Эльфийский клинок

Мы пробирались вперёд в тайной надежде увидеть нечто необычайное, быть может, руины самой Крепости, но так ничего и не заметили. Вокруг нас по-прежнему расстилалась всё та же необозримая равнина, всё так же влачили свои призрачные тела серые тени. И мы повернули назад. Обратная дорога прошла без всяких приключений: оставленные нами ориентиры оказались на своих местах, ошибки допущено не было, и мы в точно рассчитанный срок вышли к горам. Так закончился Последний Поход, после которого арнорская дружина тридцать лет сидела без дела. Лишь в последние месяцы она всерьёз взялась за оружие. Однако это пока лишь мелкие стычки, до настоящих походов дело не доходит.

Торин и Фолко внимательно слушали, стараясь не пропустить ни единого слова. Некоторое время ехавший молча гном внезапно хлопнул себя по лбу.

– Рогволд! А как же орки так сразу полезли на Север целым народом? И что – они уже не боялись солнца?

– Не знаю, – в лёгком замешательстве ответил бывший сотник. – Вообще-то жить захочешь – под что угодно полезешь. Мы заставили их принять бой днём, но они, по-моему, с одинаковым отчаянием дрались под солнцем и под луной. А почему полезли всем народом? Я полагаю, что они сперва отправили своих разведчиков, те приглядели себе Загорье. Людей там нет, солнца тоже – почти всегда густые, непроницаемые облака. Присмотрели, а потом уже двинулись всем скопом. Разведчиков этих мы, к сожалению, проглядели. Кстати, уже за Безымянными горами нам несколько раз попадались следы орочьих стоянок!

– То есть… Эти урукхаи сумели спрятаться там? – насторожился Фолко.

– Как ты сказал? – переспросил его ловчий. – Как ты назвал этих орков? Какое-то незнакомое слово…

– Урукхаи, – пояснил Фолко. – Я читал, что так назывались те страшилища, что служили Саруману. Они были куда сильнее и крупнее своих собратьев и, как и твои орки, Рогволд, не боялись солнца. Брр! Жуткие существа, как их Фродо описывает. Ну и что с теми орками в Загорье?

– Кто ж знает! – пожал плечами Рогволд. – Мы туда больше не ходили, на наших границах всё было спокойно. Конечно, если они за тридцать лет там расплодились… Кстати, этой весной в стычках арнорских воинов с летучими отрядами часто замечали таких орков среди убитых.

– Так, может быть, они уже давно в союзе с Ангмаром? – встревожился Торин. – Значит, гномам снова пора браться за топоры! Войны людей – это, как ни крути, войны людей, а орки – это наш исконный, злейший, словом – Вечный и Главный Враг! Мы сражались с ними ещё при Великом Дьюрине!

– Сражались, да не с теми, – покачал головою Рогволд. – После Войны за Кольцо, если кто и выжил, так это самые сильные, хитрые и ловкие. К тому же они сейчас бьются не в подземельях.

– Ты ещё не видел нашу пехоту на поверхности! – огрызнулся Торин. – Погоди судить.

– Не видел, – легко согласился Рогволд, похоже, не желавший спорить с гномом. – Не видел и не знаю, так что действительно говорить ничего не буду. Похоже, Ангмар всё-таки сплотился вокруг кого-то, и этот кто-то водит его лихих молодцов на наши границы. Кто-то собрал вольно живущий народ и сумел натравить на нас. Кто-то нашёл остатки орков на Севере, пытается отыскать их и на Юге. А вдобавок ожили Могильники! Невесело, что и говорить.

– Нам надо спешить, – тихо сказал Фолко. – У меня какие-то скверные ощущения последнее время. Всё очень страшно, но с этим ещё можно бороться – это я понял, когда мы с Торином видели чёрный отряд перед Могильниками. Но кто знает, если мы промедлим, не будет ли поздно?

Разговор оборвался, над трактом повисло недоброе молчание.

«Бойся Севера, бойся Севера!» – В голове Фолко неотрывно вертелись слова Пелагаста. Но что может сделать он, маленький и ничего не умеющий хоббит? Сделать там, где не может справиться вся броненосная дружина Великого королевства!

