Рябиновая невеста

Ночь была тёмная. Сребролуние уже близко, так что луна встанет поздно, где-то за полночь. А сейчас было так темно, хоть глаз коли. И тихо…

Олинн только сейчас поняла, что тишина стоит какая-то особенная, тяжёлая. Не слышно разноголосых марейнских лягушек, и филин молчит. Нет ветра и шелеста листьев, и даже рыба в реке не плещется. Лишь вода журчит, перекатываясь по камням. Воздух застыл, как перед грозой, только небо сейчас было ясным и усыпанным тысячами звёзд.

Холодок пробежал по спине, а следом нехорошее предчувствие подкатило к горлу и защипало в носу, будто заставляло вернуться. Но Олинн взяла палку и фонарь со свечой и пошла туда, где оставила лошадь, думая по дороге, что же ей делать: уехать или остаться?

Первый утробный вой она услышала, когда огибала большие камни, что отделяли подворье вёльвы от речушки.

Волк…

Где-то совсем близко и воет так надрывно, страшно. До мурашек по коже…

Странно это, в такую пору, как конец лета, волки должны быть ещё далеко на севере, а не здесь у болот.

Олинн остановилась и замерла, вслушиваясь в протяжное завывание, которое топи вернули утробным многоголосым эхом, каким иногда откликаются великие болота Эль. Она подняла фонарь повыше, сама не зная, зачем, будто хотела что-то разглядеть в этой густой черничной тьме. Но скудный свет свечи, размазанный слюдяными стеклышками, лишь вырвал из темноты ольховую ветвь перед глазами.

Вслед за жутким воем  послышалось испуганное ржание лошади. Олинн заторопилась, понимая, что если волки близко, то наверняка напугают её Ивку. И, словно в подтверждение её мыслей, за первым протяжным воем послышался второй, он прозвучал гораздо ближе и показался даже более зловещим. Точно не волк воет, а какой-то более могучий зверь. Из темноты донеслось истошное лошадиное ржание, и, не помня себя, Олинн бросилась вперёд. Но лишь успела увидеть, как Ивка взвилась на дыбы прямо перед ней и сорвалась куда-то, не разбирая дороги.

− Ивка! Ивка! Стой! Да стой же ты! – Олинн кричала ей вслед, но это было бесполезно.

Испуганное животное скрылось в темноте, и, точно преследуя его, голос подал третий волк, а за ним четвёртый и пятый, и ничего похожего раньше Олинн слышать не приходилось. Она застыла на мгновенье, вслушиваясь в этот зловещий хор и понимая, что её Ивка, скорее всего, сгинула без следа. И, осознав, что если она будет стоять тут, как каменный идол, то попадёт прямиком в лапы жутких чудовищ, Олинн без оглядки бросилась обратно в избушку. Отшвырнула палку и фонарь и бежала изо всех сил, а волчий вой всё нарастал, перекликаясь в темноте и сужая кольцо где-то там, вокруг невидимой жертвы.

Но едва завернув за камни,  Олинн со всего размаху налетела на Бьорна и врезалась ему в грудь, будто ударилась о скалу. От неожиданности и страха она заверещала, как пойманная белка.

− Т−с−с! – зашипел он, сгрёб её одной рукой, прижал к себе и потащил в избушку с силой, которую она никак не ожидала от его израненного тела.

− Пусти меня! Пусти! – от испуга Олинн вцепилась зубами ему в руку, и когда они были уже на пороге, кажется, прокусила её, до крови.

Бьорн ругнулся на каком-то неизвестном наречии и, шагнув внутрь, зацепился ногой за выступающую половицу, и они вместе рухнули прямо на пол. Олинн пребольно ударилась локтем, но успела вскочить, отбежать к стене и схватить кочергу. И только потом увидела, как Бьорн, держась за бок, почти на четвереньках бросился к двери, запер её изнутри на засов и, прислонившись к ней спиной, медленно сполз на пол.

− Ты меня укусила! – пробормотал он, разглядывая руку.

− Зачем ты пошёл за мной?! – воскликнула Олинн. – Ты напугал меня до жути!

