Дорогая моя…

Натиг Расулзаде

Дорогая моя…

Ну, а если говорить об общем течение жизни, то, конечно, скорее, был доволен, чем недоволен, нечего Бога гневить. Все пока шло неплохо. А когда смутные, тревожные мысли, пришпоренные скукой, подступали к сердцу, брали за горло, можно было выйти из дома, пойти в скверик с памятником писателя посередине, окольцованном пахучими кустами резеды, с редкими торчащими из них провинциальными розами, где в хорошую погоду собирались соратники и соперники по нардам и домино, единоверцы по безделью, утверждавшие, что безделье, вопреки общепринятому мнению, удлиняет жизнь. Опять же – телевизор в ненастные дождливые дни, мир животных, пожирающих друг друга, обедающих друг другом, гораздо более интересный и честный, чем мир людей; книги, сохранившие своих редких приверженцев, странноватых чудаков, казалось напрочь оторванных от современного мира; приятное, почти ежевечернее времяпрепровождение за карточной игрой в интеллигентной компании, заканчивавшейся далеко за полночь и ставшей неотъемлемой частью жизни за долгие годы… Порой выходил на необъятные просторы интернета, просматривал ленту на Фейсбуке, не втягиваясь глубоко и каждый раз убеждаясь, что мир не изменился – число кретинов по прежнему гораздо больше, чем умных, хотя бы просто потому, что умные обычно незаметны и любят молчать. Нет, все неплохо… не так уж плохо… От добра добра не ищут…

Тут Р. Задумался: от какого добра? Эти поговорки, видимо, не находившие другого простофилю, липли к нему десятками, крутились в голове порой часами, как старые мотивы и вытравить их оттуда было делом нелегким, основательно, прочно оседали и обживали вакуум в мозгах. Р. задумался. О чем он думал? Кто его знает, но задумался. Р. Р-р-р-р… Книга выпала из ослабевших рук, стукнула жестким ребром по животу, шмякнулась обложкой на пол. Он разлепил глаза… кажется, задремал. Полежал с открытыми глазами, и вдруг это опять нахлынуло. Жизнь пуста, моя жизнь пуста, – подумал Р. Поежился от мгновенно охватившего все тело, все существо его холода, повернулся на другой бок. Не помогло. Холод крепчал.

От нечего делать и желая хоть что-то изменить в существующем укладе будней (что интересно, с недавних пор все дни его стали выходными, свободными, так сказать воскресеньями, но своей сиамской схожестью напоминали они не праздники, а скорее будни) Р. сбрил бородку и усы, что носил вот уже несколько лет, подстригая аккуратно и любовно ухаживая за сей пожухлой осенней растительностью. Какое- никакое, а было занятие. Сбрил. Теперь его губы готовы к поцелуям. Осталось только найти объект, алкавший лобызать его обновленные уста. Р. терпеливо плыл по течению, боясь решительных действий, непредвиденных случайностей, и только слабо, вяло желал изменить это течение, ничего для этого не предпринимая.

Но случай подстерег его: на шестьдесят третьем году жизни Р. постигло несчастье – он влюбился.

Как я счастлив, – думал он, засыпая, думал он, просыпаясь, – как я счастлив, как долго ждал…

Он врал самому себе – не ждал, просто случилось. В жизни он много любил, много и часто влюблялся. Из многих и многих любовных приключений в его жизни ни одно не заканчивалось удачно, но все они заканчивались предательством, изменой, разрывом, слезами, дикими скандалами, или же напротив – тихим, непостижимым для него исчезновением из его жизни той или иной женщины. Теперь он понимал, что во всех, во всех – хоть и давно перестал страдать юношеским максимализмом и старался ничего не утверждать категорично – но во всех этих неутешительных финалах была его вина, вина его неугомонного характера, его себялюбия, его честолюбия; и был страх перед одиночеством и боязнь, что это одиночество у него отнимут.

Теперь он влюбился. Влюбился по-настоящему, как ему казалось, раз и навсегда, хотя грозное слово «навсегда» постепенно утрачивало свой смысл, учитывая возраст, блекло, как картина на солнце, написанная некачественными красками.

Сейчас он пойдет в парикмахерскую и побреется, хотя он брился утром, как обычно, но теперь семь часов тридцать минут вечера, а в восемь у Р. свидание со своей возлюбленной. Она пока еще не знает, что возлюбленная, да и он не совсем уверен, если пораскинуть мозгами – не совсем уверен, но если пораскинуть сердцем (если только можно так выразиться, но поздно – я уже выразился), он чувствовал всем этим главным органом своего тела – влюблен, хотя ему предстоит всего лишь третий раз увидеть её, и на этот третий раз при встрече он намерен преподнести ей букет цветов и кое-что еще, но это пока секрет.

