Борис Сударов: человек, прошедший через эпицентр атомного взрыва… Встречи на берегу: диалог-путешествие

© Мария Романушко, 2020

ISBN 978-5-0051-5153-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ВСТРЕЧИ НА БЕРЕГУ
диалог-путешествие

Посвящается Борису Ивановичу Сударову,

с любовью и благодарностью

21 июля 2016 года на берегу нашей бухты я увидела человека. И спросила его: «Ваше имя Антонио Бареш?» Мне вдруг показалось, что это – он. Показалось неделю назад. Хотя этого человека я уже видела не раз, и мне так не казалось. Только проносилась мысль: «Вот, Антонио в таком же возрасте сейчас, наверное…»

Прелюдия

Последнее время я вижу на улицах только пожилых мужчин. Я вглядываюсь в каждого из них и думаю: интересно, каким стал Антонио?.. Узнала бы я его?.. И неужели судьба не подарит мне возможность сказать ему своё «спасибо»? Столько лет я ищу его…

Помнится: в начале весны, долго ожидая автобуса на остановке и провожая взглядом сгорбленного и шаркающего старика, я подумала: может, я должна сказать спасибо ему? Или каждому из них? Может, весь смысл моего поиска именно в этом? Именно в том, чтобы я сказала мысленно (а как ещё возможно это сделать?) каждому встречному старику спасибо. Ведь каждый из них достоин этого «спасибо», но редко кто из них удостаивается слов благодарности от своих близких…

* * *

А однажды я встретила на почте этого человека. Я отправляла бандероль с книгами, что делаю довольно-таки часто. Мои читатели заказывают у меня книги. Обычно, сидя в очереди, я работаю – пишу себе следующую книгу… Но в какой-то момент что-то заставило меня оторваться от ручки и от бумаги. И я увидела этого мужчину. Он меня поразил. Поразила его походка – быстрая и упругая, как у снежного барса, и удивила лёгкость, с какой он нёс довольно большую посылку. Он был невысокого роста, очень худой, но чувствовалось, что очень сильный. Подтянутый и собранный, как спортсмен. Или как бывший военный. Прямая спина, сосредоточенный, самоуглублённый взгляд, красивый благородный профиль. Я видела его только в профиль, когда он быстро проходил мимо меня своей энергичной походкой. Хотя лет ему не так уж и мало, наверное, около восьмидесяти. Но я уже знала в своей жизни таких молодых, нестареющих стариков. У меня был друг, с которым я познакомилась, когда ему было 92 года. И это был юноша! Историк театра и цирка Александр Шнеер – он родился в 19 веке, но не собирался стареть. И нам было отпущено девять лет дружбы… В 98 лет он приезжал к нам в гости, чтобы познакомиться с моей годовалой дочкой Ксюшей. А я была на его столетии…

Потом я видела незнакомца на почте ещё несколько раз, и опять мелькала мысль о том, что Антонио тоже в таком же возрасте сейчас… и где-то живёт… куда-то ходит по своим делам… А я всё ищу да ищу его, а он даже не знает об этом…

Письмо самой себе

Было 15 июля, вечер, и я отправилась на берег нашей бухты, потому что решила, что надо возобновить ежевечерние прогулки. Нельзя же только работать и работать. Два дня назад был мой день рождения, а ещё двумя днями раньше был Международный день почты, и я написала себе письмо, в котором пожелала себе не только завершить 17 уже начатых книг, но и немного человечнее относиться к себе. Но заканчивалось письмо грустной фразой о том, что вообще-то ничего не хочется уже, а только НАДО. Путешествий в моей жизни уже не будет, это точно, а я так любила путешествовать… Надо только завершить книги. И надо найти Антонио, потому что, если я что-то начинаю, то довожу это дело до конца. Но, если честно, почти уже не верилось в успех, – в то, что будет какой-то отзвук из мироздания… Столько лет оно, мироздание, глухо к моим просьбам.

Письмо, написанное самой себе, пришло как раз в день моего рождения. Но я даже не стала его распечатывать. Оно так и лежит у меня на столе, запечатанное… И мне почему-то страшно его вскрывать. Страшно, что печаль, запечатанная в нём, вырвется наружу и накроет меня с головой, как волна-цунами…

Последние два года у меня было ощущение, что я живу в пустыне. Я потеряла единственного – последнего друга. Того единственного, который звонил мне и спрашивал: «Как ты там, Маша?» Звонил в течение тринадцати лет. Саша Милитов… Он ушёл в вечность. Почему-то раньше меня, хотя был моложе. В этом я видела жуткую несправедливость. Он не должен был уходить первым. И вот, два года мой телефон молчит. И мне позвонить больше некому…

Слава Богу, есть дети. От них приходят весточки и звонки. Дети, которые выросли и разлетелись по свету… Я очень люблю своих детей, но я никогда не была и не буду с ними откровенной, как с Сашей, моим добрым и мудрым психотерапевтом, моим последним другом. У детей – своя жизнь, и незачем их загружать моими проблемами.

