Сильвия

– Бхаубааб, баобаб, Бхаубааб, баобаб, – однажды вечером Лакшми начал напевать эти слова, и Бхаубааб рассмеялся. – Ты пришел сюда, чтобы быть названным в честь дерева?

– Это не входило в мои планы. Я даже не подозревал о существовании такого имени. Я просто хотел вернуться домой. – Лакшми залпом выпил последний глоток пива и откинулся на сопо. Он предчувствовал, что Бхаубааб что-то расскажет ему сегодня. – Кажется, дерево росло недалеко от Дар-эс-Салам, где я провел детство, и я очень его любил. Позже мы переехали в Великобританию, и мне так его не хватало. Но я не планировал возвращаться в Африку. Моя мать постоянно твердила о возвращении домой, в Гоа. Еще ребенком я несколько раз бывал в Алдоне, и у меня сохранились приятные воспоминания об этом месте…

– Алдона? Тебе довелось увидеть легендарную надпись на их кладбище? – перебил Лакшми.

– «Сегодня – я, завтра – ты»?^[12] Да. Моя мать однажды перевела ее для меня. Очень обнадеживающе.

– Обнадеживающе? Эти слова на воротах кладбища вселяют в тебя надежду? Неужели напоминание о неизбежности смерти не удручает тебя?

– Наоборот, это освобождает. Мы зачастую воспринимаем все: любовь, расставание, успех, разочарование – слишком серьезно, забывая, что в жизни неизменно лишь одно – смерть. Если мы научимся помнить об этом, то сможем с легкостью относиться ко всему. Будем испытывать меньше боли, но и одновременно меньше радости – вот в чем смысл.

Он перевел взгляд на Лакшми – на его глаза наворачивались слезы. Он положил ему на плечо руку, и Лакшми зарыдал. Бхаубааб нежно обнимал его, пока он плакал у него на груди.

Несколько минут спустя Лакшми отстранился, вытирая слезы. Он поднял взгляд и слабо улыбнулся Бхаубаабу:

– Извини, я перебил тебя. Значит, ты приехал в Гоа в поисках баобаба из твоего детства?

– А ты догадливый парень.

– С одной стороны, нужно помнить о смерти. С другой – хочется быть рядом с вечно живым существом? По крайней мере, вечно по человеческим стандартам. Предполагаю, это очень субъективно. Ведь ничто не вечно, не так ли? Ни планета, ни даже Вселенная.

– Именно так. Ты сам сказал. Смерть и вечная жизнь не особо отличаются.

– Ирувудо илладирувудо ембудей и прашне, – пробормотал себе под нос Лакшми.

– Что?

– «Быть или не быть, вот в чем вопрос». Я как-то играл в адаптации «Гамлета» на каннада.

– Серьезно? Понравилось?

– Да.

Вернувшись домой, Лакшми обнаружил, что его мать и аттиге, жена брата, сидят на полу перед миской с кокосовым маслом и большим неспелым джекфрутом, разрезанным посередине длинным ножом. Мать натерла руки маслом и ловко начала вынимать мясистую мякоть из-под колючей кожицы плода.

– Гудже гаси на ужин! – воскликнул Лакшми. Во взгляде матери было заметно приятное удивление.

Бхаубааб обустроился, и Лакшми стал проводить у него бо́льшую часть времени. Несколько раз в неделю он оставался на ночь. Аттиге недавно родила и с большим трудом укладывала ребенка. Ей удавалось лишь урывками вздремнуть, пока малыш спал. Если Лакшми, вернувшись к себе, обнаруживал, что в доме тихо, он просто шел обратно к своему новому другу, чтобы не будить ребенка стуком и не поднимать на уши весь дом. Его родители не возражали, так как были очень признательны Бхаубаабу за то, что благодаря ему глаза их мальчика снова заблестели. Они считали, что новый сосед окажет хорошее влияние на их сына и заставит его заняться чем-то стоящим.

