СССР: от сталинского восстановления к горбачевской перестройке. Вторая половина 1940-х – первая половина 1980-х гг.

Светлой памяти моих родителей – Федора Матвеевича и Анны Егоровны Полыновых

Н. Тихонов, Л. Брежнев, М. Суслов, К. Черненко, Ю. Андропов, А. Громыко, М. Горбачев, на Киевском вокзале в Москве, 1981 год

© М. Ф. Полынов, 2021

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2021

Предисловие

С момента исторического апрельского Пленума (1985 г.) ЦК КПСС прошло уже 35 лет. Именно на нем, по инициативе нового Генерального секретаря М.С. Горбачева, принимаются решения, с которых начинается осуществление преобразований, открывших новый этап советской истории. Масштабные и радикальные реформы, проводившиеся под его руководством в течение 7 лет – с апреля 1985 по декабрь 1991 года, войдут в историю под названием «Перестройка».

Ее результаты для нашей страны оказались губительными: произошел распад СССР. Перестала существовать страна, являвшаяся второй сверхдержавой мира и основой мировой системы социализма. Президент Российской Федерации В.В. Путин в апреле 2005 года в послании Федеральному Собранию это событие назвал «крупнейшей геополитической катастрофой века». В мире с того времени стала формироваться однополярная система международных отношений во главе с США, а мировое сообщество в лице Советского Союза лишилось социалистической страны, олицетворявшей альтернативный капитализму путь развития.

Поскольку результаты горбачевской перестройки теперь известны всем, то немалое число людей стало придерживаться мнения о том, что Перестройку вообще не следовало начинать. Подобная точка зрения получила распространение не только среди обычных людей, но и среди общественных и политических деятелей и исследователей. Однако в этой связи необходимо заметить, что в данном случае возникает путаница в двух взаимосвязанных, но все же разных по своей сущности вопросах: объективной необходимости Перестройки и ее конкретно исторического содержания.

Реформы, начавшиеся в середине 1980-х годов, не были случайностью. Они не были порождены искусственно. Предшествующее историческое развитие требовало серьезных изменений в стране. Причем это касалось всех сторон жизни общества. Но содержание реформ, проводившихся в годы Перестройки, могло быть совершенно другим и, следовательно, их результаты тоже могли бы быть другими.

История перестройки вызывает значительный исследовательский интерес^[1]. Вместе с тем, недостаточно исследованной продолжает оставаться такая важная проблема, как исторические предпосылки перестройки.

Данная работа посвящена исследованию именно этой многоплановой проблемы. При этом автор исходил из того, что внутренние предпосылки перестройки неправильно отрывать от внешних факторов.

Одновременно не следует понимать внешние предпосылки упрощенно, будто бы Запад принимал непосредственное участие в инициировании перестройки. Его влияние было опосредованным. Сорокалетнее военно-экономическое противостояние в период холодной войны со всем западным миром, не могло не оказать тормозящего влияния на экономическое и социальное развитие СССР, особенно на уровень жизни советских людей. Оно также способствовало деформированию экономики, обострению внутренних социально-экономических проблем.

Задача разрушения СССР уже как практическая цель, ставилась администрацией Рональда Рейгана в период «второй» холодной войны. Предполагалось осуществить это путем усиления гонки вооружений и геополитического давления. Запад, способствуя усугублению внутреннего развития СССР через военно – экономическое противостояние, объективно приближал его к необходимости реформ.

Вместе с тем, нельзя сводить влияние Запада только к этим аспектам. Не менее важным являлось то, что ведущие капиталистические страны на рубеже 1960 – начала 1970-х годов, стали переходить от индустриальной модели развития общества к постиндустриальной.

Мобилизационная модель развития, существовавшая в нашей стране, способствовала не только восстановлению экономики после разрушительной войны, но и превращению СССР в высокоразвитое индустриальное государство, каким он стал к концу 1960 – началу 1970-х годов. Однако с наступлением эпохи перехода от индустриальной стадии развития к постиндустриальной, мобилизационная модель оказалась малоэффективной. На этапе постиндустриального развития в Советском Союзе не удалось создать такой хозяйственный механизм, который способствовал бы более быстрому внедрению достижений научно-технического прогресса в производство. Именно на этом этапе началось необратимое отставание СССР от ведущих постиндустриальных стран Запада. Эти объективные процессы выдвинули на повестку дня необходимость проведения экономических реформ.

