У меня длинные неокрашенные волосы, потому что мне не хочется каждый месяц тратиться на стрижку и окраску. Я предпочитаю кежуал, потому что у меня нет денег на шмотки от кутюр. У меня «французский маникюр», потому что у меня тонкие ногти, я не могу их отрастить. Секрет моей хорошей формы – ем только вермишель быстрого приготовления и паштет из говяжих костей.
Красиво присаживаюсь в кресло. Рядом со мной уже стоит бокал белого вина.
– Я же говорил, что мы еще увидимся. Кстати, прочитал ваши стихи и рассказы на сайте, про который мы разговаривали. Очень недурственно. Я ожидал худшего. А у вас есть талант.
– Думаете?
– Так рассказать о тюрьме, которую человек сам себе создаёт, может не каждый.
– А я читала стихи вашей супруги. Мне очень понравилось то, что про Останкинскую телебашню.
– Вершина её творчества. Великая была женщина.
– Скучаете по ней?
– Каждый день вспоминаю о ней.
Глаза у Сергея были на «мокром месте». «Что-то в последнее время мужчины рядом со мной хотят плакать», – с иронией подумала я.
– Вы очень на неё похожи. Я имею в виду характером. Она была такой же непосредственной и искренней. И казалось, что она знает обо всём на свете.
– Всем поэтам и писателям кажется, что они знают обо всём на свете. И все они уверены, что этим знанием нужно поделиться.
Нам принесли салаты.
– Я заказал на свой вкус? Ничего?
«Я такая голодная, что слона сожру», – ответила я про себя, а вслух произнесла:
– Греческий – мой любимый салат.
– Ещё я заказал каччиаторе.
«Если бы я знала, что это такое. Надеюсь, не зажаренная крыса»
– Отлично.
– А на десерт панакота.
«Это я умею готовить. Всего то на пятнадцать минут делов, а тут она рублей на четыреста выйдет. Хотя, почему я переживаю, не мне платить».
– Хорошо, что я не на диете.
– Так вы сейчас что-нибудь пишете?
– Да. У нас в хостеле живёт парень… Он работает, как бы это сказать… проститутом. На мужскую аудиторию. Он – гей. Вот я пишу про него книгу.
– То есть хотите создать бестселлер?
– Скорее, шедевр.
– И как, получается? Сколько уже страниц написали?
– Две… В Москве столько всего интересного, что не успеваешь описать увиденное и услышанное. Здесь какой-то сумасшедший ритм жизни! Просто невозможно сосредоточиться!
– Это всё отговорки. Нужно писать хотя бы по странице в день, и тогда, рано или поздно, вы допишете свою книгу.
– И не факт, что её издадут.
– А вот об этом не нужно думать. Сочинять просто ради того, чтобы сочинять. Только так можно создать что-то стоящее. Никаких гарантий, никаких надежд.
– Я уже давно именно так и сочиняю. На голом энтузиазме.
– Уверен, у вас всё получится. Есть в вашей писанине что-то перспективное, правда. Она шероховата, у неё есть недостатки, но чувствуется возможность дальнейшего роста. И есть в ней какая-то честность, бескомпромиссная и бессознательная. И вы умеете заставить улыбнуться, это правда.
«Бальзам на мою больную душу. Хоть кто-то сказал что-то приятное и конструктивное про мою писанину! А то иной раз мне кажется, что мне только кажется, что я пишу, а на самом деле просто валяю дурака и раскладываю пасьянс на мониторе. Ан нет, всё-таки сочиняю», – подумала я. Нам принесли основное блюдо. Каччиаторе оказалось курицей, тушеной в томатном соусе и вине. Я с трудом сдержалась, чтобы не проглотить порцию в три приёма. Я сэкономила на обеде, поэтому была жутко голодной.
– Удачно вам замуж нужно выйти, тогда будет гораздо проще. В этом мире женщине трудно чего-то добиться без помощи мужчины.
– С этим трудно не согласиться.
– Я понимаю, что не так молод, но я мог бы помочь вам. Вы же не продержитесь в Москве самостоятельно. Это ж джунгли!
– С этим трудно не согласиться.