Она послушно, с терпеливым видом стояла возле подземного перехода с эскалатором, приносящим и уносящим экс-пешеходов, временно превратившихся в стоячих пассажиров; здесь они договорились встретиться. На ней было темно-бордовое платье из известного в городе бутика, очень скромное и дорогое, эксклюзивность которого мог бы заметить только наметанный взгляд. Он был немного разочарован. Ему хотелось, чтобы одета она была в некотором роде вызывающе, ярко, что наверняка молодило бы её, чтобы притягивала взгляды, чтобы мужчины и даже женщины оборачивались ей вслед, тогда он был бы горд, отчасти удовлетворив свое мелкое, мелочное тщеславие. Но она и без того выглядела моложавой в этом платье. Минимум косметики, короткое жемчужное ожерелье высоко у самого горла. Он вдруг поймал себя на том, что, кажется, беспричинно, по идиотски улыбается, подходя к ней с букетиком из трех алых роз. Ярко-красные розы, как помада на её губах, вот кстати пришлось: её туфли, её помада и цветы – это все ярко-красное.

Она, завидев приближавшегося Р. тоже улыбнулась, и улыбка оставалась на её холеном, ухоженном лице, пробудив к жизни две предательские морщинки по краям губ, пока он приближался.

– Добрый вечер, – сказал он, сопровождая слова кивком. – Я не опоздал.

– Да, я пришла чуть раньше, закончила дела, – сказала она, принимая от него букет. – Спасибо, очень красивые.

– Эти ребята из моего села, – сказал он, неопределенно кивая куда-то, предположительно в сторону села. – Продавцы цветов. Там самые лучшие розы.

– Вы же говорили, что городской, – сказала она, хитро прищурившись. – Обманывали?

– Нет, что вы. Я родился в городе, но отец мой родился и до десяти лет жил в селе. Наши корни оттуда. Возьмите меня под руку, – сказал он, коснувшись локтем её руки.

– Мы, кажется, в прошлый раз перешли на «ты», – сказала она не очень уверенно, взяв его под руку. – Или нет?

– Перешли, – подтвердил он. – Но мне хотелось, чтобы мы это сделали снова.

Она улыбнулась.

– Мне нравится, – сказала она.

Он помолчал, ожидая продолжения, оно не последовало. Тогда он спросил.

– Нравится что?

– Как вы разговариваете. Ваша манера.

– Хорошо, – сказал он. – Мне тоже.

– Ну, как, еще раз перейдем на «ты»? Или рано?

– Нет, в самый раз. Ты, ты, ты.

– Как приятно, правда? – сказала она.

– Да, ты права. Мы могли бы и завтра перейти на «ты».

– Мы можем каждый день переходить, – сказала она.

– Посидим в кафе, пока не началась эпидемия? – спросил он, когда они проходили мимо открытой веранды кафе на площади.

– Что? – спросила она, удивленно глянув на него: не ослышалась? Не шутит? – Я не поняла. Пока не началось что?

– Я могу видеть будущее, – признался он просто, насколько просто можно было сказать подобную фразу. – Скоро весь мир охватит эпидемия, появится неизвестный вирус… И на наш богоспасаемый город тоже обрушится. Закроются все рестораны, кафе…

– Не-ет, – протянула она с улыбкой. – Вы шутите? Ты шутишь?

– Да, шучу, – сказал он. – Потому что ничего не могу сделать, чтобы предотвратить. И доказать не могу.

– Любишь черный юмор?

– Нет, – сказал он. – Не люблю… но все будут ходить в черных масках, я это вижу достаточно ясно, и что хуже всего, женщины будут прятать губы, вот, кстати, такие восхитительные, как у тебя…

– А ты узнаешь женщин по губам? – тихо, переливчато рассмеялась она.

– Еще как узнаю, – сказал он, шутливо выпятив грудь и впившись глазами в её губы, – Но вообще-то, у меня есть и хорошая новость: начнется война…

– О-о! Обрадовал… Час от часу не легче…

– И мы победим. Прогоним захватчика со своих земель, освободим Карабах, Шушу, все наши земли, разобьем врага в пух и прах…

– Ты, правда, это видишь? – она готова была уже поверить ему, потому что он говорил вполне серьезно, и не станет же взрослый, пожилой человек шутить такими вещами. – А когда это произойдет?

– Я сроков не вижу, но будет, будут оба события, и плохое и хорошее…

– С тобой страшно разговаривать, – сказала она после долгой паузы, пристально вглядываясь в его лицо.

– Это редко случается со мной, но два эти события я увидел отчетливо.

– Во сне?

– Не совсем… непонятно как… может, и во сне, но не совсем во сне… Это невозможно объяснить, мозги вывихнешь… Ладно, хватит, я редко с кем делюсь этим, чтобы не отправили в психушку, и с твоей стороны предвижу шквал вопросов. Но скажи главное: ты мне поверила?

