Бегущий всегда одинок

Всему можно подобрать синонимы или подобия: воинским званиям и столовым приборам, отрезкам времени или природным явлениям. И даже если плод моего воображения не будет похож на яблоко, я все-таки назову его «яблоком».

1 часть

Полковник Густав Шип мрачно разглядывал посланников.

Эта троица ему совсем не нравилась.

Первым в комнату вошел слуга с обритым черепом. Алый зигзаг татуировки на его лбу сообщил полковнику о немаленьком чиновничьем статусе Саула (гостя без всяческой натяжки можно было назвать царедворцем). Фиолетовая блямба на левой щеке Саула предупредила, что трудился он в канцелярии правительственной резиденции Материка.

Но это частности. С данным господином как раз все было ясно: кого еще отправлять гонцом к бывшему начальнику охраны Дворца?

Сановного чиновника конечно же.

Полковнику не нравилось другое: слугу-функционера сопровождали два трансформера. А это уже нестандартный случай. Люди, отправившие Саула за Шипом, знали – полковник видящий второй степени. Он пробьет взглядом плоть и по недоразвитым гибким костям трансформеров мгновенно выяснит кто перед ним. И это, несомненно, вызовет у гвардии полковника приступ раздражения: видящие и трансформеры – извечные враги. Первые, практически всем числом, воины, вторые подвизаются в шпионах и наушниках. Отправить за Шипом этих типов, все равно что послать двух хитрых лис за свирепым псом.

В прибытии трансформеров полковник заподозрил преднамеренное оскорбление.

Но Саул, едва представившись, сразу постарался снять возникшее напряжение льстивой речью:

– Многоуважаемый господин, – подобострастно кланяясь и складывая перед грудью ладони в знаке подчинения, заговорил слуга, – вас просят незамедлительно прибыть во Дворец. В вас возникла срочная надобность, прошу вас следовать за мной.

Шип не отвечал слуге, он разглядывал высокого плечистого трансформера с несомненно сместившимися татуировками и пытался угадать к какой конкретно службе тот принадлежит? Транс видоизменился и упрятал в складках кожи опознавательные символы, но Густав не терял надежды мысленно расправить лицевые мышцы гостя и понять кто он конкретно – шпион, инквизитор или дворцовый охранник, коих иногда набирали из презираемой вояками касты.

Не получалось. Татуировки так перемешались-исказились, что придать им первоначальный смысл не удалось.

И потому, Шип не стал уделять внимания второму трансу – худосочному жителю пустыни, стоявшему чуть позади собрата, – перебросил взгляд на слугу и поинтересовался:

– Я могу узнать, кому и зачем я понадобился во Дворце?

– Вам все объяснят на месте, многоуважаемый полковник, – начинал пятиться к входной двери Саул. – Прошу вас следовать за мной…

Шип мрачно оглядел небольшую коморку на задворках столичного цирка: складная походная кровать аккуратно застелена легким одеялом, на небольшом столе письменные и столовые приборы, две полки плотно уставлены потрепанными, зачитанными книгами. Большей частью это была специфическая военная литература, но встречались и красочные фолианты с жизнеописанием великих полководцев, мемуары.

Уходить отсюда Шипу не хотелось совершенно! На улице полуденное пекло, здесь полумрак и тишина.

Слов нет, если бы с Саулом направили двух гвардейцев из охраны резиденции, полковник отправился бы за слугой без лишних церемоний. Через восемь дней у Густава заканчивался срок поражения в правах и он мог ожидать приглашения от гвардии вернуться на прежнюю службу. Но два трансформера… Эти две лисы в картину не укладывались.

– Прошу не медлить, господин, вас ждут, – поторопил слуга. – Пойдемте, пойдемте.

Саул приблизился к двери, трансформеры остались на местах и, казалось, стерегли малейший жест полковника. Густав догадался, что трансы в любой момент готовы проявить себя совсем недружелюбно.