– У меня есть трёхкомнатная квартира в центре, загородный дом. Я смог бы вам обеспечить.
Я чуть не подавилась курицей.
– Я, конечно, понинаю, что похожа на пушистого котёнка, которого хочется приручить и поселить дома, но… Скажите, сколько вы меня знаете? Что вы обо мне знаете? Вдруг я мошенница и воровка, вынесу половину вашей квартиры?
– Я разбираюсь в людях.
– И что подумают ваши дети, ваши знакомые, когда вы меня им представите? Им будет смешно. И им будет вас жалко. И что бы подумала ваша покойная жена по этому поводу? Ей было бы за вас стыдно. Ваше предложение, конечно, заманчивое, и, не скажи вы про честность, бескомпромиссную и бессознательную, я, возможно, приняла бы его. Но ваша ремарка про моё творчество всё-таки была бальзамом на мою больную душу, и поэтому не хочется обрекать вас на адовы муки. Поверьте, я – не лучший вариант. Вы такой вариант не заслуживаете.
– Это значит «нет»?
Я представила, что живу в центре столицы, что у меня достаточно денег, что я работаю по специальности. Я представила, что жизнь больше не похожа на игру на выживание. Могу ли добиться всего этого сама? Будет сложно, будет долго, будет мучительно. Да, раньше тридцати, а, может, и тридцати пяти у меня не будет больших денег. Я буду мучиться, карабкаться, пахать как лошадь. И вот легкий путь – просто согласиться. Но я совсем недавно размышляла о лицемерии, о самообмане, об искренности. И как бы решила, что путь наименьшего сопротивления – не для меня. «Да, блин, я далеко не тёлочка. Мне, блин, ничего не даётся просто за то, что я офигенно выгляжу. В общем, влачить мне нищенское существование и дальше», – решила я.
– Это значит «нет».
Положила салфетку на стол и поняла, что панакоты я сегодня не дождусь.
– Удачи тебе, Маша! Тебе будет нелегко.
– Уже нелегко. Приятно было познакомиться.
Сергей достал кошелёк и положил на стол пять тысяч рублей.
– Я думаю, деньги тебе пригодятся.
Неужели люди в Москве так одиноки, что готовы платить за общение? Хотя как не чувствовать себя одиноким в городе, где так много людей и так мало времени, чтобы с ними общаться? Как не чувствовать себя одиноким в городе, где всем друг на друга наплевать?
– Возьму.
– Напиши книгу. Даже если она просто будет лежать в папке компьютера.
Я направилась к выходу. Больше с Сергеем мы никогда не виделись.
Три пересадки на метро, километр пешком и я «дома». Уже около одиннадцати часов вечера. Илья на улице разговаривает по телефону, активно жестикулируя руками. Наверняка со своей мамой препирается. Ей надоели его «московские приключения». Он делает знак, чтобы я подождала, когда он завершит разговор. Подкуриваю сигарету. Илья отдаёт мне свою кружку чая: в хостеле у многих привычка выходить курить с горячим напитком.
– Как мне все надоели! – в конце концов, восклицает он.
– И не говори!
– Ты что такая разнаряженная? На свиданке была?
– И я тоже рада тебя видеть. На собеседовании была. Я с утра так одета.
– Ты меня избегаешь с того дня?
– Ни в коем случае. Просто мы как-то разминались.
– И как дела?
– Неважно. Не взяли на работу в очередной раз.
– А поехали со мной в Китай! У тебя английский уровень Intermediate?
– Не знаю, какой у меня уровень, но практики точно не хватает.
Какой-то сумасшедший день! Я забоялась, а вдруг в один день уместятся события всей жизни, и придётся потом всю жизнь их вспоминать. Вроде как всё интересное закончится именно сегодня. Вроде как лимит событийности исчерпается в этот день. А дальше так – унылость и серость. А я не люблю привязываться к чему-то. Мне всё кажется, что лучшее только впереди. Всё безуспешно ищу что-то. И это тоже не хорошо. Ведь часто прошлое перекочевывает в настоящее, а затем и в будущее. Просто замкнутый круг! Как сложно быть человеком! Везде нужны «невидимые весы», «золотая середина». Но сейчас у меня в жизни присутствуют не невидимые весы, а маятник – качает из стороны в сторону. Или такие детские качели, когда один ребёнок отталкивается от земли и второй поднимается в воздух, затем наоборот. Только как бы один ребёнок не оказался значительно тяжелее, тогда качелька не сдвинется с места, и второй ребёнок застрянет на высоте, а потом, когда тяжеловесный освободит качели, упадёт лицом в песок.