«А ничего, – вдруг произнёс внутри его чей-то очень спокойный и рассудительный голос. – Помни, маленькие камни срывают с гор всесокрушающие лавины. Случайная встреча Перегрина и Мериадока с энтами, их безыскусный рассказ – и энты, поднявшись, громят Исенгард, спасают бьющихся в Хельмском ущелье, приходят на помощь в решающий час битвы на Пелленорских полях! А ты всё талдычишь – что я могу сделать? Очень многое!»

Фолко помотал головой. Он готов был поклясться, что слышал эти слова, вдохнувшие в него новые силы и веру в себя. Но его товарищи ехали спокойно и молча, хоббит понял, что это были его собственные мысли, мысли нового Фолко Брендибэка, которому претила осторожность старого – осторожность, так часто смахивающая на трусость.

До самого вечера они ехали по тракту на северо-запад. Фолко перестал даже глядеть по сторонам – местность не менялась, вокруг лежали обжитые, ухоженные земли, не таящие в себе, казалось, ничего необычного. Дождь перестал, небо начало медленно расчищаться. Вечерняя заря застала путников на гребне очередной цепи холмов, довольно высокой, с которой было видно далеко окрест. Последние клочья изорванных свежим западным ветром облаков исчезли в затянувшей восточное небо предвечерней мгле, а на западе огромный багровый диск неторопливо опускался в незамутнённые, прозрачные воздушные бездны. Алая полоса вдоль горизонта без единого облачного пятна казалась атласной лентой, которую обронила какая-нибудь красавица. Путники невольно остановили коней, чтобы полюбоваться на это великолепие.

Землю постепенно затягивали белёсые вечерние туманы. Сквозь их невесомую завесу ещё виднелись леса и поля, тёмные, извилистые ленты рек. Всё вокруг казалось прочным, мирным и устоявшимся.

Дорога пошла вниз, в долину, и вскоре сероватые громады холмов заслонили закат. Навстречу двигалась залитая вечерней мглою долина, очень широкая, пролёгшая между двумя далеко отстоящими друг от друга грядами.

В середине её текла небольшая речка, виднелись дома недалёкой деревни.

– Это Сильменвиль, а следующая, перед вторым гребнем, – Хэмсал, – объяснил хоббиту Рогволд. – Там и заночуем.

Последние мили дались Фолко с трудом. Ныла натруженная спина, вновь отдавался в боках каждый шаг его пони; туман оказался донельзя мерзким – едва они погрузились в него, как Фолко почувствовал, что его начинает трясти от холода и сырости. Устали и лошадки – они понуро шагали по не просохшей от недавнего дождя дороге, уныло кивая головами. В Сильменвиле их окликнула стража:

– Кто такие? Куда держите путь?

Рогволд ответил: мол, из Пригорья.

– Из Пригорья? Как там дела, не слышали? Говорят, капитан своих повёл куда-то.

– Повёл, – ответил гном. – Только чем дело кончилось – мы не знаем. Мы уехали в тот самый вечер, когда они выступили.

– А… проезжайте, – последовал разочарованный ответ.

Они миновали деревню и стали мало-помалу приближаться ко второй гряде. Фолко уже начал клевать носом, гном вслух предвкушал сытный ужин и доброе пиво, когда позади них из тумана донёсся перестук копыт. Всадник мчался галопом, и вскоре они увидели вынырнувшую из мглы фигуру. Рогволд посторонился, давая дорогу.

Всадник стремительно нагонял их. Он шёл с запасным конём в поводу, за плечами вился знакомый бело-голубой плащ – это был дружинник.

– А вдруг из Пригорья? – вслух подумал ловчий. – Гонец, это точно. Но как гонит, как летит! Не иначе, что-то спешное.

Конник поравнялся с ними, и Рогволд крикнул ему:

– Откуда, друг?

Наездник сперва не ответил, но, взглянув в лицо Рогволду, резко осадил коня.

– Рогволд, старина! Откуда ты здесь? – Он направил горячившегося жеребца к остановившимся друзьям.

Воин был немолод, его длинное, скуластое лицо было изуродовано несколькими белыми шрамами.

– Привет, Франмар! Давненько не виделись! С чем летишь в город?

– Дурные вести, старина. Это ведь вы принесли сведения о вышедшем из Могильников отряде?

– Мы, – кивнул Рогволд.

Фолко похолодел, чуя недоброе.