«Зачем? – подумал Шип. – Кому понадобилось демонстративное пренебрежение, если возникла надобность? Отправили бы парочку солдат, я б с ними с радостью пошел… Повидался с однополчанами».

Непонимание происходящего полковника раздражало. Идти, пожалуй, все-таки придется – посланникам Дворца так просто не отказывают, да и любопытство, как ни крути, одолевало. Но вид застывших у двери шпионов нормального вояку раздражал. Густаву казалось, что за сместившимися лицевыми мышцами трансформеры скрывают насмешку.

– Ладно, – буркнул Шип. Расправил плечи и высокомерно оглядел посланников.

Спрашивать, нужно ли что-либо захватить с собой, Густав не стал. Подойдя к оружейной полке он опоясался ремнем, снял с крюка небольшой церемониальный меч и вставил его в поясные ножны.

Наблюдавшие за вооружавшимся полковником трансформеры не протестовали. Воин его ранга не мог появиться на улице без оружия, а во внутренних покоях Дворца меч все равно придется снять. Нынешний правитель Пантелеймон завел драконовские порядки, даже приходящие на прием воинские генералы и принцы крови оставляли кинжалы в оружейной комнате. В народе поговаривали, что государь порядком сдвинулся на почве личной безопасности, каждый предмет, которого касался Пантелеймон, был снабжен магическим рисунком, уберегающим его от сглаза или отравления.

Густав Шип когда-то руководил охраной правительственной резиденцией Материка и знал, что эти слухи чистейшая правда. Домашние тапочки и ночной горшок правителя расписывали охранными магическими символами лучшие колдуны державы. В последнее время девяностолетний Пантелеймон жил затворником и так остерегался покушений, что редко выходил из внутренних покоев, поскольку, от клинка или стрелы магическая роспись не страхует.

Да, поглядывая на трансформеров, подумал Шип, правитель одряхлел. Но сути это не меняло: брось Пантелеймон клич и призови, во всех окрестных кабаках за оружие схватится распоследний выпивоха! Поскольку для народа Пантелеймон до сих пор оставался своим в доску. Из самого нутра, из сердцевины, заступником и реформатором. Он правил Материком уже без малого пять десятилетий и альтернативы ему – не было.

…Опоясанный оружейной перевязью Густав расправил под ремнем складки короткой воинской туники – рыжей, как пески Срединной пустыни, и пошел через комнату к двери. Высокорослый трансформер ее предупредительно распахнул, и Шип, мазнув по трансу взглядом, насмешку все же разглядел. Не на лице, хранившем зафиксированное выражение, издевка мелькнула в глазах шпиона. Но этого было достаточно, чтобы Густав вновь почувствовал подвох – неправильно оформили приглашение для бывшего начальника охраны. Неправильно!

Полковник вышел из каморки и увидел, что за ее порогом столпилась добрая половина цирковой труппы. Заинтригованные появлением дворцовых вестников артисты заполнили широкий коридор, и Саулу пришлось взмахнуть веером-кисточкой, требуя освободить дорогу.

Тут надо сказать, что этот жест чиновник сделал зря. На взмах кисточки отреагировала только цирковая собака – мелкая, но темпераментная болонка. Она с лаем бросилась на надменного посланника, и Саулу пришлось утратить важность, шустро юркнуть за спины трансформеров. А циркачи, как стояли плотной толпой, так и остались в неподвижности. Угрюмые и ждущие.

Шип наткнулся взглядом на взволнованное личико своей любимицы – юной канатоходки Милены. Девушка умоляла взглядом ответить на невысказанный вопрос: «Что случилось, почему тебя уводят?!» Похожая тревога читались и на прочих лицах. Шип улыбнулся:

– Все нормально, ребята. Все хорошо. Я схожу во Дворец…

– Ты вернешься?! – перебил Тимур.

Густав накрыл широкой ладонью худенькое плечо акробата и кивнул.

– Конечно же вернусь, Тимур. Не переживай.

Малолетний артист скривился, а Шипу показалось, что он готов расплакаться – дворцовый чиновник оформил свое появление со всевозможной помпой и заставил труппу волноваться!