– Так, как раз, практику и получишь!
– Я не учитель английского.
– Там всего то мелких учить!
– В Англии квартира a flat, в Америке a apartment.
– Примерно так.
– И среди китайцев я буду нормального роста.
– Именно! Тебе там понравится.
– Не всё в этой жизни так просто.
– Что за пессимизм сегодня?
– Сегодня я видела в выпуске новостей на одном из центральных каналов чувака, с которым мы выступали на шоу том телевизионном. Он стал тележурналистом. Одна девка с нашего сезона участвует в реалити-шоу на райском острове. И я каждый день вижу её фотки в ленте.
– Отпишись!
– А это идея. Другой парень с нашего сезона попал в финал стендап-шоу. И всех их тогда скинули так же, как и меня. Но они поднялись, а я, выходит, так и лежу в этой яме с юмористическими отходами. Наверное, нужно отключить Интернет и не смотреть телек.
– У тебя ж свой путь, забыла?
– Это да.
– Ещё один секретный факт обо мне: моя бывшая приехала ко мне в Москву, тогда она ещё не была бывшей, мы жили душа в душу, а потом она изменила мне с моим другом. С тех пор я живу в хостеле. А они до сих пор вместе. Когда он на несколько дней пропал, она заставила помочь в его поисках. Нашли его у какой-то шалавы. И что самое ужасное, моя бывшая его простила. Вот такие вы бабы дуры!
Разговоры о бывших Дениса меня уже утомили, и узнавать теперь о бывших Ильи я не собиралась. Нужно было срочно сменить тему:
– Секретный факт обо мне: у меня не может быть детей. Это сто пудов. Это окончательно.
– Прям как у Дейенерис.
– Да. Только у меня и драконов пока нет.
– И ты жалеешь о том, что у тебя не может быть детей?
– Если честно, нет. По-моему, нужно быть сумасшедшим, чтобы в современном мире хотеть детей. Их же нужно… воспитывать. Сначала менять памперсы, потом водить в детсад с уклоном на английский язык, затем на десять факультативов в школе, тратить на них уйму денег и т.д.
– Я думаю, в этом и есть секретный факт.
– В том, что я не люблю детей?
– В том, что ты не хочешь быть матерью.
– Но я преклоняюсь перед женщинами, которые рожали. Они круче спецназовцев. Я бы им значки давала с надписью «Рожала без кесарево» «Из меня вылез другой человек». И дети, они ж как лотерея: никогда не знаешь, кто из них вырастет – садист, рецидивист, юрист.
– Наверное, из твоего старого стендапа, – сказал он с каким-то осуждением.
– Да, ты угадал.
– А я тоже не люблю детей. Я сам ещё малыш.
– Няшный такой.
Я чмокнула его в щечку.
– Нужно сделать тебе массаж, а то ты какая-то напряженная.
«Не влюбляйся, не влюбляйся, не влюбляйся. У вас нет будущего, да и настоящего тоже нет. Он – жуткий бабник, он – хороший психолог, он знает все твои слова наперед, он слишком молод, он слишком красив, такие не надежны, он может разбить твоё сердце», – говорила себе я.
А кто я? Недожурналист? Недоэколог? Недокомик? Недоженщина? Наверное, всё это сразу. Супергерой «Клубок противоречий». Слоган: «Она всё сможет, но потом». «Тьфу! Маятник, исчезни! Да придут невидимые весы!» – шаманила я.
Денис уехал с каким-то мужиком на два дня загород, а я решила вспомнить про человека, благодаря которому я заинтересовалась темой гомосексуализма. Вернее, я решила перечитать его письма.