– Мы настигли их на следующий день, в сорока милях за Пущей. – Франмар говорил тихо и быстро, глотая окончания слов. – Капитан Эрстер рассчитал всё правильно, но в Пуще они соединились ещё с одним отрядом, и их оказалось почти пять сотен против наших двух. Наш клин пробил было их строй, но они тут же рассыпались. Среди них было очень много арбалетчиков. Они отступали и не жалели стрел. Мы отвечали как могли, но дело могло бы кончиться худо, не атакуй этих бродяг с тыла обошедшие их четыре десятка Нарина. Они смешались на короткое время, нам вновь удалось рассечь их, но они снова вывернулись. Их гнали ещё долго, но навязать им правильный бой нам так и не удалось. Во время преследования несколько молодых и горячих вырвались вперёд, и их похватали арканами. – Франмар перевёл дух и обтёр ладонью потное лицо. – Среди них был младший брат капитана, Хальфдан. Мы нашли их через несколько часов. Они приняли мученическую смерть, и у каждого была вырезана нижняя челюсть!

Все трое слушателей невольно вздрогнули.

– Я везу сообщение об этом в город, – продолжал Франмар. – Мы потеряли двадцать семь человек, а они – сорок три. Кого там только не было! И люди – из Ангмара, судя по подковам и сбруе, орки – похоже, северные, и какие-то мне незнакомые – маленький, низкорослый народец вот вроде гномов, но другие. Руки у них что твоя лодыжка! Так что они ушли. Рассеялись и ушли. Ищи теперь ветра в поле! – Он горько усмехнулся. – Ну, прощайте. Прощай, старина, будешь в Городе – заходи, мой дом ты знаешь. Скоро нас сменят, так что буду дома.

– Непременно, старина Франмар, – заверил гонца Рогволд. – Лёгкой тебе дороги!

– А-а! – неопределённо махнул рукой тот и дал шпоры коню.

Запасная лошадь, норовисто выгнув шею, припустила за ними, стараясь не поранить рот из-за короткого повода. Друзья некоторое время молча смотрели им вслед. Фигура Франмара быстро уменьшалась, растворяясь в белёсой мгле, вскоре замер и стук копыт. На тракте вновь воцарилась тишина.

– Н-да-а, дела, – протянул Торин. – Надо ж так! Нижнюю челюсть…

– Вот то-то, что нижнюю челюсть, – мрачно произнёс Рогволд. – Откуда такой обычай! Ну ладно, харадримы сдирают кожу с трупов наиболее мужественных врагов, набивают её соломой и выставляют на всеобщее обозрение, но чтобы так… Слышал я, впрочем, что есть такой народ, далеко на востоке, за Рунным морем, в месяце пути от Дэйла. Но откуда они взялись здесь?! Ничего не понимаю!

В Хэмсале постоялый двор оказался не в пример просторнее асторского, и народу в нём было меньше. Без всяких препон путешественники взяли комнату, и Фолко с наслаждением повалился на широкую кровать. Всё закружилось перед глазами смертельно уставшего хоббита, и одежду с него стаскивать пришлось уже Торину. Фолко крепко заснул, не дождавшись ужина.

…У него были крылья – огромные, сильные; он парил высоко над землёй. Под ним расстилались незнакомые равнины, виднелись какие-то горы, какие – он не знал. Пространства под ним скрывал вечерний сумрак, длинные ночные тени тянулись с запада на восток, заснеженные вершины далёких пиков были окрашены в нежно-розовый цвет, озарённые последними закатными лучами. Ему вдруг захотелось умчаться прочь от кровавого закатного зарева; он сделал лёгкое движение могучими крыльями и устремился на восток. Он почему-то твёрдо знал, что должен быть сейчас там, и подчинялся внятному, хоть и неизвестно откуда пришедшему зову. С лёгкой отстранённостью он подумал, что сейчас должны показаться Туманные горы, – так и случилось. Промелькнула и исчезла исполинская горная цепь, протянувшаяся через всё Средиземье; он увидел под собой извивы Андуина, Великой реки, а чуть поодаль темнели бескрайние просторы Зелёных Лесов, бывшего Чернолесья. Его путь лежал ещё дальше – на восход.