− Я услышал волков… Подумал, помощь тебе не помешает, − он вытер тыльной стороной ладони капли пота со лба и мрачно посмотрел на Олинн.

− Помощь?! – воскликнула она, растерявшись. – С твоими-то ранами, ты сам на ногах еле стоишь! Помощник!

Первый страх отступил, и она поняла, как же глупо всё выглядит! Она и правда сильно испугалась, и в самом деле его укусила. И… Ох, Луноликая! Бедная, бедная Ивка!

− Ты же сказала, что не боишься волков, − в голосе Бьорна послышалась насмешка. – И в замок хотела ехать посреди ночи.

− И не боюсь я волков! – воскликнула Олинн и принялась вглядываться в маленькое оконце, забранное тонкой пластинкой слюды. − Но это… Я не знаю, что это был за вой, но он не совсем похож на волчий… Да и волки сейчас должны быть далеко на севере!

Но сквозь слюду была видна лишь мутная темнота, в окошко и днём мало что различишь, а уж безлунной ночью!

− Ты сказал… Ты сказал: «Это смотря какие волки»… Что это значило? – Олинн обернулась и посмотрела на Бьорна. – Ты знаешь, кто это так воет?

Бьорн, цепляясь за бревенчатую стену, медленно поднялся и пробормотал, отбрасывая назад волосы:

− Сам не знаю, почему сказал. Просто в памяти всплыло. Я вспоминаю какие-то слова и просто их говорю. Не знаю, что они значат.

Он доковылял до лежанки и устало на неё опустился. А потом спросил как ни в чём не бывало:

− Теперь-то ты останешься, я надеюсь?

Олинн почти упала на лавку без сил и положила рядом кочергу. И сразу подумала: как там Торвальд? Но он бывалый вояка и не поедет ночью по болотам, раз днём не вернулся, так что не стоит переживать. А вот Тильда? За старую вёльву она теперь беспокоилась всё больше и больше. И так уже, сколько дней её нет? И, пожалуй, этот монах прав − сегодня ей стоит остаться здесь. Бедная Ивка!

− Останусь, − ответила она, немного помолчав. – Но у меня тут кинжал и кочерга, не вздумай что-нибудь… В общем, ты понял.

− Я хоть и в беспамятстве, но вроде в своём уме, − ответил Бьорн, явно над ней насмехаясь. – Не бойся, я тебя не трону, сказал же. И не благодари.

− За что благодарить-то? – Олинн бросила на него короткий взгляд.

− За то, что ты сейчас здесь, а не в волчьих лапах.

− А-а. Ну и ты не благодари, – фыркнула Олинн в ответ.

− За что? – спросил Бьорн в пику ей.

− За то, что ты здесь, а не на дне болота.

Она задула свечу и примостилась на краю лежанки Тильды в другом конце комнаты, положив кинжал под подушку, а кочергу – вдоль тела. Лежала, едва дыша и пытаясь услышать какие-нибудь звуки снаружи.

Может, эти звери, сожрав несчастную Ивку, не пойдут к избушке? Ох, Луноликая! Охрани её от всякого зла!

Некоторое время в комнате висела тяжёлая тишина, а потом Бьорн произнёс всё с той же повелительной интонацией в голосе:

− Расскажи что-нибудь.

Олинн помолчала некоторое время, думая о том, что делать завтра? Видно чем-то она прогневала богов, раз они повесили ей на шею этот камень в виде беспамятного монаха. Она вздохнула, глядя в темноту, а потом ответила медленно и тихо:

