Гарем ундер-лейтенанта Говорова

«Небываемое бывает» – слова, которые российский царь Пётр Первый приказал выбить на памятной медали, выпущенной по случаю взятия русскими войсками шведской крепости Ниеншанц 02 мая 1703 года. С падением данной крепости, России стала принадлежать вся Нева, от истока до устья.

Вскоре к побережью подошла эскадра шведского адмирала Нумерса, который не знал о падении Ниеншанца и намеревался войти в Неву. Однако по причине низкой воды временно встал на якорь. Два корабля с наименьшей осадкой: десяти пушечный бот «Гедан» и восьми пушечная шнява «Астриль» подошли к самому устью Невы.

Пётр I посадил на тридцать лодок солдат-преображенцев, приказав им взять на абордаж шведские корабли. И это им удалось. «Флотилия» из тринадцати пехотинцев, которыми командовал сам Пётр, захватила «Астриль», а солдаты на семнадцати лодках под командованием Александра Меншикова взяли в плен сам «Гедан».

В основу книги положены морские легенды балтийских флотоводцев, переданные автору его хорошим другом Евгением Павлюченко.

Глава 1

События, о которых пойдёт далее речь, если и имели место быть, то произошли они очень давно. Даже не так. Данная история приключилась очень-очень-очень давно, три века тому назад. В те самые времена, когда Россией правил Пётр I (Пётр Алексеевич), последний царь всея Руси и первый Император Всероссийский. Тот самый Пётр Великий, развернувший масштабные реформы российского государства и общественного уклада. Одним из главных достижений которого стало расширение территорий России, как на Западе (Прибалтийский регион), на Юге (Турецкая война, Каспийский поход), так и на Востоке (экспедиция Бухгольца, с основанием в устье рек Омь и Иртыш Омской крепости).

При этом повествовать книги будет вовсе не о Руси или Российской империи. Действие развернётся вдали от исконно русских земель, в нейтральных водах Балтийского моря, а также у берегов Дании, Швеции, Голландии и Курляндии.

Итак, летом далёкого одна тысяча семьсот шестнадцатого года, русская эскадра из семнадцати кораблей, трёх фрегатов, трёх шняв и сорока пяти галер прибыла в датский город Копенгаген, дабы именно оттуда, вместе с датским флотом начать военные действия против шведов, флот которых заперся в бухте Карскрона. Туда же, в Копенгаген, пришла и английская эскадра под командованием адмирала Нориса, состоящая из шестнадцати кораблей, трёх фрегатов и трёх шняв. Несколько позже к вышеозначенным эскадрам присоединилась и голландская флотилия из двадцати пяти судов.

Пятого августа того же года, когда все эскадры были уже в сборе, на русском флагманском корабле «Ингерманланд» был поднят российский царский штандарт, которому салютовали все суда и крепость города Копенгагена.

Копенгаген начала восемнадцатого века – это типичный европейский город с узкими улицами. Большинство зданий построены таким образом, что верхние этажи выступают над нижними. Расстояние между верхними этажами, выстроенных друг напротив друга домов порой настолько мало, что можно перешагнуть с крыши одного здания на крышу другого. На нижних уровнях, как правило, находились торговые лавки и магазины. В городе отсутствовало уличное освещение и канализация. Мусор и отходы выбрасывались в соответствующие ямы. Загрязнённость средневековых городов, в том числе и Копенгагена, являлась причиной постоянного неприятного запаха гниющего мусора. Немудрено, что население типичного средневекового города часто болело опасными инфекционными заболеваниями.

Центральная часть Копенгагена была обнесена крепостной стеной. Судьбу города решал городской совет. Горожане выбирали членов городского совета, мэра, бургомистра. В городе действовал суд. На совете назначались налоги и распределяли денежные средства, которые хранились в городской казне, ими управляет казначей. За порядком в городе следила полиция. Полицейские имели полномочия войти в жилище любого горожанина и произвести там обыск, но непременно в присутствии бургомистра.

Название города Копенгаген, состоящее из слов: «кёбен» – торговля и «хавен» – гавань, говорило само за себя. В гавани Копенгагена в любую пору было полно пришвартовавшихся к пристани торговых и военных судов. К одна тысяча семьсот шестнадцатому году город только-только начал отходить от последствий бесконечных неудачных войн со Швецией, нанёсших городу значительный ущерб, а так же от эпидемии бубонной чумы, унёсшей около шестидесяти тысяч граждан Копенгагена. Постепенно начала налаживаться торговля, оживали морские пути.