«Я такая старая, что помню времена, что Интернета ещё не было. Помню, как мне его в первый раз подключили, и я покупала специальные карточки на почте, чтобы ввести пароль и получить несколько Мбайт Интернета. Это было сродни чуду! Я тогда целыми днями сидела на русском сайте Джеки Чана. Боже, при мне появился Интернет, это восьмое чудо света! Я стала свидетелем новой информационной эры», – написала я ему в социальной сети, чтобы возобновить беседу.
Но когда-то мы писали друг другу длиннющие емайлы. Это был один из первых людей, с которым я познакомилась на просторах глобальной сети. Теперь немного подробнее.
Иногда случается так, ты читаешь рассказ, и тебе кажется, что его написал не человек, а кто-то более совершенный – способный чувствовать иначе, видеть мир другими глазами, проникающий в самую суть вещей. Со мной произошло именно это. Нет, это был не рассказ Брэдбери, не повесть Хемингуэя, не пьесы Чехова. В 2008 году я случайно нашла на литературном сайте страницу некого Джона Маверика (имя ненастоящее, как понимаете). Все его первые произведения были про гомосексуалистов, но другой ориентации был не только Джон, но и его творчество. Жестокость и некая агрессивность в его рассказах переплеталась с какой-то совершенно невероятной красотой. Было заметно, что человек страдал немало. И все его ощущения, переживания на бумаге превращались в нечто прекрасное, даже если в реальной жизни они никак не могли восхитить, а напротив, вызвали бы отвращение.
Мы начали с ним переписываться. Джон оказался эмигрантом, проживающим в Германии. Работал он психологом. Джон бежал из Москвы в, скажем, Берлин не из-за войны или революции, а из-за своей ориентации. Ему настолько некомфортно жилось с таким клеймом в России, что эмиграция стала для него спасением. И именно в Германии он начал писать прозу. Скажу честно, над первым его рассказом, который я прочла, я рыдала как младенец. В три часа ночи я упивалась слезами над историей о первой любви гея. Настолько красиво это было написано, что мне казалось, я смотрю на какую-то восхитительную картину в стиле импрессионизм, а не читаю текст начинающего автора.
А теперь я перечитывала отрывки нашей переписки, похожей на переписку людей начала XX века – подробную, тщательную, душевную. Сейчас таких писем, увы, никто друг другу не пишет. Максимум – «првт», «кк дл?» «норм» «пересечемся» «кинь ссылку». А всего каких-то десять лет назад люди ещё сочиняли друг другу пасквили, уделяли друг другу реальное внимание!
«Здравствуйте, Мария! Сложно сказать, чем русские отличаются от немцев,
потому что, по-моему, они, как раз, очень похожи. Гораздо больше похожи друг
на друга, чем, скажем, на американцев. Наверное, русские все-таки душевнее и
в них сильнее чувствуется хаос, а у немцев все более структурированно и
упорядоченно. А так – у немцев и русских даже много похожих фразеологических
оборотов в языке.
Наверное, я мог бы и не уезжать… Просто было ощущение какого-то тупика в
жизни. Как, наверное, и для большинства эмигрантов отъезд был для меня
попыткой убежать от самого себя, разумеется, неудачной, потому что убежать
от себя невозможно. Конечно, я здесь многое обрел… со временем, но, скорее
всего мог бы обрести то же самое, оставаясь на «родной почве»… Теперь уже
слишком поздно: я практически стал немцем, и Германия для меня уже более
понятная и родная страна, чем Россия. Тем более, что в России все очень
сильно изменилось…
Вы немало побродили по России. А я Россию как раз плохо знаю. В детстве
путешествовал с родителями, но это время уже забылось, а почти всю
сознательную, взрослую жизнь провел в Германии. Она для меня как вторая
родина, а может быть, и первая, главная. Хотя, кто знает, может быть, и я
когда-нибудь окажусь там же, откуда начал свой путь, хоть и не очень в это
верится. Вообще, я верю в судьбу и верю, что ничто в жизни не происходит
случайно и каждый из нас находится именно там, где должен находиться, даже
если для нас самих это не очевидно. Наверное, и в том, что я живу в Германии
есть какой-то смысл.