Как и у каждого дома, у дома Бхаубааба были свои кокосовые пальмы. Поскольку много-много лет в нем никто не жил, собирали там кокосы соседи. Когда Бхаубааб поселился в доме, они решили, что деревья и их плоды принадлежат ему. Когда они поняли, что он не знает, что делать с кокосами, то поделились с ним своими рецептами. Они даже помогли ему нанять подходящего человека для их сбора. Теперь хранилище Бхаубааба было забито нечищеными кокосами в ожидании отправки на маслобойню.

В тот день мать Лакшми попросила его взять у Бхаубааба пару кокосов для приготовления утреннего чатни: их собственный урожай был продан торговцу молодыми кокосами.

Бхаубааб пошел за ними в хранилище. Он взял с собой светодиодный фонарик, поскольку это хранилище напоминало подземелье, куда в дневное время не проникал естественный свет; электрические провода были порваны, и он не удосужился их заменить. Когда он наклонился, чтобы взять кокос из большой кучи, раздалось отчетливое шипение. Лакшми, стоявший у него за спиной, подумал, что это кот, который снует по темной комнате в поисках мышей. Но Бхаубааба было не обмануть. Таких, как он, не испугать.

– Ну здравствуй, подружка, – прошептал он себе под нос.

– Чего? Разве это не кот? – спросил Лакшми.

– Нет, змея.

Лакшми с криком выбежал из сарая:

– Выходи! Я позову на помощь. Ее убьют.

– Не надо, – спокойно сказал Бхаубааб, не двигаясь с места. – Мы не будем ее убивать. Я поймаю ее.

– За… зачем?

– Почему она должна погибать только из-за того, что оказалась у меня на пути? – ответил Бхаубааб. – Найди мешок, прочный, и двухдюймовую пластиковую трубу. И вдруг попадется – металлический крюк.

Лакшми выглядел озадаченным, но тем не менее отправился на поиски необходимых предметов.

Сколько всякой всячины можно найти в доме, в котором долгое время никто не жил. Здесь есть и оставленные предыдущими жильцами безделушки, и вещи, выброшенные бродягами, которых неизбежно привлекают такие места, и мусор, сваленный людьми, которые пытались навести порядок в собственном доме. Хотя дом Бхаубааба был тщательно убран и отремонтирован, все равно не удалось полностью избавиться от всего хлама. Вещи просто свалили в кучу в углу просторного заднего двора, видимо, они должны были каким-то чудесным образом самоустраниться.

Среди груды из пустых пивных банок, сломанного трехколесного велосипеда, лопаты, нескольких глиняных горшков, помятой скороварки и кипы пожелтевшей бумаги Лакшми удалось отыскать крюк, трубу и мешок, соответствующие требованиям Бхаубааба.

Когда он осторожно вернулся в хранилище, то увидел, что змея – взрослая кобра – вылезла из своего укрытия и стояла с раскрытым капюшоном, угрожая нанести удар. Бхаубааб находился на безопасном расстоянии, держа в одной руке длинную палку, а в другой – фонарик, и спокойно смотрел на нее. Лакшми передал принесенные вещи и отошел назад.

– Может, позвать на помощь?

– Тсс… – сказал Бхаубааб, протягивая ему фонарик.

Лакшми взял его и направил на змею. Изогнутая в форме буквы S тень плясала на стене. Чешуя кобры блестела, как пайетки, придавая сцене столкновения человека и животного больше драматизма. Бхаубааб ударил палкой по земле рядом со змеей, и она было кинулась к нему, но тут же отступила. Когда он ударил еще раз, уже ближе к ней, кобра опустилась на землю и проскользнула мимо палки в кучу кокосов так молниеносно, что Лакшми от испуга подпрыгнул и ударился головой о низкую балку покатой крыши.

Бхаубааб привязал пустой мешок к одному концу трубы длиной два фута.

– Уходи! – приказал он Лакшми и начал медленно разбирать кокосовую крепость. Змея шипела из своего укрытия. Бхаубааб тыкал палкой в груду, как вдруг кобра выпрыгнула и почти вцепилась в его руку. Он успел вовремя уклониться – змея рухнула на пол и попыталась заползти обратно в кокосы. Бхаубааб перегородил ей путь палкой, и, испугавшись, змея скрылась в другом углу. Все это время она непрерывно шипела и теперь выбилась из сил.