Что же касаемо августа одна тысяча семьсот шестнадцатого года, когда в гавань пожаловало несколько военных эскадр, то морское побережье в буквальном смысле ломилось от разномастных торговых и военных шхун, кораблей, галер, полугалер, скампавеев, бригантин. Качаясь в прибрежных водах, огромные суда стояли друг от друга так близко, что их борта тёрлись друг о друга. В самом Копенгагене и его окрестностях наблюдалась примерно та же картина. На узких городских улицах было непривычно многолюдно. От разночинного и многоязычного морского люда, на крупных площадях просто яблоку некуда было упасть. Все таверны, харчевни, трактиры и прочие питейные заведения оказались под завязку набиты подвыпившими, а порой и прилично перебравшими матросами. Повсюду слышалась разнородная речь. Английское, датское, голландское наречие – все перемешались в один общий гам. Моряки орали свои песни. Бородатые морские волки обнимались и братались с представителями иных держав. Впрочем, после жарких споров на морские темы, кое-кто из них хватал союзника за грудки и откровенно бил тому морду. Под пивной и винный градус, каждый желал продемонстрировать свою силу и удаль. Там где пили, там же играли в карты, бросали кости, на спор заключались самые безумные пари. Нынче балом правили его величество Азарт и госпожа Фортуна.

О том, что вино и пиво текли в городе бурной рекой, пожалуй, можно и вовсе не говорить. А вот тому, что вместе с морскими эскадрами, город наводнили ещё и представительницы «блудливого войска», пожалуй, можно удалить пару отдельных строк.

Наверное, многим известно о том, что со времён крестовых походов, вслед за рыцарским войском на Восток двигались толпы доступных женщин. На протяжении всего Средневековья множество представительниц древнейшей профессии кочевали с места на место. Их можно было видеть при дворах; а так же там, где происходили какие-либо пышные торжества: свадьбы, коронации, имперские сеймы, турниры, ярмарки. Иными словами, повсюду, где только можно было ожидать повышенного спроса на их услуги. Нынешний Копенгаген, с массовым наплывом «голодных моряков», конечно же, не стал в том списке исключением. Вместе с многоязычным пьяным говором и песнопением – то там, то тут слышался и заливистый женский смех, либо весёлый девичий визг. В общем, моряки, отпущенные на берег, абсолютно ни в чём себя не ограничивали. Пили, гуляли, играли, искали доступную любовь. Ну, а как ещё могут отдыхать люди, большую часть своей жизни, проводившие в открытом море. В замкнутом пространстве своих шхун и корветов, на протяжении многих месяцев они созерцавших одни и те же лица членов своей команды.

– Ребята, ну, а как вам та белокурая цыпочка? По-моему, вполне себе ничего!.. – мечтательно произнёс молодой человек в военном камзоле. Причём, данная фраза была произнесена на чисто русском языке, да ещё и с Вологодским говором.

Именно так. Среди всевозможного европейского разноголосия, как-то совсем уж неожиданно прозвучала непривычная для данных мест славянская речь, к которой только-только начали привыкать не только датчане с голландцы, но и англичанами. Четверо русских офицеров, оказались нынче отпущены с борта фрегата «Полтава» на берег. В то время как вышеупомянутую блондинку, которая в компании с иностранными моряками о чём-то мило щебетала на немецком, подметил Семён Лазарев, молодой человек двадцати четырёх лет отроду.

Невзирая на свой юный возраст, Семён занимал на «Полтаве» должность корабельного комисара. Прошу учесть, что грамматической ошибки здесь вовсе нет. Именно так в начале восемнадцатого века именовался один из младших офицерских чинов. Корабельный комисар отвечал за продовольственное, вещевое и денежное снабжение; занимался учётом, контролем и выдачей всего вышеозначенного. Лазарев командовал купорами и ботелерами. По-современному, корабельный комисар был одновременно начпродом, начвещем и начфином «Полтавы».

– Ты прав, Семён! Барышня вовсе не дурна собой!.. – согласился с Лазаревым, Мирон Русаков. – … Однако чтобы провести с этой милашкой ночь, для начала её следует отбить у того голландского капитана, за столом которого она нынче пьёт пиво. Примерно полгода назад я имел честь, видеть этого самого голландца в бою со шведами, потому и не советую я кому-либо перейти данному господину дорогу!..