Следует отметить еще один важный аспект. В ведущих странах Запада был создан более высокий уровень жизни по сравнению с СССР. Это объективно, вольно или не вольно, вело к дискредитации социализма в глазах мирового общественного мнения. Социализм становился менее притягательным общественным строем, чем прежде.

Не оставалось неизменным и советское общество. За послевоенный период, к середине 1980-х годов оно превратилось в общество высокообразованных людей. В нем существовало идейное многообразие. Хотя идейная неоднородность и не признавалась, и не провозглашалась, но в обществе уже были носители разных идеологий, в том числе либеральной, евро-коммунистической и антикоммунистической. Они добивались реализации своих интересов.

Менялась социальная структура, она становилась более сложной. В ней формировались группы, заинтересованные в либеральных преобразованиях. Немало проблем накопилось в области национальных отношений, в которых уже в 1970-е гг. достаточно отчетливо стали проявляться центробежные тенденции. Они поддерживались в первую очередь этнократическими силами.

В обществе формировалось ощущение необходимости преобразований. В самой КПСС, как в среде рядовой массы коммунистов, так и в высшем ее составе, возрастало понимание необходимости и неизбежности системных реформ.

Смена руководства КПСС в марте 1985 года положила начало проведению реформ «сверху», которые активно были поддержаны «низами».

Заявленная тема сложна и многоаспектна. В ней предпринята попытка проанализировать внешнеполитические условия функционирования СССР и рассмотреть важнейшие стороны внутреннего развития нашей страны на протяжении длительного периода времени – второй половины 1940-х – первой половины 1980-х годов.^[2]

Автор, понимая, что освещаемые вопросы носят исключительно дискуссионный характер, не претендует, поэтому, на исчерпывающее их раскрытие.

Часть I
Геополитические условия развития СССР после Второй мировой войны

Политика перестройки, начатая в апреле 1985 года в Советском Союзе, была обусловлена как внутренними, так и внешними факторами. Необходимость реформ в социально-экономической сфере жизни СССР вызревала постепенно в ходе длительного периода противостояния в «холодной войне» с Западом, прежде всего с США.

Невиданная по масштабам и длительности, в течение сорока лет, гонка вооружений оказала не только огромное тормозящее воздействие на социально-экономическое развитие СССР, но и способствовала деформации самой экономики, особенно промышленности. Однако противостояние в ходе холодной войны неправильно было бы ограничивать только военно-экономической сферой. В области идеологии, пропаганды ценностей, присущих обеим противоположными системам, борьба шла не менее ожесточенно.

Глава I
Начало сорокалетнего противоборства

1. Холодная война: причины возникновения и мотивы сторон

После окончания Второй мировой войны начинается новый этап во взаимоотношениях между союзниками по антигитлеровской коалиции, прежде всего между СССР и США, – этап холодной войны.

В научной литературе по истории холодной войны исследователи часто задают вопрос: кто развязал, кто начал эту войну? На данный вопрос в течение десятилетий в западной историографии практически все историки давали один ответ – виновник Советский Союз. В советской же историографии приводилась масса аргументов, доказывающих, что холодную войну развязали США.

В постсоветской историографии уделяется серьезное внимание изучению проблем холодной войны, особенно ее начального этапа^[3]. Эти работы, написанные на основе привлечения большого количества ранее неизвестных документов, серьезно расширили представление о начальном этапе холодной войны. В публикациях этого периода делается вывод о возникновении новой истории холодной войны^[4]. Российские исследователи отошли от традиционных взглядов, которые были господствующими в советской историографии, когда безусловным виновником в развязывании холодной войны выступали США. Новизна отечественной новой концепции «холодной войны», особенно 1990-х гг., заключается в том, что ответственность за ее возникновение возлагается в равной степени на обе стороны – и США и СССР, а на последний, возможно, даже большую ответственность.