Под ним протянулся бесконечный лесной ковёр, без малейших просветов и прогалин. Внезапно он почувствовал, что должен свернуть вправо – и сделал так, и увидел под собой неожиданно пустое место. Леса исчезли, посреди призрачно-белого, мерно колышущегося туманного моря возвышался огромный голый холм, его подножие скрывала мгла. На вершине бесформенной грудой громоздились какие-то обломки. Приглядевшись, Фолк понял, что это развалины какого-то громадного здания. И посреди этих руин, там, где камни образовывали подобие давно обвалившейся башни, он заметил живой огонь.

«Внизу бушует ветер, – вдруг всплыло в его голове, – почему же пламя такое ровное?»

Он понял, что это очень важно, важно, как ничто другое, но почему? Мысль вспыхнула и погасла, и он уже спускался к тёмным коричневым руинам. Описав широкий круг, Фолко оказался на земле. На ней ни травинки, – снова понял он, хотя не смотрел себе под ноги. Он осторожно двинулся туда, где, как он твёрдо знал, должен гореть не колеблемый ветром огонь.

Обогнув остатки древней стены, Фолко внезапно замер. Спиной к нему у костра под уцелевшей стеной стоял человек. Стоял, крепко и уверенно расставив ноги; его голова была склонена, он смотрел на свои руки, что-то делавшие у него перед грудью. Рядом смирно стоял чёрный конь.

В этом человеке чувствовалась исполинская, древняя сила, такая же древняя, как окружавшие их развалины, – и Фолко сразу же вспомнились Могильники. Он не знал, откуда пришла эта уверенность, но знал, что это именно так.

Что-то заставило Фолко оглянуться, и он увидел смутное движение в тумане. Вскоре из мглы выступили две тёмные фигуры – массивная, коренастая и небольшая, стройная, хоть и не очень уступавшая первой в росте. Вторая фигура сжимала в руках серебристый лук.

– Стреляй! Стреляй же! – раздался громовой голос, шедший, казалось, сразу со всех сторон и одновременно ниоткуда, и он увидел, что фигура с луком вскинула своё оружие…

Фолко пришёл в себя от ударившего в лицо яркого солнечного луча. Ставни были распахнуты, чуть потрескивая, горел камин, а за столом у окна сидели Рогволд и гном. Ловчий правил свой меч, гном полировал топор. Было невыразимо приятно нежиться так под тёплым одеялом, давая отдых натрудившемуся телу. Хоббит прикрыл глаза. Ловчий и гном не заметили его пробуждения и продолжали неторопливую беседу.

– И всё же скажи, Торин, – говорил Рогволд. – Как случилось, что ты идёшь вместе с хоббитом? Странная вы всё же пара. Я удивился этому ещё в Пригорье – чудно, думаю, драку затеял хоббит, а защищает его гном.

– Да уж вышло так, – отвечал Торин. – Приглянулся он мне. Не такой, как все его родичи. Тем главное пузо набить, а он – нет. Ему многое нужно и многое дано – я так чувствую. И он не трус – вспомни, как он в призраков стрелял, пока мы с тобой глаза протирали да соображали, что к чему. Да и вообще, мы, гномы, – народ привязчивый. У нас если уж друг, то до самой смерти. Поэтому у нас так мало друзей.

– Да-а-а, – протянул Рогволд, и снова наступила тишина.

Фолко решил, что пришла пора просыпаться. Он сел, потянулся, зевнул. Гном и человек повернулись к нему.

– Силён же ты спать, друг хоббит! – весело сказал Торин.

– Диковинный сон мне сегодня снился, – задумчиво сказал Фолко.

Приводя себя в порядок и умываясь, он рассказал друзьям, что помнил из своего удивительного ночного видения. Его слушали молча, не прерывая.

– Привидится же такое! – Фолко попытался обратить всё увиденное в шутку, однако Торин и Рогволд остались очень серьёзны.

– Погоди смеяться над своими снами, Фолко. – На затылок хоббита легла широкая бугристая ладонь сотника. – Бывает, что в них является наше будущее. Судьба любит играть с нами, показывая иногда отдельные картинки ещё не случившихся событий, и мудрый может выбрать правильную дорогу или же остеречься от опрометчивых поступков. Холм, говоришь. Лысый холм в Зелёных лесах? А не тот ли это знаменитый холм, на котором стояла какая-то крепость Врага? Мне доводилось слышать подобные сказки.