Двадцати семилетний Русаков, в данной компании был не только старшим по возрасту, но и по должности – лейтенант пятидесяти четырёх пушечного парусного линейного корабля «Полтава». В ряде статей Устава, данная должность так же именовалась, как порутчик (и вновь, нет никаких опечаток или грамматических ошибок). Лейтенант являлся помощником капитана. Говоря современным языком, в те времена лейтенант значился вахтенным офицером или начальником вахты, то есть, части экипажа, несущей корабельную службу в данный отрезок времени.

Компанию Семёну Лазареву и Мирону Русакову, ныне составили Глеб Демидов и Герман Говоров.

Двадцатишестилетний Глеб на фрегате «Полтава» занимал должность констапеля. Констапель – младший офицерский чин. Если быть более точным, то начальник артиллерии. По Уставу констапелю запрещалось вмешиваться в действия офицеров корабля. Он занимается исключительно артиллерией. И только в случае выхода из строя всех офицеров судна (штюрмана и шхипера) вступал в командование кораблём. Констапель отвечал за пушки, пушечные станки, ядра, гранаты, книппели, порох, насыпки, пыжевники, мерки пороховые, весы, гири, банники, картузы пороховые клинья, тали. Именно он проверял качество пороха, размер и вес ядер, обучал прислугу при пушках, распределял людей по пушкам. В бою констапеля управляли огнём артиллерии корабля.

Наконец, Герман Говоров – молодой офицер, которому только-только исполнилось двадцать четыре года. На «Полтаве» он занимал должность ундер лейтенанта (в ряде статей лейтенант именуется также подпорутчиком). То есть, младший помощник капитана. По порядку вступления в командование кораблём, при выбытии офицеров корабля из строя, самый последний из строевых офицеров. В этом отношении он стоит выше констапеля, корабельного комисара и корабельного секретаря.

Компания русских офицеров уж битый час блуждала по узким улочкам Копенгагена в поисках более и менее тихого уголка, то есть, питейного заведения с отдельным, чистым столиком. Объединяла их не только служба Отечеству, принадлежность к русскому флоту, кораблю, языку, вере. Но и, конечно же, молодецкий задор, удаль, азарт, желание приключений, стремлению к новизне и романтике. Они были в том самом возрасте, когда кажется, будто бы, всё тебе по плечу, когда кровь кипит, и нет предела твоей внутренней энергии.

Ещё пять-семь лет назад никто из них, не смел, и мечтать о службе в офицерской должности и уж тем более, о путешествии к далёким землям Голландии или Дании. Однако, согласно упоминаемым ранее словам Пётра Великого: «небываемое бывает».

Глава 2

– Господа, а ведь когда-то я учился в этих краях!.. – с нескрываемой гордостью объявил Глеб Демидов. – …Пойдёмте со мной, и знаю одно весьма уютное местечко.

– Помниться, и мне проходилось учиться в здешней флотской школе!.. – усмехнулся в ответ Мирон Русаков. – …Однако по портовым трактирам, с матросами и шлюхами, я вовсе не шлялся. Далее прибрежной черты мне и в голову не приходило отлучиться!..

Предложение Демидова показалось сослуживцам весьма и весьма заманчивым, потому, не обращая внимания на реплику Мирона, молодые люди потянулись вслед за Глебом. Да, собственно, и деваться-то им было попросту некуда – уж лучше довериться старшему товарищу, чем попусту таскаться по каким-то тупикам и непонятным закоулкам.

Вдоль прибрежной черты офицерам пришлось пройти порядка восьми кабельтовых, дабы найти ту самую харчевню, о которой ранее говорил Демидов. И действительно, это было вполне пристойное заведение, без пьяной толпы матросов и более-менее чистым залом.

К тому же, долгий путь был компенсирован ещё и добротным пивом, а так же отлично прожаренным куском баранины.

Присели за отдельный столик, выпили за здравие Российского флота, потом за царя-батюшку. На душе повеселело и, как-то совсем уж незаметно, потянуло офицеров на фривольные и весьма скользкие темы.

– Друзья, я тут вспомнил белокурую немку, которую мы видели в одном из кабаков!.. – в самый разгар пирушки заговорил Герман Говоров.

– Что, дружище, зацепила тебя та красотка? – усмехнулся в ответ Глеб Демидов.

– Я не об этом. Хочу поговорить с вами о таком явлении, как продажная любовь.

– Честно сказать, я и сам удивляюсь, насколь глубоко коммерческий интим проник в жизнь цивилизованной Европы!.. – поддержал разговор Русаков. – …И уж в который раз убеждаюсь в лживости европейской морали!

– Ты это сейчас о чём? – попытался уточнить Демидов.

