Заветы Велеса. Славянские мифы и сказания

Дивана и Ярило

И наступило утро.

Красный всадник только что пронесся над землей. Рассвет казался кроваво- алым в тот миг.

– Должна пролиться чья-то кровь, – усмехнулся Страстный, глядя на Бесстрастного.

Молодые солнечные боги, на миг столкнулись в пространстве между небом и землей. Потом один поднялся еще выше в бескрайность небес, а второй отпустился на землю.

Даждьбог усмехнулся, глядя вслед богу Страсти Яриле. У него только одно на уме. Подхватить какую-то девицу и проделывать с ней черт знает что, в то время как остальные трудятся, не покладая рук. Сколько света и тепла надо, чтобы побороть мрак и осветить эту землю, трудно даже представить себе. Он не жаловался, просто никакого времени и сил не оставалось на что-то другое, он же только развлекается, и верит в то, что солнце будет так же светить и греть, а когда не будет, тогда он спокойно отправится в Ирий, оставив земных дев, и будет с богинями развлекаться. И сама Лада снисходительно на него взирает, и не позволяет никому и слова против красавца этого коварного не сказать.

Хотя на него никто и не жалуется особенно, разве что богиня охоты и девственниц Дивана, но ей сами боги велели. Потому что девственницы больше всего его и волнуют. Ведь и Ярила тоже в своем роде охотник за красивыми телами, страстью, экстазами, и что бы он не творил ему все сходит с рук, а ведь когда его отец соблазнил жену Перуна, он был рассечен Громовержцев надвое и сброшен на землю. А потом и вовсе в медведя превращен. Тогда Лада и слова не молвила, только смотрела печально, а тут ее словно подменили, внуку своему она прощает все. Чтобы ни говорили, кто бы ни жаловался, она только снисходительно улыбаетсяОн усмехнулся и вспомнил, как Девственница прибежала в слезах.

– Он соблазнил лучшую мою жрицу, и ту не слова не скажешь, – бросилась она к Ладе.

– Скажу, – согласилась та.

Но по снисходительной улыбке ее можно было понять, что скажет она то, что не понравится непорочной охотнице.

– Больше твоих жриц он не тронет, они Старыми девами останутся, но в свиту свою ты больше никого не получишь. Иначе жизнь на земле прекратится из-за твоей глупости и прихоти.

Что в тот миг произошло. Как вспыхнула и отшатнулась от нее Дивана, ее словно обвиняли в чем-то. Но как могло быть по-другому, когда богиня любви и гармонии говорила с ней, она никогда не понимала странную девственницу. И когда та самая девица, так и не дождавшись Ярилу снова, побежала в слезах и бросилась с обрыва, Дивана поняла, что не все так, как она привыкла представлять себе. Она уже вкусила сладость страсти и не могла без нее жить. Но это только подтвердило догадку о том, что сама она не должна к нему приближаться, чтобы не случилось еще более страшной беды.

Если бы он был смертен, она бы убила его своей меткой стрелой, но этого не получится, он только будет хохотать над ней и чего доброго, еще подумает, что и она влюбилась в него и не может справиться со своими страстями. Она влюбилась и не может справиться со страстями, а разве это не так.

Дивана побледнела, как она понимала ту девицу, которая покончила со всем разом, у нее так не получится, а потому лучше об этом совсем и не думать, а то непонятно в какой еще омут можно будет ненароком зайти.

Странная дрожь пробежала по всему телу. Даждьбог смотрел на нее со своей высоты, когда она в высоком горном озере купалась, сбросив свои прозрачные одежды, которые мало что прикрывали, но теперь она была обнажена совсем и особенно восхитительна. Но она не боялась его, потому что вообще не было резона бояться, его не могла очаровать ни одна богиня, хотя он был где-то и с кем-то скорее, чтобы что-то Яриле доказать, и показать, что он тоже может очаровывать и пленять..Но прекрасная богиня не могла видеть другого, тот, о ком она так много думала в последнее время, затаился за скалой, и тоже за ней смотрел внимательно. Она вышла на берег, и уверенная, что там остается одна, обнаженная в капельках воды прошла по нему, и повернулась к теплу и свету.

