Страж Равновесия. Начало

Все имена и события вымышлены. Все совпадения случайны.

–

Алька вышла из подъезда на улицу. «Интересно, есть ли у московской ранней весны свой запах?» – подумала она, глубже натягивая вязаную шапку, чтобы защитить уши от порывистого весеннего ветра. «Если смешать пряный дух талого снега и влажной мёрзлой земли, с еле уловимым ароматом набухших на деревьях почек – как раз получится самое то. Можно смело духи «Московский Март» в производство запускать», – и она заулыбалась собственным мыслям.

Был конец марта 1986 года. Весна в этом году выдалась стремительная. В небольшом сквере перед Алькиным домом снег таял неравномерно. По асфальтовым проталинам весело бежали дружные ручейки, а между раскидистыми липами и высоченными тополями уже образовалось ежегодное весеннее Затопление. «Такими темпами скоро Затопление весь сквер заполонит», – про себя отметила Алька, хлюпая новыми оранжевыми резиновыми сапогами по весенней жиже.

Каждую весну в сквере, который располагался в низине перед Алькиным домом, случалось долгожданное Затопление. Его ждали всем двором, заранее по различным приметам обсуждая возможную площадь его распространения. Дворовым ребятишкам, конечно, хотелось, чтобы весна была дружная, когда снег в скверике исчезал быстро и вода разливалась максимально, тогда во время Затопления можно было сплавляться на плотах. Взрослые же каждый год надеялись, что разлив не распространится по всей низине. Останутся хотя бы асфальтированные тропинки, по которым можно будет пробраться прямо через сквер к автобусной остановке. Если же в сквере случалось обширное Затопление, его приходилось обегать кругом: чтобы попасть к остановке, из дома надо было выйти на пятнадцать минут раньше.

Алька шла за хлебом мимо сквера в ближайшую булочную. Солнце светило ослепительно ярко, вспыхивая тысячами искр в пробегавших мимо ручейках. Алька вдруг нагнулась и подняла с земли две обгоревших спички. Поднесла к ближайшему ручейку и, погрузив обе спички в ручеек, про себя загадала: если первой застрянет вот эта, которая меньше обгорела, значит, все, что рассказывал Волька о Яме, – правда.

И она бежала вслед за пущенными спичками, пока одна из них не остановилась, наткнувшись на преграду из подтаявшего снега. Алька проводила взглядом удалявшуюся спичку, и внимательно пригляделась к той, что застряла. «Ну понятно, – заулыбалась она, – а я, как дура, опять поверила… Любят эти мальчишки пугать!» – и она оглянулась в направлении подъезда, из которого только что вышла. Справа от него располагалась Яма.

Яма была здесь всегда. Во всяком случае, сколько помнила Алька, с тех самых пор, как её родители переехали в этот район, лет семь назад. Размеры Ямы периодически варьировали примерно от пяти до семи метров в длину, от трёх до пяти в ширину и от трёх до четырёх в глубину. Яма то покрывалась плотным дощатым настилом, и внутри неё сновали какие-то люди в рабочей форме, то зияла пустотой, обнажая глинисто-песчаное дно. Внутри Ямы было пусто. Из любопытства Алька иногда заглядывала в неё, но ничего кроме комьев земли, песка и камней в Яме ни разу не видела.

Куда только местные жители ни жаловались по поводу Ямы. Во-первых, шум от работ мешал нормальной жизни (днём из Ямы постоянно доносилось какое-то бренчание, звуки падения тяжелых предметов, жужжание и прочее непотребство, нарушающее покой жителей дома). Во-вторых, такой величины открытая дыра в земле – потенциальная опасность для жизни. Особенно для детей, которые в середине 80-х с пятилетнего возраста начинали гулять во дворе самостоятельно. Примечательно, что собаки и кошки обходили Яму стороной, и ближе, чем на пять метров к Яме никогда не приближались.

Все жалобы не давали никакого результата. Начальник ЖЭКа неизменно сообщал, что данный вопрос – не его епархия. Из Мосгорисполкома на имя активистов подъезда приходили неутешительные письма. Со временем жители дома настолько привыкли к Яме, что перестали обращать на неё какое-либо внимание.

