Первая любовь
Tekst9
Кристина открыла дверь, и сразу же подумала, что стоило потратить минутку на то, чтоб одеть джинсы.
Потому что, несмотря на то, что футболка Митяя доходила ей до колен и была размером с парашют, взгляды парней, стоящих на пороге были ну очень красноречивыми.
Удивленно-обжигающими.
Неловкое молчание прервал голос Митяя из спальни:
– Чего там такое?
И его появление в дверях комнаты в одних джинсах, застегивающего верхнюю пуговицу.
Парни, как по команде, перевели взгляды на друга, переглянулись и ввалились в маленькую прихожую, вытеснив Кристину в комнату.
– А я смотрю, ты нормально вполне себя чувствуешь, Нервный, – Валек многозначительно усмехнулся, подмигнул Кристине.
Девушка, невероятно покраснев, пробормотала что-то про чай и убежала на кухню.
Там она открыла холодную воду, ополоснула горящие огнем щеки.
Стыдно-то как!
О чем она думала, открывая дверь в одной футболке?
Они же явно подумали, что она тут с Митяем… Нет, они, конечно, правы, но все равно неловко и стыдно…
И, прислушиваясь к веселым голосам, доносящимся из зала, Кристина совершенно не понимала, что же ей теперь делать?
Готовить чай?
Идти в комнату как ни в чем не бывало?
Ползком пробираться к входной двери?
Внезапно сильные руки обхватили ее за талию, и Кристина подпрыгнула от неожиданности.
Митяй поцеловал ее в плечо, выглядывающее из широкого ворота футболки:
– Ты чего тут застыла? Испугалась что ли?
Кристина кивнула, не в силах притворяться, потерлась щекой о его щетину.
– Не бойся, мышка, они не кусаются. Сделай нам чай пока что…
Кристина опять кивнула.
Чай, конечно же чай…
Митяй пошел обратно, но затормозил в дверях кухни, оглядел ее тонкую фигурку в огромной футболке, хищно дрогнул ноздрями:
– И, мышка, надень джинсы.
– Они в комнате, – прошептала Кристина, опять мучительно покраснев.
Митяй хмыкнул, пошел в зал. Через полминуты оттуда раздался смех и пошлые шутки, затем раздраженный голос Митяя, посылающий остряков в далекое эротическое.
У Кристины, машинально заваривающей чай, задрожали губы. Стыдно, как стыдно…
Митяй появился на пороге кухни, отдал ей джинсы.
– Митя, мне в колледж надо, – тихо сказала Кристина, – сегодня четыре пары и коллоквиум…
– Ванек отвезет сейчас, – кивнул Митяй.
– Нет, нет! Не стоит! Я на автобусе…
– Какой автобус, малышка, ты чего? – засмеялся Митяй и, не слушая больше возражений, крикнул в комнату:
– Ванек, ты же на колесах? Отвези девочку!
– Да без проблем, – в дверях появился лысый Ванек, проворачивая на пальце ключи от машины и оглядывая с ухмылкой настороженную девушку.
– И назад сразу же, – продолжил Митяй, которому, судя по всему этот взгляд совсем не понравился, – дела не ждут. Иди одевайся, мышка. – Кивнул он Кристине на ванную комнату.
Девушка, прижав к груди джинсы, быстро проскользнула мимо парней, закрыла дверь ванной, выдохнула.
Посмотрела на себя в зеркало.
Да уж, взгляд на редкость дурной, вся всклокоченная, волосы в беспорядке.
Кристина быстро натянула джинсы, наплевав на носки и футболку, оставшиеся в зале. Она под страхом смертной казни не будет просить Митяя принести ей еще одежду. Чтоб опять его друзья смеялись? Нет уж, лучше в его футболке поедет, все равно под курткой не видно, а в колледже всем наплевать…
Наспех умывшись, пальцем почистив зубы с зубной пастой Митяя и заплетя кое-как косу, Кристина вышла из ванной и несмело ступила на порог комнаты.
Жаркий спор парней, которые что-то громко обсуждали, не стесняясь в выражениях, моментально прервался, и девушка поежилась от обрушившейся тишины и внимательных взглядов.
