Ты мой вызов

Не так давно получившее разрядку тело по новой утопает в горячей пучине страсти. По венам разливается обжигающая лава, связь с реальностью вновь теряется, мир вокруг нас исчезает. Остаёмся только мы вдвоём, наши жаркие и нежные поцелуи, блуждающие по телам руки, одно дыхание на двоих и волны удовольствия, накрывающие нас с головой.

Давид не торопится, я чувствую, что он сдерживает себя, прикладывает усилия, чтобы не спустить с цепи своего зверя. От осознания этого факта меня затапливает собственная любовь к нему. Он думает обо мне, о моём комфорте и удовольствии, возможно в ущерб себе. Это ведь Грозный, вряд ли он привык быть таким нежным в постели, и мне не хватает опыта, но с уверенностью могу сказать, что мы занимаемся именно любовью.

– Я сдохну от кайфа, Хрустальная девочка, – шепчет мне в губы, просунув руку под спину и прижав к себе, не прерывая даже на миг плавные толчки.

– Мне… очень… хорошо, – между стонами проговариваю я, впиваясь ногтями в его плечи.

Сложно держать себя в руках, не уплывать далеко отсюда, когда под кожей бегают мурашки, приятно лаская каждый уголок тела. Сама тянусь к нему, целую, обвиваю его талию, скрещивая ноги за спиной, чувствуя другой, более глубокий угол проникновения, и не сдерживаю крик удовольствия.

– Я очень тебя люблю, – выдыхаю, ощущая острую необходимость сказать эти слова.

– С ума сводишь, девочка моя, – отвечает Давид. – Прости, – шепчет, целует в губы и отстраняется.

Не успеваю среагировать на внезапную прохладу, как его руки скользят по твёрдым соскам и впиваются в талию. Он слегка приподнимает моё почти безвольное тело и, ещё раз извинившись, меняет темп. Из груди вырывается оглушающий крик, стоит каменному члену выскользнуть из меня и снова толкнуться жёстко и резко. Раз, второй, третий… теряю счёт.

Теряюсь сама, больше ничего не ощущаю, кроме его рук на моем теле. Ничего не слышу, кроме его рычащих стонов и своих криков удовольствия. Каждый толчок выбивает из меня воздух, каждое движение взрывает что-то внутри. Волна оргазма накрывает меня так неожиданно, что я не знаю, куда себя деть. Забываю, как дышать, способна только на крики, стоны и всхлипы. Не осознаю, что впилась ногтями в спину Давида до крови, не могу контролировать судороги, продолжая биться в конвульсиях. Где-то далеко слышу, как Давид гортанно рычит, ощущая, как его пальцы сжимают до боли мою талию.

Не знаю, сколько я билась в этой агонии удовольствия, но едва мозг начинает работать, понимаю, что была глупой, раз не решилась на близость раньше.

Глава 27 Можно быть счастливее?

Когда ты безумно счастлива, каждый день проходит словно на крыльях, тебе любая мелочь дарит радость, ты спешишь домой, чтобы оказаться в объятиях любимого человека, засыпаешь и просыпаешься, прижатая к мужскому телу, и это настолько хорошо, что иногда мне кажется, что всё это – прекрасный сон.

Давид невероятный человек, он не упускает ни одной минуты, чтобы доказать мне, как сильно любит. А что мы творим в спальне, вообще не описать словами. Ладно, это образно, так-то мы занимаемся любовью, где придётся, но в пределах квартиры. Он каждое утро отвозит меня в институт и долго целует, перед тем как отпустить. После лекции забирает, везёт домой и не возвращается на работу, пока не получит моего оргазма. Иногда я еду с ним в приют и занимаюсь с детьми дополнительными уроками.