Густав мысленно приласкал Саула «надутым недоумком», улыбнулся друзьям и, протискиваясь в толпе, чувствуя, как в спину дышат трасы, пошел по длинному цирковому коридору к служебному выходу.

На жаркой улице посланников и Густава ждала карета. «Хорошо хоть не тюремная», – разглядывая немолодого равнодушного кучера и пару лоснящихся лошадок, почему-то подумал Шип. После появления трансформеров полковник мог ожидать чего угодно – поражение в правах продолжит действовать еще восемь дней, а у него, как бывшего начальника охраны правительственной резиденции, влиятельные враги имеются.

Но карета, хоть и красовалась гербом дворцовой канцелярии, была вполне обычной, а рыхловатый дядька-кучер не имел оружия. И судя по тому, как мгновенно он вытянулся во фрунт при виде показавшегося Саула, тот и в самом деле не был пешкой в придворной иерархии.

Но это обстоятельство совершенно не польстило Шипу и не избавило его от подозрительности. За бывшим шефом безопасности не могли отправить второсортного слугу. «Но вот зачем к Саулу приставили двух трансов?» – Этот вопрос не оставлял полковника до самого Дворца.

* * *

Если встать спиной к портовой бухте и поглядеть на недалекие горы, оцепившие столицу с севера, то первым делом в глаза бросалась резиденция правителя, которую все называли попросту Дворцом. Величественное здание занимало огромное плато, оно как будто вырастало из скалы. В мире, где практически безраздельно правит магия, прямые линии, способные создать углы, считались дурновкусицей (ведь всем понятно, что в углах способна притаиться злотворная ворожба!). Плавные изгибы стен и крыш придавали Дворцу видимость легчайшей пены, что выдавилась из скальных пород, заполнила собой расщелины и вольно выплеснулась на плато, свисая полукруглыми наплывами над ущельем с севера.

Дворец всегда поражал Густава великолепием и совершенством линий. В полдень, когда солнечные лучи падали сверху на зеленоватые искрящиеся стены, он напоминал полковнику гроздь винограда, свисающую с титанической фруктовой вазы. Шип прекрасно помнил прохладу помещений резиденции и запах благовоний, курящихся в парадных залах. Огромные помпезные помещения церемониальных залов нынче редко посещались – Пантелеймон не выносил затратных празднеств, но дворцовые колдуны все равно окуривали их, спасая резиденцию от тлетворной магии. Любой, кто посещал Дворец, выносил на себе изумительные запахи, одежду, вобравшую в себя аромат благовоний, многие хранили поколениями, не стирали. И одежда – пахла. Пахла напоминанием о посещении, дарила благость и причастность к высшей власти. В простонародье считалось, что эти фетиши способны исцелять.

Густав к доверчивым согражданам не относился. Хотя и думал, что уверенность в хорошем способна помогать. Он как-то видел: рана, на которую его однополчанин наложил «волшебный» лоскуток от одежды прадеда, и вправду затянулась на удивление быстро. Вера – штука не последняя. Страх убивает, надежда исцелит и безнадежного больного.

Разъездная карета дворцовой канцелярии лихо подкатила к воротам внешнего периметра Дворца. Густаву не было надобности выглядывать в окно, он и сквозь стену кареты увидел как изумленно вытянулось лицо начальника караула – капитан тоже был видящим, пробив карету взглядом он мгновенно опознал приехавших и узнал в одном из них бывшего начальника. Большинство охранников Дворца принадлежало к касте Видящих, способных разглядеть упрятанное на телах оружие, увидеть скрытую опасность за дверью и даже скальным выступом.

Сохраняя на лице невозмутимую улыбку Густав первым спрыгнул с подножки кареты и поприветствовал однополчанина:

– Здорово, Март. Как служба?

Капитан Март быстро справился с изумлением и растянул губы во всю ширь. Откозырял полковнику.