– Слышь, Дюймовочка, – засмеялся Валек, – если тебе надоест этот придурок, вспомни обо мне.
Кристина испуганно посмотрела на Митяя, смешавшись уже окончательно, не зная, как реагировать на такую шутку.
Впрочем, судя по нахмуренным бровям, Митяю эта шутка тоже смешной не показалась.
Он подошел к девушке, подтолкнул несильно к прихожей.
Сзади опять засмеялся веселый Валек:
– Везучий гад!
Митяй поморщился, рыкнул зло через плечо:
– Заткнись уже, доиграешься, блядь.
Но Валек, судя по всему, особо не испугался, потому что рассмеялся только в ответ.
Митяй помог Кристине одеть куртку, подал сумку, висевшую на вешалке в прихожей.
Ванька нетерпеливо переминался в подъезде, вальяжно, с пафосом прокручивая ключи от машины.
– Ты когда освобождаешься? – Митяй подошел совсем близко, погладил по щеке, заправил выбившуюся прядь за ушко.
– В пять, но потом мне на работу…
Кристина не смогла сдержаться и потерлась щекой о его ладонь, как котенок.
– Нахуй, какая работа, малышка, – Митяй притянул ее к себе, залез горячими ладонями под футболку, – ты че думаешь, что я позволю моей девочке между столами в рыгаловке какой-то мотаться?
Кристину буквально в жар кинуло от его слов, она решила, что ослышалась.
Она – его кто? Его девочка? Его???
Девушка отодвинулась от Митяя, посмотрела, совершенно смешавшись, в его глаза.
– А ты как думала? – тихо и очень серьезно сказал Митяй, внимательно и жадно разглядывая ее лицо, – что все просто так? Ты – моя теперь, ясно тебе?
Кристина, онемев, смотрела в его синие, темные в полумраке коридора глаза, и пол под ногами качался.
Мысли в голове разбегались в разные стороны, как зайцы от охотника, ни одну из них она не могла поймать за хвост, додумать как следует, найти опору хоть в чем-то.
В мозгу билось только: “Вот оно как… Вот оно как происходит… И как теперь? И что теперь? И…”
Тут Митяй поцеловал ее, крепко и жадно, сильнее зарываясь руками под футболку. Кристина застонала ему в губы и выгнулась, тело, так и не получившее желанного удовольствия, разрядки, заныло сразу в нескольких местах мучительно и сладко, в голове помутилось окончательно.
– Не, ну мы едем, Нервный? – нетерпеливый и насмешливый голос Ваньки пробился в заторможенный и тягучий от возбуждения воздух. – Сам же говорил, быстро. И назад потом.
Митяй оторвался от губ девушки, с видимым трудом отцепил от ее талии руки, шепнув напоследок:
– Приеду после пар за тобой, слышишь, мышка?
– Да… Да… – Кристина поправила трясущимися руками растрепавшуюся опять косу, дотронулась до красных натертых губ, смутилась опять под темным взглядом Митяя. Обещающим.
Повернулась к двери, шагнула за порог, обернулась.
Митяй стоял в дверях, смотрел на нее, без улыбки, очень серьезно.
– До вечера, мышка, не скучай.
Кристина хотела что-то ответить, но тут окончательно потерявший терпение Ванька выругался и пошел вниз, переступая сразу через три ступеньки.
Девушка только кивнула, улыбнувшись, и побежала к выходу.
В машине Ваньки, на редкость здоровенном джипе с какими-то немыслимыми наворотами, пахло сигаретами и спиртным, и очень громко орала музыка.
Песня, звучащая в этом году отовсюду, начиная от рынков и заканчивая забегаловками и машинами, на редкость жалостливо и мелодично повествовала о любви девочки и хулигана.
Кристина, музыкой не особо увлекающаяся, а уж такой – особенно, только тяжело вздохнула. Попросить водителя, явно наслаждающегося песней, сделать хотя бы потише, она не решалась.
Ванька вел резко, опасно, все время подрезая другие машины, беспрерывно и зло ругаясь.
Он пугал, и девушка не могла дождаться, когда уже они приедут.
