Большая книга Марса. Миллион фактов от фараонов до Маска

Переводчик Михаил Витебский

Редактор Алена Аверина

Главный редактор «Альпина. Дети» Л. Богомаз

Руководитель проекта М. Шалунова

Корректор З. Скобелкина

Компьютерная верстка О. Макаренко

© Marc Hartzman, 2020

All rights reserved. First published in English by Quirk Books, Philadelphia, Pennsylvania

© Издание на русском языке. ООО «Альпина Паблишер», 2022

Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

* * *

Введение. Начало

Когда-то планета Марс была прекрасным местом, где проживали чудесные разумные существа. Марсиане, рост которых составлял от 10 до 12 футов (то есть от 3,05 до 3,66 м), лихорадочно копали каналы, чтобы орошать свою засушливую планету, и отчаянно пытались установить контакт с нами, землянами.

Почти сто лет назад в это верили самые выдающиеся умы человечества. То была эпоха, когда телефоны, автомобили, аэропланы, радиоприемники и телевидение считались настоящими чудесами. Никогда прежде невозможное не казалось таким возможным. Поэтому, когда в газетах стали публиковать различные научные теории и предсказывать очередное великое достижение – установление контакта с марсианами, – люди подумали: а почему бы и нет? Конечно, межпланетные телефонные разговоры наверняка будут стоить целое состояние, но зато в какое необыкновенное время мы живем!

Я узнал об этих настроениях, царивших в обществе, и о странном периоде восхищения межпланетными контактами, когда изучал попытки Николы Теслы связаться с нашими предполагаемыми соседями по Солнечной системе. Однажды мне попалась информация о человеке, который утверждал, будто ему уже удалось завязать узы дружбы с представителями инопланетной цивилизации. Его звали доктор Хью Мэнсфилд Робинсон. В 20-е гг. прошлого века он якобы поддерживал связь с большеухой марсианкой по имени Оомаруру 7 футов (2,13 м) ростом. Телепатическую связь.

Прочитав об этом, я тут же отложил изучение деятельности Теслы и принялся раскапывать историю Робинсона. Для меня, человека, который обожает все странное, это оказалось золотой жилой, ибо выяснилось, что о разговорах Робинсона с Оомаруру кричали заголовки газет по всему миру. Население планеты Земля было настолько очаровано всем, что имело отношение к Марсу, что достоверность информации не играла никакой роли.

Одержимость человечества Красной планетой уходит корнями в далекое прошлое, задолго до начала XX века. Можно говорить по меньшей мере о нескольких тысячелетиях. Сначала красный цвет Марса вызывал в воображении людей образы кровопролитных битв, а не мысли о пыли из оксида железа, покрывающей поверхность планеты. Древнеегипетские астрономы обратили внимание на ретроградное (обратное) движение этого огненного небесного шара и назвали его Хар Дечер, «красный».

Представители каждой цивилизации видели в планете что-то свое и присваивали ей соответствующие названия. Китайские астрономы считали Марс огненной звездой и называли его символом «несчастья, горя, войны и убийства». Евреи дали планете имя Маадим от слова «adom» (красный). Они думали, что рожденные под влиянием Марса люди будут «заниматься кровавыми делами», например станут убийцами, военными или врачами. К 600 г. до н. э. вавилоняне назвали Марс Нергалом – в честь своего бога войны и разрушения. Красная планета стала ассоциироваться только с кровопролитием. Какие бы варварства ни творились на Земле, ее народы наверняка думали: «А вот на Марсе-то вообще ад».

Создавая календарь, вавилоняне разглядывали небо и придумали семидневную неделю – по количеству видимых небесных тел. Дни так и назвали: Солнце, Луна, Марс, Меркурий, Венера, Юпитер и Сатурн. Днем, соответствующим Марсу, оказался вторник (эта связь лучше всего видна в испанском языке: вторник по-испански – martes). Поскольку, Марс был связан с войной и агрессией, вавилоняне следовали по вторникам определенным ритуалам, помогавшим избежать недоброго влияния Красной планеты. И спустя несколько тысячелетий Марс раз в неделю так или иначе появляется в нашей жизни.

