Мы тут из-за Сороки – она сидит не на моем плече. Она обрывает красные ягодки сибирки. После первого мороза твердые красные яблочки становятся мягкими, сладкими.

В лесу дички не так много, а вот около крайних деревенских улиц – море. Тут не только моя Сорока, тут и воробьи, и уже прилетевшие на зиму синицы. Снегирей только не хватает. Каждый стремится полакомится, пока есть.

– Уффф, теперь и погулять можно.

Сорока уселась на моем плече. Зоб она набила знатно.

– Ты же и так гуляешь.

– Да что ты понимаешь, Дерево! Знаешь, как это? Ходить по небу? Я лечу иногда высоко, а потом просто расправляю крылья. И тогда все равно, где небо, а где земля.

– И часто ты так делаешь, Сорока?

– Бывает иногда, – она ответила уклончиво и отвела взгляд.

– И не боишься упасть?

Она посмотрела на меня как на идиота.

– Дерево, кто умеет ходить по небу – не может упасть.

Читать по земле

Если хочешь кого-то найти – умей читать.

Простая житейская мудрость, которую знала с первого дня не только Сорока. Умей читать. Умей видеть.

Да не человечьи черные закорючки, нет. Умей читать реальность.

Летишь над лесом и знаешь, кто только что пробежал внизу.

– Слышь, Дерево, там опять кошак из деревни шарится. Наверное, белок соблазняет.

– Сорока, я сплю.

– Ой, подумаешь! Они еще к тебе на ветки залезут и тут покувыркаются!

Что Дереву интересно зимой? Только весна. Сок по стволу бежит так медленно, что каждая шутка доходит как минимум час.

Проще лететь дальше. Над замерзшей рекой, над высоким обрывом. Над ровными полями-озерами. Над белым снежным листом, пока еще чистым и свежим до самого горизонта. Но скоро – исчерканным тысячами живых шагов и историй зимы.

Слушай… а куда сейчас идешь ты?

Последний день

Она снова села мне на плечо, вот же птица… Скоро зима, я выбирал красивое место чтоб выдохнуть, пустить корни и уснуть.

– Сорока, не стучи. Посмотри какой красивый берег, смотри как бежит вода… Сорока, чего стучишь?

– Он умер, Дерево! Умер!

– Кто?

Она хлопнула крыльями, отвернулась и все же ответила:

– Козел твой! С кем ты целовался. Неужели ты не помнишь?

– Почему же, помню. Жалко его.

Крылья на плече затрепетали, когти ободрали мох.

– Только лишь жалко, а?

– Сорока, все же умирают. Это жизнь и смерть, это воля и судьба этого мира, это неизбежность, и если ты печалишься – то ты слишком много сидишь а человеческих окнах.

Она хотела крикнуть, но лишь несколько раз открыла клюв.

– Ты… Ты – Дерево! То есть если я не прилечу больше, то тебе тоже будет все равно? Ты тоже скажешь что … «это – неизбежность» ?

Она улетела прочь.

Внизу, под обрывом текла вода, мерные, все более спокойный поток. мы шли в глубокую осень, и волны успокаивались под тяжестью туч. Редкие рыбаки лучили щуку и ставили закидушки на налима. Дни шли за днями, я не считал их, но Сорока не возвращалась.

Вот так всегда, привяжешься, познакомишься, а они возьмут и не вернутся. Потому что мне жить сотни лет, и им жить – совсем крохи. И ведь они даже не понимают, что следуют плану природы.

На плечо мне снова ударили крылья.

– Завтра будет буря и будет снег, я едва ее обогнала, – Сорока отряхивала крылья. – Сегодня последний осенний день.

– Куда ты летала, птица?

– Хотела подальше улететь, Дерево.

Ветер нес темные тучи, тащил свинец с дальнего горизонта.

– А почему не улетела?

– Потому что не могу. тут мои ветра, тут мой мир, тут ты. Словно я создана кем-то для этого места.

Сложно было признать это, но…

– Я рад, что ты вернулась.

– Я тоже, дерево. Только… только пообещай мне, пока мы на берегу осени, пока не началась зима – пообещай не забыть меня как того козла. Хорошо?

Я нечаянно махнул веткой и последние листья упали в воду.

– Только и ты пообещай, Сорока. Перезимуй. Непременно перезимуй.

А я буду ждать тебя на берегу

Петля

Изморозь осыпалась с веток, стоило только с них спорхнуть. Мягкие белые хлопья от моих крыльев. Шум и крик. Беги, Лиса!

