он кивком приказывает следовать за ним.

Молча проходим мимо палат. Он чуть впереди, я за ним, плетусь без всякой охоты. За мной, словно конвой – те два амбала. Каждый два метра ростом и косая сажень в плечах. Штангисты, млин, тяжеловесы!

В коридоре шушукаются медсестры. При виде Макса они мило улыбаются, а мне так и хочется крикнуть:

“Спасите, помогите! Меня сейчас похитят! Увезут в неизвестном направлении!”

Мы на втором этаже. Надо спуститься в холл по широкой лестнице. Я замираю перед ней, как перед кипящей лавой.

– Чего застряла? – спрашивает Макс, повернувшись ко мне.

– Я… нет, ничего.

Делаю первый шаг, а у самой сердце заходится от страха.

Уже в холле, возле рецепции, меня накрывает паника, и я понимаю, что все. Если сейчас ничего не предпринять, то прощай свобода. Возможно, и жизнь.

Замираю за три шага до выхода из клиники. Через широкие стеклянные двери виден заснеженный больничный двор.

– Мне нужно в туалет, – пищу тонким голосом.

Это первое, что стукнуло в голову. Никакого плана у меня нет, кроме желания поскорее сбежать и подальше.

Испуганно смотрю в потемневшие глаза Макса. Тот хмурится и цокает языком.

– Потерпеть нельзя?

– Нет, – качаю головой и морщусь.

Идея побега приходит мгновенно. Главное, чтобы ни Макс, ни его шкафы не увязались за мной!

– Хорошо, – Макс делает шаг ко мне. – Я провожу.

– Максим Николаевич! – к нам приближается врач. – Подождите минутку, надо кое-что уточнить.

Его появление спасает меня.

– Я и сама могу сходить, – улыбаюсь с самым невинным видом. – Спрошу у девочек на рецепции, где туалет.

– Дым, проследи за ней, – кивает Макс бугаю, который все это время торчал у меня под дверями.

Тот поворачивается ко мне с плотоядным оскалом.

Так, спокойно, еще ничего не потеряно. Не съест же он меня прямо здесь! Особенно теперь, когда я знаю, как его зовут.

Уточняю у первой попавшейся медсестры, где находится туалет, и иду по ее наводке. Стараюсь не торопиться и не терять невозмутимости.

Дым останавливается возле нужной двери и берется за ручку.

– Эй, вы что, и в туалет со мной пойдете? – возмущаюсь.

Хотя мое возмущение больше похоже на писк.

Он морщится, но отступает.

Я проскальзываю внутрь.

А дальше что?

Туалет тут огромный, на десяток кабинок. Под потолком виднеются небольшие прямоугольные окна. Одно из них даже открыто. Если я подтянусь, то смогу выбраться сквозь него. Одно пугает – на улице зима. Но с этим я как-нибудь справлюсь.