Иногда за одну ночь Яма внезапно исчезала. То есть вечером Яма ещё была, а утром на её месте обнаруживалась свеженасыпанная, разровненная земля. Проходил день-другой, и так же внезапно, в течение одной ночи Яма вновь появлялась на том же месте.

Алька вышла из булочной, держа в руке ещё тёплый батон. Голая рука мёрзла на мартовском ветру, но Алька не обращала на это внимания, на ходу машинально откусывая от свежего хлеба небольшие куски. Она думала о дурацкой истории, которую вчера поведал её лучший друг Волька.

– Ты бы подальше от Ямы держалась, – вспоминала Алька поучительный тон Вольки, – там в прошлом году, целый бульдозер исчез.

– Это как?» – удивилась Алька. – Что-то я про это ничего не слышала.

– Ха, весь район слышал, а ты нет, – усмехнулся Волька, и его зелёные с лучистой крапинкой глаза смешно прищурились. – Оттуда уж точно доски для плота тащить не стоит.

– А то что?

– Да ничего, – вдруг рассердился Волька, развернулся и пошёл по направлению к стройке.

Недалеко от дома ребят, между школьным двором и зданием Института биофизики располагалась «вечная стройка». В течение нескольких лет работы там велись ни шатко ни валко. В зимний период строительство замирало, но к весне на территории вновь возобновлялось суетливое копошение. Стройка была обнесена огромным забором, и что там строили, доподлинно никто не знал. Из-за забора была видна лишь недостроенная часть уродливого дома, очень похожая на полусгнивший разрушенный зуб.

В этом году к концу марта, к величайшей радости детей и огорчению взрослых, талая вода разлилась огромной лужей. После школьных занятий ребятишки из Алькиного двора и ближайших окрестностей сбегались к скверу, разбивались на команды по два-три человека и приступали к поискам материала для плотов. Со стройки волокли доски, скреплённые между собой куском проволоки. Находили огромные палки, с помощью которых, стоя на плотах, отталкивались от дна. Измеряли палками глубину, шли на абордаж, захватывали пленных или мирно дрейфовали меж кустов и деревьев. Так и плавали до самых сумерек. На следующий день, с утра, пока дети были в школе, рабочие со стройки, смачно матерясь, оттаскивали промокшие доски обратно на стройку, и ребятам приходилось заново идти на охоту. Вот Алька и предложила пойти и отломать дощатый настил из Ямы для их с Волькой плота.

– А что конкретно с бульдозером случилось? – пытаясь поспеть за Волькой, Алька немного запыхалась.

– Что-что, – неохотно продолжил рассказ Волька. – Рыл там, в Яме, копал что-то на дне. А потом вдруг звук какой-то странный издал и стал вглубь погружаться. Через пятнадцать минут его уже видно не было.

– А водитель из него куда же делся?

– А я откуда знаю? Кто говорит – убежал, выскочил, пока бульдозер проваливался, а кто говорит – не было никакого водителя.

– Ну это уж совсем ерунда… Как же он работал, сам по себе, что ли? – Алька засмеялась, но Волька почему-то веселья не разделил. – И кто тебе это рассказал? Опять Зои Артёмовны сказки?

Волька насупился:

– А хоть бы и её. Ты как хочешь, а я к Яме больше близко не подойду, и тебе не советую.

Алька и Волька жили в соседних подъездах и дружили с детского сада. Познакомились они несколько лет назад в детской поликлинике, когда Алька отболела ветрянкой и пришла с папой к терапевту на выписку. Они сидели в коридоре перед кабинетом врача и терпеливо ждали своей очереди, как вдруг в полной тишине раздался пронзительный крик. Все вздрогнули. С соседней банкетки вопил вихрастый зеленоглазый мальчишка:

– Эй, привет, малявка! – его указательный палец был обращен на Альку. – А я тебя знаю! Ты новенькая из моего сада.