– А она не так бесстрастна, как хочет показаться, – подумал Ярила, и такое желание разгорелось в теле его молодецком, что думать ни о чем он уже не мог и не собирался. Она не успела бы убежать, если бы и захотела. Она была в его объятиях, его тонкие пальцы скользили по мокрому телу.

Последнее, что она видела, золотого коня Даждьбога, он спешил ей навстречу, потому что с небес видел все, и он спасает, он защитит ее. Она сохранит свою девственность. И он успел. Ярила был ослеплен этим сиянием, он закрыл глаза и медленно опустился на песок, страсть переросла мгновенно в ярость. Нет ничего страшнее и сокрушительнее, чем неудовлетворенная страсть. А тот только усмехнулся.

– Тебе что, мало девиц и богинь, зачем трогать ту, которая не хочет этого.

– А кто тебе сказал, что она не хочет, откуда тебе это знать, – не удержался Ярила, – тебя никто и никогда не хочет, хотя ты светишь всем, и греешь всех, но ничего не чувствуешь и не знаешь, и не смей вмешиваться в мои дела.

Богиня в момент их спора была уже далеко, она никого не хотела видеть и слышать, и только ворон летел за ней и о чем-то пронзительно кричал – только его тут не хватало, он всегда видит и слышит то, что не должен и гордится этим. А потом об этом узнают от противной птицы все боги и люди

Как будет смеяться и Лелея, дерзнувшая при боге войны еще и любовника себе завести (Ее возлюбленным был Ярила, и Дивана даже не поняла, что она ее странно ревнует) и сама Лада. Разве не она пообещала, что ее жрицы девственницами останутся, но сказала это так, будто страшнее наказание для них быть не может.

– Страшнее наказание для них быть не может, – услышала она голос черта где-то рядом, тот посмел в ее мысли вмешаться, а Леший пытался его оборвать.

Как она могла забыть о том, что мир только кажется пустым, а духи все равно остаются рядом, и они все видят и слышат. Теперь только и будут говорить о том, что она сбежала от Ярилы, и богини будут потешаться над ней, и тайно завидовать. От такой догадки ее бросало, то в жар, то в холод. Хорошо, что Даждь во время успел, и спас ее и охладил пыл этого насильника.

– А ты хотела этого спасения? – поинтересовался черт из кустов, и, видя ее ярость, исказившую прекрасное лицо, тут же скрылся. А может, это Леший его за хвост утащил прочь, потому что тут же раздался странный визг. Старик был сердоболен и тактичен, но почему ей кажется, что и он жалеет ее и сочувствует. Ей не нужна никакая жалость, она во всем права, это их надо пожалеть.

Больше всего это сочувствие и убивало спасенную от падения богиню.

Дивана отпустилась на траву и, закрыв прекрасное лицо руками, разрыдалась. Больше и черт уже ничего не спрашивал и не вопил, он убрался посмотреть на более интересные вещи, чем сбежавшая от страсти девственница.

– А ты хотела спасения? – повторяла она его слова, и не находила ответа.

Свет и тепло высушили ее слезы. Она посмотрела на бабочку, которая уселась на ладонь. Ее уже разыскивали жрицы, те, кто не знали, что такое страсть, и как обещала Лада (а она всегда выполняла свои обещания) не узнают этого никогда. Стайка таких же легких и прекрасных созданий, как эта бабочка, они останутся чистыми и непорочными, но почему же так скверно, так тяжело было у нее на душе? Она словно чувствовала себя в чем-то перед ними виноватой.

И дева стала блудницей

Она сидела на поваленном дереве в чаще лесной, и смотрела на неподвижную воду лесного озера. Прекрасная с мудрой подошли и остановились около нее. Больше никто не рискнул бы остановиться и взглянуть на русалку, все старались уйти скорее, и не смотреть в зеленоватые, полные печали глаза. Где-то пронзительно закричала, а потом зарыдала Болотница, она ждала и звала кого-то из людей.

– Что с ней? – спросила Яга у богини любви Лады, понимая, что только одна знает ответ на этот вопрос, – вроде бы она убежала от всех мужей смертных.