Оставался мой любимый маленький кролик. С ним я могла быть откровенной, он меня слушал в долгие бессонные ночи, он меня понимал… Ему по человеческим меркам было уже больше ста лет. В начале июня ушёл и кролик…

И что теперь?.. Спасала только работа – я вводила в компьютер (для новой книги) дневники своих поездок на Украину. Дневников оказалось много. Работы – выше крыши…

День рождения и последствия

А сам день рождения был замечательный! Сын Антон приехал с Северного Кавказа, где он был с лекциями; муж успел вернуться из лагеря, где он вёл литературную студию для особых детей; дочка Ксюша со своим семейством приехала из Нижнего Новгорода – с мужем Юрой и чудесной двухлетней дочуркой Василисой… Пришла сестра Мариша, пришли племянники Марианна и Ефим. И даже Анюта буквально с вокзала примчалась, приехав с юга – старшая дочь моего мужа, а стало быть – и моя. Я была вся в подарках, в цветах и в прекрасных пожеланиях.

А поздно вечером начался сильнейший ураган, потом ливень с градом, и всё это бушевало всю ночь в Москве, ураган повалил и повыкорчёвывал многие деревья. Хотя днём ничто его не предвещало. Днём мы гуляли на Берёзовой аллее всей компанией, с Василиской, была щедрая жара – как и должно быть в середине лета. Но в мироздании произошла какая-то сдвижка… Образовалась в атмосфере какая-то прореха – и всё это вылилось на Москву с июльской щедростью. Июль, вообще, щедрый месяц – на всякие катаклизмы и неожиданности.

А на следующий день дети разъехались…

И я осталась со своим НАДО. Надо завершать книги.

Но всё же решила попробовать хоть чуть-чуть изменить отношение к себе. Прошлым летом я так заработалась, что потом сентябрь провалялась под капельницами. Такая же история повторилась в марте, после завершения книги «Там, где всегда ветер…»

И, валяясь под капельницами, я думала о том, что прогулки – это всё же и дешевле, и веселее…

Глава 1. Ответ на молитву

15 июля я пришла на берег нашей бухты. Побродила по воде, приятно прохладной, полежала на песке, нежно-тёплом, закрыв глаза, перебирая пальцами шершавые песчинки, и представляя, что я в Сахаре, или ещё где-то далеко, в пустыне…

Моя давняя мечта – окунуть руки в горячий песок пустыни, зарыться в нежный песчаный бархан – вряд ли сбудется в этой жизни. Но можно сказать себе, что вот этот маленький песчаный пляж на берегу нашей бухты – это и есть лакомый кусочек желанной пустыни…

Встреча первая. 15 июля 2016 года

На берегу. После моей горячей молитвы на закате. Я просила Бога об одной-единственной встрече с Антонио Барешем, чтобы сказать ему «спасибо». Господи, ну почему, почему я не могу увидеть этого человека?! Неужели Тебе так трудно это устроить, Господи? Неужели я не заслужила такой малости? Один-единственный раз увидеть человека – своего лучшего друга, своего первого настоящего друга в жизни – и сказать ему «спасибо». Хотя можно и не встречаться, а просто поговорить по телефону. Встречаться, спустя 50 лет, – это, может, и ни к чему вовсе… Мы можем не узнать друг друга. А просто поговорить бы по телефону… Сказать ему: «Я – жива. Спасибо вам! Если бы не вы в той степи, если бы не ваша поддержка, не было бы сейчас ни меня, ни моих детей, ни моих книг. Вы тогда меня спасли – и моя жизнь продолжилась. Спасибо Вам!»

А ещё я просила Бога о друге. Потому что не могу жить без дружбы. Это как без воздуха. Как без воды в пустыне. Почему-то сейчас у меня такое же ощущение, как у той 15-летней девочки, которая помирала от одиночества в степи… Круг замкнулся. Я прожила огромную жизнь – и опять оказалась в точке тех же переживаний, что были у меня в отрочестве.

Я долго смотрела в полыхающее небо, пытаясь услышать ответ…

Потом оглянулась – и увидела человека, быстро идущего с горы…

Это был тот самый мужчина – с походкой снежного барса. Он спускался с горы. Он шёл на берег. Что это? – мгновенный ответ на мою просьбу? На мою мольбу? Как будто мне было сказано: «Ты хотела дружить? Вот человек. Дружи с ним».