Что было, прямо скажем, некоторым нарушением порядка. Каждый из касты Видящих знал, что гвардии полковник Густав Шип поражен в правах и исключен из ордена Охранников, являвшегося подразделением этой касты. А потому за жестом капитана стояло многое: вояки продолжали считать Густава своим и равным, случившееся с Шипом видящие признавали дикой несправедливостью и попранием их общих прав.

Полковник добродушно усмехнулся, но протягивать руку, чтоб поприветствовать однополчанина, не стал. Позже этот непорядок могли припомнить капитану. Шип попросту остался рядом, стоял полубоком к Марту и наблюдал, как важный сановник неспешно покидает повозку с фиолетовой чиновничьей блямбой на дверцах.

– Как у тебя дела? – негромко поинтересовался капитан. – Ты все еще там, в цирке?

В голосе Марта полковнику послышалось сочувствие, и Шип с равнодушием повел плечом:

– Да, мне там нравится.

Ему не нужно было поворачиваться к Марту, чтобы увидеть, как выражение сочувствия на лице гвардейца сменилось недоверием. Поверить в то, что прославленный в боях рубака дослужившийся до звания полковника доволен нынешним существованием – немыслимо.

Сказать по правде, три года назад Шип и сам бы плюнул в каждого, кто попытался б напророчить ему коморку на задворках цирковой арены. В те времена к цирку Шип был абсолютно равнодушен. И это мягко выражаясь. Выделывавших трюки артистов он считал шутами, рискующими головой на потеху публики. Их занятие казалась ему бесполезным ремеслом – хотите рисковать, так делайте это задорого или на пользу отечества. А так… под смех, за грошик… Чепуха и шутовство.

Но четыре года назад Шип покинул государственную службу, громко хлопнув дверью. О том, что он останется без средств и работы, полковник не переживал. Едва примкнув к ордену Охранников и объявив себя свободным для найма, Шип тут же получил с десяток приглашений, но остановил свой выбор на богатейшем скотопромышленнике Азисе. Владелец тучных пастбищ предложил полковнику наиболее щедрую оплату – иметь в телохранителях бывшего начальника охраны резиденции чрезвычайно престижно! – и Густав согласился… о чем довольно скоро пожалел.

Азис выжимал из положения весь статус до последней капли, за каждый потраченный на телохранителя грош.

И еще он очень любил всевозможные плебейские зрелища, куда телохранитель его обязательно сопровождал. Шип, как проклятый, таскался за работодателем по борделям с плясками и шумным гульбищам. Опытно оттирал плечом карманников, подозрительных шлюх и перепивших дебоширов. Однажды едва не получил нож в спину, когда Азис (намеренно) раздразнил компанию гуляк.

Но особенно скотопромышленник любил цирковые представления. При каждом выезде из родимого поместья в столицу Азис навещал цирк, и как подозревал полковник, интерес нанимателя вызывали отнюдь не представления как таковые. Азис с замиранием сердца ожидал иного зрелища: когда сорвется вниз канатоходец или свирепый хищник нападет на дрессировщика, когда факир не совладает с пламенем и вспыхнет сам, а акробатка рухнет на арену из-под купола.

Короче – находиться возле ожидающего чьей-то смерти (скота)промышленника было довольно гнусно. Шип терпел его выходки уже целый год, скучал, но исполнять оплаченные обязательства не забывал.

И вот однажды, без малого три года тому назад, Азис пришел на представление. Занял одну из лучших лож.

Густав бдительно поглядывал по сторонам, практически пропуская глазами арену. Но неожиданно его внимание привлек деревянный ящик посредине манежа и сидящий в нем трюкач. Судя по положению костей маленький гибкий мальчик вывихнул плечо и застрял в крохотном кубе, готовом взорваться и выплеснуть в пламени отважного акробата.

Густав уже видел этот номер. В мире, хорошо знакомом с истинным волшебством, цирковые представления строились на запредельном риске: ребенок должен был вылететь из ящика практически в момент взрыва. Мальчик появлялся в центре огненного цветка словно яркий пестик, взлетал над ареной и устремлялся ввысь под купол. Убегал от огненного жара, кусающего за пятки.