В принципе, мы очень много времени проводим вместе, и я уже не представляю своей жизни без Грозного Давида. Да и зачем о таком думать, мы счастливы, мы любим друг друга и регулярно об этом напоминаем. Готовим вместе, принимаем душ или плещемся в ванне так же вместе, естественно, всё заканчивается одним и тем же. Поймала себя на том, что мне безумно нравится, когда нежные ласки и медленный темп переходят в жёсткий и резкий. О чём, собственно, и сказала Давиду, и он тут же облегчённо выдохнул и признался, что он очень сильно себя сдерживает. А едва я проговорилась, что не стоит этого делать, как мне показали, каково это, когда он отпускает всех своих демонов с цепи. Я была на грани потери сознания от удовольствия, и дала ему слово, что не сломаюсь, и он просто обязан продолжать в том же темпе.

Моя Ева так и не захотела с нами встретиться, но мы с Ташей не обиделись, самое главное, что физически она в порядке, на остальное нужно время. Правда я не понимаю, что сделала бы я, если оказалась бы на её месте. Что, если бы Давид поступил со мной так, как любимый человек Евы? Она у меня популярная блогерша, её лицо можно встретить на рекламных плакатах многих известных брэндов, и такой позор – тебя выставили проституткой. И не какие-то завистники, а твой любимый человек. Убила бы его, но Демьян свалил из страны, наверное, знал, что опасно здесь оставаться. Я, конечно, против насилия, и сама по себе пацифист, но в данном случае не могла стоять в стороне. Сказала Давиду всё и, мало того, спросила, может ли он объяснить Демьяну, что так поступать нельзя. Он с охотой согласился, аргументировав тем, что сам не против проучить урода, но не успели мы.

– Эй, замарашка, – вырывает из мыслей противный голос Ворона.

Так и знала, что нужно ждать в здании. Лекция закончилась на полчаса раньше, и Давид наотрез отказался, чтобы я ехала домой на такси. Но сидеть в душной аудитории не хотелось, и я решила подождать его на лавочке во дворе университета.

– Ты чё, оглохла? – снова обращается ко мне, когда я делаю вид, что не замечаю его.

Лишь бы пошёл дальше и не трогал меня. Но это было бы слишком просто, это ведь Воронцов, цепляться к людям без повода у него в заводских настройках.

– Меня ждёшь? – усмехается и плюхается рядом со мной, обдавая парами алкоголя. – Молчишь, – хмыкает и прикуривает себе сигарету. – Как там твоя подружка? – спрашивает, и тут мой игнор прекращается.

– Не твоё дело, мудак, – выплёвываю и, встав, направляюсь к воротам.

Лучше там подожду Давида, он вот-вот должен подъехать. Под жарящим солнцем приятнее, чем на скамейке в тени, но в компании Ворона.

– Слышь, шлюшка, – в два шага догоняет и впивается в мой локоть. – Ты как со мной разговариваешь? – дышит на меня перегаром и сигаретным дымом, только запах какой-то другой, кисло-сладкий.

– Как заслуживаешь, – отвечаю, пытаясь вырвать руку. – Не трогай меня…

– Да ладно, чё ты ломаешься? Вам же только этого и хочется… – проговаривает и, обняв, прижимает к себе, положив свою мерзкую руку на мою попу.

– Отпусти меня! – кричу в надежде, что кто-то придёт на помощь, но наши однокурсники уже разбежались, а у остальных лекция ещё, даже охранника не видно. – Ничего мне от тебя не хочется…

– Ну, конечно, приезжаете из своих Мухосрансков и только и ждёте, чтобы богатого мужика подцепить… – не знаю, чем я думаю, но очнулась только, когда ладонь обжигает удар о щеку урода. – Ах ты, сука, – рычит Ворон и, сжав мою шею сзади, силой тащит к припаркованной неподалёку машине.

– Пусти! – кричу, ногами в асфальт упираюсь, но он оказывается сильнее.