Однажды, в середине 300-х гг. до н. э., Аристотель наблюдал Луну, прошедшую перед Марсом. Это навело его на мысль о том, что Марс, как и другие планеты, расположен от Земли дальше Луны. При этом он продолжил традицию и назвал Красную планету Аресом, в честь бога войны. Напомню, что Арес был сыном Зевса и Геры. А в честь двух его сыновей, Фобоса и Деймоса (в переводе – Страх и Ужас), были названы два спутника Марса. В 1877 г. их открыл американский астроном Асаф Холл.

Однако боги войны разных цивилизаций и империй не выдержали конкуренции со своим римским коллегой – Марсом. Во всех уголках нашей планеты сильные мира сего почитали Марс – ведь он покровительствовал их кровожадности и тяге к власти. Но вот древнеримский (александрийский) астроном Клавдий Птолемей считал, что Марс – простой «воин» земной вселенной: вместе с Солнцем и другими небесными телами он вращается вокруг Земли. Теория этого ученого, имевшая обобщенное название «система Птолемея», господствовала в течение последующих 1400 лет – до тех пор, пока Коперник не предложил другую идею о строении Солнечной системы. С этого момента Марс стали исследовать тщательнее, а одержимость людей космическими тайнами многократно усилилась.

Единственные ли мы разумные существа во Вселенной или в ней все же есть другие цивилизации, которые задают тот же самый вопрос или же прямо сейчас пристально следят за нами? На это есть множество разных ответов, и в этой книге мы рассмотрим многие из них: и те, которые предлагали выдающиеся ученые и писатели от Николы Теслы и Гульельмо Маркони до Герберта Уэллса и Рэя Брэдбери, и те, что выдвигали заядлые охотники за НЛО.

Погрузившись в историю доктора Мэнсфилда Робинсона, я узнал и о других людях, веривших, что контакты с марсианами неизбежны и могут произойти в любой момент. Я заразился их одержимостью и захотел узнать как можно больше об этих общительных марсианах и том, где родилась легенда о встречах с ними. Проштудировав газетные архивы, я нашел бесчисленные статьи, повествующие в основном о наличии каналов на поверхности Марса. Именно это заблуждение, возникшее в XIX в., взбудоражило фантазию Уэллса, Эдгара Райса Берроуза и других родоначальников жанра научной фантастики. Их романы, как и произведения многих других авторов, вдохновили следующие поколения ученых: а те уже грезили космическими путешествиями по сценарию любимых авторов. И почти добились своего! Наука поспособствовала рождению научной фантастики, а та стала двигать вперед науку. Симбиоз!

Желая залезть в голову гениям, превратившим фантазию в реальность, я проглотил максимально возможное количество научно-фантастических книг о Марсе и посмотрел множество кинофильмов о нем (в основном плохих): от «Волшебник Марса» (The Wizard of Mars) до «Санта-Клаус побеждает марсиан» (Santa Claus Conquers the Martians). Я также совершил паломничество туда, где чудеса инженерной мысли происходят в режиме нон-стоп, – в Лабораторию реактивного движения НАСА, расположенную в городе Пасадена, штат Калифорния. На огромной территории этой лаборатории работают сотни ученых, которые с 1960-х гг. делают полеты на Марс реальностью. Вокруг центра управления полетами расположены лаборатории и испытательные полигоны. А указатели на территории гласят: «Марсианский дворик» или «Стенд для испытаний посадки на планету». Получается, что люди, создающие здесь научно-фантастическую реальность, в которой мы все живем, иногда отвлекаются от уравнений и алгоритмов. Я знаю это, потому что сам видел, как несколько ученых играли на саксофонах в комнате, прилегавшей к лаборатории, где изобретают роботов.

Когда-нибудь эти гениальные люди построят машину времени. Впрочем, когда я посетил обсерваторию Лоуэлла в городе Флэгстафф, штат Аризона, мне показалось, что я действительно перенесся во времени. Я рылся в личных альбомах Лоуэлла, в которых тот собирал газетные вырезки, собственные рисунки и записки, сделанные в период с 1894 г. до начала XX в. Я разглядывал Марс в телескоп знаменитого астронома и чувствовал, что медленно, но верно перемещаюсь в то восхитительное время, когда Земля и Марс только-только родились. Схожее чувство я испытал в местечке Гроверс-Милл в штате Нью-Джерси, где, согласно радиоспектаклю «Война миров», поставленному режиссером Орсоном Уэллсом, 30 октября 1938 г. началось вторжение марсиан на Землю. Благодаря работе местных властей это вымышленное нападение превратилось из ужасного события в предмет ностальгической гордости.