Рыжая убегает. А я смотрю на петлю на белом, белом снегу. Внутри – кишки и мертвая курица. Ароматно, тем более что зима, еды найти сложно. Вот и завелся… ну как завелся… Жил он тут всегда. На краю деревни один мужик. Падла-человечек, даже мне, Сороке, понятно.

Держал он птиц. Обычных уток, кур. Против них я ничего не имела, даже всегда была «за» – зерно у них подтыривать было очень удобно. Как-то однажды, кто-то очень голодный взял одну курочку зимой. А что, загораживаться надо лучше. Все что в поле – дикое.

Одну, Лиса ведь не Хорек и не Камышовый Кот. Так, чтобы выжить.

А мужик взъелся. Ходил, проклинал. Хотя я видела, у него у уток лапы померзли, потому что он им сарай зажлобил утеплить. Так что не жалко было. Так он взъелся, и стал под самую темную ночь да около нее, ставить петли. Мол, если к Новому Году не поймает кого – то год прожит зря. Потом даже ружье купил и стал ходить по следам. Никто уж и не трогает давно, а он так вот… злобит.

Уже который год. Холод, снег, зима. На белом снегу – петля с приманкой. Сложно лисе устоять. Да и мне сложно. Я так второй год бью крыльями, кричу, если лезет лиса в петлю. А до меня так мамка моя Сорока , тоже зверьям говорила. Прочь!

А сегодня… сегодня туда чуть собака не угодила. Вернее, угодила, я не успела крикнуть, не с леса она шла. а от деревни. Серая лайка уволокла петлю вместе с тушкой.

То-то же, поделом.

Я сижу утром на ветку и жду. Он приходит, шарит под снегом. Смотрит следы.

– Ну ничего, я сегодня новую поставлю! Надо ж кого-то добыть к самой темной ночи…

Он говорит «добыть», но это значит – убить. Убить и изжарить в адском пламени.

Эх, люди. Медведи и то их сырыми едят, они не такие звери.

Эта зима никогда не закончится

Белый снег, сизый лед. Звенящая тишина вокруг. Я только проснулся несколько дней назад, и чувствую себя безумно одиноким. Моя жизнь только началась. Я – Новый Год.

– Эй, есть кто живой?

Живые есть, но они молчат. Они спят. А кто-то просто боится – вдруг придет хищник, или еще хуже, человек.

Я иду один по бескрайнему лесу. Кажется, что снег не закончится никогда.

– Есть кто живой? – шепотом спрашиваю я.

– Да есть, конечно! – На ветку дерева садится Сорока. – Ты чего тут делаешь, а?

– Ничего, – это было правдой. Что еще можно делать, когда мороз стоит такой, что дыхание инеем застывает на лице?

А дальше – я знал это прекрасно— дальше будет еще морознее, еще снежнее. Я пойду еще глубже в зиму.

Сорока уселась на ветку кряжистого дерева у обрыва.

– А что дальше делать будешь?

– К людям бы надо.

– Зачем? Им что ты, что прошлый год – как жили не по природе, так и будут жить.

Я вздохнул.

– Если не пойду вперед, то эта зима никогда не закончится.

– А ты пойдешь вперед?

Я кивнул.

– Удачи, Новый! – крикнула Сорока и полетела прочь. У нее были свои дела.

Я должен идти вперед, как все мои предшественники, один. Из самого темного дня зимы, сквозь снег и метели, сквозь холод и лед, шаг за шагом – в весну. В тепло, ручьи и цветы. К пчелам на вербе. А потом, в томящую жару лета, и в приятный осенний дождь. Я исчезну к самому темному зимнему дню… Исчезну навсегда, чтобы пришел другой.

И я не хочу идти, чтобы в конце исчезнуть, но если я буду стоять, то эта зима никогда не закончится.

Я делаю шаг…

Тропы

Они когда-то были нашими братьями, а потом наши тропы разошлись

Они пошли за людьми. Эй, друг, чем тебе так приглянулся костер? Разве жареное мясо вкуснее сырого? Разве поводок приятнее свободы?

Нам не понять.

Так же как и они, шагаю по снегу впереди людей, не понимают нас. Не понимают нашего голода, нашей свободы, нашего леса. Человек отпускает их, но они так давно потеряли волю, променяв на преданность, что даже не думают о том, чтобы вернуться домой.