– Вот именно от смертных.

Лада говорила мало и тихо, словно боялась нарушить покой этой девицы.

Яга встрепенулась, а еще недавно казалось, что ничего в этом мире уже не могло интересовать и волновать ее.

– Но тут был он.

Она вспомнила о том, что вчера к ней Кощей наведывался, и хихикнула. Тут же остановилась, потому что понимала, что богиня строга и шутить не намерена.

– О чем ты, старуха? – уже спрашивала та.

– О Кощее, конечно, кто еще мог прийти ко мне. Он часто захаживает, но не он же соблазнил нашу недотрогу, украсть девицу он мог конечно, но соблазнить, – это не в его власти.

Лада почувствовала, что та догадывается, но боится узнать правду, которая может испугать даже Ягу. Она не очень поняла речей мудрых, и ирония ускользнула от сознания ее. Да и думала богиня гармонии о странной девушке, которой с детства снились только Солнечные боги, и когда кто-то из парней пытался к ней приблизиться, словно на зверя лютого, она на него взирала. Так, что и самые смелые, и самые отчаянные в сторону отходили и исчезали. Не хотелось им посмешищем оказаться, и чувствовать себя отвергнутыми никому не хотелось. Да и что особенного в этой девице, кроме того, что она недотрога, ничем она от других и не отличается. Вот если бы кто-то полюбил ее по -настоящему, но таких в тот момент не оказалось.

А когда нашелся самый отчаянный, такие всегда бывают, и решил в Купальскую ночь, когда девицы не могли отказать им в близости, если у костра появились, добиться Рады, она бросилась бежать, и исчезла в заповедном лесу, куда он за ней не решился ступить. Уже и листья желтые от деревьев отваливаться стали, а она все не возвращалась.

Сначала ждали и спрашивали о ней в поселке, а потом и позабыли вовсе, некому было особенно волноваться и беспокоиться, ничего кроме усмешек в душах людских и не возникло тогда, когда о ней говорить начинали.

Так и осталась она без роду своего, ни они особенно не волновались о ней, ни она о них. И только богиня Лада не могла обойти и отмахнуться от любой из девиц.

Яга расположилась в укромном уголке озера, и взглянула на неподвижную воду. Она хотела узнать, что с приблудной произошло накануне. Лада стояла рядом. Она все знала, но не могла тоже от воды взгляда отвести. Одно дело слышать рассказ Берегини, а второе- видеть все самой. Сначала было просто темно на зеленой той воде, но потом выплыла луна, и можно было различить во тьме и дерево то самое, мимо которого проходили они и девицу в белой одежде. А потом зашевелились ветки, и что-то стало происходить. В такой час в заповедном лесу мог быть только кто-то из богов.

– Уж не Перун ли озорничать начал? – тихо просила Яга.

– Не зови его, пока он молнией тебя не пронзил, – говорила Лада.

– Стрибог, кто еще может такой ураган тут навести, – она поежилась, казалось, что ей стало холодно.

– Когда и где он останавливался, и я -то удержать его не могут, а тут девчонка какая-то.

И тут они увидели красавца с темными и бездомными глазами. В звериной шкуре он и на самом деле был похож на медведя, как многие о нем и говорили.

– Он, – упавшим голосом прошептала Яга, в один миг припомнив сколько в свое время она из-за него натерпелась, – я ведь чуяла, что он где-то рядом, что он пришел ко мне снова.

– Пришел да не дошел, – оборвала ее Лада.

А Велес между тем уже обнимал и целовал строптивую девицу. И она, лучше бывшей возлюбленной не смотреть на такое, она так обняла его, так в нем растворилась, что, кажется, стала одним с ним целым. Яга отвернулась от озерной глади.

– Почему ты позволила это? – пытала богиню Яга.

– А как я могу не позволить ему любить, он молод, как всегда, сил девать некуда, наслушался рассказов парней о непокорной и недоступной, и что ему оставалось делать, как посмеяться над ними и легко добиться того, что не дано никому другому.

– Он надо мной посмеялся, – говорила она.