− Завтра я пойду в замок, поговорю с нашим кузнецом. Если я попрошу, он возьмёт тебя к себе в помощники. Поработаешь и поживёшь при кузнице, пока не вспомнишь, кто ты. Только если ярл Олруд узнает, что ты монах с юга, он велит посадить тебя на цепь на замковой площади на потеху своим хирдманам. Тебя будут дразнить, бить, тыкать палками, а дети швырять камнями и грязью. А потом кто-нибудь тебя убьёт в потешном бою, где тебя вооружат палкой, а твой противник выйдет с настоящим топором. Или тебя просто повесят на воротной балке в первый же день, в назидание южанам и королю. Ярл Олруд… очень суровый человек. Он не знает ни пощады, ни жалости. Он жесток даже со своими, так что лучше бы тебе придумать какую-нибудь легенду, в которой ты или не монах, или ненавидишь монахов и южан,  и будешь полезен в Олруде. Раз ты не помнишь, кто ты, то и веру в вашего бога ты ведь тоже не помнишь. Надеюсь, это тебе поможет.  Завтра придёт Торвальд, ты должен рассказать ему, кто ты. Он хотел отвести тебя в замок и допросить, едва ты очнёшься. Так что придумай себе имя и прошлое, за которое тебя не захотят убить в первый же день.

В ответ она услышала, что-то похожее на короткий смешок.

− Я понял тебя, Лин−н−на из Олруда. А ты мудра не по годам.

В ответ Олинн промолчала. Была бы она мудрой, не ночевала бы здесь с кочергой в обнимку.

Глава 5.

Проснулась Олинн ранним утром, ещё до рассвета, когда небо на востоке только подёрнулось алым. Спала она плохо, всю ночь снились кошмары про горящую под ногами землю, по которой бегут чудовищные волки. И едва она открыла глаза, как сразу же ощутила беспокойство. Оно крутилось в голове клубком, сжималось под рёбрами, мешая дышать, и гнало куда-то. Олинн нащупала пальцами кочергу и сразу же посмотрела на Бьорна. Он крепко спал и, видимо, этой ночью не кричал, или она ничего не слышала? Во рту было горько, а грудь сдавливало ощущение беды. И в голове сразу всплыли воспоминания о вчерашнем жутком вое и об Ивке.

Олинн встала, отодвинула засов и, прихватив кочергу, осторожно прокралась наружу. Утро было тихим и ясным. Над каменной грядой разгоралась жемчужно-розовая полоса рассвета, журчала вода, перекатываясь по камням, и в кустах посвистывала утренняя птичка-зарянка. Но сегодня воздух казался уже каким-то по-осеннему прозрачным и прохладным. Олинн прислушалась – вокруг никого, отбросила кочергу и положила ладони на ствол большой берёзы, растущей у входа в избушку. Пальцы ощутили слабое движение сока под корой, тяжесть листьев, готовящихся к тому, чтобы вскоре упасть на землю, и  нити корней, что разбегались во все стороны, дотянувшись до самой речки.

И тревогу…

Она, словно тонкие нити грибницы, расползалась под землёй, от корня к корню, от цветка к цветку, охватывая всё вокруг дрожащей паутиной плохого предчувствия. Олинн подняла кочергу и направилась туда, где вчера в последний раз видела несчастную Ивку. На мягкой земле остались следы лошадиных копыт и вырванный мох, но больше ничего. Никаких других следов…

Олинн несколько раз позвала Ивку, но без всякой надежды на то, чтобы услышать в ответ её весёлое ржание. Ивки больше нет. Это было и так понятно.

Она несколько раз глубоко вдохнула, чтобы отогнать непрошенные слёзы, и вернулась в избушку, нарочито громко хлопнув дверью, отчего Бьорн сразу же проснулся. А может, он и не спал вовсе.

− Мне надо идти в замок. И как можно скорее.

− Что случилось? – пробормотал он спросонья, усаживаясь на лежанке.

− Не знаю. Но что-то случилось, − только и ответила Олинн, беря в руки котомку.

Надо быстрее рассказать стиварду  о странных волках. А без лошади ей до замка идти полдня!

− Я с тобой, − Бьорн поднялся и попытался пригладить пятернёй всклокоченные волосы.

− Нет. Я пойду одна. Так быстрее. А вечером вернусь за тобой с лошадьми.

− И ты не боишься идти одна, пичужка? – спросил Бьорн, внимательно вглядываясь в её лицо. – Я не буду обузой, мне уже лучше. И я… кое-что вспомнил о себе.