– Бедняжка, – пробормотал Бхаубааб, слыша, как змея тяжело дышит, словно собака, и видя, как нарисованные очки на ее капюшоне расширялись и сжимались в ритме сбитого дыхания. Лакшми внимательно наблюдал за этим зрелищем. Бхаубааб был полностью сосредоточен на кобре. Он схватил пару мешков и набросил их на кокосы, преградив змее путь к щели в куче. Потом положил мешок, привязанный к трубе, вдоль стены перед змеей и начал постукивать по полу сзади нее. Змея проскользнула в трубу и оказалась в мешке. Тут же Бхаубааб положил на мешок палку, чтобы змея не смогла укусить его через ткань, и схватил за горловину. Он вынул трубку и ловко завязал мешок одной рукой, а другой прижимал к нему палку, чтобы удержать змею внутри. Затем он прикрепил крюк к мешку, надел мешок на конец палки и вынес из хранилища, держа его подальше от себя. Лакшми, который наблюдал за всеми этими уловками с близкого расстояния, отпрыгнул с его пути. Бхаубааб присел на корточки, чтобы взять еще один мешок, удерживая мешок со змеей над землей. При помощи Лакшми он уложил мешок с коброй в еще один, укрепив тем самым свою ловушку.

– Прикати скутер, Лакшми, – попросил Бхаубааб. Лакшми побежал домой и вернулся уже на скутере.

Вместе они отправились в густой лес в нескольких километрах от дома, причем Бхаубааб тщательно следил, чтобы мешок находился на конце палки, подальше от них. Когда они добрались до места, он быстро вынул мешок со змеей, развязал его и положил на землю, после чего отошел на безопасное расстояние. Затем Бхаубааб ткнул мешок палкой. Змея осторожно вылезла наружу, на мгновение застыв рядом с мешком. Она несколько раз высунула язык и, убедившись в отсутствии угрозы, исчезла в листве.

Вечером за пивом и солеными кешью Бхаубааб объяснял Лакшми науку и ремесло ловли змей, тот внимал каждому его слову.

– Я всегда мечтал поймать очковую кобру. Я слышал, что из всех ядовитых змей их легче всего поймать. Так и получилось.

– Разве это была не королевская кобра?

– Конечно нет. Не говори глупостей. Разве ты не заметил у нее на капюшоне рисунок, напоминающий очки? В любом случае эта кобра, в отличие от некоторых африканских видов, не относится к плюющимся, что делает ее поимку гораздо менее рискованной. Еще очковые кобры обычно имитируют нападение – сначала предупреждают, но кусают не сразу, как, например, гадюки, – и это дает тебе некоторую свободу действий. Главное – сохранять спокойствие. Если запаникуешь, то твои движения могут стать резкими, что напугает змею еще больше – она и так защищается, нервничает – и в итоге заставит ее напасть.

– Ничего себе.

– Кроме того, клыки у кобры короткие, так как находятся на неподвижной челюсти, в отличие от гораздо более длинных клыков гадюки, которые растут на подвижной кости и умеют складываться, когда змея закрывает пасть. Поэтому некоторые укусы могут быть сухими, без яда. Яд является нейротоксином. Он, конечно, смертельно опасен, но, если вовремя оказать помощь, вероятность повреждения тканей уменьшается. Так обычно бывает при укусах змей, в яде которых содержится гемотоксин.

Лакшми кивнул, делая вид, что понимает.

– А для чего тебе был нужен мешок с трубой?

– Очень просто. В основном, когда змеям угрожает опасность, они ищут темную щель или углубление в земле, чтобы спрятаться. Трюк заключается в том, чтобы перекрыть любые такие места и сделать так, чтобы твоя ловушка была единственным доступным укрытием. Как только змея заберется в мешок, нужно положить твердый предмет, например палку или ботинок, на его горловину, чтобы змея не смогла высунуться и укусить. Потом быстро и надежно завязать мешок и держать подальше от себя. Мешок должен быть из прочного материала, иначе придется надеть поверх него второй для уверенности, что змея не сможет порвать его. Я предпочитаю мешки из натурального материала, например джута или хлопка. И конечно, важно проверить, чтобы в них не было дырок. Ну а теперь самое главное – нужно как можно скорее выпустить змею на свободу, иначе все усилия были насмарку: она может задохнуться в мешке. Со мной такое случалось несколько раз, – с сожалением в голосе сказал Бхаубааб.