– Опомнись и взгляни на себя. Ты была красавицей когда-то, да времена те давным давно миновали, но старость неумолима. Утешься тем, что он ищет тебя и находит, в каждой новой девице, тебя одну.

А между тем белокурые волосы девицы уже были разбросаны по траве, и грудь обнажена, и она звала его к себе, и требовала, чтобы он скорее приблизился,

Яга в ярости топнула по озерной глади, и все исчезло. Зашаталась девица на той стороне, и тот, кто приближался к ней, да так, что дух захватывало. Нет, она не хотела этого видеть, и вспоминать о том, как было, не хотела.

Желтый лист закружился над ее головой и упал на озерную гладь уже навсегда скрывшую от ее взора то, что происходило этой ночью

Богиня растворилась в воздухе, словно ее не было. Яга же направилась к поваленной березке около озера. Она хотела еще раз взглянуть на девицу.

– И дева стала блудницей, – прошептала она, – и усмехнулась.

Та вздрогнула и взглянула на старуху.

– Мне все ведомо, это было, но больше никогда не будет, а ты просидишь здесь до того дня, пока не станешь такой же безобразной, как я, и не свалишься в это озеро замертво. Ни его не будет, никого другого – никогда.

Ничего ей девица не ответила. Только слезы катились по ее щекам. Старуха отправилась к своей избушке. Боль и обида не прошла, но стало немного легче. А тот, из-за которого поднялась вся эта буря, был где-то и с кем-то, потому что он был тогда богом всего живого, и постоянно должен был оживлять этот мир и дарить ему самых сильных и прекрасных сыновей.

Он не унывал, и ему это очень нравилось.

Тайные страсти

Много разных историй было рассказано о прекрасных и коварных русалках. Они то появлялись в лесу, чаще в воде таинственного озера мелькали, то исчезали снова. Редко видели их смертные, но все кто видел хоть однажды или хотя бы слышали их песни, уже не могли жить спокойно. И если ведьма не лишала их памяти, не готовила напитка забвения, то потеряны они были и для мира и близких своих.

И вроде бы обычная жизнь текла, но стоило только луне выглянуть, залить светом своим туманным и таинственным просторы, и поднимались они, ничего не видели и не слышали и отправлялись в тот самый лес, к озеру. Шли эти несчастные или счастливые, это как посмотреть, по воде, как по суше, да так на самом дне и оказывались, потому что только казалось им, что могут они передвигаться по воде, а на самом деле – уходили и не возвращались.

А те, кто оставались в мире, и о русалках только слышать могли, потом рассказывали о той самой ночи страсти во всех подробностях, на какие только фантазий у них хватало. И всем понятно было, что ничего этого они не пережили, а если бы пережили, то тут бы не сидели. Но все-таки слушали, уж больно интересно было узнать и представить какой она может быть – ночь с русалкой.

Конечно, многие с радостью думали о том, что пусть не такие страстные, но проведут они ночи в объятиях своих жен или наложниц, но всегда находились смельчаки, которым хотелось чего-то неведомого. А тут русалки неизменно им и подворачивались. Они всегда сторожили смельчаков, и знали, что и в их лесу будет праздник, потому что страсть, как и огонь вспыхивает внезапно, и погасить ее очень трудно бывает, пока не испытает он всего, что в снах его и мечтаниях обещано было.

Они любили врываться в сны молодых парней, и там манили, ласкали их так, что те невольно стонали и переживали то, что еще им в реальности и неведомо было, но такие сны не забывались. А уж если и русалке парень нравился, то бросала она ему ленточку, и, найдя ее, и храня на груди, он понимал, что это не просто сон был. И тогда он шел, ничего не зная и не ведая, туда, где и оставалась и ждала она того, с кем можно было развлечься от души. Но кому и развлеченье, а кому беда настоящая, только кто же думает, и кто осторожничает, когда такое творится.

Молодой воевода Мал был отважным воином. И нечего было бы ему вспомнить кроме схваток, если бы однажды не случилось с ним странное.