Торин вопросительно глянул на хоббита.

– Если верить Красной Книге, в тех краях действительно должен где-то быть замок Дол-Гулдур, точнее, то, что от него осталось, – припомнил Фолко.

– А что это был за замок? – спросил Рогволд.

– Обитель назгулов, самых страшных слуг Врага, орки оттуда напали на Лориэн. Знаешь, что это такое?

– Слышал, что так называлась страна эльфов неподалёку от Туманных гор, а так ничего толком тоже не знаю, – отвечал ловчий.

– Орки трижды штурмовали Золотой лес, но эльфы отбились. А потом сами пошли вперёд, переправились через Андуин и дали бой! Вражьи прислужники были разбиты, и сама Владычица Галадриэль обрушила в прах стены того замка. Так говорит Красная Книга.

– Заладили – Дол-Гулдур, замок, Враг! – буркнул гном. – Мало ли что привидится! Сны, конечно, бывает что и сбываются, и отмахиваться от них нельзя, но тут всё слишком неопределённо.

– Ну что ж, поживём – увидим, – вздохнул Рогволд. – Давайте-ка в дорогу, друзья. У меня этот бой под Пригорьем из головы не идёт. Как они осмелели? Собирают полтысячи копий посреди королевства, ничего не боясь и даже особенно не прячась! – Он озабоченно покачал головой. – Худые времена настают, чует моё сердце.

– А что, нельзя было поднять на ноги всю округу? – вдруг спросил Торин. – В одном Пригорье тысячи две бойцов наберётся! А окрестные деревни! Да вы их просто задавили бы, ни один бы не ушёл.

– Что ты, что ты! – отмахнулся Рогволд. – Подумай сам, куда этим селянам в бой идти?! Это ж для них верная смерть, там же никто меча держать не умеет. На это дело дружина есть, она и должна воевать. Она – воевать, а пахари – пахать, кузнецы – ковать, и ткачи – ткать. Каждый должен своё дело как следует делать, а в чужие не вмешиваться. Так есть, так было и так будет. Нет, людей уже не переделаешь.

– Ну, тебе виднее, – не стал спорить гном. – Только у нас бы, ежели кто такой вот завёлся и разбой стал бы чинить, все бы работу побросали да навалились всем миром, пока врага бы не прикончили.

– Наверное, поэтому вы, гномы, и не создали Соединённое королевство, – усмехнулся Рогволд. – Не обижайся, конечно, но каждому всё-таки своё.

– Чего ж обижаться, – проворчал гном. – Королевства мы и впрямь со времён Дьюрина сколотить не можем.

– Ну так в дорогу? – поднялся Рогволд. – Ты готов, Фолко? Карлика своего покормили?

– Кормил я его, кормил, – отмахнулся гном, вставая. – Лопает, прорва, куда только лезет!

Они ехали почти весь день; наконец тракт нырнул вниз, в очередную долину между цепями холмов, протянувшихся с юго-запада на северо-восток. Дорога пересекала котловину в широком её месте, справа и слева, в отдалении, гряды вновь сближались. Плоское дно долины покрывали поля и сады, чуть дальше влево виднелись ещё одна деревня и луга вокруг неё, а ещё за ней – новые поля, новые сады. Повсюду стояли многочисленные сараи и сарайчики, долину в разных направлениях пересекали десятки дорожек и тропинок. Предвкушая отдых и славный обед, друзья пришпорили коней.

Однако деревня встретила их неожиданной пустотой. Ворота многих домов и постоялого двора были распахнуты настежь, но людей видно не было, лишь дворовые псы, верно исполняя свой долг, встретили приехавших дружным лаем.

– Куда они все провалились? – недоумённо пробормотал Рогволд, когда они подъехали к широким дверям трактира.

Внутри просторного зала было пусто, столы повалены, стулья опрокинуты, под ногами хрустели черепки разбитой посуды. На стойке сидел здоровенный котище, неторопливо пирующий подле расколотой крынки со сметаной.

– Похоже, все куда-то сбежали, – пожал плечами гном.

– Но куда? И почему? Нет, тут что-то неладное. Давайте ещё по улице пройдёмся, может, кто и остался.