Кстати, я Вас старше, мне тридцать один. Но до сих пор продолжаю ждать, что
что-то изменится… а ничего не меняется, по крайней мере, в лучшую сторону.
Наверное, любому человеку свойственно быть неудовлетворенным своей жизнью».
«Если честно, Джон, я думала, что Вам лет под сорок или сорок с хвостиком.
Для Вашего возраста у Вас просто безупречный слог, и Вы уже немалого
добились: не затерялись в чужой стране, профессионально растёте. Я Вам,
можно сказать, завидую. Я вот скоро вновь пущусь в поиски. В сентябре поеду
в Петербург на курсы поваров. Надеюсь, я окажусь там, где и должна быть.
А то скитаться в поисках умиротворения своей заблудшей души у меня больше
нет желания. Хочется уже осесть в одном месте, раз и навсегда. Поверьте,
Вы счастливый человек, по крайней мере, знаете, чего Вы хотите. А в селе
Гадюкино Волгоградской области мало пищи для личностного роста, особенно если это такая шизонутая личность, как я. А вы работаете сейчас над какой-нибудь крупной вещью (романом)?»
«Здравствуйте, Маша! Да это, вообще-то нормально для экстраверта, уделять
внимание тому, что снаружи, а не тому, что внутри. И это, наверное, лучше,
но у меня просто нет выбора. Бывают такие характеры, обращенные как бы
внутрь себя, и ничего уже с этим не поделаешь.:)
Над романом я пока не работаю, хотя задумки есть, но все как-то не решаюсь.
Пока отрабатываю стиль на малых формах. В этом есть смысл, роман тоже надо
писать отточенным языком, тогда он будет легко читаться и его художественная
ценность будет больше. Сейчас очень много выходит книг, вроде бы интересных,
но плохо написанных стилистически».
«Здравствуйте ещё раз, Джон! Не стала портить Вам рецензии, пишу здесь. Эти
Ваши «Ангелы смерти» показались мне просто омерзительными, чудовищными,
вульгарными, отвратительными и пошлыми. Попахивает настоящей гомосятиной.
Я думала, что чистоплюйские чувства насмерть уснули во мне, но этот Ваш
рассказ просто извергнул их наружу. Извините меня! Прочитав именно этот рассказ,
мне сразу представилось, как он повалил приговорённого к смерти на землю, как вставил
свой толстый член ему в задницу, как застрелил его. Противненько!
Не обращайте на мою критику внимания, Джон! Если рассказ до такой степени взбудоражил лучшие чувства, то, значит, он хорош. Похоже, именно эта вещь принесёт Вам успех. Диалоги в первой части действительно неважные. Поменьше лирики от человека с автоматом и от приговорённого к растрелу. Нужно что-то вроде «шевели своей задницей, уродское отродье», «убери лапы, пидор сранный», «прикончи ты меня, наконец, извращенец долбанный», «прошу, не мучай ты меня, всади пулю в лоб и иди с миром». Жизнь, жизнь, жизнь в диалоги! Но это лишь моё субъективное мнение. Я бы ещё сменила название на «Кошки-мышки». Это более жизненно звучит. Джон, Вы в этом рассказе описываете отнюдь не романтическую ситуацию. Ваш стиль восемнадцатого века даёт здесь лишь осечку. Но парочка грубостей и другое название сразу исправят ситуацию. Идею Вашего романа уже Вы написали. Осталось ещё немного биографий героев добавить, расширить объём. И тогда Вам не нужно будет никогда и ничего скрывать, прятаться от самого себя в Берлине. Эта вещица принесёт Вам успех.
Вам вовсе не обязательно воспринимать всерьёз мои слова. Но я говорю Вам искренне. Извините за мой фонтан эмоций!»
«Ого! :) Маша, ну что ж так эмоционально? Ну, неважный рассказ, я согласен, я
его ни в какие приличные издания не предлагаю, просто на «прозе» висит уже
давно. Это, вообще, один из первых моих рассказов, и обругать его успели,
так же как и похвалить.:) Как говорится, каждый воспринимает по-своему, и я,
если честно, совсем не уверен, что Вы представили все правильно. Хотя сюжет
там неприятный, да, его на одном портале (где я его, кстати, не публиковал,
они сами залезли на мою страничку на «прозе» и вытащили оттуда ссылку)
обозвали «педерастическим БДСМ», и Ваша реакция подтверждает, что диагноз
правильный.:) Насчет «жизни в диалоги» – да, в этом что-то есть.:) Пожалуй,
такие выражения будут уместнее моего дешевого пафоса и дурацкой лирики.