И только в эту минуту я увидела, как он похож на Антонио… Тот же высокий лоб, те же голубые глаза, и посадка головы, и прямая спина – всё, как у Антонио….

Этот человек, спускающийся сейчас с горы, – ответ на какой из двух вопросов? На какую из двух просьб? Я так потрясена была стремительностью Ответа, что просто онемела. Хотела окликнуть этого человека – и не могла. Да, он был всем похож на Антонио, кроме быстрой походки. Но в том городе, где мы жили когда-то, некуда и незачем было ходить быстро. Три улочки. И Антонио вместе со своими друзьями по вечерам просто прогуливались. Не спеша… Поэтому я никогда не видела его, идущего быстро. А в Москве – другой ритм жизни. Здесь все ходят быстро.

Он прошёл мимо меня, не взглянув на меня, прошёл очень близко. Кроме меня и его, на дороге никого больше не было. Он уходил всё дальше по берегу, и мне всё острее хотелось догнать, окликнуть его, но я не решилась. Стояла на горе, смотрела ему в след и – не могла. Ни догнать, ни окликнуть…

* * *

Да, походка снежного барса сильно отличала незнакомца от окружающих. Люди ведь ходят, в основном, расхлябано, в развалку, сутулясь, шаркая. Не идут – а ползут, или тащат себя, волокут. Или бездумно скачут. Как там у Мандельштама? «Мы живём, под собою не чуя страны…»

Так вот: народ, в основной своей массе, живёт, под собою не чуя страны. А незнакомец шёл, упруго чеканя шаг. И при этом делал едва заметный характерный жест правой рукой – как будто отбивал себе ритм. Я в очередной раз подумала, почти уверенно уже, что он – бывший военный. Который участвовал в парадах. Так как незнакомец невысокого роста, то, скорее всего, он был правофланговым; я почему-то подумала, что этот ритмичный жест правой рукой – именно жест правофланговых…

И мне вспомнилось, как в детстве я мечтала о том, чтобы мой отец оказался военным!.. Мы, послевоенные дети, были влюблены в военных. Они все были нашими героями. Они и на самом деле были героями – те, которые победили фашизм. Я не знала, кто по профессии мой отец. Мы его долго ждали откуда-то… Я не задавала маме вопроса: где мой папа? Я чувствовала, что это – тайна. Я думала, что, скорее всего, отец мой – военный, и он где-то на задании. А потом он вернётся, войдёт в наш многоликий, шумный двор на Философской улице, подхватит меня на руки и посадит себе на плечи… И все увидят, какой у меня отец! Это была моя страстная мечта… Я жила внутри этой мечты, я в ней отогревалась, мне казалось: я слышу запах его военного кителя, кожаных ремней и портупеи… Уже тогда, в три года, я умела жить внутри той реальности, которую сама для себя создала. Я и помыслить не могла, что отец мой никакой не военный, а строитель, прораб, и находится не на задании, а был репрессирован, когда мне было всего несколько месяцев от роду, и сидит в сталинских лагерях – в далёкой Монголии…

Но к военным у меня всю жизнь очень тёплое отношение. Мой дед по матери, Андрей Панченко, был царским офицером и его четверо братьев тоже, они были из военного сословия. Стало быть, и прадед был военным. Два старших брата моей одесской бабушки, гречанки Анны Солатакис, тоже были царскими офицерами, а после революции – офицерами Белой армии, она называлась: Русская армия. Это была армия Врангеля, которая ушла в отступление в Константинополь – и не вернулась… И дедушка Жора, Георгий Романушко (по отцовской линии) всю жизнь отдал армии: сражался с фашистами. Это были благородные, красивые, бесстрашные люди, готовые в любую минуту умереть за Родину.

* * *

И вот, я стою у подножья горы, по которой сбегает дорога на бухту, и по этой дороге, с горы спускается человек с такой вот необычной походкой…

И меня обожгла мысль: а вдруг это он? Вдруг это Антонио?! «Подальше поищешь – поближе найдёшь». Почему, собственно говоря, и нет? Ведь любой человек может оказаться в любом месте земли. Я же оказалась тут. Мог бы и он. Ведь он учился в России. Скорее всего, что так, – слишком уж хорошо он говорил по-русски. И он уже работал в Советском Союзе, мог бы приехать опять, и остаться. Антонио – инженер-механик, в России ему легче найти работу, нежели в его родной Чехии (я так думаю). Он специалист высокого класса, работал на комбинате-гиганте в СССР, в Чехии нет таких больших производств (я так думаю). Мог бы приехать опять на работу в Россию, и остаться тут. А почему нет? Россия – прекрасная страна. Петер Поппер, пражский внук Леонида Енгибарова, захотел же остаться в России. Есть люди, которые могут жить только в большом городе, в большой стране. Я, например.