Альке недавно исполнилось четыре года, и она считала себя очень повзрослевшей. Наглец был старше её всего на полгода, и Алька, естественно, оскорбления не стерпела. Встала с места, подошла поближе к обидчику и спокойно проговорила:

– Хорошо, пусть сейчас я малявка. Зато, когда я вырасту, ты будешь уже в гробу лежать, а я ещё буду молодая!

Тишина больничных стен взорвалась дружным хохотом. Смеялись папы и мамы, а некоторые из сидевших с ними детей даже подошли к Альке поближе, желая познакомиться с находчивой «малявкой». Алька же протянула насупившемуся вихрастому мальчишке руку и сказала:

– Меня Аля зовут, а тебя?

– Володя. Но все называют Волька.

Вот так они познакомились и с тех пор стали друзьями не разлей вода.

Волька картинно махнул Альке рукой, деловито отодвинув доску из фрагмента забора стройки:

– Ladies come first!

Алька хмыкнула, не поняв английского высказывания. Они учились в одной спецшколе, английский изучали со второго класса, но Алькиной группе очень не повезло с учительницей. Зато Вольке достался отличный преподаватель, и он время от времени щеголял перед подружкой непонятными английскими выражениями. Из-за Вольки Алька даже взяла из папиной библиотеки оксфордский англо-русский словарь и тайком иногда читала его, пытаясь запоминать диковинные английские слова.

Не успела Алька просунуть голову в дыру, как кто-то отрывисто мяукнул. Это был условный сигнал, среди дворовых ребят обозначавший тревогу. Алька шарахнулась назад и, присев на корточки, они с Волькой прильнули к щели между досками. По территории стройки скользил удивительной походкой их старый знакомый. Проживал он в соседнем дворе. При взгляде на него создавалось впечатление, что он вечно куда-то спешит, при этом умудряясь непрерывно пританцовывать на ходу.

Это был мужчина лет сорока, среднего роста, абсолютно лысый и, как всегда, очень странно одетый. Несмотря на мартовский пронизывающий ветер, он был без шапки, в одной рубашке и серых костюмных брюках. Брюки ему были явно не по размеру. Туго стянутые ремнем на поясе в районе талии, они образовывали подобие пышного фонарика. Взмахивая руками, он пытался удерживать равновесие, и, балансируя в воздухе чёрным портфелем, смешно загребал ногами, делая на ходу очередное па. При этом его короткие, расширенные книзу брюки открывали щиколотки, до середины обтянутые выцветшими красными носками. Чёрные стоптанные ботинки прохудились в нескольких местах, и красные носки, как мелкие язычки пламени, выбивались из них сквозь небольшие дырочки.

– Смотри, Димка с Кирюхой вон за тем домиком строительным прячутся, – Алька показала Вольке на ближайший строительный сарайчик за забором. Приглядевшись, Волька тоже заметил друзей из соседнего двора, с которыми почти каждый вечер вместе сплавлялись на плотах. Они периодически высовывались из-за края стены строительного сарайчика и делали Альке с Волькой предостерегающие знаки, указывая на протанцовывающего по стройке человека.

– У них, наверное, меньше уроков, чем у нас, сегодня было, – с завистью отметил Волька. – Подумали, рабочие идут, спрятались и замяукали.

– Ха, какой ты догадливый, – зашептала в ответ Алька. – Давай сегодня тогда на плотах не поплывём? – и она кивнула в сторону удалявшегося мужчины.

– Его пойдем выслеживать? – поддержал её Волька, но Алька уже не дожидалась ответа. Она тихонько бежала вдоль строительного забора вслед за Танцующим Бродягой, как его прозвала Алька.

Волька, не раздумывая, кинулся за ней. Тем временем Танцующий Бродяга благополучно миновал стройку и продолжал свой танец в направлении гаражей. Прячась за кустами, высаженными вдоль тропинки, по которой удалялся Бродяга, ребята спешили за ним.

Дорога через гаражи шла вдоль здания морга, и друзья обычно побаивались забегать туда, когда стемнеет. Но сейчас был особый случай. Бродягу не видели с тех самых пор, как на доске объявлений рядом с районным УВД появился фоторобот мужчины, очень похожего на «танцора». Под фотороботом тревожно чернела надпись «Разыскивается».

