© Людмила Андреева, 2021
ISBN 978-5-0051-8555-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
На обочине
1
Деревья тянули свои голые ветви к небу, и чудилось, будто они молят о пощаде у суровой матушки-зимы. Вокруг все было укрыто белым покрывалом снега… Белое безмолвие, казалось, окутывало не только окружающее пространство, но и душу зябко кутавшейся в старый пуховый платок Гали. Она стояла у зарешеченного окна, держа на руках крошечный сверток – месячную дочь, которую она назвала именем своей матери…
Все произошедшее с ней за последний год ей казалось настоящим кошмаром. Иной раз Гале хотелось ущипнуть себя, чтоб очнуться. Думалось: откроешь глаза, и вокруг все будет по-прежнему, и нет этой жестокой действительности, что стягивала Галю. Часто очень хотелось вернуться в детство… Точнее, в ее счастливое раннее детство, где все было прекрасно. Ее молодые счастливые родители и она, маленькая Галинка-Калинка, как бывало звал ее отец…
Галинка-Калинка… «Эх, папа, папа…» пронеслось, в который раз, в ее голове. Галя тяжело и с горечью вздохнула. Нет, ей уже никогда не почувствовать детской и наивной легкости на душе, на которой лежала тяжелая печать греха. И этот грех был отцеубийство…
«Господи, – думала она, – где же проходит грань человеческого терпения, где?..» Тяжелые детские воспоминания душили, не давая оправиться от горечи содеянного… Отец начал пить, когда Гале было лет семь. Он приходил с работы навеселе и частенько не один. Когда его товарищи уходили, начиналось самое страшное – родительские скандалы, которые чуть позже переходили в драки. Он бил мать жестоко, до крови… На следующий день, на коленях просил прощения, плача и клянясь, что такого больше не повторится. Недели две-три после этого в доме было жуткое для Гали затишье, а потом все шло по новому кругу.
Угнетал страх ожидания, неуверенность в завтрашнем дне и ощущение, что из этого замкнутого круга не выбраться, что это стало трагической закономерностью.
Мать все терпела молча, родственники даже не знали, что она с мужем жила плохо. Как-то, когда Галя спросила у матери, почему она терпит издевательства отца, мать ответила дочери:
– Раз поженились, надо быть вместе… Даже моя мама – твоя бабушка, когда я со слезами пришла домой, вывела меня за руку и сказала: ступай к мужу. Мы перед богом венчаны, доченька.
– Но мама, это же жестоко!
– Мы – женщины, а женская доля такова… Бог терпел и нам велел.
Если б знать будущее! Если б не жить с оглядкой на других, на «общественное» мнение в лице всезнающих сплетниц-старушек, которым наплевать на то, что у тебя на душе!.. Не дай бог попасть к ним на язык, они все вывернут наизнанку, извратят, переиначат. Галя не понимала, как эти верующие старушки, бывающие регулярно в церкви, постоянно осуждают других, ведь в книге книг Библии сказано: не судите, да и не судимы будете, – какой мерою мерите, такой и воздастся!.. Галя не понимала и не принимала такой веры… Но свою мать считала истинной верующей, ибо никогда не слышала от нее ни одного слова осуждения в адрес других. Даже в отношении отца, который немилосердно измывался над ними. Только и стойкому терпению, оказывается, приходит конец, и тут даже вера не поможет. Однажды Галя пришла из школы, дома было полно народу… Оказалось, что отец, придя, домой на обед, нашел свою жену повесившейся в сарае. Это отца так потрясло, что года четыре потом он спиртного вообще в рот не брал… Галя за это время окончила школу и поступила в техникум.
Жила у отца она тихо и спокойно, пока он снова не начал пить. Гале ужасно не хотелось идти домой после занятий в техникуме, но как ни оттягивала она момент возвращения, ей приходилось это делать. Дома же Галю ждала либо веселая разнузданная компания друзей отца, или хорошо подвыпивший папаша с нравоучениями, а бывало и с ремнем. В пьяной уверенности он орал, что она его дочь и должна слушаться, начинал придираться к ней из-за того, что она молчит, ничего не отвечает.
– Я тебя выкормил, вырастил, а ты меня презираешь, не хочешь даже говорить со мной?! Нос еще не дорос, чтобы воротить его от меня! Ты должна уважать меня, ведь я тебя породил!..
– Ты и маму довел до самоубийства! И меня хочешь вывести из себя! Изверг! – вся в слезах, не выдержав, выкрикивала тихо плакавшая Галя.