Пары в колледже еще не начались, студенты толпились у крыльца, раздавался смех, возбужденный гомон.
– Ты на кого учишься-то? – спросил Ванька, с шиком притормозив прямо у крыльца, распугав стоящих там студентов.
– Филолог. Русская и зарубежная литература, – коротко ответила Кристина, – спасибо, что привез.
Она пошарила ручку двери, но открыть не смогла.
Вопросительно-испуганно подняла глаза на Ваньку.
Тот разглядывал ее, медленно-тягучим наглым взглядом, от которого все внутри замирало в страхе.
– Дверь не открывается, – тихо, практически шепотом сказала Кристина, опустив глаза, – я не умею открывать…
Ванька, не торопясь, прикурил, выдохнул дым в ее сторону.
Кристина испугалась еще больше. Она не понимала его поведения, не знала, что думать. Опасность, исходящую от его массивной фигуры, она чувствовала интуитивно и боялась поддаться панике.
Надо успокоиться.
Она опять, как и всегда, в напряженной ситуации, вспомнила отца, его уверенный твердый голос.
Нельзя показывать, что боишься. Нельзя бояться.
Надо в глаза смотреть.
Она выдохнула тихонько и подняла взгляд на Ваньку, надеясь, что выглядит сейчас спокойно и уверенно.
– Помоги, пожалуйста, открыть дверь.
Ванька помедлил еще пару секунд (очень длинных секунд), затем нажал на какую-то кнопку и замок машины щелкнул.
– Ручку нажми на себя, Дюймовочка.
Кристина дернула ручку, дверь открылась. Девушка, едва сдержав неуместный радостный вдох, повернулась к водителю:
– Спасибо.
И выпрыгнула из машины.
К крыльцу она старалась идти ровно, все силы тратя на то, чтоб не споткнуться. Потому что Ванька не уезжал, и Кристина спиной чувствовала его тяжелый изучающий взгляд.
В колледже ее ждало еще одно испытание, потому что однокурсницы, наблюдавшие торжественную высадку девушки из явно дорогой машины, хотели подробностей.
Наиболее внимательные заметили, что футболка на ней явно мужская, а вид совершенно дикий, и сделали выводы.
Кристина отмалчивалась, полностью погрузившись в учебу.
Пары – это бог с ними, а вот коллоквиум…
Старославянский язык был ее ужасом.
А преподавательница, пожилая армянка с хищным профилем, очень ревностно относилась к своему предмету. И еще была на редкость злопамятной, мстительно заставляя по пять раз пересдавать экзамен студентов, которые ей по каким-то причинам не нравились или не успевали.
В пять часов Кристина, абсолютно счастливая, стояла на крыльце колледжа, ожидая Митяя.
Пары прошли хорошо, преподавательница старослава милостиво даже улыбнулась ее ответам, впереди был чудесный вечер с любимым.
И сегодня им точно никто не помешает!
Иначе она просто зубами загрызет виновного!
Низ живота томно потянуло от приятных мыслей о поцелуях Митяя, его таких сильных, таких опытных руках. Воспоминания о произошедшем утром настолько ярко зажгли щеки, что холодный мартовский ветер их не смог остудить.
Скоро, совсем скоро увидит она человека, который так уверенно и властно назвал ее своей. Который так сладко целовал, так нежно прикасался. Который так невероятно хорошо сделал ей сегодня утром.
Через полчаса порядком продрогшая Кристина решила, что она неправильно поняла Митяя, и он, скорее всего, ждет ее у общежития. Конечно, чего ему здесь делать?
Он наверняка там!
Но у общаги знакомого глазастого мерседеса не было.
Кристина постояла еще полчаса на крыльце под пронизывающим ветром, затем зашла внутрь.
Он мог задерживаться, у них же какие-то дела.
Он приедет вечером.
Но Митяй не приехал…
Ни вечером, ни на следующий день.
Ни через неделю.
10
Митяй читал когда-то, еще в школе, что итальянская мафия, когда начинала воевать с другими группировками, часто “залегала на матрасы”.