– Сколько тебе удалось поймать? – недоверчиво уточнил Лакшми.

– Змей? Много. Сбился со счета. Но это моя первая очковая кобра. Впервые я поймал змею, когда еще был маленьким. Меня этому научил наш слуга Эреву втайне от моих родителей. В нашей округе водилось много змей. И он трепетно относился к ним и не хотел убивать. Именно его звали, если вдруг змея заползала в чей-либо дом. И я ходил вместе с ним. Но однажды об этом прознал мой брат… – Его голос дрогнул.

– Он сдал тебя?

– Не сразу. Сначала он заставил меня понервничать, – глядя в сторону, произнес Бхаубааб.

– Как именно?

– Хм. Это было так давно. В любом случае мои родители обо всем узнали и уволили Эреву. Но к тому времени ему уже удалось научить меня основам. После этого я поймал несколько моих первых змей. То небольшое количество знаний, которые Эреву успел мне передать, носило более практический характер: как различать виды змей, как ведет себя загнанная в угол змея, как предугадать ее движения и так далее. Позже я узнал о них больше. Великобритания не может похвастаться большим разнообразием змей. Гадюки – единственные ядовитые змеи там, да и то редко встречаются. Одни ужи и медянки, которые даже не змеи, а всего лишь ящерицы без конечностей!

– Ты научишь меня ловить змей? – неожиданно спросил Лакшми.

– Это тебе не развлечение, понимаешь?

– Я знаю. Я хочу научиться… – Лакшми на мгновение задумался. – Я хочу стать таким, как ты.

Бхаубааб внимательно посмотрел на него, прежде чем растянуться в улыбке. Он засыпал его змеиными историями, пока тот не устал. В ту ночь Лакшми остался у него.

– Как думаешь, куда змея уползла после того, как мы ее выпустили? – поинтересовался Лакшми на следующее утро за чашкой кофе.

– Ты все еще об этом думаешь? Надеюсь, она нашла укрытие в лесу, иначе она вернется. Кобры, как и собаки, всегда находят свой дом.

– Хочешь сказать, они точно не ошибутся дверью? Ха-ха…

– Это скорее приобретенный навык, чем инстинкт. – Бхаубааб ласково улыбнулся ему. У Лакшми был довольный вид.

* * *

Все понимали, что это было полнейшим безрассудством – несчастным случаем, которого можно было избежать. Но всегда проще, если есть кого обвинить. Бхаубааб отсутствовал несколько дней, когда произошел этот прискорбный случай, но именно его обвинили в том, что он вбил в голову молодого и чувствительного парня эту глупую идею о «спасении» змей. Он и понятия не имел обо всех сплетнях, которые ходили в его отсутствие. Узнав об ампутации, он тут же отправился навестить Лакшми.

За вежливостью родителей Лакшми едва скрывалась их неприязнь к соседу, и они упорно не рассказывали о подробностях несчастного случая. Они угостили Бхаубааба чаем с молоком, который он пил через силу, не желая обидеть их отказом. Но когда он попросил увидеться с Лакшми, его родители заявили, что тот спит. Бхаубааб удивился. Именно тогда до него дошло, что они считают его ответственным за случившееся.

Он узнал всю историю от местного подера. Дом Бхаубааба был одним из последних домов, которые тот обходил, желая продать выпечку. В его огромной плетеной корзине, накрытой голубой пластиковой крышкой, почти не осталось пау и пои: их быстро раскупали. Молодой Орайя был только рад сделать перерыв и пожевать гутку, когда Бхаубааб спросил его о случившемся с Лакшми. Орайя прислонил велосипед к стене и, взяв в рот свежую щепотку гутки, приступил к рассказу.