Ведя коней в поводу, друзья запетляли по деревенским улочкам. Всюду их встречала одна и та же картина – всё настежь и всё пусто. Они не заметили, как оказались на околице. За огородами тянулась неширокая полоса садов, дальше снова должны были начаться поля. Путники остановились в нерешительности, и тут порыв ветра донёс до них какие-то ожесточённые, гневные крики. Они раздавались как раз за садами.

– Туда! Скорее! – крикнул ловчий и вскочил в седло.

Гном и хоббит поспешили последовать его примеру.

Продравшись по узкой тропе сквозь яблоневые сады, они очутились на длинном, узком поле. На нём-то и отыскались «пропавшие» жители деревни.

Там шла драка, отчаянная и беспорядочная. Невозможно было понять, кто на какой стороне, – всё смешалось в общей свалке. Вздымалась пыль, трещала одежда, в воздухе мелькали колья.

Масла в огонь подливали женщины: сперва истошным визгом, а потом две их довольно большие группы, осыпавшие до этого друг друга проклятиями и ругательствами, перешли от слов к делу и вцепились друг другу в волосы.

– Клянусь бородой Дьюрина… – оторопело пробормотал гном.

Он изумлённо смотрел на Рогволда, но и лицо старого сотника выражало лишь безмерное удивление. И тогда Торин больше мешкать не стал. В десяти шагах от них на землю рухнул молодой парень с раскроенной ударом лопаты головой; это и вывело друзей из полного оцепенения. Торин взревел, точно тридцать три медведя сразу, он выхватил свой топор и устремился в самую гущу, щедро раздавая тычки и пинки, от которых сцепившиеся драчуны разлетались в разные стороны. Рукоятью топора гном вышибал из рук дерущихся колья; самым неугомонным добавлял ещё и слегка по ребрам. Он шёл сквозь воющую, рычащую толпу, словно нож сквозь масло, оставляя за собой настоящую просеку; его огромные кулачищи так и мелькали. Появление гнома ознаменовалось было новым взрывом негодования, но за Торином в просвет между людьми бросился Рогволд с обнажённым мечом, а потом и Фолко. Внутри у хоббита всё заледенело от страха, сердце билось где-то в пятках, но лук был у него в руках, и когда какой-то могучий бородач с воплем занёс было над гномом увесистую дубину, Фолко аккуратно всадил стрелу точно в дерево у него между кистями. Бородач ошалело уставился на вонзившуюся стрелу, и в тот же миг Торин обезоружил его.

Драка ещё шла, но быстро затихала. Уже многие с криками «Братцы, да что ж это мы!» принялись помогать гному и Рогволду растаскивать дерущихся. И постепенно всё стихло. Люди стояли потные, тяжело дыша; почти всё были в равной мере попятнаны – у одного разбит нос, у другого – заплыл глаз, третий охал, держась за бок, четвёртый зажимал рассечённый лоб. Лежали на поле и четверо тяжелораненых – один молодой парень и трое крепких мужиков – их отделали кольями. Прекратившие потасовку женщины бросились к раненым, кто-то побежал в деревню за водой и холстиной. Теперь стало видно, что дравшиеся разделились на две примерно равные группы, одна из которых отошла подальше, другая же, напротив, подалась ближе к тракту. В середине поля, на небольшой, едва заметной меже, остались стоять только трое путешественников да два здоровенных мужика – один тот самый бородач, в дубину которого так удачно вонзилась стрела Фолко, широкоплечий, круглолицый, чем-то похожий на Торина своей коренастой фигурой, и второй – без бороды, зато с длинными, спускавшимися до груди усищами. Второй был много выше гнома. Эти двое с неприязнью глядели друг на друга, ожесточённо сопя и утирая пот. Бородач поминутно сплёвывал кровь из разбитой губы, усатый не отрывал от носа оторванный кусок рубахи.

– Что тут у вас происходит? – спросил Рогволд, удивлённо глядя на них.

– А ты кто такой? – неприветливо осведомился бородач. – Шериф или дружинник?

– Я Рогволд, сын Мстара, пятисотник арнорской дружины! – резко ответил ловчий, благоразумно пропуская слово «бывший».

Оба мужика раскрыли рты и изумлённо уставились на него. Однако провести их было не так-то просто.

– Вот что… уважаемый. Ты иди своей дорогой. Мы тут и без тебя разберёмся, – процедил бородач и повернулся к стоявшим ближе к тракту людям, сделав им какой-то знак.