Олинн подумала про вчерашний вой, и мысль идти в замок вместе с Бьорном показалась ей не такой уж глупой.

− Ладно. Пойдём вместе. Но если будешь отставать – оставлю тебя на болоте, − произнесла она строго, взяла котомку и шагнула за порог.

Почему-то ей было неловко оттого, что она идёт на эту уступку. И сама не могла понять, что её так сильно смущает в этом. То ли то, что она не дождалась Торвальда, то ли это путешествие вдвоём с Бьорном.

Когда он вышел из избушки, она подняла толстую палку и протянула ему со словами:

− Возьми, так будет легче идти.

Он не возражал. Лишь посмотрел угрюмо из-под насупленных бровей, но палку взял и пошёл следом за ней. Олинн кинула быстрый взгляд на своего спутника и подумала: до чего же ужасно он выглядит! Косматый и небритый, в стоптанных башмаках, да ещё и с этим сучковатым посохом! Ни дать ни взять Яг Морт – лесной человек, которым няньки в замке пугают беспокойных детей.

− Так что ты вспомнил о себе? – спросила Олинн, когда избушка Тильды скрылась за ольховником. – Может быть, имя? Как тебя зовут на самом деле?

− Э−э−м… Игвар, − помедлив, ответил Бьорн, и Олинн подумала, что он и сам будто сомневается в этом. – Я  родом из Хагфорса, что на востоке.

Хагфорс? Это где-то очень далеко, за Перешейком, за болотами, и действительно на востоке… Где-то на берегу моря. Это название Олинн слышала от тех, кто ходил в пролив Арф на драккарах. Значит, он и правда южанин.

− И как же ты стал монахом, Игвар? – Олинн произнесла его имя вслух.

Звучит красиво. И даже подходит ему, как ни странно.

− Я был рабом на корабле у людей с Солёных островов, − ответил Бьорн-Игвар задумчиво.– – Потом пришёл король Гидеон. Тем, кто согласился принять веру в истинного бога, он даровал свободу. Все, конечно, согласились, дураков нет. Изображать веру нетрудно. Если хочешь выжить, то и землю станешь есть. А уж во что ты веришь на самом деле… Потом можно сбежать. Все так думали. Но тех, кто бежал неудачно и дал себя поймать, король повесил. А остальных… Нас согнали в Льёборг и заставили строить крепость: лес рубить, таскать брёвна. Я сбежал, как только подвернулся случай. Но что было дальше – я не помню.

Рассказ Игвара был похож на правду. Этим объяснялись и старые шрамы на его спине, и следы от кандалов, и торквесс, и хольмгрег, который она сняла с его шеи. Не было ответов только на два вопроса: что за серебряную звезду он прятал на груди и как оказался на этой стороне болот. А ещё, Олинн подумала, что если бы его рассказ не был правдой, то именно такую легенду ему и стоило бы придумать. Но даже если он и придумал часть своей легенды, она всё равно прониклась к нему сочувствием. Такое не придумаешь, если сам не видел.

Она взобралась на каменную гряду, остановилась и обернулась.

− И ты больше совсем ничего не помнишь? Как-то ты же сюда попал? – спросила она, глядя на него сверху вниз. – Пройти через эти топи, не зная бродов и троп, не под силу обычному человеку.

Она не просто смотрела на него – разглядывала. Здесь, на вершине гряды, было солнечно, и Олинн могла спокойно рассмотреть Игвара при свете дня. Она видела его, конечно, тогда, когда он полез купаться в ручей, ну и ещё, когда они с Торвальдом нашли его в зарослях жимолости и багульника. Но тогда он был едва жив, а теперь…

Теперь она смотрела, как при движении бугрятся мышцы под его кожей, и тесная рубашка Торвальда того и гляди лопнет на плечах. И, несмотря на его раны, на то, что он столько дней пролежал в бреду, он всё равно с лёгкостью поднимался по камням, поросшим мхом и лишайником.

Игвар…

Он поднял голову, остановился, опираясь на палку, и посмотрел на Олинн, и зелень его глаз показалась ей сейчас такой яркой, будто в ней отразились сама великая Эль.