– Ах, вон ты как заговорила! Голосок у нее прорезался! А на чьей шее ты живешь?.. Не на отцовской ли?.. Дожил до того, что родная дочь мне говорит такое! Мало тебе доставалось видать, надо было лупить тебя как сидорову козу вместе с матерью!.. – и он опять брал в руки ремень.
Галя уворачивалась, как могла, иногда успевала закрыться в своей комнате, а иногда ей удавалось выскочить на улицу, где погуляв до часу ночи, тихо возвращалась домой. Отец, угомонившись, спал. Ей хотелось как можно скорее уехать подальше отсюда. Но для этого нужны были деньги. Да и бросать техникум было бы неразумно, ведь получив специальность, она могла устроиться на работу и жить самостоятельно. Учится оставалось чуть больше полугода. Надо было как-то продержаться это время, получить распределение и уехать. Она надеялась, что так и будет, но увы, жизнь внесла свои коррективы.
В один из таких дней, гуляя в городском парке, Галя познакомилась с симпатичным парнем. Разговорились, стали встречаться. После очередного «побега» из дома, он пригласил Галю к себе.
– Оставайся, живи сколько хочешь, я буду только рад!
И Галя осталась. Через несколько дней она решила сходить домой, чтобы забрать свои вещи. Пока она собирала сумку, явился пьяный отец со своим собутыльником, увидев ее, тут же стал скандалить. Галя, закрывшись в своей комнате, молча глотала слезы. Отец то и дело барабанил в дверь, распаляясь все больше и больше. Наконец дверь, не выдержав такой усиленной атаки, соскочила с петель. Что тут началось!.. Он набросился на нее с кулаками, вкладывая в удары всю силу пьяной ненависти… Галя, как могла, пыталась защититься, но в этот раз у нее ничего не получилось. Устав махать кулаками и излив свою ярость, отец вернулся к столу с бутылкой… Галя без сил осталась лежать на полу. Придя немного в себя, она встала, взяла сумку и пошатываясь, пошла к выходу.
– Куда?! – рявкнул отец. – Ну-ка, вернись обратно, с…!
Тут его собутыльник, до этого молча и с ухмылочкой наблюдавший за всем происходящим, вскочил со стула и ринулся ей наперерез. Схватив Галю за рассыпавшиеся волосы, он поволок ее к столу.
– Я тебя научу уважать отца, тварь подзаборная! – отец с размаху дал ей в лицо.
Завыв от резкой боли, Галя увидела на столе кухонный нож и, кое-как извернувшись, дала коленкой в пах держащему ее за волосы. Уже не отдавая отчет своим действиям, Галя схватила со стола нож и стала размахивать им, ничего не видя перед собой. Она в исступлении наносила и наносила удары, и ей казалось, что это дурной сон. Поскользнувшись, она упала у стола, выронив нож, затем, вскочив, пулей вылетела на улицу. Бегом туда, к нему, к единственному ее защитнику. Увидев Галины окровавленные руки и изодранную в клочья куртку, он понял, что произошло что-то ужасное.
– Что случилось?
Галя только разрыдалась в ответ, упав на стоящий у двери ящик для обуви… Немного успокоившись, она все ему рассказала.
– Тебе надо идти в милицию, – выслушав, сказал он. – Приведи себя в порядок, успокойся и пошли. Я буду рядом.
Галя больше его не видела. Проводив ее в милицию, он исчез, будто и вовсе не было его в Галиной жизни. Оказалось потом, что ту однокомнатную квартиру он снимал, и даже хозяин не знал, где искать своего квартиранта…
Приговор суда был суров: за убийство отца и его собутыльника, скончавшегося позже в больнице от полученных ран, Гале дали четырнадцать лет. И ей не удалось доказать ни то, что отец издевался над матерью, когда та была жива, ни то, что он пьяный постоянно избивал ее и унижал. По работе отца характеризовали как хорошего работника, но немного пьющего. А кто сегодня не пьет? Да и родственники, все как один, утверждали, что он не мог ни на кого даже руку поднять, а уж бить свою дочь… Получалось, что Галя лгала… Все было против нее. Ну, а кровоподтеки на теле, изорванная одежда – это уже говорило совсем о другом… Для судей Галя стала заблудшей овцой, которая хотела уйти из дома, чтобы жить вольной жизнью, поправ все моральные нормы общества. Отца, хотевшего воспрепятствовать такому падению дочери, она хладнокровно убила, как и свидетеля их скандала… Явка с повинной и откровенный рассказ ей не помогли, адвокат ничего не смог сделать. Но Галя смирилась с этим, считая, что за убийство надо нести наказание, ибо оправдания этому поступку быть не может.