В последние несколько недель в районе участились квартирные кражи. Кражами, в общепринятом смысле, происходящее назвать было сложно, так как кроме фикусов в квартирах ничего не пропадало. Даже горшки, в которых и произрастали те самые фикусы, оставались на месте.

Странный мужчина вышел из гаражей прямо к трамвайной линии, и проследовал к домам, располагавшимся напротив соснового парка. Несмотря на многочисленные возражения Вольки, ребята продолжили слежку. Танцующей деловой походкой Бродяга подошел к темному окну на первом этаже, приоткрыл свой портфель и достал оттуда долото. Алька с Волькой уже наблюдали за ним из ближайших зарослей боярышника. Волька от волнения больно уколол руку о шипы боярышника и тихонько охнул. Алька зажала ему рот рукой.

«Танцор» непринуждённо поддел долотом щеколду окна и распахнул его. Подтянулся и аккуратно перекатился внутрь таким образом, чтобы не задеть стоящий на окне фикус. В течение пяти минут мужчина старательно выкапывал растение из горшка железным садовым совком. Затем достал из портфеля какую-то мешковатую дерюгу, обернул ею фикус и отвесил поклон пустому горшку. Затем выпрыгнул из окна на улицу и заспешил своей танцующей походкой в обратном направлении.

– Как думаешь, почему его никто не заметил? – удивлённо прошептала Алька. – Там же люди в подъезд входили и выходили. А он на глазах у всех фикус вырыл.

Волька передёрнул плечами и поморщился:

– Сколько раз я тебе говорил, что любопытной Варваре на базаре нос оторвали! Дались тебе эти тайны с загадками… Он становился очень упрямым и неразговорчивым, как только Алька заводила речь обо всех тех странностях, которыми, по её убеждению, так и кишел их район.

– Волька, ну пожалуйста, расскажи!! Ты же про это знаешь, я чувствую.

Волька, если и не всегда умел объяснить происходящее, то неизменно старался сделать его каким-то более понятным и менее пугающим для Алькиного восприятия. Он мельком взглянул на неё. Она уставилась на него своим «фирменным», тяжёлым и очень пронзительным взглядом. Стальные серые глаза немигающе смотрели из-под чётко очерченных ореховых бровей. Туго заплетённые густые светло-каштановые косы свисали на новенькую красную дутую куртку.

Ребята во дворе частенько побаивались этого Алькиного взгляда, а соседка периодически предостерегала Волькину маму:

– Поменьше бы ваш парень с этой чудной Алькой общался… Она как со мной поздоровается, как посмотрит на меня своим взглядом, так у меня мороз по коже и голова потом целый день болит. И семейка у нее вся такая же чокнутая.

«И почему я ей вечно потакаю», – думал Волька, выбираясь вместе с Алькой из колючих кустов боярышника и делая вид, что не замечает мурашек, побежавших по его телу от насквозь продирающего Алькиного взгляда.

– Понимаешь, – начал он, как только они вышли обратно на дорогу, и замялся. Далеко впереди, на приличном расстоянии от них, куда-то спешил Танцующий Бродяга. Ребята следовали за ним, стараясь не упускать из виду. Волька пнул в сторону Альки подвернувшуюся под ноги подтаявшую ледышку. Алька, подхватив ногами «шайбу», пробежала немного вперед. Хотела вернуть её в ворота противника, но неудачно подковырнула носком сапога, и ледышка разлетелась в мелкие осколки, обдав Вольку смесью грязных брызг:

– Давай, колись, почему его никто не заметил?

Волька смахнул попавшую на лицо грязь.

– Просто можно так ненадолго сделать, чтобы люди тебя вообще не замечали.

– Это как? – удивилась Алька.

– Глаза отвести. Ну, так, знаешь, как будто невидимкой стать. На тебя человек смотрит, даже может с тобой разговаривать, а потом не помнит, что он тебя видел.