– О том, что с одной стороны общественность большинства европейских городов продажную любовь осуждает!.. С ней вроде бы, как ведут борьбу!.. – поспешил пояснить Мирон. –…С другой стороны, из соображений «меньшего зла», данное явление оправдывается, регламентируется и упорядочивается. Более того, даже церковь готова закрыть глаза на этот богохульный разврат!

– Ну, а чего ты хотел?.. – вставил своё слово Лазарев. – …Я слышал, будто бы многими европейскими борделями владеют именно католические иерархи. При этом продажные девки соблюдают посты, участвуют в торжественных городских мероприятиях, порой выполняют некоторые представительские функции!

– В Голландии, где я ранее учился!.. – припомнил Говоров. – …Имеются целые «женские улицы», граничащие с городскими стенами.

– Так ведь само слово «бордель»!.. – уточнил Лазарев. – …От французского «bord», то есть, «край»!

– Как только не называют дома терпимости в той же самой Голландии!.. – продолжил свои воспоминания Герман. – …И «женскими домами», и «домами дочерей», и «общими домами», и «открытыми домами», и «домами распутниц»!.. В то же время распутных девок именуют «общими жёнами», «общими бабами», «бродячими дочками», «продажными женщинами», «развратницами», «распутницами», «свободными дочерями» или просто «милашками»!..

– Господа, о какой морали вы сейчас толкуете?.. – возмутился Демидов. – …Вам-то какое дело до европейской безнравственности? Лично я обеими руками «за» «дома терпимости»! Или, быть может, кто-то из вас сейчас скажет, дескать, ни разу не захаживал к продажным девкам? Не проводил в домах развратниц и получаса?.. Хотя бы из чисто мужского любопытства?

– Кто бы спорил! Конечно, ходили!.. – вынужден был согласиться Лазарев. При этом он мечтательно закатил свои глаза вверх. – …Эти бестии такое иногда вытворяют!..

– В каком смысле «вытворяют»? – с искренней любопытством задал свой вопрос Говоров.

– О том, что проделывают те блудницы. Как они умеют опуститься на колени и своими нежными губками!.. – с нескрываемым удовольствием принялся объяснять Демидов.

Однако его тотчас же оборвал Русаков.

– Срамота это всё, и бесстыдство!..

– Heren, alstublieft!..

Чужой посторонний голос, прозвучавший как-то совсем уж неожиданно, заставил офицеров замолчать и оглянуться.

Сразу за спиной Говорова обнаружился измождённый, небритый и неприятный на вид мужчина. Одет он был в старый, потёртый, в некоторых местах откровенно дранный военный камзол. Сложно было определить его возраст, что-то от пятидесяти до шестидесяти лет. Руки незнакомца дрожали. Судя по говору и произнесённой им фразе, которая в переводе на русский означала: «господа, будьте так любезны» – тот нищий старичок являлся голландцем.

– Чего тебе, юродивый? – на правах старшего поинтересовался Русаков.

– Ik ben een voormalig Navigator van het fregat «Fortuna»! – облизнув губы, кое-как выдавил из себя оборванец.

– Говорит, что он бывший штурман фрегата «Фортуна»! – пояснил Говоров, за годы своей учёбы успевший освоить голландский говор.

– Скажи ему, чтобы проваливал!.. – усмехнулся в ответ Лазарев. – …У нас в России возле каждого кабака по дюжине таких вот штурманов!

Демидов так и вовсе отпихнул попрошайку в сторону. Тот, тяжело вздохнув, медленным шаркающим шагом направился к выходу из харчевни.

Лишь Говоров отчасти сжалился над убогим голландцем. Он догнал лоскутника и протянул тому золотую монету.

– Neem dit (вот возьми)!

– Heel erg bedankt!.. – радостно залепетал бывший штурман. – …Ik weet niet hoe ik je moet bedanken. Neem dit tenminste!..

В ответ, осчастливленный Германом старец, протянул Говорову колоду игральных карт.

Герман попытался от неё отказаться.

– Nee, dat hoeft niet (нет-нет, не нужно)!..

Однако оборванец оказался чересчур настойчив.

– In alle oprechtheid (от чистого сердца)!.. – назвавшийся бывшим штурманом, вложил в руку Говорова ту самую колоду. – …Mijn naam is Van dey Kuist, ccepteer (меня зовут Ван дей Кюйст, прими)!

– Oké, ik neem het (ладно, возьму)! – Говорову ничего не оставалось, кроме как согласиться. Тем более что в харчевню, на ту минуту уже успели ввалиться семеро бородатых моряков.