Подредактировать рассказ что ли с учетом Ваших поправок? Честно говоря,
давно в него сам не заглядывал. Там, наверное, и стиль не ахти… и точно
дает осечку. А почему восемнадцатого века, собственно?
Ситуация кощунственна, с этим я согласен. Да, у героя отнимается
человеческое достоинство, причем в самой что ни на есть неприятной ситуации.
Но, если честно, никого шокировать я никогда не собирался, да и черный пиар не люблю. Просто так само получалось. Тема для меня важная, и можно сказать, больная.
Но люди не любят такие темы, им неприятно читать о чьей-то боли, поэтому и
получается «черный пиар», читатели защищаются от неприятных тем и впадают в
агрессию.
Но, Маша, я, правда, никогда никого не собирался эпатировать! Меньше всего
этого хочу. Да, к нападкам я уже привык, и не только в литературе, но и в жизни. А
что делать? Не любят нас многие, да. Хотя я, наверное, так и не смогу до
конца понять, за что. А главное, кому какое дело? В европейских странах
все-таки предрассудков меньше, чем в России, хотя тоже бывают эксцессы, так
что я уже не жалею, что уехал. Хотя и в России как-то приспосабливаются
люди.
А насчет рассказов Вы правы, не стоит замыкаться на одной «теме», надо
писать что-то более нейтральное, понятное всем. Я и стараюсь, хотя полностью
отказываться от «своей» темы не хочу, но совсем не потому, что люблю
эпатировать публику, а наоборот, хочу воспитать в людях терпимость. Но
странно другое: даже мои «нейтральные» рассказы во многих вызывают неприятие
и тоже подвергаются нападкам. Что-то есть такое во всем моем творчестве,
даже не зависимо от темы».
Никто сейчас не пишет друг другу таких длинных писем. Письма вышли в утиль вместе с видеокассетами, проигрывателями, пейджерами, факсами, дисковыми телефонами, жидкокристаллическими телевизорами и способностью выражать свои мысли. Это вам не смску с ошибками отправить. «Я такая старая, что помню времена, когда отправляла бумажные письма! Я помню времена, когда с соседкой протягивали ниточку между балконами и по ней передавали записки. Да, тем, кто родился в конце девяностых или в нулевых, этого не понять! Сейчас информацию на другой конец света можно передать за считанные секунды, одним щелчком мыши!» – ностальгировала я.
«Джон, что меня поразило, в России многие геи женаты, имеют детей, годами шифруются. Они не хотят признаваться в своей ориентации. Как ты думаешь, что лучше: скрывать от всех свою ориентацию и не беспокоить близких или всё-таки быть честным с самим собой и теми же близкими?»
«Что касается честности, то у вас, в России, она, как раз, неуместна. В данном случае, я имею в виду»
Этот русский человек уже практически стал немцем. Он пишет «у вас», потому что Россия не смогла стать ему родной страной. Здесь он страдал так, что даже представлять страшно. Здесь его подвергли всевозможным издевательствам – унижению, насилию, травле, отречению. Он – не преступник, не оппозиционер, не моральный урод. Так за что?
За то, что он любит мужчин? Винить в этом как-то странно, учитывая, что большинство из них понимают своё влечение к своему полу чуть ли не в детстве. Это всё равно, что упрекать женщину тем, что она женщина, а мужчину тем, что он – мужчина. Будто у них есть выбор! Сейчас, кстати, можно изменить пол, но операции по смене сексуальной ориентации не существует. Так уж лучше лоботомию и всё тут, правильно?