Но на этот раз маленький трюкач – попался. Подол блестящей туники обмотал его пятку, мальчишка пытался высвободиться, но от страха действовал неловко и перестарался: заработал вывих плечевого сустава, лишивший его возможности двигаться.

Время исходило. Густав видел, как нереально изогнулись косточки ребенка, понимал, что тело трюкача совсем свело от боли – он намертво застрял в готовом взорваться кубе!

Густав выпрыгнул из ложи прямиком на арену. Ударом ноги вышиб одну из стенок ящика и за долю мгновения до детонации заряда выдернул циркача из куба!

Под звук оглушительного взрыва упал вместе с ним на арену.

А в цирке тут же воцарилась тишина. Все замерли, никто не аплодировал.

Но очень скоро зрители опомнились, захлопали в ладоши и закричали «Браво!». Публика посчитала спасение мальчика постановкой. Хотя овации не утихали довольно долго, поскольку трюк казался филигранно выполненным.

Полковник, лежа на мягких опилках манежа, обнимал спасенного мальчишку и тяжело дышал. Помимо Густава в цирке еще были видящие и только они во всей мере смогли оценить произошедшее. В памяти полковника навсегда застыл момент: на трибунах рукоплещут зрители, и лишь несколько вставших с лавок солдат в рыжих туниках молча смотрят на арену. Они не хлопают в ладоши, они все понимают – их собрат только что спас от страшной гибели ребенка.

Но толику внимания зевак вознамерился забрать себе и наниматель Густава. Перевалив тяжелое пузо через ограду ложи, Азис побежал на манеж, и вначале Шип решил, что тот собрался помаячить перед публикой, заявить, что именно его телохранитель оказался лучшим среди лучших. Подобный финт был в стиле господина Азиса, обожавшего быть в гуще всех событий и на виду топы.

Но полковник ошибся. Скотопромышленнику оказалось не достаточно погреться в лучах чужой доблести, Азис решил сам стать гвоздем программы. Добежав до Густава, он разозленно топнул обутой в сандалию ногой и гневно выставил руку вперед:

– Как ты посмел, негодный?! Как ты посмел оставить своего господина?!

Над ареной снова воцарилась тишина. Жадная до зрелищ публика прекратила хлопать и навострила уши: в центре манежа бесновался разодетый в шелка толстяк. Его гневные упреки неслись под купол:

– Ты не имел права оставлять своего господина! – Внимание толпы подзуживало нанимателя, и Азис разошелся не на шутку (перед представлением он по обычаю солидно выпил). Подскочив к вставшему на ноги невозмутимому телохранителю, скотопромышленник схватил его за грудки. – Я не давал тебе приказа! Ты всегда должен оставаться со мной и охранять!

Формально Азис был прав. Шип нарушил правила, оставил нанимателя, хотя прекрасно знал, что нападения зачастую так и обставляются: кто-то отвлекает на себя телохранителя, а его подельники тем временем набрасываются на «объект». Увечат, грабят или даже убивают.

Но в этом случае Густав был абсолютно уверен в том, что его работодателю ничего не угрожало. Гибель ожидала мальчика, и Шип сделал все возможное для его спасения. Полковник не мог оставить ребенка в беде!

Но Азису было категорически начхать на доводы порядочности. Таская могучего телохранителя за грудки и брызгая слюной, нетрезвый скотопромышленник вопил, подпрыгивал. Между Азисом и телохранителем попытался вклиниться мальчишка. Но разошедшийся купец схватил ребенка за ухо, дернул, пытаясь отшвырнуть от себя!

Этого полковник вынести уже не смог. Густав видел, что пацана перекашивает от боли в вывихнутом плече, но он, не обращая внимания на увечье, все же бросился на защиту своего спасителя.