Это значило спрятаться где-то в тайном месте, в какой-то квартире, доме, или любом другом подходящем помещении. Обычно мафиози набрасывали на пол матрасы, затаривались едой, оружием, боеприпасами, и, натурально, залегали. На неделю, а то и две. Пока вопрос не решится. Ну, или пока их не найдут и не кончат. Отсюда и название.
Это делалось для того, чтоб обезопасить семьи бандитов, могущие попасть под раздачу.
Самое главное, что по понятиям, просто так трогать членов семьи было нельзя, женщины и дети находились в безопасности, если не сидели рядом с участниками боевых действий.
Кодекс чести такой, очень странный для преступников.
Нынешние поганые времена диктовали свои условия.
Члены семьи, дети, любимые люди, становились первыми мишенями, слабыми местами.
У новых хозяев жизни были свои правила и понятия, которые менялись так, как было выгодно.
Не было никаких границ, никаких запретов. И ничего святого.
Например, воспользоваться таким классным поводом, как похороны авторитетного мужика, чтоб накрыть всех его парней – это вообще крутая идея!
Митяй оценил.
И менты, которых на кладбище нагнали больше, чем самих провожающих, тоже оценили.
Короче, получились у Михалыча шикарные проводы, в его стиле. Как жил, так и похоронили, под свист пуль. У Митяя бы даже это уважение вызвало, если б пули летали не у него над башкой.
Хорошо, что пришлые, идиоты, так и не выяснили обстановку до конца, и подошли к делу, спустя рукава.
Да и стрелки они были хреновые.
В отличие от Митяя и его парней.
Война – это все-таки школа, блядь.
Митяй отбился малой кровью, пришлые уползли в половинном составе, Михалыча закопали.
Менты, во время перестрелки доблестно прятавшиеся за памятниками братанам, активизировались и начали операцию “Перехват”, успешно перехватив самого Митяя, Валька, Ваньку и еще десяток ребятишек со стволами на карманах.
Из ментовки вышли только через два дня, когда адвокат Михалыча пустил в ход все аргументы. Много аргументов.
Само собой, пока отдыхали, пришлые развернули бурную деятельность. Контора Михалыча, офис при заводе, склады – все попытались прибрать к рукам. Митяй узнал новое выражение, обозначающее то, что они делали. Рейдерский захват.
Пришлось, не заходя никуда, не отсвечивая, “залечь на матрасы”. Хорошо, что было, куда залегать. И хорошо, что Митяй, хоть и не зная мудреных новых названий, по-старинке обзавелся нужными связями.
Столичные ребята, с которыми уже давно решался вопрос о сотрудничестве, отрицательно отнеслись к желанию северных регионов заграбастать лакомый кусок с нахрапа, поэтому прибыли оперативно.
В них чувствовалась нехилая хватка и опыт, поэтому через несколько дней северные отбыли на место постоянной дислокации в новых деревянных костюмах, вопрос о сотрудничестве решился не самым выгодным, конечно, для Митяя образом (долю пришлось отдать больше, чем рассчитывали, но тут уж не поторгуешься, когда жопу подпалили), но в приниципе, вполне нормально.
У Митяя появился бизнес, столичная поддержка и перспективы. Если, конечно, борзеть не будет.
Неделя эта была бешеная, и за заботами, Митяй дико радовался своей чуйке, заставившей отправить мышку из квартиры. Ведь не хотел, совсем не хотел! Думал оставить ее у себя, закрыть, как накануне, и поехать по делам. Похороны – это недолго.
Зато потом как сладко видеть в своей хате ее, такую маленькую и невинную. Даже думать об этом было сладко. Возбуждающе.
Но вот седьмое чувство, не раз выручавшее в Чечне, кричало, что девочку надо убрать из квартиры.
Митяй привык доверять внутреннему чутью.
И не пожалел.
Все завертелось так быстро, что он не успел ничего сказать Кристине. Сначала не мог, а потом уже было опасно.
Он планировал ее забрать после колледжа, утащить в одно хорошее местечко и запереть там до лучших времен.
Он не думал, что северные отморозки до такой степени, что даже окончания панихиды ждать не будут. Немного не подрассчитал.