Вольно или невольно, но подобное смещение акцентов в одну сторону способствует формированию одностороннего, или даже неправильного представления о причинах возникновения холодной войны и ее главных инициаторах. Историк С.Г. Кара-Мурза совершенно резонно заметил, что «за годы перестройки нас убедили, что «холодная война» была порождена угрозой экспансии со стороны СССР, который якобы стремился к мировому господству. Это – недавний миф, в послевоенные годы никто из серьезных людей в него не верил. Выбор между войной и миром был сделан именно на Западе»^[5].

Российский историк В.Л. Мальков считает возникновение холодной войны закономерным результатом процесса усиления США в середине XX века. Он подчеркивает, что основанное на огромной мощи особое сугубо американоцентричное видение мира вызрело в американской элите США в конце Второй мировой войны. США стали добиваться признания универсального характера американских ценностей и институтов^[6].

Американские исследователи также отмечают, что к концу Второй мировой войны в США верх взяла «имперская концепция о том, что XX век должен стать “Американским веком”»^[7]. Подобные рассуждения разделяет и российский американист В.В. Согрин: «В период войны США уверовали, что после победы суждено утвердиться “Американскому веку”, а американские ценности должны быть восприняты миром в целом… Политический класс США принял стратегию утверждения “Американского века” посредством создания лидерства Вашингтона в военно-политических блоках и международных организациях» ^[8].

Вопрос о том, кто стал главным инициатором холодной войны, является ключевым. Ответ на него требует выявления реального социально-экономического положения СССР и США, сложившегося к моменту окончания Второй мировой войны и мотивов, которыми они руководствовались в своей политике.

Ко времени окончания войны в экономических потенциалах этих двух стран возникло огромное неравенство. Конечно, и перед войной существовали серьезные диспропорции во всех областях экономики в пользу США. Но в ходе войны эти диспропорции еще больше увеличились. В Америке в годы войны произошел громадный рост промышленного производства: почти в два с половиной раза. Без учета СССР, промышленность США производила больше, чем весь остальной мир вместе взятый. Они производили 50 % мирового объема товаров и услуг^[9]. В СССР положение было совсем другим. Итальянский историк Джузеппе Боффа сделал вывод о том, что контраст между американскими условиями жизни и той отчаянной нищетой, в которой жил советский народ, был глубочайшим^[10]. У него же также обнаруживаем, что продукция советской черной металлургии составляла 16–18 % от американского уровня. Производство химической промышленности в Соединенных Штатах было выше, чем в СССР, в 10–20 раз; производство текстильной промышленности – в 6-13 раз; Соотношение между промышленностью двух стран может быть выражено как 5:1. Положение в советской деревне также было катастрофическим^[11]. Историки отмечают, что наша страна была вынуждена вступить в соревнование с потенциальным противником, уступая ему по экономическим возможностям в 68 раз^[12]. В ходе войны у американцев был создан мощный военно-промышленный комплекс, который после войны был сохранен и стал быстро модернизироваться на новой технологической основе.

Огромное экономическое превосходство Америки над Советским Союзом дополнялось еще и военным превосходством: они стали монопольными обладателями атомного оружия. Сложность положения, в котором оказался СССР после завершения войны, отмечает даже Генри Киссинджер. «В 1945 году, – пишет он, – Советский Союз, ослабленный потерей десятков миллионов жизней и опустошением трети своей территории, очутился лицом к лицу с непострадавшей от войны Америкой, обладающей атомной монополией»^[13].

Кроме того, США находились в гораздо более благоприятном геополитическом положении, чем Советский Союз. Они в то время могли рассчитывать на полную безопасность, так как их территория была недосягаема, даже если бы СССР имел атомную бомбу. У него, как известно, не было средств доставки, и в США считали, что он не сможет создать эти средства в ближайшем будущем. Напротив, безопасность СССР была другой: он был уязвим со стороны США. Америка могла доставить атомное оружие до целей в СССР. В Европе были расположены американские бомбардировщики дальнего действия. В 1949 году в непосредственной близости от границ СССР и его союзников насчитывалось более 300 американских баз.