Шип перехватил руку нанимателя, сжал ее и немного выкрутил, освобождая ухо мальчика…

Азис завизжал так, будто Густав сломал ему запястье! Отпрыгнув от телохранителя, он завизжал, обращаясь к публике:

– Вы видели?! Нет, вы видели?! Он на меня – напал!!

Если бы между богатеем и полковником не встали стеной спустившиеся на манеж солдаты, Азис, не исключено, полез бы в драку с Густавом, и «представление» получило бы непредсказуемый финал. Богатей был забиякой-горлопаном, причем существенно нетрезвым, а его телохранитель не стал бы безропотно сносить затрещины и оскорбления.

Но солдаты – вышли. Они не имели обязательств перед крикливым барином, они загородили собой собрата из касты Видящих.

И Азис вопил уже из-за их спин:

– Под суд! В тюрьму! На каторгу!! Я добьюсь, чтобы тебя лишили прав и вышвырнули из Ордена, как паршивую собаку!!

Как говорилось выше формально Азис оставался прав. Закон был полностью на стороне работодателя.

Солдаты оттесняли крикуна с арены. С Густавом заговорил факир:

– Спасибо, – утирая рукавом со лба обильный пот, проговорил циркач. – Вы спасли моего сынишку, я выступлю на суде в вашу защиту… А он… этот господин… и вправду будет с вами судится?

– Будет, – с уверенностью кивнул Шип.

На этот раз полковник не ошибся. А Азис получил то, чего хотел: на несколько дней скандал в цирке стал главной новостью столицы, скотопромышленник по максимуму привлек к себе внимание, носился по городу, как павлин с горящим хвостом, и на суде испепелил бывшего телохранителя пламенной речью.

На каторгу Шипа, правда, не отправили. Но трехлетнее поражение в правах и отлучение от Ордена телохранителей полковник заработал. Густаву не помогло заступничество свидетелей из солдат и циркачей, закон был строг и разночтений не имел.

Выслушав вердикт судьи Густав вышел из зала и уже на улице увидел поджидавшую его толпу в ярких одеждах. Циркачи пришли всей труппой поддержать спасителя маленького коллеги. Вперед шагнул низенький полный господин с золотой серьгой в ухе, поклонившись Густаву, он важно произнес:

– Уважаемый полковник, мы все вам благодарны. И будем очень рады, если вы примете наше предложение. Господин Шип – вы не хотели бы у нас поработать? У нас много трюков, которые можно усложнить, и человек вашей квалификации способен нам помочь…

Густав слушал речь директора столичного цирка, а в голове его еще звенели обличительные слова судьи (старательно и опытно скрывавшего сочувствие к вояке, влипшему в историю). Покидая заседание Шип совсем не знал, куда пойдет. На три года Азис обеспечил бывшего телохранителя «волчьим билетом», теперь, куда бы не направился полковник, его везде ждал отказ. Следуя судебному решению Орден не позволит ему наниматься и не станет защищать его права. Вернуться на армейскую службу тоже не получится: Орден является подразделением касты Видящих и поражение в правах распространяется на армию.

По закону Густав стал отверженным на полные три года. И потому он принял предложение директора. Его пригласили работать не в качестве охранника-телохранителя, от Ордена претензий не последовало. Без малого три года Шип помогал до ювелирности шлифовать сложнейшие трюки и дважды спасал циркачей, что рисковали жизнью на потеху публике. Полковник Густав Шип и на вольном выпасе зря хлеб не ел.

За неполные три года циркачи стали семьей для бывшего вояки. Вытащенного из пламени акробата Тимура полковник учил борьбе и битве на мечах, на хмурого сероглазого армейца с квадратным подбородком и волевым лицом ласково поглядывали почти все незамужние циркачки.

В общем, говоря капитану Марту, что ему нравится его новая работа, Густав практически не лукавил: шумные и жизнерадостные циркачи прекрасная компания для хлебнувшего войны мужчины, пораженный в правах и отвергнутый кастой, он никогда не чувствовал себя более свободным.

Но Март не мог принять слова полковника за чистую монету.