– Лакшми начал уверенно пробираться через заросли между домами, вместо того чтобы, как обычно, обойти по мощеной дороге. Он нес всякую чушь о том, что змеи – сожительницы человека на земле, что они нападают только для самообороны и не хотят причинять вред людям, и тому подобное. В тот день, увидев кобру, он не созвал людей и не забил ее до смерти, а побежал домой за трубкой и мешком и в возбуждении пытался поймать ее. Он бормотал что-то о том, что эта кобра уже приходила сюда. Было поздно, темнело, и все пошло наперекосяк. Кобра напала и укусила его за большой палец левой руки. На его крики сбежались соседи. Ему наложили жгут, и…

– Это единственное, чего нельзя было делать! – сквозь зубы прошипел Бхаубааб.

– Его тут же доставили в центр первичной медицинской помощи, где ему ввели противоядие, которое спасло ему жизнь. Но большой палец успел почернеть, кожа начала отслаиваться. Его отвезли в частную больницу в Маргао, где сообщили, что не остается ничего другого, кроме как ампутировать палец.

– Как выглядела змея?

Хотя подер и не был очевидцем, но знал все детали случившегося: последние несколько дней все только об этом и говорили.

– Она была коричневого цвета с черными кольцами по всему телу и длиной около пяти футов. И мордой смахивала на собаку. – У подера, как и у других жителей деревни, была своя версия того, что произошло. – Кобра не раскрыла капюшон перед нападением, поэтому Лакшми не был готов к нему…

– Глупости! Это же не кобра. Это чертова гадюка Рассела! Яд – гемотоксин. Этот дурачок не смог бы отличить крысиную змею от крысиной задницы. И зачем я вообще рассказал ему о спасении змей? Ну и болван! – прокричал Бхаубааб.

Подер спокойно воспринял эту вспышку гнева. Он выплюнул красную струйку и поинтересовался у Бхаубааба, не научился ли он этой черной магии у африканских племен.

* * *

Бхаубааб с тоской дожидался, когда Лакшми поправится и навестит его. Он то и дело выглядывал из окна, из которого виднелся его дом, в надежде уловить хоть какие-то признаки жизни. Но дом Лакшми словно погрузился в спячку.

Пошли слухи, что африканский бааб занимается черной магией, зажигает свечи из змеиного жира и танцует в новолуние с разрисованным лицом. В то время как сама гоанская жизнь изобиловала языческими преданиями и практиками, которые органично вписались в лузитанский католицизм, и у жителей и прихожан каждой деревни, церкви, часовни имелась куча своих сверхъестественных и паранормальных историй, Африка все еще казалась им далекой и покрытой мглой. То, что приходило с этого континента, представлялось очень далеким от обрядов местных жителей и вселяло в них страх.

Невестка Лакшми стала выбрасывать использованные детские подгузники в низину, находящуюся за оградой дома Бхаубааба, а не в ручей по другую сторону от своего дома. Голодные свиньи разрывали подгузники и растаскивали их по гудронной дороге, оставляя повсюду покрытые фекалиями комки хлопка. Азиатские буйволы, которые по этой дороге возвращались в деревню с пастбищ, прибивали эти комки своими лепешками, и получившаяся масса еще больше вдавливалась в гудрон грузовиками с песком, которые каждый день проезжали здесь. По мере того как дорога перед его домом становилась дурно пахнущей и ухабистой, Бхаубааб приобретал все более угрюмый вид. Хотя одиночество было для него не в новинку, он предпочитал, чтобы оно было его личным выбором, а не наказанием. И его глубоко ранила мысль о том, что люди в месте, которое он надеялся сделать своим домом, злятся на него за то, что он рисковал жизнью Лакшми и из-за него тот лишился большого пальца.

Единственным утешением для него был его любимый баобаб, который он подолгу рассматривал. Именно в один из таких вечеров, когда Бхаубааб стоял под баобабом, безучастно глядя в пустоту, раздался звонок с неизвестного номера.

– Алло?

– Э-э-э… Тио Кадже? – произнес молодой женский голос на другом конце линии.