Неравенство сил между двумя странами было огромным, и это американская администрация ясно осознавала. Президент Трумэн говорил: «Мы вышли из этой войны как самая мощная в мире держава, возможно, самая могущественная в человеческой истории». И следует с ним согласиться в том, что в этих словах не было никакого преувеличения. Он сказал то, что было в реальности. А Черчилль еще до окончания второй мировой войны в частной беседе с бывшим послом США в Москве Авереллом Гарриманом высказался четко и вполне определенно: «Центом власти является Вашингтон». Это были не просто слова. Это было признание лидирующей роли США западным миром. В самой Америке в этом превосходстве также не сомневались. «В США господствовало всеобщее убеждение, – пишет Дж. Боффа, – в превосходстве своей страны над всеми другими. Все были согласны не только с амбициозной целью руководить миром, но даже со стремлением, выраженным в еще более сильной формулировке – «перестроить по образцу и подобию Соединенных Штатов»^[14].

Из выше приведенных данных мы видим, что экономическое положение СССР и США было различным. Если первый вышел из войны победителем, но обескровленным и с глубоко деформированной экономикой, то США – могущественной в экономическом и военном отношении державой. К тому же у них не было таких проблем после войны как у Советского Союза: восстанавливать тысячи предприятий, школ, больниц, сел, деревень, дорог и т. д.

В историографии дискуссионным является вопрос о времени возникновения холодной войны. Трудность заключается в том, что она началась медленно и постепенно, и ее никто никому не объявлял^[15].

Признаки серьезной конфронтации между союзниками возникли еще на завершающем этапе второй мировой войны, то есть когда антигитлеровская коалиция еще существовала. Это главным образом было связано с приходом к власти после смерти Франклина Рузвельта (12 апреля 1945 г.) – Гарри Трумэна. Преемник Рузвельта поставил под сомнение полезность любых соглашений с Москвой. «Это (советско-американское сотрудничество – М.П.) нужно ломать сейчас или никогда…» — заявил он. Трумэн полагал, что «русские только мешают США и последние вполне обойдутся без взаимопонимания с СССР»^[16]. Вскоре после смерти Рузвельта в Вашингтоне состоялась встреча Молотова с Трумэном, в ходе которой советский министр иностранных дел подвергся холодному душу, прежде всего, по польскому вопросу^[17].

Менее чем через месяц, в мае 1945 года без каких – либо объяснений, американская сторона также прекратила поставки в СССР по ленд-лизу. 12 мая в ноте заместителя госсекретаря США Грю говорилось, что «отгрузка поставок согласно ныне действующей программе по ленд-лизу для СССР будет немедленно видоизменена с учетом конца организованных военных действий в Европе». Во исполнение этого решения была отдана команда не только на прекращение погрузок товаров по ленд-лизу, но и о возвращении судов, находящихся в пути в порты в СССР и даже подошедших к его берегам. Для советского руководства это было полной неожиданностью^[18]. Однако просить США о продолжении таких поставок оно не стало. Более того, в шифровке Молотова послу в Вашингтоне критиковалась позиция представителя Амторга, пытавшегося протестовать перед американскими официальными лицами: «Скажите т. Ермину, чтобы он не клянчил перед американскими властями насчет поставок и не высовывался вперед со своими жалкими протестами. Если США хотят прекратить поставки, тем хуже для них»^[19].

Весьма показательными являются также слова Дж. Кеннана, американского дипломата, сотрудника посольства США в Москве, зафиксированные английским журналистом Ральфом Паркером. Свои откровения Кеннан делал 9 мая 1945 года, когда миллионы москвичей устроили ликование по поводу победы над Германией. Паркер описывает ситуацию так: «Он стоял у закрытого окна так, чтобы его не было видно, чуть отодвинув длинную портьеру. Он молча наблюдал за толпой ликующих людей, по праву гордившихся своей страной, армией и их вождем-генералиссимусом. Я заметил на лице Кеннана странно-раздраженное выражение. Бросив последний взгляд на людей, он, отойдя от окна, злобно сказал: “Ликуют. Они думают, что война кончилась. А она только начинается!”»^[20].

В те же майские дни в госдепартаменте США даже ставился вопрос о том, стоит ли президенту Трумэну брать на себя обязательства, данные Рузвельтом на Ялтинской конференции. Речь шла о ялтинских соглашениях по Дальнему Востоку, касающихся Советского Союза^[21].