Неужели в нашей стране геи не могут чувствовать себя свободно? Все расы и вероисповедания могут, а гомосексуалисты нет? Это как-то странно. У нас гомосексуалистов пытаются попросту игнорировать: вроде как они не высовываются, шифруются, прячутся, а, может, их и нет, это просто очередная тема для шуток комиков. А если уж кто-то из них посмеет открыто проявиться, то уж ему устроят все муки ада. Коллектив будет изображать рвотный рефлекс у него за спиной, родня будет впадать в ступор, все будут указывать на него пальцем, а то и регулярно поколачивать. Нет, это не странно, это просто дико, честное слово.
Мы с Артуром сидели на газоне возле Звездного бульвара и попивали смузи, вскоре должен был подойти Денис. Стометровый монумент в виде ракеты отбрасывал на нас тень. Напротив дети играли на моделях планет Солнечной системы. Китайцы с селфи-палками то и дело спрашивали, как пройти к ВДНХ. Лето в Москве всё-таки прекрасно: куда ни глянь какие-нибудь парки, фонтаны, арт-инсталляции, скоморохи, музыкальные импровизации, мелкие аттракционы. Хочется просто ходить и смотреть на всё вокруг. Не нужно искушать себя забавами в торговых центрах, рискуя остаться без денег, вся жизнь перемешается на улицу. Лето – это действительно маленькая жизнь. Даже если работаешь летом, тебе кажется, что ты в отпуске, стоит только пройтись по набережной. У лета свой вкус. У лета вкус мороженого. У лета вкус кваса. Лето – это ощущение прогулки босиком по газону. Лето – время солнечных очков и ярких шляп. В общем, летом круто. А ещё у лета свой аромат – нейтральные освежающие ароматы духов, аромат различных цветов, аромат пота, аромат уличной еды, аромат крема для загара.
– Люблю я лето, – сказал Артур, – потому что зелёный – мой любимый цвет.
– А я люблю лето, потому что ноги не мерзнут.
Он засмеялся.
– А я люблю лето, потому что летом можно яркую одежду носить.
– А я люблю лето, потому что летние тряпки стоят копейки.
– Что-то для писателя слишком практично.
– Ну, если писатель – это образ мысли, а не его изданные книги, то можно и так меня назвать. А вообще это из гомосексуалистов лучшие писатели получаются. В вас есть какой-то психологический надлом. Это для творчества ой какая полезная вещь.
– А как не быть психологическому надлому, когда для тебя самого становится шоком осознание собственной ориентации? Вот тут сразу все чакры для творческого страдальческого потока открываются. И как не быть психологическому надлому, когда я сам себя боялся. Я долго никому не позволял ко мне прикасаться. Денис – единственный человек, который ко мне прикасался.
– Прям как в фильме «Лунный свет»?
– Да, я, когда финальную сцену смотрел, с собой параллели провел сразу.
«Интересно, сколько девушек двадцати пяти лет могут сказать: «Он – единственный, кто ко мне прикасался»? Это будто фраза из девятнадцатого века. Наверное, это было самое трогательное, что я слышала за последние несколько лет. Двадцать пять лет человеку, а он до сих пор не смирился со своей «ориентацией», не может довериться кому-то другому. Или просто очень любит Дениса», – размышляла я.
– Как думаешь, почему Честер покончил с собой? – неожиданно сменил тему Артур.
Да, новость о смерти Честера Беннингтона этим летом среди русских занимала второе место по обсуждаемости после новости об уходе Малахова с Первого канала. Чуть ли не все выкладывали в соцсетях фотографию Честера с трогательными подписями. Стендаперы пробовали про это шутить, но их тут же освистывали. Два поколения подростков выросли на творчестве Linkin Park. На их концерты ломились толпы. Их клипы собирали и собирают миллионные просмотры. Честер был востребован, любим, успешен, у него были дети, друзья. Объективных причин для этого поступка не было никаких. Он даже не оставил предсмертной записки. Он просто ушёл, а мы остались – несовершенные в несовершенном мире.
– Есть такие люди, которые словно сделаны из фарфора. Всегда боишься, что они разобьются. У них словно моральный иммунитет отсутствует.
Артур серьёзно задумался.
– Ты намекаешь, что и я такой?
– Ты спросил про Честера, вот я и попыталась ответить.