Все эти моменты – лишь небольшая часть моей, так сказать, охоты за сокровищами истории. Она включает в себя множество бесед с людьми, которые проложили дорогу к Марсу. Благодаря им мы каждый день получаем фотографии с поверхности этой планеты. Когда-то такая идея казалась не менее дикой, чем факт телепатической связи Мэнсфилда Робинсона с гигантской марсианкой по имени Оомаруру.

Одна из целей космического сообщества – отправить людей на Марс к 2030-м гг. И если так и произойдет, то человек, который сделает этот исторический шаг, уже родился и живет среди нас. Обращаясь к нему, я говорю: «Возможно, моя книга послужит путеводителем по взаимоотношениям человечества с Красной планетой. Но продолжение этой книги предстоит писать тебе».

Глава 1. Большие надежды и глубокие заблуждения

В 1877 г. Вселенная, которую знали люди, изменилась: Земля перестала быть ее единственной обитаемой планетой. Именно в том году итальянский астроном Джованни Скиапарелли обнаружил на Марсе нечто любопытное. Ему показалось, будто планета покрыта какой-то странной сетью. Ученый назвал ее линии словом canali, что означает «каналы» (протоки искусственного или естественного происхождения), но на английский язык слово перевели как canal – канал, вырытый людьми. А если есть такие сооружения, значит, должны быть и живые существа, которые их выкопали.

Как раз незадолго до того было завершено строительство Суэцкого канала – итог 10 лет трудоемких земляных работ. Но это чудо инженерного искусства выглядело в глазах землян ничтожным по сравнению с тем, как, по их мнению, рыли каналы марсиане: они совершили настоящий трудовой подвиг и для этого должны были ладить между собой и работать как единая команда. В этом плане жители Марса ушли далеко вперед по сравнению с людьми. Сам Скиапарелли не был убежден в искусственном происхождении canali, но и отказываться от этой версии не стал^[1].

Прошло несколько лет, прежде чем другие астрономы, как и Скиапарелли, заметили на Марсе некую сеть. Но многие из них, увидев эти линии, решили, что теперь у них есть неоспоримые доказательства существования внеземной жизни. Французский астроном Камиль Фламмарион относился к числу первых и наиболее горячих сторонников этой теории. Он давно говорил, что Марс обитаем. Его первая книга «Многочисленность обитаемых миров» (La pluralité des mondes habités) была издана в 1862 г., спустя всего три года после того, как Чарльз Дарвин в работе

«Происхождение видов» (On the Origin of Species) представил концепцию естественного отбора и эволюции. Фламмарион утверждал, что внеземная жизнь существует и, по аналогии с землянами, она может адаптироваться к окружающей среде. Законы эволюции, говорил он, применимы в любом месте физической вселенной.

Конечно, на Фламмариона оказали влияние работы многих ученых – предшественников Дарвина. Марс был довольно популярной планетой с самого момента зарождения современной астрономии. В конце XVI в. датский астроном Тихо Браге внимательно исследовал таинственную красную звезду и точно указал ее местоположение. Его ассистент Иоганн Кеплер правильно определил эллиптическую орбиту Марса и категорически опроверг теорию, согласно которой все небесные тела движутся по круговым орбитам. Открытия Кеплера хорошо послужили науке, а Галилео Галилей стал одним из первых сторонников его идей: в 1610 г. он рассматривал Марс через новомодную штуковину под названием телескоп. Детали поверхности ему разглядеть не удалось, но то, что он увидел, было вполне убедительно: четкий диск вместо сияющей звезды. Галилей также обратил внимание на то, что Венера вращается вокруг своей оси, подобно Луне. Это наблюдение подтвердило предложенную в 1543 г. Николаем Коперником теорию о вращении планет вокруг Солнца. Посмотрев дальше, Галилей обнаружил четыре луны, вращающиеся вокруг Юпитера. Это послужило дополнительным доказательством того, что не все вращается вокруг Земли. Римско-католическая церковь не слишком любила Коперника за его утверждения, что Земля не является центром Вселенной. А рассуждения Галилея о гелиоцентрической системе мира и его еретические высказывания еще сильнее раздражали церковников. В конце концов Галилей попал под домашний арест и оставался под ним до конца своих дней. Но его открытия, сделанные с помощью телескопа, дали начало современной астрономии.