– Смешной ты, Волька. На дворе конец 20-го века, а ты, вместо того чтобы рациональные объяснения искать, веришь во всякую чушь. Фоторобот его откуда-то взялся, значит, кто-то его всё же заметил, – съязвила Алька.

– Аля, я же сказал – можно сделать, но ненадолго. Ты русский язык хорошо понимаешь? – с некоторой обидой отозвался мальчишка. Алька насупилась, но на душе у неё сильно полегчало, как обычно после Волькиных «сказочных» объяснений.

Слева показалась палатка с мороженым, в которую они с ребятами частенько бегали после школы. «Вот бы сейчас «Лакомку», – подумалось Вольке. Об этом мороженом он мечтал уже не одну неделю. Но всё как-то не везло. «Лакомку» то уже разбирали к тому моменту, как Волька с друзьями прибегал после уроков, то в продаже был один пломбир в бумажных стаканчиках, а то и вовсе не было завоза, и палатка не работала. Волька подошёл к палатке и, заглянув в маленькое окошечко, неуверенно замялся. Продавец аккуратно вписывал какие-то цифры в большую кожаную тетрадь.

Волька наконец решился оторвать продавца от его занятия и вежливо поинтересовался: «Здравствуйте. А «Лакомка» есть?»

Продавец мгновенно захлопнул тетрадь, и отложив её в тёмный угол, как будто против воли, изрёк неожиданное:

– Вам сколько, две?

Из палаточного окошка проворно высунулся бравый, похожий на чёрного таракана усач неопределённого возраста и призывно глянул на Альку. Она остановилась неподалёку и продолжала следить взглядом за удалявшимся Бродягой.

– Ну что, брать будете? – нетерпеливо обратился уже к Вольке таракан-мороженщик, и его смоляные усы, похожие на две прощупывающие антенны, встопорщились в сторону Вольки. – Две последние порции остались, – и усиный радар, словно не обнаружив в Вольке никакой опасности, плавно опустился вниз. Волька, не поверив своим ушам, стал торопливо рыться у себя в карманах в поисках монеток. Нашлось ровно на одну порцию, но и этому он был несказанно рад, подхватил из рук продавца небольшой холодный цилиндрик, завернутый в серебряную фольгу, и побежал к замершей на перекрестке Альке.

Тем временем Бродяга перешёл дорогу, свернул с улицы во дворы и как будто стал идти осторожнее. Походка его из резкой, дергающейся превратилась в спокойную и плавную. Ребята молча крались за ним, прячась за толстыми стволами старых лип. Внезапно двор огласился многоголосым хриплым карканьем. Высоко в липовых кронах заметались потревоженные чужаками местные вороны, уже было мирно угнездившиеся на ночлег. Танцующий Бродяга начал тревожно оглядываться и поспешно свернул за полуразрушенный двухэтажный кирпичный дом с надписью «Москворецкие Бани».

Немного погодя Алька с Волькой отважились свернуть за ним вслед. Прямо перед ними раскинулся небольшой пустырь, весь заваленный строительным мусором. Мужчина уверенно и ритмично лавировал между торчащими во все стороны старыми досками, уворачивался в танце от арматуры, и на ходу перепрыгивал непонятно чем набитые мешки из дерюги. Таким образом он подтанцевал к серенькому одноэтажному панельному зданию в конце свалки. Тяжёлая металлическая дверь лязгнула, чуть приоткрылась и, пропустив внутрь Бродягу, со скрипом захлопнулась. При тусклом свете фонаря, освещавшего свалку, ребята прочли на двери: «Клуб моржей».

Алька с Волькой выбрались из своего укрытия, и осторожно подошли к панельной постройке и притаились у плотно зашторенного окна. Из-под ночных портьер слабо пробивался свет. На фоне полуосвещённого окна по комнате бесшумно двигались какие-то тени, но как Волька ни прислушивался, из окна не доносилось ни звука. Пока Алька на цыпочках прокрадывалась к входной двери, Волька смешно вытягивал шею, пытаясь заглянуть в щель между портьерами и разглядеть происходящее внутри.