И не думал, что его примут сразу же, там, у могилы его друга. Про девочку знали только три человека, два из них были с ним, Глеб успел умотать из города, и первым встретил столичных ребят.
За эту неделю одним из основных мерзких моментов было ощущение полного бессилия, невозможности предупредить девочку, что с ним все в порядке.
Он не должен был ее палить.
Не тогда, когда по городу лазят пришлые.
Его хату могли отследить.
Его тачку точно отслеживали.
Он был вторым после Михалыча, он был его наследником.
Его слабое место было бы просто невьебенным подарком для северных мудаков.
Поэтому о ней никто знать не должен был.
Митяй старался не задумываться о том, что себе навоображала мышка, когда он пропал.
Старался не задумываться о том, что она может сделать какую-нибудь очевидную глупость. Типа его поисков.
Лучше пусть обидится. Пусть просто обидится, решит, что кинул.
Потому что этот вопрос он в любом случае решит.
Главное, чтоб не наделала глупостей.
Кристина подошла к Ашотику младшему, кивком указала на дальний столик, где веселились вот уже три часа бойкие золотозубые ребята. В резиновых шлепках на носки.
С массивными перстнями на грязных пальцах.
Они вели себя довольно тихо, но вот взгляды… Острые и настырные, они настораживали.
Ашотик младший кивнул понятливо, повел бычьей шеей.
Кристина ушла на кухню за заказом, мимолетно улыбнувшись пузу Ашота, выплывающему из кабинета.
В который раз порадовалась, что ей так повезло с руководством. Ашот без вопросов взял ее обратно, когда она через три дня безрезультатного ожидания Митяя, пришла в шашлычную.
Штрафанул на ползарплаты, не без этого, но в тот же вечер выпустил в зал. И Кристина была ему безмерно благодарна.
Она училась, работала, готовилась к сессии. И старалась не думать о Митяе.
Вообще не думать. Забыть. Отключить голову.
И забыть о том, что болит, постоянно болит в груди. Там, где раньше было сердце.
Глупо. Господи, как все глупо.
Переживать о едва знакомом парне…
О котором ничего не знала. Даже фамилии.
Кто он? Чем он занимался? Чем занимались его друзья?
Она все-таки невероятная дура, редкостная.
Реликт.
Это все папино влияние, наверно.
Все хорошее и все плохое у нее от него.
От матери ничего не досталось.
Раньше она радовалась этому, а сейчас подумала, что зря. Что ей бы не помешало это умение переключаться. Забывать. Начинать все заново. С чистого листа.
Тогда, после Ферганской резни, после гибели отца, они приехали к дальним родственникам, в этот, показавшийся ей невероятно темным и холодным, город, совсем одни. Без денег, без жилья, даже без личных вещей. Только с тем, что сумели унести на себе.
В Фергане остался их милый домик, увитый виноградом, ее школа, ее друзья. Могила ее отца.
Мать освоилась быстро. Высокая, красивая, совершенно не похожая на свою хрупкую незаметную дочь, она уже через месяц выскочила замуж за мужчину, работавшего мастером на заводе, и отринула прошлое.
Кристина так не могла. Она мучилась, тосковала по отцу, по яркому ласковому солнцу, аромату южного воздуха.
Мать особо к ней в душу не лезла. Учится, ведет себя хорошо, и слава богу. Чего еще надо?
Поступление Кристины в колледж совпало с рождением брата, и мать с мало скрываемым облегчением проводила выросшую дочь в общагу.
Кристина, всегда тихая и малозаметная, быстро сошлась с такими же мышками – однокурсницами, неглубокого приятельского общения вполне хватало.
Она и не подозревала, что нуждается в чем-то большем.
Пока не встретила Митяя.
Он, словно электропоезд, ворвался в ее тихую спокойную жизнь и перевернул все в один день.
Заставил думать о том, что она кому-то нужна. Что она нужна ему.
Что она – его.
Кристина не могла забыть выражение его глаз, когда он говорил это.
Это было не признание в любви, нет.
Это было заявление своих прав на нее.
Вполне себе официальное заявление. И от одного только воспоминания об этом становилось горячо и сладко-страшновато.
Кристина ощущала себя щепкой в водовороте.