– Хуй тебе… в рот, – начинает громко ржать. – Сейчас ты ответишь мне и за удар, и за подружку свою. Отработаешь по полной программе… – не успевает он закончить, как рядом с визгом шин тормозит знакомый внедорожник, и я облегчённо выдыхаю.

Хлопает дверь машины, слышны тяжёлые шаги, а через секунду я уже не чувствую чужой, противно липкой ладони на своей шее.

– Я предупреждал! – рявкает Давид, нависая над валяющимся на асфальте Воронцовым. – Предупреждал, сука! – удар, ещё один, и ещё. – Не. Трогай. Мою. Женщину, – каждое слово сопровождается кулаком в морду Ворона.

– Давид, не надо, – прошу я, когда замечаю, что тот уже и не сопротивляется, а его лицо покрылось багровым цветом. – Давид, пожалуйста, – подхожу и впиваюсь в его локоть. – Не стоит, – молю его, но он бьёт его в последний раз, и я слышу хруст, а следом протяжной болезненный стон Ворона.

– Не приближайся к ней, иначе на куски порву, – рычит и сплёвывает рядом с его головой. – В машину! – приказывает мне, и я не смею перечить ему в таком состоянии.

Забравшись на переднее пассажирское, пристёгиваюсь и прижимаю сумку к груди. По щекам стекают слёзы, и не потому, что жалко этого мудака, я просто испугалась, что Давид убьёт его. Выглядит Ворон, мягко говоря, очень страшно, успокаивает то, что грудь поднимается и опускается, значит, жив.

– Скорую вызови, – бросает, едва занимает место водителя и трогается с места.

Трясущими руками набираю номер и обрисовываю ситуацию диспетчеру, и только после этого немного успокаиваюсь. С одной стороны, Ворону должен был кто-то объяснить, что нельзя цепляться к девчонкам, он ведь всех достал уже. Сколько к Еве цеплялся, подставил её на съёмках, но Демьян не нашёл в себе смелости поставить на место сынка влиятельного человека. Но с другой стороны, я боюсь, что этот самый влиятельный папаша не оставит это просто так, и у Давида могут быть проблемы.

– Успокойся, – раздаётся его голос, и на моё бедро ложится рука с разбитыми костяшками и в чужой крови.

– Останови, – прошу, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.

– Что такое? – хмурится Давид, но ответить не могу, прикрываю рот, понимая, что сейчас произойдёт неприятный казус. – Понял, – боковым зрением отмечаю его кивок.

Машину резко ведёт вправо, за спиной слышны недовольные гудки водителей, и Давид, грязно на них выругавшись, тормозит у обочины и спешно покидает автомобиль, чтобы открыть дверь с моей стороны и вывести меня на воздух.

– Ты что творишь, козлина? – орёт кто-то.

– Пошёл на хуй, – отвечает ему Давид, аккуратно придерживая меня за руку. – Сядь сюда, – совершенно другим тоном обращается ко мне, усаживая на бордюр, и уходит к багажнику, чтобы вернуться через секунду с бутылкой воды. – Держи, – протягивает мне, предварительно открутив крышку. – Что-то болит или только тошнит? – спрашивает и убирает прядь волос мне за ухо.

Запах крови от его пальцев проникает в нос, и я только и успеваю, что отвернуться, перед тем как вывернуть желудок наизнанку.

– Твою мать, – шипит Давид и, судя по звуку, выливает содержимое бутылки на руки. – Прости, – бросает и, собрав мои распущенные волосы, придерживает их, пока я показываюсь ему с не очень приятной стороны. – Прости, – повторяет и целует в плечо.

– Не смотри, – хриплю я, умудряясь ещё и краснеть от стыда в таком состоянии.

– Не неси хуйню, – рычит на меня и, отпустив мои волосы, выливает остатки воды на свою руку, чтобы вытереть мне лицо.

Он возится со мной, словно с маленьким ребёнком, который не знает, что нужно сделать, а я начинаю рыдать в три ручья.