Неторопливо шел XVII век. В Италии астроном Франческо Фонтана начал изучать Марс через более мощный телескоп и стал первым человеком, сделавшим рисунки планеты на основе собственных наблюдений. Голландский физик Христиан Гюйгенс превзошел Фонтану и составил карту Марса, обозначив на ней все особенности его поверхности. К 1659 г. он пришел к выводу, что продолжительность марсианских суток составляет примерно 24 часа. Итало-французский астроном Джованни Кассини добавил к марсианским суткам еще 40 минут (сегодня считается, что продолжительность марсианских суток, иначе говоря «сола», составляет 24 часа 37 минут). Кроме того, Кассини обнаружил ледяную шапку на южном полюсе планеты. Медленно, но верно человечество продвигалось к познанию настоящего Марса.

По мере появления деталей пытливые умы начали задумываться о том, как могла бы выглядеть жизнь на соседней планете. В изданной в 1686 г. книге «Беседы о множественности миров» (Conversations on the Plurality of Worlds) французский эссеист Бернар ле Бовье де Фонтенель писал, что поверхность Марса покрыта высокими скалами, которые накапливают дневной свет и создают «великолепное освещение» по ночам. «Огромные стаи» светящихся птиц, по его мнению, также могли разгонять тьму марсианских ночей.

Спустя несколько лет после составления карты Марса Гюйгенс сформировал свой взгляд на проблему внеземных цивилизаций. В изданной уже после его смерти «Книге мирозрения и Мнения о небесно-земных глобусах и их украшениях» Гюйгенс предположил, что, вероятно, все планеты населены живыми существами, причем один из видов этих существ занимает более высокое положение, чем другие.

«Логично полагать, что на других планетах есть некие разумные Существа, которые являются Вождями и Повелителями остальных, – писал он, – ибо, если бы многие были наделены такой же мудростью и хитростью, мы бы видели, что они всегда делают зло, всегда ссорятся и сражаются друг с другом за верховную власть и суверенность». Чтобы поддерживать жизнь этих человекоподобных существ и других животных, должны были существовать съедобные растения. Гюйгенс не представлял, чтобы Создатель мог действовать каким-то иным образом.

В XVIII в. британский астроном сэр Уильям Гершель направил свой телескоп на Марс и рассмотрел планету намного подробнее предшественников. Гершель, которого помнят главным образом как человека, открывшего Уран в 1781 г.,^[2] начал строить собственные оптические приборы в 1770-х гг. Они быстро превзошли по характеристикам продукцию всех остальных изготовителей. Гершель надеялся, что его приборы помогут доказать обитаемость других планет и звезд – в частности, Солнца. Он считал, что светило населено «существами, органы которых адаптированы к особым условиям этого огромного небесного тела».

В 1779 г. местоположение Марса на орбите было максимально близким к Земле (в то время, как Солнце находилось на противоположной стороне от нас). Гершель предвкушал, как испытает свои новейшие объективы и увидит в них марсиан. Но, хотя Марс и находился в ближайшей от Земли точке, Гершель не нашел там жизни. Однако он обратил внимание на некие темные пятна и сделал вывод, что это океаны. Наряду с предполагаемыми облаками они были признаками того, что на планете есть какая-то атмосфера. И если это так, то, по мнению Гершеля, марсиане «вероятно, наслаждаются условиями, подобными нашим».

ПЕРВАЯ

МАРСИАНСКАЯ ПЕРЕПИСЬ

В 1838 г. британский ученый и астроном-любитель Томас Дик вывел теорию о внеземной жизни на новый уровень, решив оценить численность населения всей Вселенной. В своей книге «Астрономический пейзаж, или Чудеса показанных небес» (Celestial Scenery; оr, the Wonders of the Planetary System Displayed) он пересчитал всех инопланетян, взяв за основу плотность населения Великобритании (280 человек на кв. милю). Используя хитрые математические методы и множество данных о планетах, он провел перепись населения каждого небесного тела, включая Солнце (где, по его оценке, обитало 681 184 000 000 000 «загорающих»).