Хуже всего было то, что сидя в камере предварительного заключения, она обнаружила, что ждет ребенка. Ребенка, отец которого так быстро исчез, не захотев подтвердить ее слова. Первые месяцы ее не покидало чувство безысходности и апатии. Галя не знала, как ей быть и что делать. Даже беременность ставили ей в укор, говоря, что Галя использует свое положение для смягчения приговора. Гале не хотелось жить, и она плыла по течению, попросту не замечая то, что ее окружает. Галя старалась не думать о плохом и о том, что ее ждало в будущем. Оно было таким туманным и смутным, таким далеким и бесперспективным, что не хотелось забивать свою голову. Время само все расставит по местам, внося свои коррективы. А пока ее крошечная дочурка Дашенька, единственное живое существо, которое нуждалось в ней, находилась рядом. А что еще нужно для материнского счастья?
2
Была глубокая осень. С каждым днем небо хмурилось все больше и больше. Дожди шли не переставая, образуя огромные лужи не только на проселочных дорогах, но и на асфальте. Грязь под ногами издавала противный чавкающий звук…
Даша, прижавшись лицом к холодному стеклу, смотрела как струйки дождя оставляют на окне свои неровные дорожки. Погода была созвучна ее настроению. Все было сегодня не так, казалось, весь мир ополчился против Даши. С самого утра к ней прицепилась Ленка, требуя отдать присланную накануне матерью из зоны через женщину, сидевшую с ней, трикотажную кофточку.
– Бестолочь, ты не забывай, что должна мне! Это я тебя покрывала, пока ты ширялась с Валькой в туалете. Могла бы заложить тебя воспиталке, тебя бы наказали!
Да, Валька заманила Дашу в туалет нюхнуть клея, который стянула на поселке, в сарае частного дома. Даша уже несколько раз пробовала делать это. Не то, чтобы ей это нравилось, но, когда бываешь под кайфом, тебя не осаждают мысли. Все личные беды и обиды кажутся такими далекими, отодвигаются на второй план. За всю свою двенадцатилетнюю жизнь Даша столько всего натерпелась, что, наверное, на несколько судеб хватило бы! Свою мать она и не помнила, можно сказать. Только когда думала о ней, перед глазами вставал расплывчатый смутный образ женщины в пуховом платке на плечах, и на Дашиной мятежной душе становилось спокойнее. Раньше, получив от матери письмо, Даша его носила постоянно с собой, без конца приставая к воспитательнице или нянечке, чтобы почитали его. А в минуты обид и тоски прижимала его своими кулачками к сердцу и плакала, мысленно зовя ее к себе… Научившись читать, она зачитывала материнские письма до того, что они рассыпались в руках. Даше очень не хватало матери. В этом чуждом и враждебном для нее мире, она усвоила одно неизменное правило: побеждает сильнейший. Не правый, а именно сильнейший! Даже взрослые подходили ко всему с позиции силы. Сколько раз Даше попадало за жестокие поступки других детей, к которым она не имела никакого отношения! И Даша думала, что будь она виновна в этом, то ей не было бы так больно и обидно. Затаивая обиду, она мечтала когда-нибудь отомстить. Ей всегда доставалось от других, более сильных, более смелых, бойких и наглых. Даша изворачивалась как могла, неумело стараясь защитить себя от нападок… Детский ум изнывал от бессилия что-нибудь изменить. И она приспосабливалась – под Дашиной напускной грубостью и наглостью скрывалась ранимая душа маленького человечка. Ужасающий мир, что вначале жизненного пути пугал Дашу, казалось, озлобил неокрепшую душу и дал установку неприятия всего, что могло так или иначе сделать больно, мешая выживанию в этом кошмаре.
В детском доме сплошь и рядом были изломанные судьбы. В то время, когда ребенок должен воспитываться в тепле и уюте домашнего очага, в ласке и нежности родительской любви, он предоставлен самому себе. Тут ребенок должен сам, своими ручонками прокладывать свою тропинку. Она, эта тропиночка, извиваясь средь каменистых скал дорогу, иногда внезапно прерываясь у обрыва в никуда… Детская душа, исковерканная казенным домом, уже невосприимчива ко всему хорошему, что ее окружает! Она умеет только защищаться, во всем видя угрозу личной безопасности. Вот и Даша, столкнувшись с необходимостью драться за свое место в жизни, стала одной из многих сереньких былинок, растущих у дороги. Как издевательство над детством звучит советский лозунг: дети – цветы жизни. И им, этим неприхотливым цветам, к великому сожалению, уготована незавидная судьба на обочине. Судьба предоставленная самой себе. Живя сегодняшним днем, Даша уже не думала о своем будущем. Зачем думать о том, что еще неизвестно будет или нет. «Ведь живу я сейчас! – думала она. – Зачем же забивать голову всякой несбыточной ерундой?!» Встреча с матерью стала для Даши несбыточной сказкой. Даша так долго ждала того дня, что все в ней, казалось, перегорело и, в душе остался лишь пепел.