− Я бы и сам хотел знать, как я сюда попал, − ответил Игвар, переведя взгляд на раскинувшиеся вокруг бесконечные топи, окрашенные в розовые краски отцветающей плакун-травой, и прищурился, глядя на юг. – Но возвращаться назад мне незачем, так что я могу остаться в Олруде и помочь твоему кузнецу, Лин-н-на. Или плотнику. Я умею строгать. И топором владею… Ну… или могу тебе помочь, если хочешь.

Он снова посмотрел на Олинн и едва заметно усмехнулся, одним уголком рта, чтобы не тревожить заживающую рану на щеке. А Олинн показалось, что даже мох у неё под ногами стал горячим, такой волной её окатило от этих, в общем-то, обычных слов. И, как всегда бывало в таких случаях, от смущения у неё запылали уши, и, торопливо отвернувшись, она бросила резко:

− Ну всё! Отдохнули, и хватит, ещё вон сколько шагать! А меня в замке хватятся, и влетит потом от эйлин Гутхильды!

И заторопилась, надеясь, что Игвар отстанет. Но он шёл молча и не отставал, и ей вскоре стало стыдно, что она заставляет раненого бежать. Олинн постепенно сбавила шаг, и, как только дорога пошла под гору, её спутник сам начал задавать вопросы.

− А почему ты вдруг решила заступиться за меня? Зачем предупредила насчёт ярла Олруда? Ты же меня совсем не знаешь. А если бы я, и правда, оказался настоящим монахом? Или беглым разбойником?

− А ты беглый разбойник? – спросила Олинн ему в тон и глянула через плечо.

− А если бы был? – слышно было, как Игвар произнёс это с усмешкой. – Но ты мне доверяешь. Почему?

− Не доверяю я тебе, даже не думай. Но если ты о том, что я рассказала, как ярл Олруд посадит тебя в кандалы на площади, так ведь посадит. А мне противны убийства и пытки, − твёрдо произнесла Олинн. – Хотя вы поступаете с нами точно так же.

− Как и вы. Но ты осуждаешь ярла… Ты как-то не сильно не похожа на северянку. Ведь грабежи и убийства у ольхов в крови.

− Ну, может, потому что я всего лишь наполовину северянка, − ответила Олинн, − я полукровка, моя мать из вьёлей. Из болотного народа, вот потому я и не совсем похожа.

− Из вьёлей? Хм, интересно… Но ты права… Король Гидеон тоже не отличается милостью к пленным, если они отказываются менять веру. Скажи, а Олруд – большой замок?

− Да, большой. Сам увидишь. Почти самый большой в Илла−Марейне. Больше него только Эгельстайн, да и то, потому что он принадлежит риг-ярлу*, и мы отдаём туда десятину со всей торговли и добычи. Но скоро ярл Олруди сам станет риг-ярлом.

− Почему?

− Ну, потому что Римонд Олруд – это Белый Волк, − ответила она с горькой усмешкой. − Самый беспощадный зверь на этих болотах.  Он жесток, мстителен и никогда не прощает своих врагов. Он сделан из железа и соли. Такие и становятся риг-ярлами. Если он чего-то хочет − он это получает, а он хочет занять Серебряный трон Севера. И если для этого понадобится отдать свой палец или руку, он отдаст. Для него нет ничего дорогого в жизни, кроме собственных побед. Он собрал самый большой фирд, чтобы победить короля Гидеона. И говорят, что такого не удавалось до него никому.

− Ты говоришь так, будто тебе есть, за что его не любить. Он тебя бьёт? – спросил Игвар с какой-то странной нотой в голосе, будто разозлился.

− Бьёт? Ну, нет! Я же экономка. А ещё я умею читать, считать и писать, − рассмеялась Олинн, − я ценное имущество. К тому же, я ростом мала и бегаю быстро − меня не так легко поймать. В общем, пока от меня есть польза в замке, пока я нужна ярлу Олруду, за свою жизнь мне можно не опасаться. А вот ты на глаза ему не попадайся, если дорога голова.