Хоть я живу практически анахоретом (или анахореткой?), короче – почти ни с кем не общаюсь, перезваниваюсь только с членами своей семьи. А вне семьи – крайне редко с кем-то. Все мои друзья ушли на Небо… Все были намного старше меня. Последний друг оставил меня два года назад. Хотя он, единственный, кто был моложе меня, – Саша Милитов, мой добрый психотерапевт. И я сказала себе, что друзей у меня больше не будет. Откуда им взяться?..

* * *

Тринадцать лет уже я ищу чеха Антонио Бареша, моего ангела-спасителя. Моего дорогого, бескорыстного друга. Человека, который научил меня благодарить – за каждый день жизни. Научил молиться. Спасибо тебе, Антонио! Если бы не ты… моя жизнь была бы совсем другой, если бы, вообще, была…

Каких только попыток я не делала, чтобы найти тебя! Трудно все перечислить. Две мои чешские подруги, Эва Маленова и Вера Дворжакова, изо всех сил старались мне помочь. Эва обзвонила всех Барешей, которых нашла в телефонной книге. Вера нашла твоего друга Иржи, который работал вместе с тобой в том городке в степи, но у Иржи утрата памяти, и он ничегошеньки не помнит…

Я писала в тот степной городок на Украине, где пересеклись полвека назад наши с тобой пути, и где на пустынной улочке мы виделись и говорили в последний раз – 25 мая 1967 года. Увы, никакой информации о тебе в том городе не сохранилось. Хотя есть музей города, в котором о многих что-то сказано: о тех, кто начинал строить этот город и комбинат по переработке титановых руд – самый большой в Европе и третий в мире. Я была уверена, что о пяти чехах-специалистах, которые устанавливали на этом комбинате чешское оборудование, два года работали на комбинате, – о них-то должна быть информация. Но – ни слова. Вот она – история! Где её объективность? Совсем недавно это всё было, всего-то 50 лет прошло, – и уже многое покрыто молчанием.

Писала в «Жди меня», писала в аналогичную чешскую телепередачу «Письмо для тебя», – безрезультатно. Написала всем своим друзьям, живущим за рубежом. Выложила в Фейсбуке информацию о том, что ищу Антонио Бареша, на трёх языках: русском, чешском и английском. У Антонио были два маленьких сына. В настоящее время тому и другому немного за пятьдесят. У них, наверное, есть дети – внуки Антонио. Никто не отозвался… Писала в Прагу актёру с такой фамилией, писала опять же в Прагу директору института египтологии с такой фамилией, писала им несколько раз, – ни тот, ни другой не ответил.

Я написала всем-всем людям по фамилии Бареш, которых нашла в Фейсбуке, около полусотни писем. Ответили мне сочувственно только три человека – нет, они не знают того Бареша, которого я ищу. Давала заявку в чешское МВД, мне ответили, что да, они, в принципе, могут найти этого человека, но не имеют права сказать мне о результате поиска. Вот так! Почему? А потому, что я – не гражданка Чехии, и я – не родственница искомого Антонио Бареша.

Попросила знакомого режиссёра из Праги, Онджея Сухого, выставить моё письмо о поиске на его странице. Он сделал это, моё письмо перепостили человек семьдесят, – и никакого результата! Задружилась с Русским культурным центром в Праге, выслала для библиотеки Центра книги про Енгибарова (которого там помнят и любят) и роман «Там, где всегда ветер», где рассказано об Антонио Бареше, и о том, какую роль сыграл он в моей жизни. Я подумала: он так хорошо знает русский язык, может, он ходит в библиотеку Русского культурного центра? Мне ответили, что нет, человек, которого я ищу, к ним не ходит. Жаль…

Сотрудники Русского культурного центра предложили написать на телепередачу «Письмо для тебя». Но я уже это сделала, и всё впустую. Потому что они на самом деле никакого глобального поиска не ведут. Просто во время одной из передач делают объявление: что вот, мол, кто-то ищет такого-то человека. Но если этот (искомый) человек не услышал о том, что его ищут, то он об этом и не узнает. На их сайте тоже вывешивается это объявление. Но что толку? Они даже не захотели опубликовать фото Антонио Бареша. И кто может догадаться о том, что ищут именно этого человека? Имя у него и фамилия не очень редкие для Чехии. Это как объявить в «Жди меня», о том, что разыскивается, например, Сергей Иванов. И – не сказать ничего более. Людей по имени «Сергей Иванов» у нас полно. Даже если тот самый Сергей Иванов услышит это объявление, – откуда он догадается, что разыскивают именно его???