– Что? Что? – обеспокоенно спрашивает, когда я возвращаю свою пятую точку на бордюр. – Давай в больницу поедем, – бросает и поднимается на ноги, но я удерживаю его за руку.

– Не надо, – всхлипываю. – Просто… ты такой хорошииииий, – скулю, как побитая собака.

– Господи, что ты пугаешь меня? – выдыхает, и взяв меня на руки, несёт к машине. – Посиди немного, – говорит, устроив на переднем сидении, приносит новую бутылочку с водой, и пока я мелкими глотками увлажняю горло, он аккуратно убирает за ухо пряди волос. – Лучше? – спрашивает, а я только киваю, потому что едва сдерживаю слёзы. – Не знал, что тебе плохо от вида крови.

– Первый раз такое, – признаюсь сиплым голосом.

Давид прижимает мою голову к своей груди, и мы стоим так долго, пока я окончательно в себя не прихожу. А убедившись, что со мной всё в порядке, он садится за руль, и мы едем домой.

– Тебе нужна горячая ванна, – проговаривает, едва мы заходим в квартиру, и берёт меня на руки.

Заходит вместе со мной в санузел, ставит на пол и включает воду, после чего раздевает меня, а следом избавляет и себя от одежды, пока я опять сдерживаю слёзы, тая от его заботы.

– Ну вот что ты плачешь? – спрашивает, когда мы оба остаёмся голыми, и обхватывает моё лицо ладонями. – Всё же хорошо, – улыбается, но тут же мрачнеет. – Или я поздно приехал?

– Нет, нет, – мотаю головой. – Я тебя очень люблю, – говорю и, обняв, прячу лицо на его груди.

– И я тебя люблю, моя Хрустальная девочка, – сжимает в своих объятиях. – Больше всего на этом свете, – добавляет, оставляя поцелуй на моей макушке.

Минут через пять, я уже лежу на нём в просторной ванне и наслаждаюсь его бережными ласками. Тем, как он проводит пальцами по моим плечам, спине, волосам, легко массирует части тела, иногда целует. Можно быть счастливее?

– Хочу, чтобы ты всегда была моей, – вдруг произносит он.

– Я и так твоя, Давид, – улыбаюсь и, всё ещё лёжа с закрытыми глазами, нахожу его руку и сплетаю наши пальцы.

– Мне надо по всем законам, Хрустальная, – щекой ощущаю, как судорожно начинает биться его сердце. – Стань моей женой, – припечатывает этими словами, и я, резко распахнув глаза, поднимаю голову.

– Что? – переспрашиваю, чувствуя лёгкую дрожь в теле.

– Хочу всю жизнь засыпать и просыпаться рядом с тобой, – совершенно серьёзно проговаривает, смотря мне в глаза.

– Давид, мы так мало вместе…

– Насрать, – перебивает. – Я тебя люблю и никогда не отпущу, так какая, к хренам, разница, поженимся завтра или через пять лет?

– Никакой, – почти шёпотом отвечаю. – Но, что, если мы торопимся, если не сложится?

– Бред, – бросает, проводя пальцами по моей щеке. – Завтра же займусь этим вопросом.

– Я ещё не дала согласие, – возмущаюсь и щёку изнутри прикусываю, чтобы скрыть улыбку.

– Плевать, я всё решил, – сказав это, он меня целует, страстно, со всей своей любовью.

Могу, конечно, поломаться, мол, что значит «я решил»? Но зачем, если я не могу представить своей жизни без него.

Можно быть счастливее? Можно!

Глава 28 Свадьба откладывается

Давид

Сижу и с усмешкой смотрю на друга в звенящей тишине кабинета. Макс вытаращил глаза на меня, как на поехавшего. Морщится, головой мотает, словно пытается мысли в кучу собрать.

– Ты сейчас серьёзно? – спрашивает в третий раз.

– Абсолютно, – киваю с уверенностью.