Герману отчасти показалось несколько странной, последовавшая за тем реакция бывшего штурмана. Дело в том, что, передав русскому офицеру затасканную колоду карт, Ван дей Кюйст выглядел гораздо счастливее, нежели парой мгновений назад, когда он получил из рук Говорова золотую монету.

Меж тем ввалившиеся в харчевню моряки повели себя чересчур по-хамски. Они оказались крепко выпившими и откровенно озлобленными. Говорову отчего-то показалось, будто бы этих горе-моряков ранее выгнали из иного питейного заведения. Вот и пожаловали они сюда, дабы добрать положенную им норму спиртного, а за одно и «почесать свои кулаки», подобрав для себя подходящую жертву для мщения. И, похоже, случайные предположения русского офицера имели под собой реальную почву. Кроме того, что вели себя бородатые посетители, как последние свиньи: орали, рассыпая вокруг себя самые распоследние ругательства, брызгали слюной, они ещё и с каким-то особым остервенением отшвыривали, попавшие на их пути столы и стулья. Тут-то и попал под тяжёлую руку англичан Говоров, на тот момент, замешкавшийся у самого выхода.

– Get out!.. – один из бородачей ударив Германа в плечо, бесцеремонно отшвырнул ундер-лейтенанта в сторону.

Герману не раз приходилось слышать о грозном «ударе английских моряков». Сейчас же, отлетев к столу, за которым сидели трое его спутников, похоже, он ещё и испытал тот удар на самом себе.

– Ах ты, сука британская! – вскипел Демидов.

Русские офицеры одновременно вскочили со своих мест, разом обнажив шпаги. Как не крути, а была задета не только офицерская честь их боевого товарища, а ещё и честь Державы, которую они ныне представляли.

К Русакову, Лазареву, Демидову успел присоединиться и Говоров, встав плечом к плечу со своими сослуживцами. Блеск стальных клинков несколько остудил пыл подраспоясавшегося «английского флота». В некотором ступоре непрошеные гости вдруг замерли на месте. Улучив благоприятный для себя момент малочисленные силы «русского десанта» рванули в решительную атаку.

Однако бессмысленного рьяного кровопролития меж нынешних союзников, всё ж таки удалось избежать. Один из бородачей (более и менее трезвый) вышел вперёд, прикрыв своей широкой грудью, пьяное английское войско.

– That's enough (всё, хватит)!.. – англичанин поднял вверх руки. – …I want to apologize for my guys, think we went a little too far. We have drinks (хочу извиниться за своих ребят, кажется, мы несколько перегнули палку. Выпивка за наш счёт)!

Английское слово «дринкс», как и русское «водка» в особых переводах вовсе не нуждалось…

Офицеры фрегата «Полтава» покинули харчевню достаточно поздно, когда на дворе уж совсем стемнело.

– Всё-таки хорошо, что мы не подрались с этими британцами! – в полумраке улицы, подметил прилично поднабравшийся Русаков.

– Не переживай! Если б дело дошло до реальной схватки, то будь уверен, мы бы не оставили англичанам и шанса!.. – усмехнулся в ответ Демидов.

– И какой в том, был бы толк?.. – тяжело вздохнул Говоров. – …Если разобраться, то англичане оказались вполне нормальными ребятами.

– Рассуждая так, как ты нынче говоришь, очень скоро можно прийти к выводу о том, что и шведы могут быть вполне приличными людьми!.. – попытался развить мысль Лазарев. – …Уж точно, не хуже наших британцев!..

– Признаться, вы прилично разбередили мне душу своими прежними разговорами о борделях!.. – всматриваясь куда-то в темноту, завертел своей головой Глеб Демидов. – …Пожалуй, прогуляюсь-ка я к своей старой зазнобе!.. Не каждый день нас отпускают на берег до утра. Потому и грех, не использовать каждую минуту, представленной нам свободы!

– Не желаешь, взять нас с собой? – как-то совсем уж издалека поинтересовался Семён Лазарев.

– Отчего же? Пошли!.. – тотчас согласился Демидов. – …Так уж и быть, покажу вам настоящий Женский переулок, Женскую слободу, Закоулок девственниц, Переулок роз с красными фонарями и удивительными барышнями!

– Глеб, я что-то не пойму!.. – усмехнулся в ответ Русаков. – …Ты здесь учился или бледовал?

– И то, и другое!.. – задорно ответил ему Демидов. – …В отличие от некоторых малахольных, сил и энергии у меня на всё хватало!..