Уже и внук Енгибарова включился в поиск. И всё – безрезультатно. ПОКА безрезультатно.

Господи, говорю я, Чехия так близко, и она такая маленькая, неужели нельзя найти Антонио Бареша? Людей с такой фамилией всего полторы тысячи на всю Чехию – это как жильцов одного большого московского дома, – ну, почему, Господи, он никак не отыщется – мой дорогой друг? Человек всё-таки не иголка в стогу сена. Мне кажется, за 13 лет поиска можно было бы найти даже иголку в стогу…

* * *

Недавно я перечитала свою новеллу «Возвращение», которая посвящена Антонио Барешу и написана мной в далёкой юности, когда я была десятиклассница. В этой новелле герой уехал, а потом, через много лет вернулся, и она – не узнала его… (Она – то есть – я). Не узнала я его потому, что слишком много времени прошло…

И вдруг меня как ошпарило: а вдруг Антонио ходит мимо меня, а я не узнаю его?! Так ведь и он не узнаёт меня! А как ему меня узнать, даже если это он? Мы расстались с ним полвека назад на улочке крошечного секретного городка, затерянного в степях Украины… Последняя наша встреча была именно там. На следующий день он уехал в Чехию, точнее – в Чехословакию, тогда это была одна страна. Уехал домой. Может, он думает, что я до сих пор живу в том засекреченном городке?.. Он же не знает, что я вскоре тоже уехала из той степи – в Москву.

* * *

И вот я столкнулась с незнакомцем на берегу нашей бухты. Дорога от бухты идёт в гору, довольно круто, а бухта – внизу. А этот человек шёл вниз, с горы. Он шёл быстро, энергично, упруго. Походкой снежного барса. Он прошёл мимо меня. Не взглянув на меня. Хотя, кроме меня, на этой дороге-горе никого не было. И он прошёл очень близко от меня. Но этот человек смотрел не во вне, а внутрь себя. Наверное, если бы я стояла у него на пути, прямо по курсу, он бы прошёл сквозь меня… Такой он сосредоточенный на чём-то своём, что ничего не видит вокруг себя.

Мне хотелось окликнуть его, как 50 лет назад я окликнула Антонио: «Куда же вы?» Но я не окликнула его. Нерешительность сковала меня. Я долго смотрела ему вслед… Мне хотелось догнать его и спросить: «Скажите, вы – Антонио Бареш?» Но я не догнала его и не спросила. О, эта моя всегдашняя застенчивость, как же она мне порой мешает в жизни!

* * *

Прошла неделя. А если быть точной, то пять дней. Я этого человека больше не встречала. Я и прежде видела его редко, всего несколько раз. И я очень ругала себя. Может, это была единственная возможность, единственный шанс поговорить с ним? Вдруг он уехал? Вдруг это действительно был Антонио – и он уехал?.. Бывает же, что человек уезжает, и даже навсегда. Он уже уезжал когда-то навсегда – из той степи… Может, он перед отъездом ходил попрощаться с бухтой? Я ведь всегда прощаюсь, если уезжаю, – прощаюсь с рекой, степью, или с морем… Бывает же, что люди ведут себя похоже, правда? Тем более, если они похожи внутренне. А мы с Антонио очень похожи. И вот, теперь я никогда не узнаю: Антонио это был – или нет?..

Я страшно ругала себя за нерешительность. И мне было очень стыдно перед Богом. Я Его горячо просила о встрече – Он мне мгновенно ответил! И я упустила свой шанс… Так зачем тогда, вообще, откликаться на мои молитвы, если я такая трусиха? Мне было очень-очень стыдно. Внутри я просто сгорала от стыда. И без конца повторяла: «Господи, прости мне мою слабость!»

В эти непростые дни, бесконечные пять дней испепеляющего стыда, я придумала в эти дни сюжет для небольшого фантастического рассказа: о том, как наша вселенная начала сжиматься (она ведь и на самом деле когда-нибудь начнёт сжиматься), и вот она сжимается, сжимается… И сжалась в итоге до размеров нашего Левобережного района на севере Москвы. И все, кого я ищу, и кого хочу увидеть, – они все оказались тут. Все тут, рядом! Этот сюжет очень согревал меня – как будто процесс сжатия вселенной уже был запущен…