Добравшись до входной двери, Алька пару раз дёрнула за ручку. Дверь оказалась заперта. Алька и моргнуть не успела, как Волька уже оказался рядом с ней.

– Пошли домой, нечего здесь больше делать, – прошептал он прямо Альке в ухо и грубо потянул её за рукав куртки. – В окне ничего не рассмотреть. И так уже почти полчаса здесь торчим. Поздно уже, меня родители убьют, я сказал, что в семь вернусь.

Альке уходить совсем не хотелось, пока хоть что-нибудь не выяснится, но мысль о родителях, которые и её не похвалят за позднее возвращение, немного встревожила. «Ладно, – про себя подумала Алька, – я потом сюда одна вернусь, посижу в засаде и может быть пойму, что к чему».

Как и обещала себе, Алька пару раз после школы ходила на пустырь, где за металлической дверью исчез Бродяга. Даже собаку брала с собой, чтобы одной не так страшно было, но дверь в Клуб моржей так и оставалась запертой, а пустырь безлюдным.

Недели через две после слежки за Бродягой в школе у Альки произошёл инцидент, и Альку вместе с родителями вызвали к директору. После разбирательства, в качестве наказания отец обязал Альку во время прогулок никуда не отлучаться со двора, и Алька не смела его ослушаться.

А дело было вот как. Алька с друзьями затеяли веселую игру в раздевалке. Называлась она «рейтузное лассо». Алька очень гордилась тем, что сама придумала и игру, и правила к ней. Добыть рейтузы для игры было проще простого, особенно в холодное время года. Они являлись неотъемлемой частью гардероба любого советского школьника и торчали из рукава почти каждой куртки в школьной раздевалке.

Алька с друзьями, зажмурившись, молча и бесшумно носились по рядам раздевалки, пытаясь поймать друг друга рейтузами – накинуть на шею жертвы, как лассо, и притянуть к себе. Открывать глаза можно было только тогда, когда в лассо кто-то попался. Такая игра требовала от игроков неукоснительно честного соблюдения правил, иначе всякое веселье и радость от победы пропадала. Играли, в основном, на большой перемене, когда перерыв между уроками длился двадцать минут. Тот, кого поймали, выбывал из игры. В итоге оставался самый меткий и удачливый ловец – он и считался победителем.

В тот день игра была в разгаре, и Альке для победы оставалось поймать последнего участника, как вдруг прозвенел звонок на урок. Но Алька глаз не открыла, решив по-честному доиграть до конца, и продолжала идти вдоль рядов вешалок с висящей одеждой, периодически выбрасывая лассо вперёд. Ей даже в голову не пришло, что со звонком все игравшие ребята побегут на урок, и в раздевалке останется она одна.

В очередной раз замахнувшись рейтузами и сделав выпад, Алька почувствовала, что последний игрок попался. Не открывая глаз, Алька потянула его за рейтузы на себя, только он с места почему-то не двигался – стоял как вкопанный и молчал. Алька открыла глаза. Над ней молчаливым гранитным памятником, уперев руки в боки, нависала Марья Сергеевна, школьный завхоз. Алька, как и остальные дети, побаивалась её, так как внешность у неё была экстравагантная, голос зычный, а рука крепкая.

От ужаса Алька снова зажмурилась, и почувствовала, как её ухо обожгло острой болью. Она громко ойкнула, и вновь открыв глаза, обнаружила, что Марья Сергеевна волочёт её по коридору прямо к кабинету директора. Алька взглянула на развевающиеся от быстрого шага ярко-рыжие волосы завхоза. На секунду ей показалось, что несколько завитков из общей копны волос Марьи Сергеевны превратились в огненно-голубых, непрерывно шипящих змеек. Они враждебно выгнулись в Алькину сторону, и одна из них вдруг рванулась из общей копошащейся массы. Свернувшись ярким радужным колечком и больно цапнув Альку за плечо, змейка тут же растворилась в воздухе.