Толпа заволновалась и придвинулась; Рогволд опустил ладонь на рукоять меча, а Фолко как бы между прочим наложил стрелу на тетиву и зажал в зубах запасную.

– Верно, без тебя управимся, – поддержал бородача его недавний противник, в свою очередь делая знак своим.

Трое путешественников оказались между двух огней; с обеих сторон подступали мрачные, распалённые дракой люди, в эти мгновения селяне забыли о собственных распрях. Однако трое друзей всё же были не одиноки. Из обеих групп на межу вышло несколько человек, в основном крепкие, кряжистые мужики постарше. Теперь враждующие лагеря разделяло уже не только трое друзей, однако бородач слева и усатый справа – похоже, они и были заводилами – не торопились увести своих.

– Эй, вы, там, на меже! – глумливо крикнул усатый. – Убирайтесь, пока вас не растоптали! Мы должны отплатить за обиды этим вонючкам, и мы отплатим! А тот, кто осмелится помешать нам, тому мы намнём бока! Поняли? А вы, Граст, Хрунт, Вирдир и Исунг, вы подлые трусы, опозорившие родную деревню!

– Суттунг, хватит мутить народ! – крикнул один из вышедших к Рогволду селян; он был высок, широкоплеч, лицо обрамляла полуседая борода, серебро виднелось и на висках, но глаза были ясны, а руки, казалось, могли запросто гнуть подковы. – Мало тебе Эла и Траста? Или вы с Бородатым Эйриком добиваетесь того, чтобы мы каждую ночь пускали друг другу красных петухов?! – Лицо говорившего побагровело, огромные кулачищи сжались. – Нет! Хватит! Скажем спасибо почтенному Рогволду и его спутникам, с наших глаз сошёл туман. Так что ничего мы не опозорили. Это говорю я, Исунг, сын Ангара!

– Верно! – подхватил другой.

Ростом он был пониже Исунга, но ещё шире в плечах. Его левую щёку рассекал свежий рубец, из раны сочилась кровь. Он говорил отрывисто, зло, рубя ладонью воздух.

– Чего ради мы ломаем друг другу рёбра, а?! Гляньте, – и он ткнул себе в щёку, – это мне досталось на память от Хелдина, вон он стоит, с которым мы на соседних полях уже лет пятнадцать рядом работаем! Эй, Хелдин! Можешь толком сказать, из-за чего мы с тобой сцепились, а? Молчишь… Ну то-то!

– Он молчит – я отвечу! – яростно завопил тот, кого назвали Суттунгом. – Нечего было совать нам палки в колёса и указывать, что нам сеять и как! Наша очередь – что хотим, то и делаем! Вы нам не указ! Верно я говорю, ребята?!

Окружавшие его люди ответили дружным рёвом, и лишь мужик по имени Хелдин пытался что-то возразить. Бородатый Эйрик о чём-то шептался в небольшом кружке своих приверженцев, остальные же люди его группы стояли, угрюмо уставясь в землю. Товарищи Суттунга заорали и заулюлюкали. Вновь мелькнули поднятые с земли колья и топоры, и толпа в несколько десятков человек дружно повалила на замерших в центре поля Рогволда с друзьями и присоединившихся к ним селян. Делать было нечего, и они схватились за оружие. За их спинами по-прежнему царило молчание.

Фолко не было страшно, было отчаянное боевое веселье, азарт; он словно воспарял над пыльным полем, уподобляя себя героям древности, и даже усмехнулся, когда Суттунг повёл своих вперёд, – представлялся удобный случай показать себя.

В воздухе сверкнула серебристая молния, и Суттунг с воплем повалился на землю, пытаясь вырвать пробившую бедро стрелу. В последний миг Фолко понял, что не в силах вот так, в общем-то ни за что, убить человека, и снизил прицел. Он видел безумные глаза Суттунга, его разинутый в отчаянном вопле рот; он успел заметить даже протянувшуюся с губ человека тонкую ниточку слюны. «Нет, это не призрак Могильников, это живой человек, что же ты делаешь?!» – словно закричал кто-то внутри Фолко – и рука хоббита дрогнула.