Как бы ни барахталась, он все равно утащит ее туда, куда ему надо.
И от этого безволия, от этой невозможности противиться было непривычно хорошо и спокойно.
Митяй в один момент снес все ее жизненные установки, весь ее выстроенный мир. И подарил новый.
Там, где был он.
А потом исчез.
Оставив после себя только горькое недоумение. И дыру на месте сердца.
Она ведь как с ума сошла, когда он пропал.
Она ездила к нему домой, переживая, что с ним что-то могло случиться, звонила в дверь. Очень серьезно думала над тем, чтоб пойти в милицию.
Но заметила, что его машины нет на стоянке возле дома.
Значит, уехал.
И не вернулся.
Затем по городу прокатилась волна убийств, по местному каналу телевидения передавали что-то совершенно ужасное, она слышала, как обсуждали на вахте в общаге, что в городе идет война.
Она всю ночь просидела в ступоре на кровати, глядя в одну точку перед собой, изо всех сил отгоняя мысли о том, что с ним случилось что-то страшное.
Что его убили.
На кладбище была перестрелка.
Парни тогда, в его квартире, говорили что-то про похороны.
Кристина настолько изнервничалась, что даже есть перестала, похудела еще больше, на лице остались одни только глаза, воспаленно и лихорадочно горящие.
На лекциях сидела как сомнамбула, ничего не воспринимая. После занятий шла в общагу и лежала на кровати. Ее соседка, удивленно таращась, таскала ей чай и конфеты. Уговаривала, разговаривала.
Кристина, днем еще раз сгонявшая безрезультатно к Митяю на квартиру, а затем услышавшая разговор в вахтерской про войну, отказывалась от чая и лежала, глядя в одну точку.
На третий день она после лекций поняла, что не может больше сидеть в общаге и думать о том, что случилось что-то страшное. То, о чем она думать не хотела даже, боясь накликать.
С ним все в порядке. Пусть с ним все будет в порядке. Пусть он просто уехал. Пусть он даже забыл о ней и уехал. Главное, чтоб живой.
Кристина завернула в сторону шашлычки, собрав остаток сил для разговора с Ашотом.
И теперь, спустя несколько дней, она начала думать, что, наверно, в ней есть все-таки черты матери. Потому что она приспособилась. Потому что она переключилась. И решила начать новую жизнь. С чистого листа.
Золотозубые гости позвали ее к столику повелительным жестом. Кристина, незаметно поморщившись, подошла, выслушала очередной пошлый комплимент, вежливо улыбнулась.
Чем бы дитя не тешилось, лишь бы руки не распускало.
Неся неприятным гостям очередную бутылку водки, Кристина столкнулась с напарницей, Ленкой:
– Слышь, там за угловым сидят еще ребята. По виду не очень хорошие. Чего же за день-то такой, – вздохнула она, – возьмешь? Или тебе цыган хватит?
– Возьму, – пожала плечами Кристина.
Столом больше, столом меньше. А не очень хорошие гости – это ее карма, похоже.
Она отнесла бутылку цыганам, развернулась к новым гостям. И застыла.
Четверо парней, сидящих за угловым столиком, относились к категории опасных. Крепкие, плечистые, бритые затылки, кожаные куртки…
Кристина сделала шаг навстречу. Интересно, это она доработалась все-таки? Похоже, что да. Сошла все-таки с ума.
Пустой поднос, словно щит, прижался к груди в оберегающем жесте.
Один из гостей обернулся, светанул белозубой улыбкой.
Мощное дежавю. Мощное.
Высокий, очень высокий, крепкий, с яркими льдистыми глазами.
Поднос, грохнув, упал, больно ударив по ноге.
Горячие, как кипяток, руки, обжигающие даже сквозь блузку, обхватили плечи, притянули близко. Губы, вкус которых она помнила, очень хорошо помнила, выдохнули перед тем, как поцеловать:
– Мышка…
Кристина смотрела в ступоре, в тумане, не соображая ничего.
И, сквозь морок, донеслись до нее веселые возгласы и свист. Это возбуженно гомонили цыгане, с увлечением обсуждая увиденное.