Всё произошло так быстро, что Алька даже не успела ничего сообразить. Укушенное плечо противно заныло, и Алька сосредоточенно стала потирать место укуса. Опомнилась она только перед кабинетом директора. Прежде чем открыть дверь, Марья Сергеевна резко дернула Алькино ухо, развернув её к себе. Колючие бордовые искры вырвались из её сверкнувших карих глаз и больно полоснули по стальному барьеру Алькиных.

– Ах ты, паршивка! Вздумала со мной тягаться? Ну я тебе сейчас устрою!

Не дослушав, что конкретно собиралась ей устроить Марья Сергеевна, Алька гордо задрала подбородок вверх и решительно рванула дверь кабинета директора на себя. В одной руке она всё ещё сжимала чьи-то рейтузы.

Алька шагнула в кабинет первой. На неё немедленно уставилось три пары удивлённых глаз. Марья Сергеевна ворвалась следом:

– Юрий Александрович, эта паршивка совсем обнаглела! – но Алька не дала ей закончить. Не обращая внимания на двух учительниц, гневно уставившихся на неё, она обратилась прямо к директору:

– Юрий Александрович, я требую сатисфакции!! – с этими словами Алька точным броском швырнула рейтузы в лицо Марье Сергеевне и выкрикнула:

– Дуэль, и только дуэль, кто будет моим секундантом?!

Возмущённые учителя повскакали с мест, Марья Сергеевна страшно покраснела, на лбу выступили капельки пота, и кирпично-рыжие волосы почти перестали контрастировать с цветом лица. Дышала она тяжело, со свистом, и Алька даже подумала, что сейчас её хватит сердечный приступ. Но она на удивление быстро овладела собой и сбивчиво изложила хронику последних событий в раздевалке. Про змейку, отделившуюся от ее шевелюры и укусившую Альку в плечо, упомянуто не было.

Юрий Александрович, стойко вытерпев крики Марьи Сергеевны, успокоил присутствующих проверенным методом – разлил в гранёные стаканы застоявшуюся воду из пыльного графина и заставил выпить до дна. Дамы замешкались, в разговоре повисла тяжёлая пауза, чем Юрий Александрович немедленно и воспользовался. Он лично препроводил Альку в класс и при всех учениках уведомил классную руководительницу, что вызывает Алькиных родителей в школу.

Неприятный день разбирательства подошёл к концу. Алька лежала в кровати и никак не могла уснуть. Она думала о нескольких вещах сразу, и мысли, витавшие в голове, не давали ей покоя. Ей было до ужаса стыдно, что она не сдержалась и вместо того, чтобы толково объяснить, что же, собственно, произошло, зачем-то вызвала Марью Сергеевну на дуэль.

Недавно Алька посмотрела по телевизору фильм «Три мушкетёра», и он произвел на неё сильнейшее впечатление, впрочем, как и на многих других ребят из её двора. После того, как состоялся просмотр, они вечера напролёт, без устали играли в гвардейцев кардинала и мушкетёров короля. Вызывали друг друга на дуэли, бились на длинных берёзовых палках, как на шпагах и пели песню «A la guerre comme a la guerre». Алька и заподозрить не могла, что невинные шалости детской игры так неожиданно всплывут в критической ситуации.

Вечером на кухне родители обсуждали с ней случившееся. За изобретение «рейтузного лассо» её не ругали, только взяли обещание, что в школе в эту игру она играть больше не будет. А вот за то, что швырнула человеку в лицо рейтузы, папа её наказал. Алька слабо пыталась возражать, что это как при вызове на дуэль, положено кинуть перчатку в лицо. Но отец строго возразил, что, во-первых, в России дуэли никогда не приветствовались, а во-вторых, жизнь – это не игра, и уважающий себя человек должен нести ответственность за свои поступки.

Про укусившую её в плечо огненную змейку Алька родителям не рассказала. Следа на плече не осталось. Поначалу было небольшое покраснение – Алька проверила после уроков в школьном туалете, но и оно к вечеру исчезло. Опять по всему выходило, что змейка ей просто почудилась.