– Слушай, брат, я всё понимаю, гормоны туда-сюда, но жениться… Ты её знаешь несколько месяцев, – проговаривает, подавшись вперёд.

– Ты как никто другой знаешь, что я не принимаю поспешных решений, – напоминаю, кто перед ним сидит.

– Знаю, но… нет, бля, не вдупляю, нахрена жениться, живёте и живите, – продолжает возмущения, чем начинает раздражать.

– Я хочу привязать её к себе, чтобы точно не ушла, – признаюсь ему, но в большей степени себе.

Честно, сам не догоняю, что на меня нашло, но вдруг понял, что она должна быть моей не только на словах и деле, а ещё и по закону. Хотя меня закон всегда волновал в последнюю очередь, но тут вот такое.

– Ты настолько пропал? – с недоверием смотрит на меня. – Или здесь что-то другое?

– Пропал, – киваю и лыблюсь как придурок.

Попал и пропал окончательно, не знаю, что она сделала и каким образом, но пиздец как люблю её. Не вижу смысла ждать, когда рак на горе свиснет. Она должна носить мою фамилию, кольцо с моими инициалами, и вообще, была бы моя воля, набил бы татуировку ей, чтобы все вокруг знали, чья она. Сошёл с ума, да, но ничего не могу с собой поделать. Ощущение, что она исчезнет, и я просто задохнусь к хренам. И этот страх, что она куда-то уйдёт, от меня сбежит, объяснить никак не могу.

– Пиздец какой-то, – вздыхает Макс и потирает переносицу.

– Что не так? Чего ты так кипишуешь? – спрашиваю, усмехаясь.

– У нас дела: автосервис, подпольные бои, гонки, клуб этот…

– И что? Как моя женитьба на это повлияет? – откровенно не понимаю друга.

– Да так! – восклицает и, встав на ноги, наматывает круги по кабинету. – Женитьба, семейная жизнь, дети, подгузники.

На последних словах меня передёргивает. О детях я ещё не думал, но эта мысль отдаёт теплом в груди, стоит представить Хрустальную с круглым животом, внутри которого растёт наше продолжение. М-да, я становлюсь сентиментальным, может, Макс в чём-то прав.

– Ничего не изменится, кроме штампа в паспорте, я буду в деле, как и до этого, не накручивай, – твёрдым тоном проговариваю. – Лучше скажи, как прошли гонки и бои? – меняю тему.

– Нормально прошли, мы, как всегда, в плюсе, – отвечает и, подойдя к шкафу с бухлом, плескает себе порцию шотландского. – Будешь? – кидает на меня короткий взгляд.

– Одиннадцать утра, Макс, – хмыкаю и качаю головой, отказываясь.

– Ну вот, а раньше тебя не трогало, какой час, – вздыхает с досадой. – Потеряли пацана. Не чокаясь, – салютует и опустошает бокал одним глотком.

– Хватит, я женюсь, нравится тебе это или нет, и мы это больше не обсуждаем, – отрезаю строго и, надеюсь, понятливо.

– Хрен с тобой, – махнув рукой, друг возвращается на стул по ту сторону стола. – Давай о делах, – кивает. – У нас заказ на «Порше 992», бэушный стоит около двухсот лямов, нам заплатят сто.

– Нашли? – интересуюсь, прикидывая в уме, сколько сама работа нам будет стоить.

– В небольшом городе на юге Германии, чувак один продаёт, – отвечает Макс, и меня устраивает его ответ.

В Германии у нас тоже есть пара ребят, которые сделают всё чисто ровно до момента отправки из страны, а дальше наше дело уже.

– Отлично, работайте, если какие-то проблемы, сразу сообщайте мне, никакой импровизации, всё чётко по привычному плану, – приказным тоном обращаюсь к другу, и тот кивает в ответ. – В клубе как? – перехожу к следующему пункту.

– Всё, как и прежде, бухают, накуриваются, трахают баб в випках, – проговаривает и откидывается на спинку стула.