Подозрительность и напряженность в отношениях между СССР и США серьезно возросла после атомной бомбардировки 6 и 9 августа 1945 года двух японских городов Хиросимы и Нагасаки. Это было сделано в полной тайне от своего союзника. В зарубежной и отечественной историографии подавляющее большинство историков считает, что военной необходимости в применении атомного оружия не было. Это понимали и сами американские политики. Ну почему же они тогда пошли на такой варварский акт? Как позднее признавался Госсекретарь США Джеймс Бирнс, применение Соединенными Штатами атомных бомб против Японии было необходимо для того, чтобы «сделать Россию более сговорчивой в Европе» или, по выражению Г.Трумэна, «найти управу на этих русских».

Озабоченность по поводу ухудшавшихся дружественных отношений высказал генерал Дуайт Эйзенхауэр, который по приглашению маршала Г.К. Жукова находился в те дни в Москве. В атомной бомбардировке Японии он увидел непосредственную угрозу отношениям между Россией и США. В советской столице он был принят очень тепло, имел встречи со Сталиным и даже во время спортивного парада на Красной площади 12 августа 1945 года находился вместе с советскими руководителями на Мавзолее Ленина, что было, как заметил биограф Эйзенхауэра Амброз Стивен, «уникальной честью для нерусского не коммуниста»^[22]. Корреспонденту газеты «Нью-Йорк тайме» в те дни генерал сказал, что чувствовал везде «атмосферу искреннего гостеприимства»^[23]. Он также отметил, что «до использования атомной бомбы я был уверен, что сможем сохранить мир с Россией. Теперь не знаю. Я надеялся, что в этой войне атомная бомба не будет использована…Люди повсюду испуганы и обеспокоены. Опять все почувствовали беспокойство»^[24].

После капитуляции Японии не минуло и двух недель как стратеги Комитета начальников штабов (КНШ) принялись за разработку новой «Стратегической концепции и плана использования вооруженных сил США», исходившей из того, что «единственной ведущей державой, с которой США могут войти в конфликт, неразрешимый в рамках ООН, является СССР». Выдвинутая в этом документе «Стратегическая концепция разгрома России» стала быстро обретать очертания конкретных военных планов: уже в сентябре 1945 г. был разработан первый из таких планов, предусматривавший стратегические бомбардировки 20 крупнейших советских городов с использованием атомного оружия^[25].

Однако еще до этого плана, в апреле – мае 1945 года британский союзник СССР разработал с участием представителей США, план войны против Советского Союза под кодовым названием «Немыслимое». Об этом мировая общественность узнала только в 1998 году, когда Государственный архив Великобритании опубликовал эти документы.

В документе общеполитическая цель войны была определена следующим образом: навязать русским (так в тексте – М.П.) волю Соединенных Штатов и Британской империи^[26]. Этот план предусматривал навязывание России тотальной войны, оккупацию ее территории, чтобы свести военный потенциал страны до уровня, при котором дальнейшее сопротивление русских становится невозможным^[27].

«Трумэновскому руководству, – пишет известный российский историк А.И. Уткин, – требовалось более или менее убедительное объяснение своей враждебности к вчерашнему союзнику. Вдохновители американской внешней политики искали необходимое идейное основание для пересмотра всех вырабатывавшихся в ходе военного сотрудничества форм американо-советских отношений. И оно было найдено. Именно в эти дни в Вашингтон начинают поступать получившие широкую известность телеграммы от американского поверенного в Москве Дж. Кеннана»^[28]. Ральф Паркер, знавший его, дал такую оценку его взглядам: «… Кеннан всегда смотрел на Россию как на страну, которую американцам еще предстоит завоевать и колонизировать»^[29].

В одной из телеграмм, отправленной 22 февраля 1946 года, состоявшей из 8 тысяч слов и вошедшей в историю как «длинная телеграмма Кеннана», а затем в статье «Источники советского поведения», опубликованной в июле 1947 года в американском журнале «Форин афферс» за подписью «Икс», Кеннан призывает оказывать на СССР давление, указывая, что он признает только силу. «Экономическое и политическое давление США должны оказывать на СССР для того, – по его мнению, – чтобы обострять присущие советской системе противоречия^[30].