С тех пор прошло почти два месяца. Бродяга словно в воду канул. Алька с Волькой несколько раз специально проходили мимо его дома, и наблюдали, не мелькнёт ли знакомая фигура в окне эркера на втором этаже. Раньше Бродяга частенько распахивал окна настежь и, не прекращая танцевальных движений, начинал заводить пластинки. Алька с Волькой неоднократно видели, как он танцевал под гремевшее на всю улицу диско, чем привлекал к окну тучу зевак с улицы и навлекал на себя гнев соседей. Теперь же окна Бродяги оставались наглухо закрытыми, а сквозь прозрачный тюль иногда можно было увидеть, как из старинных ходиков на стене высовывается механическая кукушка, отмеряя уходящие часы своим обыденным «ку-ку». Кто заводил часы с механической кукушкой в отсутствие Бродяги, чтобы она в течение двух месяцев не прерывала своё ежечасное монотонное «ку-ку», тоже оставалось загадкой.

Дождливым майским вечером Алька ворочалась в кровати, прислушиваясь к завыванию ветра за окном. Ей не спалось. Она думала о странных вещах, творящихся в районе, и о том, почему кроме неё никто из ребят этого не замечает. Не обращает внимания или делает вид, что ничего сверхъестественного не происходит. Всем же двором смеялись над Танцующим Бродягой и его необычным поведением, но лишь Алька всерьёз утверждала, что он – заколдованный принц, как Карлик Нос, только постаревший и не горбатый. Она свято верила, что наверняка существует способ его расколдовать. Ребята смеялись и над ней, но она не обижалась. Когда она была совсем маленькая, ей казалось, что в наш мир каким-то образом попадают персонажи из сказок и живут среди простых людей, так и оставаясь неузнанными.

Например, встречалась ей самая настоящая Баба-яга – воспитательница из детского сада, женщина с гладко выбритой синей бородой, выпученными глазами и крючковатым носом. Когда Алька ходила в детский сад, то часто не спала днём, чем приводила в неописуемую ярость свою воспитательницу. Во время тихого часа Алька лежала спокойно, никому не мешая, просто глаза у неё были открыты, и она периодически ворочалась в постели.

Однажды Любовь Борисовна подсела на кровать к Альке, чтобы рассказать очередную страшную историю, пытаясь заставить её уснуть. Кровать стояла таким образом, что из окна можно было увидеть чёрную вышку здания Института биофизики. Иногда на самом её верху загорался красный огонёк и из трубы валил густой дым.

– Видишь тот красный огонек, Орлова? А дым видишь? – склоняясь над Алькой, Любовь Борисовна норовила шептать ей прямо в ухо, очевидно, пытаясь не разбудить других детей. Алька медленно надвигала одеяло до уровня глаз, чтобы хоть как-то отогнать отвратительный запах, исходивший изо рта воспитательницы, и с опаской косилась на волоски, пробивавшиеся из синевы ее плохо выбритого подбородка.

– Это Баба-яга, варит в своём котле таких непослушных детей, как ты. Она их днём высматривает, кладёт в мешок и относит в эту башню к своим помощникам. А они для неё потом варят к ужину жаркое.

Этим рассказом она так напугала Альку, что та три дня подряд во время гуляния просидела с огромной дубиной в игрушечном домике. Несколько раз Любовь Борисовна пыталась её оттуда выманить, но Алька не выходила.

– Опять не слушаешься, Орлова! Баба-яга тебя точно сегодня заберёт и сварит в своём котле.

– А вот и не заберёт, и не сварит, – лепетала пятилетняя Алька. – Я её тут жду. Пусть только сунется, я её дубиной отлуплю.

Были в жизни Альки и другие загадочные и ни на кого не похожие люди. Став постарше, она не перестала их замечать, просто несколько изменила к ним отношение.

Исчезающую Яму во дворе не замечать было гораздо сложнее. Но и к ней Алька со временем привыкла. Совсем недавно она перестала выдумывать и рассказывать ребятам небылицы про вход в Подземное Царство, а тут, как назло, Волька со своей историей про пропавший бульдозер. «Странно всё это», – думала Алька, ворочаясь под ватным одеялом. Сон никак не шёл.