– Эта элита чудит куда больше, чем простые смертные, – хмыкаю, вспоминая свои вечера в моём новом клубе.

Когда забрал его за долги, понятия не имел, что это место, где собираются всякие актёры, певцы и подобные им звёзды, мать их. Но, по сути, мне похрен, пока они за это платят хорошее бабло, пусть хоть на виду у всех трахаются. Моё дело обеспечить безопасность, поэтому ввёл правило – никаких телефонов в здании клуба. Лишь мои скрытые камеры видеонаблюдения, о которых знаю только я. Даже Макс не в курсе, знает только Толь, который, собственно, их и установил. Иметь компромат на какую-нибудь известную особу очень ценно, и я не мог упустить такого шанса.

– Ну ладно, – отмахиваюсь. – Есть что-то, что я должен знать?

– Нет, всё в норме, – отвечает друг, и на этой ноте я могу поехать решать самый главный вопрос.

– Тогда я ушёл, – встаю с кресла и в этот момент открывается дверь, и в кабинет заходит мужик, а за ним двое в полицейской форме.

– Грозный Давид Тимурович? – задаёт вопрос, глядя то на меня, то на Макса.

– Это я, – отвечаю с прищуром.

– Следователь Мишин, – вытаскивает из кармана удостоверение, помахав им для вида. – Вы арестованы по статье 111 УК РФ, Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью гражданина Воронцова Матвея Львовича, – проговаривает мужчина, и я и опомниться не успеваю, как на меня надевают наручники. – Всё, что вы скажете, может и будет использовано против вас в суде. Ваш адвокат может присутствовать при допросе. Если вы не можете оплатить услуги адвоката, он будет предоставлен вам государством.

Под удивлёнными и испуганными взглядами работников автосервиса меня ведут к полицейской машине и, надавив на затылок, заставляют пригнуться и пихают на заднее сидение. Надеюсь, Максу хватит мозгов объяснить рабочим, что с нашими делами это никак не связанно, а то разбегутся все как тараканы. Самое главное, чтобы он Хрустальной не сообщил, нечего её напрасно волновать, я быстро решу вопрос.

По дороге я даже задремал, настолько спокойным был. Нет, ну а что переживать, не первый раз в наручниках и всегда чистым выходил. А тут вообще дело детское, в морду дал мудаку. Я своё защищал, нехрен было трогать мою девочку. А сопляк пошёл жаловаться дядям полицейским, смешно даже.

– Весело тебе? – интересуется следователь, ведя меня в здание участка. – Посмотрим, как будешь смеяться, когда срок влепят.

– Какой срок? Я вообще не понимаю за что меня арестовали, – усмехаюсь, переступая порог, судя по всему, допросной камеры.

– Адвоката ждать будем? – спрашивает Мишин, пристёгивая меня к железному кольцу на середине металлического стола.

– Мне не нужен адвокат, – мотаю головой, всё ещё забавляясь ситуацией.

Если я и позвоню кому-нибудь, то это будет подполковник Назаров, тот, кто получает регулярные «вознаграждения» от меня, просто чтобы нас никто не трогал в случае чего. Собственно, он хорошо себе карманы пополняет ещё и с моих гонок и подпольных боёв, и, мало того, он не раз выигрывал на ставках. Так что бояться мне нечего, всё разрулится очень быстро, и к ужину я буду дома.

– Хорошо, – кивает следователь и выходит за дверь, чтобы вернуться через минуту с папкой в руках. – Перелом нижней челюсти, посттравматическое нарушение целостности костей и хрящей носа, трещины седьмого и восьмого рёбер, сотрясение мозга второй степени, – проговаривает мужчина, раскладывая на столе фотографии побитого мудака.

Ну, что сказать, повело меня чуток, силу не рассчитал, да и у него, видимо, кости хрупкие.