В «длинной телеграмме» Кеннан создал демонический образ противника, полностью отвечавший запросам сторонников жесткой линии в отношении СССР. Советский Союз изображался имманентно враждебной Западу силой^[31].

Дж. Кеннан стал одним из главных основоположников, творцов доктрины «сдерживания» и «отбрасывания» коммунизма (СССР – М.П.). Эта доктрина должна была объединить все западные страны в противостоянии с Россией. Она предполагала в отношении Советского Союза проведение жесткой силовой политики, его сдерживание и отбрасывание. Запрещалось СССР предоставлять кредиты, продавать современные технологии и навязывалась дорогостоящая изматывающая гонка вооружений.

«В полном соответствии с буквой и духом кеннановской доктрины Вашингтон, отмечает, – В.И. Батюк, – взял курс на сворачивание всякого диалога и всяких контактов с советской стороной»^[32]

Позднее, в 1994 году в благодарственной речи по случаю своего 90-летия, Кеннан сделал запоздалое признание в том, что инициаторами холодной войны были США, выступившие принципиально против каких-либо переговоров с Россией. «Через три года после этого (длинной телеграммы – М.П.), – писал Дж. Кеннан, – случилось одно из величайших разочарований в моей жизни – я выяснил, что ни наше правительство, ни наши западноевропейские союзники совершенно не заинтересованы в ведении каких-либо переговоров с Советским Союзом. Те и другие хотели от Москвы применительно к будущему Европы только одного – безоговорочной капитуляции. Они были готовы ждать ее. Это и было начало сорокалетней холодной войны»^[33].

Военные планы в отношении СССР со стороны США разрабатывались и в последующем. В 1947–1949 гг. они основывались на следующем понимании. Первое: война с СССР – реальность, если не удастся «отбросить» мировой социализм; Второе: СССР и его союзники не должны достигнуть уровня США в военном и экономическом отношении; Третье: США должны быть готовыми первыми использовать ядерное оружие^[34]. Среди известных планов нападения на СССР были такие как «Чариотер», «Дропшот», «Троуджен», «Хафмун», «Флитвуд», «Даблстар». По плану «Дропшот», реализация которого намечалась на 1957 год, предполагалось на первом этапе: сбросить на 100 городов Советского Союза 300 атомных бомб и 250 тыс. т обычных бомб, уничтожить до 85 % промышленности. На втором этапе – наступление наземных сил НАТО: 164 дивизии, включая 69 американских. В ходе войны, СССР предполагалось оккупировать^[35].

Огромное значение в эскалации холодной войны имела фултонская речь Черчилля 5 марта 1946 года, произнесенная в присутствии и с одобрения американского президента Трумэна. Речь Черчилля ознаменовала официальный конец Антигитлеровской коалиции. Теперь бывший союзник – СССР – занял место противника, с которым надо вести борьбу^[36]. Генри Киссинджер с радостью пишет в своей работе «Дипломатия»: «Черчилль снискал широчайшую признательность, как человек, объявивший о начале “холодной войны”»^[37].

Наиболее опасными в выступлении Черчилля следует выделить два момента. Первый. Он призвал народы, говорящие на английском языке, сплотиться для борьбы против коммунистических государств (читай: против России и ее союзников – М.П.). Это был призыв к созданию англо-американского альянса против СССР. Второй. Он говорил об утверждении ведущей роли англоговорящих народов в послевоенном мире, что в этих целях они должны объединить усилия, особенно, в военной области^[38].

В Москве выступление Черчилля оценили, как опасную угрозу. Это был открытый вызов. В Советском Союзе прекрасно понимали, что голосом Черчилля говорит Америка. По сути дела, это была политическая программа, доктрина. В открытой форме всему Западу подсказывалась новая методология подхода к СССР.

Советский Союз оказался перца, серьезной проблемой. Вступить ли изможденной, разоренной стране в открытое противоборство с супердержавой, вооруженной атомным оружием?

Необходимо особо подчеркнуть, что Запад не оставлял для Сталина больших возможностей для маневра. Вопрос в отношении СССР был поставлен предельно жестко: либо он признает гегемонию Америки и пойдет в фарватере ее политики, либо изматывающее в гонке вооружений противоборство.