– Да, – ответила она, не раздумывая.

– Вот это главное, – сказал он, – И потому я теперь хочу сказать тебе кое-что важное… Важное для меня, – уточнил он, – и это лучше сделать сидя за столиком. А заодно выпьем пива. Пиво любишь?

– О-о! – произнесла она, улыбаясь. – Заинтриговал.

– Пивом?

– Нет, тем, что лучше делать сидя за столиком.

– Звучит неплохо, правда? – сказал он.

– Двусмысленно, – сказала она, и словно пожалев о своих словах, спросила, – Я не очень вульгарна?

– Что ты! Мне нравится.

Они пошли к свободному столику на открытой веранде кафе и уселись друг против друга.

– Вот, – сказал он, вытащив из кармана и протягивая ей маленькую коробочку. – Это тебе.

Она взяла коробочку, повертела её в руках.

– Можно открыть? – спросила она.

– Открой, открой, – сказал он.

Торопливо подошел официант, но он отослал его, махнув рукой.

– Попозже, – сказал он официанту.

– О-о! – теперь уже со сдержанно- восторженными нотками в голосе протянула она, разглядывая золотое колечко с мелкими кроваво-красными рубинами в ряд. – Но…

– Нет, нет, – перебил он её.

– Что – нет, нет? – спросила она.

– Никаких возражений, – сказал он. – Только восхищение.

– Ясно, – сказала она, продолжая разглядывать колечко. – Но все же, мне кажется, вроде рановато для таких дорогих подарков.

– Кто это сказал?

– Я. Только что.

– Не могу согласиться, – возразил он. – Потом может быть поздно для дорогих подарков.

– А, вот ты как! Ну ладно, тогда возьму.

И тут она долгим взглядом посмотрела на него, вначале взгляд её был внимательным, почти пронзительным, изучающим, но постепенно потускнел, стал рассеянным, потерял свою конкретную направленность, стал блуждать и наткнулся на официанта, ожидавшего, чтобы его подозвали. Кафе было полупустым и официанты простаивали, болтали друг с другом вполголоса, посмеивались, переступали ногами, как застоявшиеся беговые лошади, соскучившиеся по скачкам.

Подошел официант, видимо, посчитав, что достаточно долго ждал в сторонке и посетители уже готовы сделать заказ.

– Добрый вечер, добро пожаловать, надеюсь, что вам понравится наше уютное заведение, и вы станете у нас постоянными посетителями. Что будете заказывать?

Он, подняв голову, удивленно оглядел молодого официанта в аккуратном белоснежном фартуке на бедрах, и подумал, что бы такое сказать, чтобы не спровоцировать очередной приступ его говорливости. Она, достав зеркальце из сумки, прятала за ним улыбку.

– Пиво, – сказал он полувопросительно, и нельзя было понять, спрашивает, или заказывает.

– У нас пиво на любой вкус. Немецкое, чешское, местное, темное, светлое…

– Ты какое будешь? – обратился он к ней.

– На твое усмотрение, – сказала она.

– На ваше усмотрение, – сказал он официанту.

– Я принесу вам «эфес», вам понравится, – сообщил официант таким тоном, будто готовился сделать подарок этой весьма странной на вид паре: пожилой мужчина, которому, кстати, трудно было дать его годы и зрелая женщина, прекрасно выглядевшая, ухоженная и на вид намного моложе своего спутника, сколько бы ему лет ни было.

– И побыстрей, – сказал мужчина, предупреждая готовое извергнуться красноречие официанта.

– Бегу, – сказал тот и на самом деле убежал и скрылся в кухне, хотя ничего из кухни они не заказывали.

– Если мне не изменяет память, – сказала она, но он тут же её перебил.

– Как это неприятно звучит в твоем возрасте.

– Приятно или неприятно, но я продолжу, – сказала она. – Если мне не изменяет память, ты не сказал мне в прошлый раз, как тебя зовут. А? Или сказал?

– Нет.

– Тогда говори.

– Это так важно?

– Приехали, – она чуть развела руками, давая понять, что вопрос его попросту нелеп. – А сам ты как считаешь? Удобно нам встречаться, не зная друг друга по именам?

– Меня зовут Р. – сказал он.

Некоторое время она осмысливала услышанное.

– Просто Р.? – наконец решилась спросить она.

– Да, – сказал он. – Этого мало?

– Просто одна буква, или я ослышалась?

– Одна буква. Р. Рыба, река, русалка, расизм, реквием…

– Достаточно. Я поняла. А если все-таки расшифровать, или не рекомендуется категорически?..

– Нет, почему же? – сказал он. – Но для этого нужен небольшой экскурс в далекое прошлое. Видишь ли, мой отец был большим поклонником философии Рабиндраната Тагора, и когда я родился имя уже было готово. Экскурс закончен.