Была русалья неделя как раз, видно первая в жизни его взрослой, когда он выбрал Зарину, и она, что самое удивительное согласилась с ним отправиться в чащу лесную, чтобы наконец произошло то, о чем так долго мечтал он. Но девица оказалась не в меру шустрой, и как только поняла она, что он неумел и ничегошеньки о том самом не знает, нет, чтобы посочувствовать и подсказать, она расхохоталась громко. Так громко, что это должны были слышать на той стороне все парни и девицы, или показалось Малу, что они слышали, и он чуть не умер от ярости смешенной со стыдом. Любому трудно признаться в том, что он не очень учен, а уж тому, кто отважен в сражении – особенно. А она уже оттолкнула его и бросила вслед:

– Ты научись сначала, а потом и будешь девиц уводить.

И тогда он бросился в воду озера, чтобы переплыть его, остудиться немного и на другой стороне оказаться, и забыть насмешницу поскорее.

Но плыл все медленнее и медленнее, потому что там, в воде кто-то ласкал и обнимал его. Он еще не верил, что это правда, казалось, что просто мерещится, но нет, когда это случилось от умелых рук невидимых, и он испытал невероятное блаженство и понял, что это случилось, да так, как с Зариной просто быть не могло, то он уже пронзительно закричал от восторга и захохотал. И это повторялось снова и снова. Даже и не думал из озера Мал выходить. Он не знал, сколько там было русалок, боялся посмотреть и спугнуть их, только просил их еще и еще ласкать его. И они соглашались. Многие ли могли что-то подобное пережить? Она стояла на берегу и удивленно на него смотрела, не понимая, что с ним, или хорошо понимая. Ей рассказывали, что русалки порой забавляются с теми, кто в их владениях оказывается. И до конца дней бы она сомневалась, было или не было с ним что-то, если бы среди деревьев другую русалку не разглядела. И та, пристально на нее глядя, не шепнула ей так, что не сразу среди веток и расслышишь, что говорилось, но она расслышала и поняла.

– Теперь уж ни ты, ни какая другая искусница ничего не сможете для него сделать, если он в руках Анфисы, а потом остальных побывал, вы просто жалкие тени.

Разозлилась девица, развернулась и побежала прочь. Ей только казалось, что она посмеялась над незадачливым парнем, а он видно получил то, что она ему дать никогда не сможет.

Так оно вышло, сколько не было с ним девиц, но он сам только криво усмехался, и понимал, что не доставят они ему удовольствия. И ждал он с нетерпением той самой недели, когда можно идти на лесное озеро к своей русалке.

Правда, немного страшно было снова в их объятьях оказаться, потому и отправился он сначала к колдуну Финну. Взглянул на него старик внимательно, и выслушал его молча. Все рассказал он, что произошло тогда, и ждал ответа от него.

– Это-то понятно, – наконец заговорил он, – только сгубят тебя русальи страсти. Пожалела ли она тебя, или отомстить решила за другого, обидевшего ее когда-то, но тебе от того не легче. Женись сначала, пусть детки на свет появятся, ведь каждому нужно продолжение рода, а потом в омут к своим русалкам бросайся.

Немного испугали и встревожили Мала слова старика, но он решил, что последует его совету. Ему все равно было на ком жениться, и когда девицы шарахались от него, помня обо всех странностях этого парня, еще с прошлого года с ним творившихся, он не особенно и переживал.

А одна другой рассказывала, что он то бросал какую-то и уходил, и говорил, что у него дела какие-то неотложные, то наоборот держал да разговорами ублажал, словно больше и дел никаких не было.

– Пустое это дело с ним время проводить, русалка не только ублажила его тогда, но и совсем рассудка – то лишила, – говорила всем остальным Зарина, когда она такие разговоры слышала.

– И где уж вам с ними тягаться.

А девицы и не хотели тягаться, потому что свет на нем не сошелся клином, и только наивная и добрая Неждана пожалела его, и когда, отчаявшись, он к ней метнулся, она и дала свое согласие стать его женой, не задумываясь, потому что если бы задумалась, то точно отказалась бы от всего на свете. Но так Мал женился, и все с интересом смотрели на то, как он устраивал свою жизнь. И когда она сказала о том, что тяжела и у них будет малыш, он криво усмехнулся и решил, что теперь можно и к русалкам отправляться, а между тем их неделя приближалась. И в первую же ночь, как только выглянула луна, и бросился он туда, словно гнались за ним стаи волков.