Да мы их и не пустим. В злой хватке я нападу и буду драться. Кажется, что нам делить, и я, и они – охотники. Но нет, это мой лес. Я не убиваю ради забавы. И им не позволю.

Нашей войне тысячи лет. Она не закончится никогда. Мы не простим собак за то, что предали нас и стали преданными людям. Они не понимают нас – за смелость.

Зима, они придут снова. Будут вычислять, кого убить по следам.

Хорошо, есть птицы. Они видят все издалека.

– Слышишь, Сорока? Придут собаки – скажи.

Когда рождается новый день

По белому снегу следы ведут вдаль. И среди темных, густых елей – будто другой мир. Будто, стоит шагнуть, а там – тепло. Там солнце. Там весна.

Вокруг никого, вокруг тишина. Но я слышу шаги, я знаю, что мимо меня идут все туда, вперед. К теплу. Мимо хлопают крылья, и я слышу смеющийся голос Сороки.

Но нет никого. И только тропа на снегу. Мне пойти по ней? Я поднимаю взгляд к нему. Да. пожалуй. Я не оставляю следов, но шагаю вперед. И там не окно, там обрыв реки. Но там… тепло. Следы подходят к самому краю и исчезают. И я иду по ним, делаю шаг, жду оглушающего чувства падения. Но его нет.

Я стою у огня. Столп тепла и света, приглушенного и приятного. Не раздражающая зверей трескотня костра, но маленький кусочек солнца. Рядом сложены веточки, желуди, грибы, перо… Каждый, кто приходил сюда, оставлял свой маленький дар. Пусть даже это засохший плод дикой яблони. Что мне оставить? Я провожу рукой по неровному камню, и оставляю след крови. У меня нет больше ничего для подрастающего Солнца.

Я сижу у огня один еще долго. Дары прибавляются, но я никого не вижу. Только следы, которые уходят от костра. А кто-то, знаю, чадит и греется, так же как и я. Но никто не видит другого.

… мы оставляем что можем маленькому огню. Потому что завтра родится новый день. и он будет чуточку длиннее вчерашнего. Чуточку старше. Но чтоб вырасти новому дню, как и мне, новому году, нужны силы.

Пусть дары и невелики, но в них – вера.

Она дает нам силы расти над собой.

Я шагаю от огня, и снова оказываюсь в лесу. Но там, уже играет рассвет. Хоть немного, но раньше, чем вчера.

Зима

Три тысячи шагов вокруг, две сотни крыл. Я скучаю по лету.

Но по оглушающе тихому морозу мне до него не дойти. Дыхание застывает в горле, воздух будто режет на части грудь.

Три тысячи перелетных птиц. Ах, почему бы и мне не улететь на Юг?

Нет, я остаюсь, я стерегу лес. Такая я … Сорока. Я не люблю зиму. Зимой мир становится черно-белым, как мои перья. Зимой так сильно хочется жить, что становится больно. Зимой приходится оставлять лес и выбираться к людям. Подъедать из кормушек для воробьев, залетать в дворы и искать крошки.

Я вспоминаю осень, и наши разговоры с Деревом кажутся мне выдумкой, сном замерзшего мозга. Мне очень хочется уснуть, но перед глазами – птицы. Те, что уснули зимой. Я знаю куда они летят.

Как греза – мое обещание встретить Дерево весной. Кажется, я забылась… тогда.

Пусть самая темная ночь, пусть зимний костер остался в прошлом, но середина зимы – не легче. Дни длиннее, но не мягче.

О, ягодка шиповника! Хорошо, что ее никто не сорвал!

Хочется остановиться, никуда не лететь. Упасть в такой теплый снег. Не думать о том, почему мир так суров. Почему так беспощаден лес. Не думать о том. почему так трудно дышать, и может ли кто-то это изменить?

Люди прячутся за стенами домов, они создают тепло, дымят трубами. Они пытаются изменить мир… но толку? Земля и ветер все равно находят чем ответить. Находят силы снести неугодные города и страны. Да, что-то меняется. Но бесстрастную душу природы не изменить.

… потому что мы ее часть.

Не изменить ход времен, не задобрить зиму…

Только … даже не победить – пережить. Долететь до весны, а там с первыми зелеными почками в черно белом мире, сказать «Доброе утро».

Главное, не уснуть. Обжигать себя морозным воздухом, и надеяться, что завтра будет лучше. Двигаться. Искать. Жить.

Но… у меня нет больше сил.