– А как тебя звали близкие, когда ты был ребенком? – спросила она.

Вопрос был несколько неожиданным, он немного замешкался.

– Забыл? – она улыбнулась поощрительно.

– Наоборот, – сказал он, – теперь я все чаще вспоминаю свое детство… людей, которых уже давно нет… места, которые изменились до неузнаваемости… Становится грустно, – он глянул на её все еще улыбающееся лицо и тоже улыбнулся в ответ, настолько заразительной была её улыбка. – Это, наверно, признаки старения, да?

– Стареть скучно, – сказала она, – но это единственный способ жить долго.

– Здорово сказано! – сказал он. – Остроумно.

– Еще бы! – сказала она. – Бернард Шоу. Ну, молодой человек, как же звали вас в детстве, минуя столь экзотическое имя?

– Робик, – ответил он.

– Робик, – повторила она. – Неплохо. Ласково. Лучше, чем полное имя. Мне нравится. Можно я тоже так буду?

– Конечно, – сказал он. – Хотя по возрасту мне вряд ли теперь подходит это сокращенное имя, да?

– Нет. Очень подходит, – сказала она. – Подходит к твоей интеллигентного вида в мелкую клеточку кепке, подходит к подобранной в тон ей рубашке с высоким воротником, подходит к седым вискам и красивым крупным рукам пианиста, к пахнущему от тебя дорогому одеколону «Саваж»… Однако, ты прав, лучше я буду называть тебя Р. Кстати, можно узнать, чем ты занимаешься?

– Ты случайно почти угадала, когда перечисляла сейчас. Я джазист… Правда, бывший. Уже давно бросил, теперь у меня другая профессия, значительно больше поднимающая адреналин…

– И какая, можно узнать?

– Узнать можно, но вряд ли это тебя порадует, – сказал он шутливым тоном, слегка улыбнувшись.

– А что?..

Она хотела спросить: «А что такое?», но не успела, подошел официант с пивом и бокалами на подносе, молча поставил бокалы перед ними на стол, открыл бутылку пива, разлил аккуратно, поставил бутылку точно в центр стола и отошел молча, чего от него никто не ожидал.

– Я люблю пить из тонких красивых бокалов, – призналась она. – Для меня это даже важнее, чем сам напиток. А ты, Р.?

Он несколько растерянно взглянул на неё, услышав свое имя в таком необычном звучание и желая еще раз послушать, проверить, как странно это звучит произнесенное ею.

– Р., – повторила она, будто угадав его желание. – Приятно произносить. А слушать?

– Тоже… неплохо, – сказал он.

– Итак, ты меня заинтриговал, – сказала она, подняв бокал и поднося его к губам.

– Погоди! – воскликнул он, осторожно взяв из её рук бокал и опустив его на стол.

– Что такое?

– Минутку, – Он подозвал официанта вручил ему крупную купюру, что-то тихо сказал поднесшего ухо к самому его рту официанту, и уже громче добавил, – Только живо. Одна нога здесь, другая там.

– Любишь интриговать, – сказала она. – С тобой не скучно.

– Пока не пей из этого бокала, – попросил он.

– Ладно, не буду спрашивать, раз ты такой таинственный, – сказала она.

Очень скоро появился официант, запыхавшийся, переводя дыхание и поставил перед ней красивый хрустальный бокал.

– Я его тщательно вымыл после магазина, – заранее сообщил он и отошел.

– О! Я оценила, – сказала она. – Но он для шампанского, а не для пива.

– Возьмем шампанское, – сказал он.

– Ну уж нет, – сказала она. – Сейчас мне хочется пива.

Он налил ей из бутылки в новый бокал, помолчали, выпили пива.

– Итак, чем ты таким занимаешься, что мне может не понравиться? Грабишь ювелирные магазины и даришь женщинам золотые кольца?

– А тебя как называли в детстве, которое было не так давно? – в свою очередь спросил он, стараясь уйти от ответа.

– О-о! – тихо воскликнула она, – кажется, это был комплимент?

– Ну, – сказал он.

– Что – ну? – спросила она, хитро прищурившись, глядя на него, будто собираясь обмануть.

– Как звали?

– Я первая спросила: чем занимаешься? – в тон ему произнесла она. – Не уходи от ответа.

– Ты же отгадала, – сказал он. – Граблю магазины.

– Ладно, скажи серьезно, мне интересно, честно.

– Правда, интересно?

– Конечно. Все-таки не мешает знать, с кем имеешь дело. Особенно, если этот кто-то со второй встречи делает дорогие подарки.

– С третьей, – поправил он.

– Да, с третьей… Но учитывая поспешность и кратковременность первой, эту можно считать второй. Так что, надо знать, кто эта загадочная личность. Вдруг я попаду в неприятную историю, – она ти