Дело о пропавшей учительнице, или Параллельные человечества палеолита

Глава 1

На математике Антонину Ивановну заменяла завуч. Она раздала нам кучу заданий для самостоятельной работы. После пяти минут стонов (детских) и угроз (со стороны завуча) в классе наконец-то стало тихо.

Задания были простые. Я решал примеры с дробями, а на отдельном листочке составлял mind map – ментальную карту. С её помощью я анализировал всё, что мне известно об исчезновении учительницы. И приходил к выводам, которые мне не нравились.

Итак. Антонина Ивановна. Учительница математики, наш классный руководитель. Замужем. Трое взрослых детей. Один внук. Дача. В этом году собиралась выходить на пенсию. Относилась к нам неплохо, хотя задавать могла бы и побольше. Я постоянно выпрашивал у неё олимпиадные задачи.

Антонина Ивановна вела нас с пятого класса. Вы – моя лебединая песня. (Её слова.) Шестой класс закончим – и всё, свобода! (Тоже ее слова.) Неужели АИ сбежала на волю за пять месяцев до почётной пенсии?

Может, поход в музей антропологии стал последней каплей и АИ всё же сошла с ума? Но на этой экскурсии мы вели себя как всегда. Я – нормально. Одноклассники – кто во что горазд, но не хуже, чем обычно.

С экскурсоводом, правда, не повезло: молодой парень, а с головой уже не очень. Нервный, худой, постоянно раздражался. И к древним людям у него что-то личное. С каким чувством он описывал жизнь австралопитека Люси! Видно, что любит её как родную.

Бедняга, он аж подпрыгнул, когда Журавская по обыкновению брякнула какую-то ерунду. А, да! Она всю экскурсию протупила в телефон, а потом внезапно спросила: а почему обезьяны не превращаются в людей прямо в зоопарке?

Экскурсовод трагически вздохнул и начал объяснять заново: шестьдесят миллионов лет назад на Землю упал метеорит…

Я давно заметил, даже взрослых людей большие цифры укачивают. А Журавская от цифр за пределами сотни аннигилирует – и умственно, и физически. Услыхав про шестьдесят миллионов лет, она буквально растворилась в воздухе.

Мы переместились в следующий зал – как раз к каменным орудиям. И вот тогда Антонина Ивановна шепнула мне, чтоб я нашёл и привёл Журавскую. Опять я! Почему не Красновидов? Он всё равно не слушает, а разглядывает свои грязные ладони. Словно в них зашифровано тайное послание. «Вова, мой руки!» – вот что там зашифровано!

Так. Вот тут – внимательно. Класс остался в зале с копьями и прочими рубилами. Я отправился ловить Журавскую. Сначала покричал под дверью женского туалета. Оттуда вышла уборщица и сказала, что никакой Журавской там нет. Кто бы сомневался.

Я пошёл осматривать залы музея. Думал, что могло бы заинтересовать самую неадекватную девочку класса. Древняя посуда? Вряд ли. Украшения? Маловероятно. Оружие? Нет. Скелеты? Мумии? Скорее всего.

Я шёл по музею и мечтал о том, что пять лет мучения под названием «школа» наконец закончатся. Я поступлю в университет и смогу общаться с нормальными людьми. С людьми, которые любят науку. Математику. Физику. Астрономию. Космос.

Тут я заметил небольшой коридорчик, уходивший влево. Решил проверить, что там. Там была дверь, явно служебная. На ней было написано: «Входа нет». И ещё: «Вход только для персонала». И для верности: «Не влезай – убьёт».

Естественно, я эту дверь открыл. Не потому, что я люблю нарушать правила. А потому что правила всегда нарушает Журавская.

И точно: в небольшом чуланчике стояла Журавская и со счастливым видом нажимала на кнопки какого-то трансформатора. Щёлк! – и стоит любуется, как лампочки мигают. Щёлк! Щёлк!

– Ты что творишь! – заорал я, и тут из трансформатора полетели искры.

– Ой, Садовский… – сказала неумная девочка, а в глубине чулана что-то сверкнуло, как молния. И сразу запахло горелыми проводами.

Немедленно погас свет. Трансформатор запрыгал по комнате, рассыпая праздничные искры. Завыла пожарная сигнализация. И что вы думаете? Журавская невозмутимо сказала:

– Ой. Ну я сейчас всё починю! – и полезла своими руками к мигающим кнопкам.

– Да уйди ты отсюда! – рявкнул я. – Дай я его отключу.