Дик пришел к выводу, что, несмотря на свои небольшие размеры, Марс имеет площадь поверхности «на шесть миллионов квадратных миль (15 540 000 кв. км) больше, чем все обитаемые части нашей планеты», и потому «вмещает население численностью более 15 500 млн обитателей, что в 19 раз больше численности населения Земли. Но так как, по всей вероятности, треть поверхности Марса покрыта водой, нам следует отнять одну треть от этого числа, и в результате получится, что количество обитателей Марса в 12 раз превышает численность населения нашей планеты». Получалось, что на Красной планете проживали более 10 млрд марсиан, – очень густонаселенный мир.

Если Гершель был прав, то каким образом мы могли установить контакт с этими существами, которые к тому же возможно похожи на нас? Ученые, работавшие в начале XIX в., выдвинули несколько идей. Немецкий математик и физик Карл Фридрих Гаусс предложил использовать для общения универсальный язык математики. В сибирской тайге он хотел построить из сосен массивный прямоугольный треугольник и три квадрата – символы теоремы Пифагора. По его мнению, такая простая экспозиция произвела бы впечатление на любого марсианина и продемонстрировала бы ему, какие мы, земляне, умные.

Австрийский астроном Йозеф Иоганн Литтров также считал, что большие изображения основных геометрических фигур придутся как нельзя кстати для установления контакта. Но, в отличие от Гаусса, Литтров хотел устроить более эффектное зрелище: прорыть в пустыне Сахара огромные каналы в виде фигур и заполнить их керосином в таком количестве, чтобы топливо могло гореть ночью в течение шести часов. Горящая окружность диаметром 20 миль (32,19 км) и котлованы шириной несколько сотен ярдов (1 ярд = 94 см) обязательно привлекут внимание марсиан и убедят их, что на Земле существует разумная жизнь, считал он.

К великому разочарованию пироманьяков и страстных любителей треугольников, обе идеи не встретили понимания. В 1869 г. французский изобретатель Шарль Кро предложил своему правительству новую идею: вместо того чтобы поджигать леса или рыть каналы на Земле, лучше делать это на Марсе. Кро хотел построить гигантское зеркало, которое могло бы направлять отраженные солнечные лучи на Марс и, словно космический пирограф, выжигать гигантские буквы на поверхности его пустынь. Он предлагал начать с простых фигур, а продолжить более сложными – такими, как изображение дома и человека. На случай, если марсиане решат, что обезображивание их планеты – не лучший способ сказать «Bonjour!», у Кро имелась вторая идея, связанная с использованием зеркал. Изобретатель предлагал установить их так, чтобы они направляли в сторону Марса солнечные лучи в форме Большой Медведицы и тем самым подтверждали наличие разума у землян. Французское правительство предложение Кро не приняло^[3].

Если все эти первые идеи и предложения основывались на чистых спекуляциях и вере в чудеса, то в конце XIX в. Камиль Фламмарион уже был уверен в том, что имеет на руках неопровержимое доказательство наличия жизни на Марсе. Он считал, что Красная планета получила свой цвет благодаря обилию растительности. «Вы спросите, почему марсианская растительность не зеленая? А с чего бы ей быть такой? В этом отношении нет причины считать Землю типичной для Вселенной», – говорил Фламмарион. Вот предложенное им обоснование:

«Даже на Земле растительность может сама быть красноватой и является таковой на большинстве континентов. Первыми земными растениями были плауны с "марсианским" красновато-желтым цветом. Хлорофилл, который дает цвет нашим растениям, состоит из двух элементов. Один – зеленый, другой – желтый. Эти два элемента могут быть разделены с помощью химических процессов. Поэтому вполне научно допустить, что при условиях, отличных от земных, желтый хлорофилл может существовать самостоятельно или быть доминирующим».

Что касается марсиан, то Фламмарион считал, что они не похожи на людей, потому что их жизнь протекает в условиях, отличных от земных. Он был убежден, что их разум превосходит человеческий по нескольким причинам. «Для начала, едва ли марсиане менее разумны по сравнению с нами, – писал он в 1907 г. – Люди тратят три четверти ресурсов и залезают в долги ради того, чтобы содержать армию и военно-морской флот, и при этом не могут даже договориться об универсальном календаре или меридиане». Он продолжал:

«Вторая причина состоит в том, что прогресс – это абсолютный, непреложный закон. Марс намного старше Земли. И если обитатели Марса, как мы имеем все основания предполагать, прошли через обычный процесс медленного развития, то их текущее состояние должно напоминать то, каким будет наше положение через несколько миллионов лет».