– Ты к нам решил вернуться? – негромко поинтересовался капитан.

Шип не успел ответить, так как к ним подошел Саул. Не обратив внимания на начальника внешнего караула, представитель касты Слуг слегка кивнул Густаву, предлагая ему следовать за собой.

Полковник прошел в широкие ворота правительственной резиденции.

В огромном парке у подножия Дворца за эти годы ничего не изменилось. В фонтанах били струи ледяной воды, что протекала в трубах под землей от высокогорного источника. Причудливо подстриженные кустики не превышали человеческого роста: дорога от ворот до резиденции просматривалась и простреливалась. Над клумбами порхали бабочки, прогретые полуденным солнцем каменные скамейки казались раскаленными.

Саул шел впереди, катился по дорожке, словно крепенькая бочка. Шип не пытался его обогнать, приноровился к темпу коротконого слуги и смотрел на величественную «виноградную гроздь» Дворца. Путь от внешних ворот до резиденции был не таким уж малым, но проезжать на территорию позволялось лишь карете правителя. Все прочие повозки оставались за воротами.

Преодолев парадную аллею и пройдя в ворота внутренней ограды, Саул, довольно удивив полковника, свернул не к административным помещениям Дворца, а направился на половину государя. Шип думал, что его ждут в канцелярии или службе охраны, но Саул все дальше и дальше углублялся в личные помещения правителя.

Шип шагал по хорошо знакомым коридорам, но здесь стал примечать, что за четыре года многое изменилось. Охранные символы на стенах поблекли, давно не обновлявшаяся магическая роспись потеряла силу. И если раньше, проходя по коридорам, начальник охранной службы не мог пронзить стены взглядом, то теперь Шип видел эти помещения насквозь. А это значило, что Пантелеймон таки запретил колдунам обновлять защитные росписи. «Честному человеку нечего бояться, что за ним подглядывают. – Говорил правитель. – А злодея охрана должна – увидеть. И уберечь страну от козней и предательства».

И то есть, слухи о возрастающей паранойе девяностолетнего государя оборачивались правдой. Страх покушения совсем добил Пантелеймона, он презрел обычаи Дворца и заставил жить по новым правилась: все нараспашку, все насквозь! Теперь от взора преданных гвардейцев не могли укрыться даже мышь и муха. Поворачивая к коридору до покоев государя, Густав увидел людей, находящихся в одной из комнат.

У круглого стола сидели трое: пара мужчин и седая сгорбленная женщина. Старушка находилась в колдовском трансе и сидела спиной к полковнику, но на ее свисающей руке Шип разглядел серебряный браслет с запоминающимися брелоками.

«Тетушка Нина! – Полковник вспомнил старую знахарку, принимавшую посетителей в небольшом шатре у портового рынка. – Она-то здесь зачем?! Во Дворце что… своих лекарей уже не хватает?!»

Шип пораженно притормозил. По сути дела никакой знахаркой Нина не являлась. Полученный с рождения сильнейший талант диагноста забил у Нины лекарские способности: бабушка могла в точности определить причину хвори, но могла ее лечить. Среди диагностов ей, пожалуй, не было равных, но поскольку исцелять знахарка не могла, к ней приходили в исключительных случаях. Платить дважды за диагноз и лечение считалось неразумным, и народ предпочитал напрямую обращаться к лекарям, которые все ж были магами и редко ошибались называя причину хвори.

Но как чистый диагност старушка Нина не имела конкурентов. Она могла установить причину болезни, не видя пациента. Ей приносили какую-то вещь, а лучше ноготь или волос пациента, и Нина ставила верный диагноз. Тетушка просила скромную оплату за труды, за долгие годы она научилась изготавливать пилюли и притирки, сама собирала травы и готовила из них лекарственные чаи…

Но что Нина делает во Дворце, Густав понять не мог. В резиденции полно квалифицированных лекарей! А тетушка Нина… из рыночного балаганчика… «Она-то здесь зачем?!»