− Сделан из железа и соли, говоришь? – переспросил Игвар насмешливо, будто усомнился. − Неужто у него совсем нет ничего, чем он дорожит?

− Н-у-у… − Олинн на мгновенье задумалась, − наверное, Олрудом. Он гордится замком – это его наследие, имя рода, запечатлённое в камне. А ещё Харальдом. Это его сын. Старший и единственный. Будущий риг-ярл, скорее всего.

− А что думает об этом настоящий риг-ярл?

− Риг−-ярл Освальд уже давно бы всадил ярлу Римонду топор в голову, да только у Белого Волка много воинов, и замок неприступен. А ещё его поддерживает ярл Бодвар с того берега Эшмола. Они вместе ходят в походы и делят добычу. Так что риг-ярл всё это терпит и молча берёт нашу десятину. И ждёт, пока его средний сын вырастет, чтобы сражаться с Олрудом. Ну это… так наш стивард говорит.

− А ты, значит, слушаешь и запоминаешь, что говорит стивард? – хмыкнул Игвар.

− Боги не дали мне ни силы, ни топора, ни когтей, − рассмеялась Олинн, − но даже зайцу боги дали длинные уши и длинные ноги, чтобы защищаться. И если слушать внимательно и бегать быстро, то можно жить и рядом с Белым Волком.

Она услышала позади себя не то смешок, не то фырканье, видимо, её шутка повеселила Игвара.

− А ты видел короля Гидеона? Какой он? – спросила Олинн, перепрыгивая через ручеёк. – У нас говорят,  что он тощий, мрачный и угрюмый, что сидит над книгами, точно ворон над добычей, и молится по двадцать раз на дню. Правда ли, что его снедает чахлая хворь?

− Не-е-т, не чахлая хворь… Его  снедает кое-что другое, − произнёс Игвар как-то странно, будто сожалея.

− И что же? – Олинн обернулась.

− Кто бы знал, − уклончиво ответил её спутник, легко перешагнув через широкий ручей. – Расскажи ещё о Белом Волке.

− Зачем? – спросила Олинн, удивившись тому, как легко её путнику даётся их путешествие.

− Чтобы я знал, чего ещё опасаться.

− Просто сиди в кузнице, усердно работай, не броди по замку и никому не попадайся на глаза. А главное – держи язык за зубами и больше слушай, чем говори. Ну и будь благодарен за хлеб и крышу над головой. И тогда тебе нечего будет опасаться. А ярла Римонда  в замке сейчас нет, он на Перешейке, как и его воины. В замке осталась только  стража крепости. Так что его опасаться тебе точно не стоит.

− Слушаюсь, мудрая Олинн! − хмыкнул Игвар и снова спросил: − А что, сын ярла тоже  с ним на Перешейке? Кто же тогда  в замке за старшего?

− Так эйлин Гутхильда – жена ярла. А вот её тебе, как раз, стоит опасаться…

И снова как-то незаметно Олинн стала рассказывать о жизни в замке. Игвар умел задавать вопросы так, что она снова и снова начинала говорить, хотя и не собиралась особо его развлекать. Единственное, о чём Олинн умолчала, что ярл Римонд её настоящий отец. Говорила, что у неё есть сёстры, но кто они, Игвар не спрашивал. Не знала, почему так, но  ей было стыдно совершенно незнакомому человеку рассказывать о жестокости Белого Волка, и особенно о том, что он её отец. Шрамы и следы от колодок на ногах Игвара заставляли её сочувствовать тому, что он был в рабстве. А ярл Римонд имел много рабов и был жесток с ними.

Но Игвара больше интересовала замковая жизнь, чем её собственная: сколько людей в крепости, сколько рабов, как платят ремесленникам. И она рассказывала ему до тех пор, пока они не вышли на один из пригорков и не увидели возвышающийся на скале замок.

− Ну, вот и Олруд.

*Риг-ярл – старший ярл. Риг-ярл являлся наивысшим титулом правящей элиты до появления национальных государств. В определённый период истории Швеции, термин означал «верховного ярла», далее трансформировался в конунга и короля.