Услышав шаги в конце коридора, Даша юркнула в подсобку. Закрыв за собой дверь, она села на пол. Ей никого не хотелось видеть. Было очень тошно. Даша не хотела, чтобы ею командовали и унижали. Однажды воспитательница в порыве бешенства сказала Даше, что из нее выйдет такая же преступница, как и ее мать.
– Что же еще ждать от дочери отцеубийцы?! – с презрением выдохнула воспитательница. – Зачем только позволяют рожать заключенным, тратить государственные деньги на содержание отбросов общества, ведь все равно из вас ничего иного не получится!
Даша сжала свою голову руками, ей хотелось остановить и уничтожить эту пленку памяти в голове, чтоб забыть навсегда обо всех этих жизненных перипетиях.
«Нет, надо что-то делать, – лихорадочно пронеслось у нее в голове. – Черт с ней, этой кофтой! Отдам Ленке, но пусть она откроет мне свой секрет…» Даша вспомнила, как та хвасталась, что знает средство получше нюханья клея, мигом будешь в отключке.
Уже полчаса спустя две худенькие фигурки украдкой зашли в изолятор, медсестры там не было. Ленка, вытащив из кармашка своего платья тоненький изогнутый гвоздик, стала возиться с замком шкафчика. Открыв его, Ленка вытащила какой-то пузырек с лекарствами и, отвинтив крышку, высыпала на ладонь таблетки. Сунув их в карман и поставив обратно тот пузырек, девочки так же крадучись повернули обратно.
Разделив таблетки поровну, Ленка сказала:
– Ты сразу все не пей, этого должно хватить на несколько раз!
Приняв таблетки, Даша сидела на полу подсобки в ожидании кайфа. Сквозь туман, она услышала какие-то голоса, кто-то завопил дурным голосом… Стали тормошить ее, стараясь привести в чувство. Вокруг все забегали, засуетились. Медсестра водила ваточкой, смоченной нашатырем, перед Дашиным носом.
Открыв затуманенные глаза, Даша блаженно произнесла:
– Мамочка… как же… долго я… ждала…
Дашу подняли с пола и понесли в палату изолятора, где положили на постель. На следующий день к ней тайком пробралась Ленка.
– Дура ты, Дашка! Зачем все таблетки разом выдула?..
– А зато как было здорово… – вяло произнесла Даша. – Еще бы…
– Я ж говорю, что дура ты! Вчера всех переполошила, директриса шмон устроила и допрашивала всех! Теперь никто никуда без спросу… даже в туалет. А медсестра злюка. Ей по первое число всыпали, когда обнаружили… – Ленка положила в Дашину ладонь две пилюли. И, приложив палец к губам, так же шепотом произнесла: – Я свои таблетки тебе даю. Не проси больше!.. Самой надо.
Когда дверь за ней закрылась и Даша осталась одна, ватной рукой взяла с тумбочки бокал с компотом. Запив пилюли, она растянулась в предвкушении удовольствия. «Что за жизнь, ну никакого удовольствия! – пронеслось у нее в голове. – Надоело все!.. Убежать, что ли?.. Там, на воле, говорят, всего полно…»
Через несколько дней, из этого детского дома сбежало пятеро воспитанников. Их нашли только зимой, в подвале городского дома соседней области. Ободранные и грязные они попали в спецприемник. Со следами уколов на руках и потерявших всякий жизненный ориентир, юные наркоманы даже не сознавали, что ступили на путь, ведущий в никуда.
Даша, вкусив все прелести беспризорной жизни, стала просто неуправляемой, она рушила все, что попадало на ее пути. Руководство детского дома начало подумывать о переводе ее в спецшколу, после проведения курса лечения в психиатрической лечебнице. Но к счастью, или наоборот, приехала ее мать.
– Дашенька, дочка! Что же ты с собой наделала… – Галя обняла худенькие плечи дочери.