Россия
1
Ждем ясного неба, как манны от бога,
Как будто промотано наше наследство,
И нам бы сейчас не красивого слога,
А знака, и вести, и добрососедства.
Поверь, лучше вовсе бы не сомневаться,
Что есть это «мы», пусть темно и условно.
Кто дернул нас тысячей лет собираться
В видении, слишком для мира огромном?
Печаль – это только привычка быть правым.
Ненужные аду, тем более – небу,
Друзья, мне мерещится: руки кровавы,
Друзья, я пугаюсь: глаза наши слепы.
О, ужас. Наверное, где-то ошибка.
Но скрылся давно поворот незаметный
Туда, где любовь, обещанье, улыбка –
И темен твой путь, и лицо твое бледно,
Россия, умора поэтов и света
Одно угасанье, одно отрицанье.
Сивилла какая ответит на это,
Что есть и на долю твою прорицанье?
Но кто и когда раскрывал этот свиток,
Слезами и горем над ним не истекши?
И вот он по-прежнему нами не читан,
И в кладке темничной не видно и бреши.
Наверно, так надо. Ждем яви и хлеба,
И львиного сына седьмого колена…
Но тьма над могилой Бориса и Глеба,
И руки по-прежнему окровавленны.
2
А впереди по дороге – потьмы,
А погоди… – и нагонит печаль.
Тихо любились под вечер мы,
Вместе ходили зарю встречать.
Но облетел наш нечаянный сад,
И нагота его – кожа да кости;
Мы же оделись – так невпопад,
Так торопливо, как будто мы гости,
А не хозяева в доме любви,
А не святые последнего зова,
Годные пролитой Богом крови,
Родные этому светлому крову.
…А впереди по дороге – потьмы,
А погодишь – и нагонит печаль.
Если бы крепли, как дерево, мы,
А не под молотом, а не в сталь.
Выпорот внучек и вырублен сад.
Мы обленились быть вспышкою света.
Проще туман, и замглевший закат,
Проще рассеяться в воздухе этом.
Последние владыки
Если вправду будет мир разрушен,
Как нам обещали мудрецы –
Мы с тобою на лесной опушке
Сбросим в траву мантии, венцы.
Чернь кустов сорвет с нас шелк сорочек,
Золото забросит в озерко…
У огня не требуют отсрочки,
И не быть живым – его рукой.
Да и нужно ль нам с тобою править
Миром, обреченным полыхать?
Лучше нам дворцы свои оставить,
Чем закат их огненный застать.
Нас приветит скрытая тропинка
Детства, что успели мы забыть;
Мы вернемся в мир до поединка,
В коем победила мысли прыть.
Там мы проживем обман вечерний,
Выданный за утренний обман,
Где холмами, безымянной стерней,
Мир уходит в тишь и за туман.
Ну а коль и впрямь благословенны
Все начала мира и концы –
Будьте в звездной памяти нетленны,
Наши вздохи, кудри и венцы.
Табло
Бегущая строка, тебя хочу воспеть!
Ты – чудо наших дней, дрожанье вспышек света;
Ты дозволяешь нам не опоздать, успеть,
Указывая путь по нашему билету.
Одна из сотен нимф, одна из многих муз,
Сомкнувшихся вокруг потерянного бога,
Ты Гефсиманский сад и чаша бледных уст
Для всех, кто навсегда усыновлен дорогой.
Вокзальный Аполлон не менее любим
Источником зарниц, влекущих к горизонту;
На медленном огне твоих вестей томим,
Он объявленья ждет прожекторного солнца.
Небесных колесниц маршрут превыше крыш –
Но он пока к земле прикован, и неловок,
И падает дух ниц, когда ты говоришь,
Что поезд отменен, что нету остановок.
Но падает один, чтобы воспрял другой;
Аркадою прыжков он достигает цели.
И задан сердца ритм бегущею строкой,
И пункт назначен: рай и воскрешенье в деле.
Но если вдруг табло, понурившись, стоит,
И мертв экран его, и запорошен снегом –
Нас поглощает страх, и погребальный стих
Звучит, как будто мир оставлен человеком.
За черными шторами
Мой век – октябрь, братская могила
И сокрушенье: о, зачем все вы.
Ни пастыри, ни уроженцы Нила,
Ни блещущее племя синевы.
Но что мне с вами ссориться? Все было.
Я ополчался словом, бил в лицо.
Сносили гнев стихий сынки-дебилы
Известной подлостью прославленных отцов.
И вновь сарай отстроен простодушный,
Где жить им будет легче и с руки;
Он ледяной зимой, а летом душный –
Но что парилка им, что сквозняки.
Здесь наверху все то же, что внизу,
И боги этих мест – друзья отребью;
Они вдвоем вершат великолепье
Родной страны, пока я прочь ползу.
И если кто иной им тут и мил,
Он во всю пасть воспет как победитель;
Тщедушен стог, и сенокос уныл,
И что намыто, остается в сите.
Я ошибался, думая: весна,
Как будто радость стиховозвращенья
Заменит ту, что злобе не дана,
В чьем дребезге – валькирий лет весенний.
Угадано священное ничто
За линькою дощатых новоделов.
И все, что пело нам, давно допело.
И только промельк в колыханье штор
Указывает: кто-то все же здесь –
Следит за нами, прячется обратно…
А в поездах – гремит иная песнь
Под зев, и гам, и бодрый чих стройбата.
И мой наследник, хоть он и утерян –
А может быть, от лиха утаен –
Внимает ей, трубящей пробужденье
По клетям всех пространств и всех времен.
И страшно подумать, откуда
Доносится эта песнь,
Какая вдали подруга
У этого мальчика есть.