Вид упавшего, испачканного кровью Суттунга как-то сразу отрезвил нападавших. Они остановились, столпившись вокруг своего предводителя, и тогда Фолко, в который уже раз внутренне удивляясь себе за последние несколько дней, громко и отчаянно крикнул, вновь натягивая тетиву и поднимая оружие:

– Ещё шаг – и буду бить в горло! Первому!

С губ испугавшегося собственной смелости хоббита рвался пронзительный крик, почти визг, – но угроза возымела действие. Хелдин высоко поднял руки, словно останавливая своих товарищей, и громко крикнул:

– Всё, хватит! Суттунг получил по заслугам – сколько же можно ссорить нас с соседями! Расходитесь, братья, расходитесь по домам! Я уверен, люди Бородатого Эйрика последуют нашему примеру.

Странно приутихший при виде раненого Суттунга Эйрик тоже вышел на межу, по-прежнему разделявшую две враждебные толпы.

– По-моему, мы все здесь просто с ума сошли! – заговорил он. – Зачем наши соседи послушали этого Храудуна? Почему мы не можем разобраться спокойно, без драки? Я, конечно, виноват, каюсь, на меня нашло какое-то затмение. Но теперь всё миновало, я предлагаю мириться!

– Жалкий трус! – простонал сидевший на земле Суттунг. Ему уже вырезали стрелу Фолко и перебинтовали рану. – Люди! Чего вы стоите! Бейте их, бейте! Он ведь оскорбил того, от которого нам было столько добра!

– Мы его об этом не просили, – угрюмо ответил один из стоявших рядом с Суттунгом мужчин. – Пропади он пропадом!

И тут людей словно прорвало. Они обнимались, жали друг другу руки, хлопали по плечам; нанёсшие друг другу раны просили у пострадавших прощения. Сам Бородатый Эйрик последовательно обнялся с добрым десятком своих недавних противников, и тут спор едва не разгорелся снова. Каждая сторона заявляла, что именно она лучше другой примет и окажет почёт прекратившим драку гостям. Всех примирил Торин, заявивший, что он проголодался и с удовольствием отобедает сначала в одной деревне, а потом в другой. Бросили жребий, и оказалось, что сначала надо идти к сородичам Суттунга. Вслед за путешественниками повалила и добрая половина товарищей Эйрика во главе с ним самим.

Горница Исунга была велика, но всё же с трудом вместила в себя всех пришедших. На середину вынесли длинный, тут же сложенный из досок и щитов стол, накрыли несколькими скатертями и, пока женщины готовили горячее, подали несколько пузатых жбанов пива для препровождения времени. Фолко, Торина и Рогволда посадили на почётные места. Рядом с ними сели Хелдин и Исунг, Эйрик и Граст и прочие, всего десятка три. Не поместившиеся в горнице ушли готовить совместный вечерний пир в знак прекращения междоусобицы.

– Так всё-таки из-за чего весь сыр-бор? – спросил гном Эйрика и Исунга, сидевших рядом с ним, и сделал добрый глоток из высокой деревянной кружки, где пенилось недавно сваренное пиво. – Я немало странствовал по Арнору, но такое, признаться, вижу впервые. С чего всё началось?

Люди смущённо переглядывались, опуская глаза. Наконец заговорил Исунг:

– Это началось год назад, почтенный Торин. Из-за восточных гор к нам в деревню пришёл никому не ведомый путник – древний старик, ободранный и голодный. Он сказал, что его дом сожгли ангмарцы, что все его дети и родственники погибли и теперь он скитается по Арнору, не имея своего угла. Ну, народ у нас жалостливый… Его приняли, обогрели, он и прижился, а под жильё приспособил старый сарай. Сперва его кормили из сострадания, ожидая, что он разведёт огород и начнёт жить как человек, но ничего подобного… Работать он не пожелал, а стал оказывать за плату всякие мелкие услуги – зуб заговорить, корову вылечить, ну и так далее. Оказалось, что он искусный лекарь и умеет предсказывать погоду и на день вперёд, и на год. Его стали уважать, ценить, а потом – и побаиваться. Одним словом, он оказал немало услуг нашей деревне. Слух о нём, естественно, дошёл и до наших соседей. Его стали звать и в Хагаль – это деревня Эйрика, однако там от него что-то проку было мало. Напротив, что у нас он делал превосходно, у других выходило из рук вон плохо. У сестры Эйрика, я знаю, он уморил корову и козу, хотя мог бы вылечить…