Стаи не было, но один белый волк встретил его на опушке, это сам бог Хорс спустился на землю, чтобы утихомирить особенно разбушевавшихся серых волков. И он очень удивился, когда в такой час здесь человека узрел. И бежал тот не от леса, а к лесу. Он уже успел полюбоваться на русалок. Они к тому времени воду покинули, и на суше оказались в свои нарядах удивительных. Таких не могло быть у земных дев, они сверкали и переливались в мутном свете луны так, что осветился лес, будто еще одно солнце взошло. И не только все там было хорошо видно, как днем, и еще ярче, чем днем, потому что в заповедном лесу и днем было темновато. Но свет этот притягивал и никак не отпускал любого, какими бы сильным он не слыл, а тот, кто сюда стремился всей душой, и говорить нечего, чтобы хватило у него сил преодолеть притяжение это и уйти прочь. И кружился Мал в этом великолепии, и заглядывал в лица русалок, ему хотелось только одного – отыскать ту, которая тогда пожалела ему и доставила такое блаженство. Но как найдешь ее, если даже и взглянуть не довелось одним глазком А он уже был в объятьях одной, и тонкие пальцы ее скользили по всему телу, отчего он дрожал и трепетал, а она едва возбудив его, уже передавала другой, и та звонко смеялась. И каждая пыталась закружить его. Но самое удивительное, что он и не заметил, как оказался без всякой одежды. Правда, когда он сбежал из дома своего, на нем не много чего было одето, но теперь и вовсе ничего не оставалось, и что самое удивительное это ему и нравилось. Откуда-то сбоку взглянул на то, что происходило колдун.

– Пропал парень, – тяжело вздохнул он.

– Это стоит того, – ответила ему богиня Лада.

Как обычно, она пришла полюбоваться русалками, но когда увидела то, что происходило тут, то невольно залюбовалась.

Он уже обнимал и не отпускал третью, и все вместе они сошлись вокруг него так, что уже ничего нельзя было разглядеть, и только крики, звонкий смех, восторги окружали этот мир и этот удивительный свет.

Очнулся Мал в полном одиночестве на той самой лесной поляне, где никого больше не было. Ему показалось сначала, что все приснилось, но ленточка одной, гребень другой, еще какие-то вещи – напоминания о том, что все это было. Старик подошел и уселся на пень.

– Удивительно, что они отпустили тебя, – услышал парень его голос, – иди к жене своей и проси у нее прощения, ничего не бери с собой из этого, – он кивнул на те вещи, которые валялись рядом, иначе сгинешь окончательно, хотя и теперь ты не жилец на этом свете, но может, какой-то срок еще протянешь.

Мал смотрел на старика, и ничего не понимал, из того, что он говорил, и только гребень, он схватил его случайно, вместе с рубахой своей, натянул ее кое – как на тело, которое ныло и болело, и было покрыто синяками и отметинами разными. И побежал туда, домой. Он заметил, что сжимает гребень в руках, и только теперь вспомнил его слова.

Посмотрел на него, забросил в траву подальше, и побежал снова, а потом вернулся, и бросился искать, словно полоумный, он разгребал траву, выл от огорчения, и только когда нашел его, спрятал, как драгоценность великую и немного успокоился.

– Он вернется, – усмехнулась Анфиса, глядя на Старика, – они стояли на поляне и смотрели на парня, – и тогда даже твоя Лада не поможет, он наш, и навсегда нашим останется. Что могут дать ему и жены и возлюбленные, а одной такой ночи хватит на весь год.

Старик молчал, он понимал, что она права, да и как поспоришь с русалкой, если даже с любой бабой спорить бесполезно. Колдун был мудр, он никогда не лез на рожон, особенно из-за того, кто сам себя давно погубил.

– Он вернется, ему некуда больше деваться.

Такое случалось, и не только в стародавние времена, но и в любые времена такое бывало, потому что ничто никуда не девается, не исчезли и русалки, и любой может встретиться с ним ненароком, и тогда только останется в омут за ними нырнуть.