Но Советский Союз, внесший решающий вклад в разгром гитлеровской Германии и находившийся теперь на пути становления как сверхдержавы, признать свою вторичность в послевоенном мире и англо-американское господство в нем, не мог. Через девять дней после выступления Черчилля 13 марта Сталин дал ответ.

Нужно заметить, что особого энтузиазма фултонская речь в мире не вызвала, так как стратегия, провозглашенная им в выступлении, нацеливала на борьбу с политическим противником вплоть до самых крайних форм, то есть до войны. Но, человечество, пережившее совсем недавно истребительную войну и вернувшееся к мирной жизни, такая перспектива явно не устраивала. И Сталин это понимал. Он хорошо подготовился к ответу и, нужно сказать, что ему удалось дать в научном и политическом отношении, сильный ответ. «Народам, – писал Сталин, а значит и СССР, – предъявили “нечто вроде ультиматума”: признаете наше руководство и превосходство, и тогда все_пойдет хорошо, в противном случае война неизбежна. «Но, – добавил Сталин, – нации проливали кровь в течение пяти лет жестокой войны ради свободы и независимости своих стран, а не ради того, чтобы заменить господство Гитлеров господством Черчиллей»^[39].

Противоборство между США и СССР становилось все более открытым и необратимым.

Были в США деятели, которые предвидели, к чему приведет взятая администрацией Трумэна политика. Министр торговли Генри Уоллес в сентябре 1946 года направил президенту письмо с предложением отказаться от развязывания «холодной войны» и начавшейся в США гонки вооружений и строительства военных баз. В частности, он писал: «Мы должны признать, что наш интерес в делах Восточной Европы столь же ограничен, как интерес России в Латинской Америке, Западной Европе и Соединенных Штатах… Наши действия наводят на мысль: 1) что мы готовимся к тому, чтобы победить в войне, которая нам кажется неизбежной; 2) или что мы собираемся накопить превосходящие силы, чтобы запугать остальную часть человечества.

Как бы мы чувствовали себя, если бы Россия имела атомную бомбу, а мы нет, если бы Россия имела 10 тыс. бомбардировщиков и воздушные базы вблизи от – наших берегов, а мы – нет?»^[40].

Через три дня Уоллес был отправлен в отставку.

Однако Москва не искала поводов для конфликтов с США. Наоборот, она проявляла и в этих условиях заинтересованность в сотрудничестве. В марте 1946 года Советское руководство предложило заключить советско-американский договор о дружбе, торговле и навигации. Одновременно велись переговоры об условиях предоставления СССР американского кредита в 1 млрд, долларов для нужд восстановления разрушенного хозяйства. Обе инициативы окончились безрезультатно^[41].

Фултонская речь Черчилля вскоре превратилась в официальную политику США – «доктрину Трумэна», согласно которой «мир в целом должен принять американскую систему». В рамках этой доктрины, чтобы удержать те или иные страны в сфере американского влияния и не допустить углубления позиций левых сил, предусматривалось оказание материальной помощи (речь тогда шла о Греции и Турции)^[42]. Доктрина Трумэна обязывала США бороться с коммунистическим движением, любой попыткой коммунистического устройства, любыми притязаниями СССР.

«Эта доктрина, – по мнению В.О. Рукавишникова, – предопределяла стратегию американской внешней политики и политики безопасности на многие годы вперед. Она поддерживалась администрациями, сформированными как республиканской, так и демократической партиями, вплоть до распада мировой системы социализма (и более того, порой кажется, что она жива и поныне)»^[43].

Составной частью доктрины Трумэна стал «план Маршалла». Вот почему изначально он был задуман таким образом, чтобы не допустить участие в нем Советского Союза, хотя в открытой форме об этом нигде и не говорилось. «В принципе в «плане Маршалла» могли участвовать, – как пишет Ван ден Берге, – и Советский Союз, и восточно-европейские страны. Однако в этом инициаторы «плана» не были до конца искренни, потому что знали, что он наверняка не будет одобрен конгрессом, если доллары потекут в Советский Союз. Трумэн и Маршалл в тайне надеялись, что Советский Союз отклонит это предложение, что не только упростило бы положение дел, но и имело бы большую пропагандистскую ценность для США» ^[44].