* * *

После небольшого путешествия по Центральной Карнатаке, где она собирала информацию о древних баобабах в Савануре, и краткого визита в Хампи, где она съела шницель и посмотрела, как течет Тунгабхадра, Сильвия села на поезд «Амаравати Экспресс» до Гоа, чтобы присоединиться к своим старым школьным приятельницам на встрече выпускников. С этими тремя девушками она не виделась с получения аттестатов, и последние десять лет они почти не общались. Не то чтобы они были особенно близки в школе, но и не враждовали, и Сильвии было любопытно узнать, как у них дела. Одна из них изучала гостиничный менеджмент в престижном университете, другая отучилась на физиотерапевта, но главным событием ее жизни стало то, что к концу года она собиралась переехать в Дубай со своим будущим мужем, выпускником Индийского института менеджмента. Третья недавно получила степень магистра бизнес-администрирования и была пристроена на работу в международную корпорацию в Гургаоне, причем в самую лучшую. Сильвия уже не помнила, кто из подружек кем был.

Одноклассницы прилетели в Гоа за час до прибытия Сильвии и вызвали такси до крошечной железнодорожной станции имени Васко да Гамы, чтобы встретить ее. Сначала они долго обнимались, визжали от радости и поздравляли друг друга с успехами, после чего загрузились в такси и отправились на север, в Анджуну, где у них был забронирован номер в отеле. Когда такси застряло в пробке на мосту Зуари, Рашми, сидевшая рядом с водителем, обернулась к Сильвии:

– Слушай, ты знала, что твой штат наглухо закупорен?

Все дружно рассмеялись над этим вопросом, но Сильвия ответила со скучающим видом:

– Его сложно назвать моим штатом. То, что моя фамилия Перейра, еще не делает Гоа моей родиной.

– Разве твоя семья не из Гоа? Тогда, наверное, из Мангалора? – спросила Арчана, недавно получившая диплом менеджера гостиничного бизнеса.

– Мой отец родом из Гоа. Кажется, из Алдоны. Но он вырос в Африке и Великобритании, так что на нем связь с Гоа прерывается. Я живу в Бангалоре. И здесь я такой же гость, как и вы.

Разговор сменился обсуждением «огромного камня» на пальце Тины и того, как она познакомилась со своим будущим женихом. Сильвия смотрела в окно, пока Тина, задыхаясь от эмоций и охая, пересказывала всю историю, не скупясь на подробности. Только когда они снова встали в пробке, на этот раз на мосту Мандови, девушки заметили, что Сильвия все это время молчала.

– А ты как? Пишешь и все такое, а? – спросила Рашми. – Недурно! Я так рада, что ты следуешь зову своего сердца. Это очень смело с твоей стороны, ты это понимаешь? Мои родители никогда бы не позволили мне заняться чем-то подобным. В моей ситуации год перерыва означал бы огромную потерю доходов. Нужно быть очень смелой, чтобы поступить, как ты.

Все согласились, что Сильвия действительно самая смелая из них, а затем вернулись к обсуждению Тининой «свадьбы мечты».

После двух дней купания в море, употребления алкоголя и ночных танцев под громкую болливудскую музыку Сильвии захотелось передохнуть от РАТС – так, по первым буквам имен, они назвали свою девчачью компанию. Она отказалась от прогулки на яхте, где планировалось смотреть на дельфинов под диджейский сет, и осталась наедине с собой. За обедом, состоящим из жаренных в кляре кальмаров и тушеных овощей, Сильвия дочитывала полную драматизма биографию семьи политиков из южноазиатской страны с мрачным прошлым, написанную современным ученым. Она продолжила чтение за парой кружек пива и, закончив, устроила себе продолжительный послеобеденный сон. Проснувшись, Сильвия почувствовала себя намного лучше, по-настоящему отдохнувшей. Она написала подругам, что не придет на вечеринку, и отправилась поплавать в бассейне отеля «Морской бриз».

Вода была прохладной, но Сильвия была совершенно одна в бассейне. Она энергично проплыла около десяти кругов, чтобы скорее вывести алкоголь из организма, и перевернулась на спину. Смотря на лазурное небо, Сильвия наслаждалась ощущением полного одиночества в мире, как вдруг что-то маленькое и невесомое ударило ее по груди. Повернув голову, она увидела на поверхности воды окурок. Сильвия посмотрела на окна отеля и заметила, как кто-то резко задергивает шторы в комнате на втором этаже. Мгновенно очнувшись от своих мечтаний, она поплыла к лестнице и выбралась из воды. Сильвия направилась в уборную у бассейна, чтобы снять купальник. Когда она присела над унитазом, кое-что на двери привлекло ее внимание.