Так как считалось, что марсиане значительно старше людей и являются намного более развитыми существами, Фламмарион предположил, что они предпринимают попытки установить контакт с нами с тех пор, «как по просторам нашей сравнительно молодой планеты бродили мамонты». Но поскольку марсиане не получили ответ, они, по всей видимости, решили, что «наша астрономическая наука находится на примитивном уровне развития по сравнению с их», и продолжали жить своей прекрасной гармоничной жизнью.

Раз марсиане являются телесными существами, считал астроном, существует вероятность, что благодаря небольшому весу их тел у них могли развиться крылья. Но Фламмарион не имел в виду, что марсиане обязательно похожи на птиц, ведь есть и другие животные с крыльями: «Например, летучие мыши, они млекопитающие!»

Возможно, убежденность Фламмариона в существовании марсиан была следствием его разочарования в роде человеческом. Он надеялся, что где-то во Вселенной существует лучший мир: «Что касается меня, то я им завидую. Планета, где всегда прекрасно, где нет ни бурь, ни циклонов, где год вдвое дольше нашего… где, одним словом, все тоньше, изящнее и благороднее».

ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ГОНЯЛСЯ ЗА МАРСИАНАМИ

Энтузиазм Фламмариона разделял начинающий американский астроном Персиваль Лоуэлл. Он происходил из богатого бостонского семейства, которое сколотило состояние на производстве тканей (в честь дяди Персиваля был даже назван город в штате Массачусетс^[4]). Но изготовление тканей юного Лоуэлла не интересовало. Он любил астрономию столько, сколько помнил себя, а именно – с 1858 г., когда в возрасте трех лет увидел комету Донати. Став подростком, он получил в подарок свой первый телескоп и не переставал восхищаться звездами даже во время учебы на математическом факультете Гарвардского университета. Его дипломная работа была посвящена образованию Солнечной системы. Затем Лоуэлл усердно трудился в семейном текстильном бизнесе, после чего отправился в Азию, где провел около 10 лет, путешествуя и погружаясь в культуру Кореи и Японии.

К моменту возвращения Лоуэлла в Соединенные Штаты в 1893 г. зрение Скиапарелли значительно ухудшилось. Человек, который разглядел «рукотворные» каналы на Марсе, больше не мог наблюдать за ними. А Лоуэллу предстояло возглавить семейный бизнес. Каким же образом он собирался поддержать марку дела Лоуэллов? Поиск марсиан показался ему хорошим планом.

Поскольку вдобавок к своей страсти к астрономии Лоуэлл получил огромное состояние, он решил построить где-нибудь на западе обсерваторию. Надо было только выбрать подходящее место на возвышенности, где всегда ясное небо, свободное от смога и городского освещения. Персиваль собирался продолжить там работу Скиапарелли: составлять карту новых марсианских каналов и искать разумных существ, которые их построили. Как и Фламмарион, Лоуэлл был убежден в том, что Марс старше Земли и поэтому продвинулся по пути эволюции дальше. Принял он и идею Фламмариона о том, что марсиане пытались орошать свою умирающую планету, направляя по каналам в засушливые области воду с ледников, которые покрывали полюса Марса.

Шел 1894 год, фаза противостояния Земли и Марса вот-вот должна была начаться, поэтому Лоуэлл в срочном порядке вступил во владение горой высотой 7200 футов (2194 м) в городке Флагстафф в Аризоне. Она показалась Персивалю самым удобным местом для наблюдения за Марсом и была названа Марсианским холмом. Через городишко проходила железная дорога, что весьма облегчило доставку оборудования и материалов для строительства, которое было незамедлительно начато. Для того чтобы изучать марсианские каналы, когда Красная планета окажется на минимальном расстоянии от Земли, Лоуэлл одолжил 18-дюймовый телескоп у обсерватории Гарвардского университета^[5]. В своем новом доме на Марсианском холме он педантично нанес на карту 184 водных пути, после чего продолжил изучать Красную планету и охватившее марсиан неистовое стремление копать каналы. Важно отметить, что Лоуэлл охотно делился своими идеями, читая публичные лекции и давая интервью прессе. В 1895 г. он обобщил результаты своих исследований, написав первую из трех книг и назвав ее просто «Марс».