Щёлк! – нет, не вышло, это не та кнопка! А! Вот он – электрический рубильник! И надпись «вкл-выкл». Выкл! Я дёрнул рукоятку рубильника, и кнопки потухли. А всё остальное продолжилось: сигнализация визжала, издалека слышались вопли нашего класса, света не было.

– Довольна? – обернулся я к Журавской.

И по её глазам понял, что да. Какой кошмар.

Глава 2

А дыра в витрине – интересно, обратила ли полиция внимание на этот примечательный факт – была в форме нашей учительницы математики, Антонины Ивановны.

Я тогда мимоходом подумал, что АИ впечатало в витрину с топорами взрывной волной. Но взрыва-то не было! Что же произошло?!

– А где АИ? – спросила вдруг Журавская.

Но тут мама Максимова схватила нас за руки и поволокла на улицу. С виду хрупкая женщина оказалась сильной, как гризли. Следом за нами она вытащила экскурсовода. Его выпученные глаза начинали меня пугать.

А потом из музея выскочил директор. Он тут же начал метаться по двору и куда-то названивать. Сначала директор переживал из-за сигнализации и угрозы пожара, а потом и из-за пропавшего каменного топора.

Вскоре мы погрузились в автобус и отправились по домам. В автобусе все строили догадки о том, куда делась АИ. Решили, что она случайно разбила витрину (всей собой?) и уехала в больницу, никого почему-то не предупредив. Правда, как она выходила из зала – никто не видел. Но всех (кроме меня) эта версия устроила.

Вечером у моей мамы начал пищать родительский чат. Обычно она отключает чат после первого же сообщения. Но в этот раз мама прямо-таки погрузилась в увлекательную переписку. Я спросил:

– Всё нормально?

– Ну конечно, – ответила она, и я понял, что это сто процентов не так. В родительском чате никогда не бывает всё нормально.

Я сказал:

– Мама, дети – прочные, они не боятся правды. Детей травмирует недоговорённость. Ты же прочла последнюю книгу Петрановской?

Мама вздохнула и посмотрела на меня с таким укором, словно это я – мама, у которой нет времени на книги о воспитании ребёнка. Мы помолчали. Я продолжил:

– Что, нигде не могут найти Антонину Ивановну?

– Ты знаешь, Миша, – ответила мама, не отрываясь от чата, – я иногда не понимаю, как у меня, простого хирурга, родился такой… м-м… необычный мальчик. АИ найдётся, ложись спать. Всё будет хорошо.

Я покачал головой. А спустя три дня к нам в школу пришла полиция. Это означало, что все мало-мальски разумные версии они проверили. И ничего не нашли.

Тут зазвенел звонок с урока. Народ рванул из класса, словно за спиной пылал пожар.

У школы толпились родители. Встречали даже тех, кого раньше не встречали. Логика родителей: сначала учительница пропала, а там и дети начнут пропадать. Те, кого не разобрали, тоже начали расходиться по домам.

Человек десять моих одноклассников сгрудилось у школьных ворот. Я испугался, что они ждут меня. Иногда такое случается, и тогда я всю дорогу слушаю бесконечно скучные разговоры о компьютерных играх. Демонстрирую заинтересованность (неискреннюю). Мама называет это прокачкой социальных навыков.

Пройти незамеченным не удалось. На меня набросились Кузьмина (встревоженная) и Журавская (оживлённая).

– Садовский, Садовский, там какой-то псих! Вон, видишь, видишь?! В капюшоне! На нас таращится!

– Мы десять минут стоим – и он стоит! И смотрит, смотрит!

– Как домой-то идти? Может, полицию вызвать?

– Садовский, позвони в полицию, а?

– Или сами на него набросимся и повалим! – Это, конечно, Журавская.

Тут высокий худой псих, приплясывающий на холоде, откинул капюшон. И я узнал экскурсовода из музея антропологии. Экскурсовод полез за пазуху.

– Пистолет! – ахнула Кузьмина, но он достал футляр для очков.

Дальше мы наблюдали, как он снял с носа одни очки. Вытащил из очечника вторую пару. Уронил в снег и те и другие. Поднял. Одни очки сунул в карман. Туда же сунул пустой очечник. Вторые очки долго тёр мокрой варежкой (молодец). И вдруг направился к нам с очками в руках.

– Так, ты! – начал экскурсовод, раздувая ноздри. – Давай рассказывай, что натворил в музее, или сядешь в тюрьму.

Я опешил. Мне ни разу за всю мою жизнь не говорили, что я чего-то натворил. Может, что-то и было лет до двух, но с тех пор я веду себя как разумный человек.