На веревочке висели старые номера газеты «О’Херальдо», в листы которой можно было завернуть использованные прокладки и тампоны, прежде чем выбросить их в мусорное ведро. Статья, бросившаяся ей в глаза, называлась «Блудный сын Гоа околдован змеями» и сопровождалась фотографией мужчины средних лет с мешком в руках, в котором, очевидно, находилась змея. Подзаголовок гласил: «Каджетан Перейра приехал из Африки, чтобы спасать змей Гоа». Сильвия быстро накинула на себя халат и, схватив газету, вышла из туалета. Усевшись на шезлонге у бассейна, она внимательно прочитала статью. Затем Сильвия потратила целый час на обзвон знакомых журналистов и ожидание, пока они добудут ей номер телефона. Ей потребовалось еще полчаса, чтобы набраться смелости и позвонить по этому номеру.

– Слушаю. – В его низком голосе звучал интерес.

– Э-э-э… Тио Кадже?

– Что?

– Кхм… Простите, это господин Каджетан Перейра?

– Да. С кем я разговариваю?

– Меня зовут Сильвия. Сильвия Перейра. Возможно, я ваша племянница.

Подружки сильно удивились, когда Сильвия решила оставить их ради встречи с дядей.

– Но разве не ты говорила, что у тебя здесь нет родных?

– Я так думала, но оказалось, что это не так, – спокойно ответила она.

Они были недовольны ее преждевременным отъездом: в конце концов РАТС только воссоединилась. Они пообещали поддерживать связь и встретиться на свадьбе Тины, сделали кучу совместных селфи, прежде чем отпустить Сильвию.

Каджетан дал ей точные инструкции, как добраться до его дома. Ей предстояло доехать на автобусе «Кадамбы» из Панджима в Маргао, а потом нанять водителя мотоцикла и заплатить ему не более ста пятидесяти рупий за поездку. Как только Сильвия вошла в автобус и сняла с плеч рюкзак, она тут же достала телефон и покинула чат РАТС.

* * *

Весь день Бхаубаабу было неспокойно. Он расхаживал по длинной веранде. Он подошел к баобабу, перепрыгнул через ограду, установленную вокруг него, и прикоснулся к стволу. Прильнув к нему, Бхаубааб замер и уставился в пустоту. После этого он перепрыгнул обратно и поспешил домой, где продолжил ходить взад-вперед. Невозможно описать охватившие его чувства. Настоящее попурри из целого спектра всех возможных человеческих эмоций.

Его брат Антон – Антонио – был старше на пять лет и долгое время служил для него примером для подражания, даже был для него героем. Бхаубааб старался быть похожим на него, повторял его слова и действия. Антон был любимцем родителей. Они долго молили Пресвятую Богоматерь даровать им первенца и теперь считали, что их золотой ребенок не мог поступать неправильно.

Первый ребенок стал их наградой за годы медитаций и молитв, поэтому незапланированное рождение второго сына не вызвало ярких эмоций. Его любили инстинктивно, но не уделяли ему такого внимания, как Антону, сделанному словно на заказ. Бхаубааба это совсем не беспокоило. На самом деле он был рад, что его кумир стал всеобщим любимцем. Именно поэтому случившееся позже так расстроило его. От предательства, в отличие от других душевных травм, невозможно исцелиться. Лучшее, что можно сделать после многолетних попыток забыть об этом, – стать циником. Их родители были безмерно преданы своей вере, как это бывает только у эмигрантов, а Антон был безбожником. Поначалу Бхаубааб вместе с братом насмехался над религией, просто чтобы угодить ему, а позже научился думать своей головой. Но ни один из них не осмеливался перечить родителям. Они беспрекословно посещали занятия по изучению Библии, принимали причастие, ходили на исповеди, читали новенны, соблюдали Великий пост и делали все то, что от них требовали, даже не пытаясь закатывать глаза в знак протеста. У братьев не было желания сопротивляться. Им это было неважно, пока они могли быть кем угодно в своих фантазиях. По крайней мере так считал Бхаубааб.