Кроме составления карт и сбора данных Лоуэлл сформулировал теорию о том, почему на Марсе должна существовать жизнь. В качестве аргумента он приводил в пример Землю:

«После того как ученые доказали, что на морском дне жизни нет, были изобретены глубоководные траловые сети. Как только их использовали по назначению, они (обратите внимание!) кишели живыми организмами. Рыбы и ракообразные, моллюски и иглокожие – короче говоря, живые организмы всех возможных видов, от протоплазменных молекул до морских чудовищ, – были найдены на этих непостижимых глубинах. Такого не могло быть, но это случилось».

Так почему же ситуация с Марсом должна быть другой, рассуждал Лоуэлл. Он считал очевидным, что марсиане адаптировались к условиям своей планеты и эволюционировали точно так же, как мы, только вот внешне они совсем не были на нас похожи. И раз марсиане эволюционировали и превосходят землян по развитию интеллекта, почему бы им не установить с нами контакт? Если, как считал Фламмарион, они отправляли послания во времена, когда на Земле жили мамонты, то почему им не сделать вторую попытку? Или они слишком заняты рытьем каналов и приготовлением красных салатов, чтобы вести с людьми приятные беседы?

Фрэнсис Гальтон был уверен, что нет. В 1896 г. ему – английскому статистику, социологу, антропологу, географу, метеорологу, автору более чем 340 книг и статей и к тому же двоюродному брату Чарльза Дарвина – пришло в голову, что марсиане связываются с Землей с помощью серии зашифрованных световых сообщений. Кто-то должен просто взломать шифр. Гальтон был уверен, что этим «кем-то» будет он.

«По заявлению сэра Фрэнсиса Гальтона, нет никаких сомнений в том, что существа, обитающие на Марсе, выбрали именно такое средство связи с нами», – написало издание New York Journal 17 ноября 1897 г.

Впервые двумя годами ранее непонятные световые сигналы две ночи подряд улавливала Ликская обсерватория в Калифорнии. Затем сигналы повторились и оставались активными на протяжении лета 1896 г.

«Марсианские телеграфисты, похоже, освоились со своим инструментом – а он должен быть гигантских размеров – и придумали способ включения и выключения света на огромной площади», – писал New York Journal.

Гальтон, вероятно, ожидал очередного сеанса связи. В письме редактору лондонской газеты Times он предлагал направить отраженные солнечные лучи в сторону Красной планеты. «Обитатели Марса, если у них есть глаза, разум и действительно хорошие телескопы, наверняка захотят ответить. Один, два, три сигнала в виде медленных вспышек могли бы отправляться от нас к ним снова и снова, возможно, в течение нескольких лет. Это даст марсианам возможность поразмышлять, а потом отправить нам в ответ один, два, три сигнала».

Гальтон был решительно настроен понять марсиан. Он даже изобрел аппарат, который должен был помочь ему изучить инопланетные сигналы, которые он терпеливо высматривал в телескоп. В машине была установлена длинная полоска телеграфной бумаги, которая медленно подавалась под укрепленный на шарнире карандаш. Всякий раз, когда Гальтон фиксировал вспышку, он нажимал пальцем на карандаш и удерживал его столько времени, сколько длился сигнал. Бумажная лента покрывалась сериями точек, тире и линий – такой своеобразной азбукой Морзе.

Сначала отметки казались ученому бессмысленными, но через несколько недель он решил, что разобрался в закономерностях шифра, который состоял из трех различных сигналов. Записи Гальтона содержали тысячи отметок, и он выделил три типа вспышек, длительность которых составляла соответственно 1¼, 2½ и 5 секунд. Группы сигналов разделялись паузами в 3 секунды – как будто это были интервалы между словами. Шестисекундные паузы предваряли начало нового предложения. Гальтон задокументировал свое открытие в статье под названием «Доступные для понимания сигналы между соседними звездами» (Intelligible Signals between Neighboring Stars), напечатанной в журнале Fortnightly Review, одном из самых известных английских изданий XIX в.