– Тебе светит до восьми лет лишения свободы, – произносит, скрестив руки над столом.

– Мне? – удивлённо вскидываю брови, после чего опускаю взгляд.

На столе разложены только фотки этого урода и бумажки: заявление на меня и заключение врача. Не вижу никаких снимков с камер видеонаблюдения.

– Где доказательства? Показания свидетелей? Записи с камер видеонаблюдения? – озвучиваю свои вопросы.

– Место, где всё произошло, в слепой зоне, но пострадавший в сознании и точно знает, кто на него напал. Ну и один свидетель имеется, – делает паузу, схватив один лист из папки. – Ефимова Алёна Алексеевна, – читает имя свидетеля, и это то, чего мне меньше всего хотелось, – впутывать мою девочку в это говно, и таскать её по ментовским участкам.

– Пиздёж, – мотаю головой и откидываюсь на спинку стула, благо цепь с кольца позволяет.

– Выражения выбирай, – бросает на меня строгий взгляд.

– Простите великодушно, – изображаю сожаление, приложив ладонь к груди. – Брешет ваш пострадавший, не трогал я его и пальцем. Это чистая зависть моему везению.

– Что ты несёшь? Понимаешь, где находишься? – прищуривается следователь.

– Понимаю, но я не при делах. Вот этот, – киваю на раскиданные фотографии. – Подбивал клинья к моей девушке, а она выбрала меня, вот и всё. Он мне сейчас мстит, а избили его, наверняка, его дружки-наркоманы, вам же пришло в голову взять у него анализы? – вопросительно смотрю на него и по лицу вижу, что он всё понимает.

– Советую написать чистосердечное, чтобы убавить себе срок, – прокашлявшись, он протягивает мне чистый лист и ручку.

– Ничего писать не буду, – вздыхаю, поняв, что с ним нихрена не решить. – Я требую своего адвоката, свяжитесь с Ивановым Михаилом Федоровичем.

– Как скажете, – пожимает плечами и, собрав всё со стола, выходит из допросной камеры.

Защитника я ждал долго, по крайней мере так мне казалось в четырёх бетонных стенах без окон с одним лишь маленьким отверстием под потолком, служащим вентиляцией, и в гробовой тишине, где слышно только моё дыхание.

– Здравствуй! – наконец дверь открывается, и в помещение заходит Миша. – Меня уже посвятили в детали дела, и у меня только один вопрос, – проговаривает и смотрит на меня внимательно.

– Да, – отвечаю, заранее зная, что он спросит.

От адвоката не стоит ничего скрывать, тем более от Миши, в котором я уверен на все сто процентов.

– Понял, – кивает и открывает папку с копиями дела. – У них ничего на тебя нет, но… – замолкает, задумчиво просматривая файлы. – Воронцов не последний человек в городе, за сына всех на куски рвёт, уже много раз отмазывал его. А этот мажор тот ещё фрукт, – поднимает взгляд на меня. – Изнасилование, доведение до самоубийства, дебоши, издевательства над студентами в своём клубе… что он только ни заставлял делать первокурсников, – вздыхает. – В общем, пацан всегда чистым из дерьма выходит, и я на девяносто процентов уверен, в нашем деле тоже всё размыто, – совсем не утешает адвокат.

– И что предлагаешь? – спрашиваю, поджав губы.

– Свидетель один – Алёна, но она вряд ли будет на их стороне, – проговаривает задумчиво. – Если они не додумаются нанять подставных, то есть шанс, но небольшой, – смотрит на меня с сожалением и виноватыми глазами.

– Свяжись с Назаровым и на крайний случай с моим отцом, – последнее цежу сквозь зубы.

Последний, к кому я хочу обращаться за помощью, это мой блудный папаша. Но в тюрьму мне нельзя, хотя бы потому что это расстроит мою девочку. И если ради неё я вынужден поклониться отцу, то плевать, главное, чтобы моя будущая жена была счастлива.