– Такое ощущение, что у тебя есть ответы на все вопросы. Вот любой вопрос тебе задай, ты обязательно найдёшь ответ: может быть, он будет не очень умный, но вполне резонный. Например, как ты относишься к самоубийцам?
– Я к ним никак не отношусь. Но, может быть, не так уж они и глупы. Может быть, там всё гораздо лучше, чем на земле, даже если они попадают в ад. Если человеку где-то не нравится, он стремится оттуда уйти. Вот и эти люди бегут из жизни. Им кажется, что они осуществляют побег из тюрьмы. Только куда же спешить? Жизнь сама по себе убивает. Торопиться не нужно, жизнь сама всё за тебя сделает. Мне тоже когда-то хотелось побыстрее на тот свет, но я уже столько лет влачу какое-то жалкое существование, что годом больше годом меньше – не имеет значения. Ко всему привыкаешь. Даже к нахождению в заднице. Но вот на эмоциональном дне лучше не лежать. Потому если ты в заднице и ещё в паршивом всё время настроении – вот это труба. Пока ты оптимистично настроен, надежда есть. А когда ты начинаешь всё воспринимать близко к сердцу и всерьёз, то можно ставить на себе крест.
– Вот что я говорил! На любой вопрос! А я считаю, что мы в ответе за тех, кого сломали. Те, кто в самом начале унижают, оскорбляют, ломают, отвечают за тех, кого они довели до ручки. Потому что не все на всё готовы класть большой и толстый.
Мы увидели приближающегося Дениса. На этот раз на нём был лёгкий кардиган цвета устрицы, очки-капли с синими линзами, узкие джинсы и кожаные сандалии. «Не прикид, а просто look со страниц журнала!» – подумала я.
– Ты что в солярии был в разгар лета? – спросила я, заметив его бронзовый загар.
– Да. А то я какой-то бледный был.
– Скоро ты станешь похож на тех геев, которые чуть не на лбу пишут «гомик».
– Ё-моё, я просто сходил в солярий! Что за дискриминация!
– Тебе и так хорошо было, – вмешался Артур. – И это так вредно для кожи!
– Вот мамочки нашлись! Так мы сегодня идём в музей космонавтики или вы будете лекцию о вреде солярия читать?
– Идём.
Через несколько минут мы уже оказались в музее космонавтики. Первое, что заметили на входе, надпись: «Каждое третье воскресение вход свободный».
– Ничего себе! – обрадовался Артур.
– Это я такой везучий, – заявил Денис.
– Нужно срочно выложить в инстаграм этот лайфхак.
Я сделала селфи и в подписи сообщила приятную новость о бесплатных билетах в музей. Обычно вход двести рублей, а мы попали бесплатно. В Москве такое редко бывает. В планетарий вход шестьсот рублей, а мы сегодня попали в музей космонавтики бесплатно. Это ли не счастье!
В музее мы «зависали» два часа. Он казался просто необъятным. Сначала мы фотографировались рядом с чучелами Белки и Стрелки и их катапультируемым контейнером. Затем настало время фотосессии рядом со скафандром «Беркут». Потом каждый из нас слушал в телефонной трубке голос Сергея Павловича. А рядом с луноходом мы делали фото в прыжке. Просто какая-то невероятная гордость за страну охватывает в такие моменты. Русские всё это разработали, запустили, внедрили. Только странно, что всё, чем россияне так гордятся, было в СССР. «Космизм», благодаря которому чуть ли не в каждом дворе стоит макет ракеты, благодаря которому во всех городах есть улицы, названные в честь космонавтов, а Сергей Королёв в Москве по количеству упоминаний в архитектуре скоро догонит Ленина. Войны, которые выиграли наши предки, а не мы, тоже предмет нашей огромной гордости. Оружие, которое придумали тоже в советское время, предмет нашей гордости. А вот сейчас нам гордиться почему-то нечем. Будто всё самое лучшее осталось в прошлом веке. Будто двадцать первый век для русских – век почитания. Так и напишут потом в учебнике истории.
Мы подошли к автомату с «космической едой» и стали сомневаться, отвалить ли нам четыре сотки за «творог с облепихой».