Шип не успел как следует разглядеть мужчин, сидящих рядом с бабушкой, – притормозить надолго не получилось. «Вернусь в город, схожу на рынок, узнаю все у Нины», – постановил полковник и заспешил вслед уходящему Саулу. Слуга уже дошел до двери в приемную правителя и предъявлял караульным раскрытую ладонь с печатью пропуска.

Густава глянул на высоких гвардейцев с церемониальными алебардами и у него появилось предположение: бывшего начальника охраны собрались пригласить в личную гвардию Пантелеймона. В штат, набираемый самим правителем.

Шип не успел решить обрадовала его эта догадка или огорчила. Три года привольной жизни полковника расслабили, чем ближе подступал срок окончания поражения в правах он все чаще задумывался: «А оно мне надо? Вставать ни свет ни заря, будить подчиненных, строить их, гонять и даже морды бить… Может, послать все к черту… взять в жены хотя бы ту же Милену… Осесть, детей растить».

Но мысли мыслями, мечты мечтами, а знать полковник – знал. Он вольный ветер, воин. Такой загнется от тоски в четырех стенах. Солдату не по чину оседлая жизнь и ласки одной единственной женщины! Шип понимал, что лишь на время сцепил зубы и принял предложенную обстоятельствами жизнь, но случись война или беспорядки в провинциях… он первым явится на призывной пункт. Война снимает с воина любое поражение в правах.

Но вот работа телохранителем правителя – не война. Пантелеймон ждет от охранников бессловесного подчинения, их подвергают унизительным проверкам на благонадежность, за личными гвардейцами правителя надзирают денно и нощно.

«Нет! – сказал себе полковник. – В тело-хранители я больше не вляпаюсь. Пусть хоть сам Пантелеймон начнет упрашивать».

…По роду прежней службы Шип знал наизусть все помещения Дворца. Проходя за обитую железом дверь редкий счастливец попадал в приемную правителя, примыкавшую к спальне-кабинету: просторной комнате в форме полуовала с выходом на великолепную террасу. Но несколько лет назад Пантелеймон приказал заложить камнями выход на балкон и теперь жил в совершеннейшем уединение, отрезанный даже от вида за окном.

Поговаривали, что в опочивальне правителя есть потайная дверь, открывавшаяся в выдолбленный в скалах коридор, ведущий за внешний периметр Дворца. И Шип был склонен верить этим слухам, поскольку иначе спальня-кабинет превращалась в мышеловку. И то есть – ход имелся. Но знал о потаённом только сам правитель.

Саул приказал трансформерам остаться в коридоре. Густав вслед за ним прошел в приемную и удивленно поднял брови. По правде говоря, он ожидал увидеть здесь старинного приятеля – начальника личной охраны Пантелеймона полковника Захра. Но за рабочим столом на фоне полукруглой стены, густо расписанной свежими охранными символами, увидел только моложавого личного секретаря Пантелеймона и незнакомого майора с вислыми усами и весьма смущенным видом.

Приветствуя входящих канцелярист Велух подскочил.

– Крайне рад вас видеть, уважаемый Шип! – Секретарь протянул полковнику руку и, не отпуская его ладони, потянул к стулу возле письменного стола. – Садитесь, господин Густав. Пожалуйста, познакомьтесь с заместителем уважаемого Захра майором Синькой.

Синька кисло улыбнулся. Секретарь был дружелюбен, но обеспокоен и не собирался этого скрывать. Как только Шип расположился на жестком стуле (исключительно неудобном ради сокращения визитов), Велух сел напротив через стол. Поглядел в упор на Густава и убрал с лица приветливость. Стал сух и даже мрачен.

– Не буду скрывать от вас, полковник, что вызвали мы вас по неотложному и секретному делу. Вы – посвященный. Вы здесь служили… – Синька тихо кашлянул, и канцелярист прервал необязательное вступительное многословие. – Мы всерьез обеспокоены, господин полковник. Правитель Пантелеймон уже три дня не покидает своей комнаты…