Однажды, когда Бхаубаабу было около двенадцати лет, родители пригласили нового священника, родившегося в Гоа, но выросшего в Лиссабоне, для освящения их дома. После благословения и чая с доче де грао священник сидел в большом кресле в гостиной и улыбался мальчикам. Тщательно вымытые и одетые в сильно накрахмаленные рубашки, они стояли перед ним в ожидании его милости и совета.

– Вам повезло, что у вас такие родители. Они очень хорошие люди. Хорошие гоанцы. Расскажите, мальчики, чему вы у них научились?

Бхаубааб был оскорблен таким покровительственным тоном. Склонив голову, он принялся рисовать ногой круги, чтобы скрыть свое раздражение. В поисках поддержки он смущенно посмотрел на Антона. Но брат, вместо того чтобы разделить его негодование, смиренно встретил взгляд священника и тихо ответил:

– Милосердию, отец. Они научили нас ценить милосердие. Они очень великодушные люди, и мы стараемся подражать им во всем. Если в этой жизни нам удастся хотя бы на четверть быть столь милосердными, как они, то мы сможем считать себя праведными христианами.

Бхаубааб помнил, какое впечатление произвели эти слова на священника и как заблестели глаза его родителей. Когда те принимали поздравления священника, что у них такой замечательный сын, Антон подмигнул Бхаубаабу. Он был ошеломлен такой дерзостью брата. В любом случае это должно было послужить предупреждением о его корыстной и двуличной натуре. Но Бхаубаабу тогда это не пришло в голову. И поэтому ему было невероятно больно, когда Антон, вместо того чтобы заверить в своей поддержке, ухмыльнулся и фыркнул в ответ на его признание в чувствах к Эреву^[13].

– Не говори маме, – попросил Бхаубааб, неожиданно засомневавшись.

– Еще посмотрим, – лишь бросил Антон с усмешкой на губах.

Жестокие издевательства стали обычным делом. Антон не шантажировал Бхаубааба, чтобы тот выполнял за него работу по дому, как можно было бы ожидать. Вместо этого он сваливал на младшего брата все большее количество мелких грехов, проверяя пределы его эмоциональной стойкости к наказаниям. Бхаубааба обвинили в том, что он бросил в голову священника косточку от авокадо. Во время родительского допроса он было открыл рот, чтобы яростно отрицать это, как вдруг уловил самодовольное выражение на лице Антона и просто повесил голову, молча принимая обвинение. В первый раз родители отнеслись к его безрассудному поступку милосердно: они обняли его и объяснили, почему это неправильно и почему так больше не стоит поступать, а также сказали, что милостивый Господь всегда дает второй шанс.

– Голубой, – шепнул ему Антон, как только родители оставили Бхаубааба в одиночестве обдумывать свой поступок.

Они проявили меньше снисходительности, когда Бхаубааб признался, что помочился в горшки с цветами у часовни. За то, что Бхаубааб выцарапал перочинным ножом мужские половые органы на церковной скамье, отец влепил ему такую сильную пощечину, что тот едва устоял на ногах. Из-за найденного в благотворительной копилке после воскресной мессы оскорбительного рисунка с изображением священника Бхаубааба пороли до тех пор, пока на его спине и руках не появились ссадины.

Он рыдал в углу, когда к нему подошел Антон:

– Бедняга голубой. Бедный, бедный. Пай сильно тебя побил? Только посмотрите на эти пухлые щечки. Щечки гомика. А что, ты похож на одного из негритят, которых ты так любишь!

От обиды и унижения Бхаубааб бросился на брата и сильно, до крови, укусил его за щеку. На крики прибежал отец и оттащил его. Он принялся хлестать Бхаубааба еще сильнее, даже не разобравшись, что произошло. Бхаубааб больше не мог терпеть такой несправедливости. Он закричал, что все его проступки были делом рук Антона. Отец остановился на мгновение и вопросительно посмотрел на Антона.