Осторожно, двери закрываются!
TekstАнkа Б Троицкая. «Может Случай Нам…»
– Привет! – радостный мужской голос встречает кого-то.
Играют музыканты в метро.
Я все еще в задумчивости от утреннего потрясения. И музыка, и голос для меня по-прежнему находятся на заднем плане главной мысли. За ее пределами много чего происходит… Кто-то кого-то встречает, кто-то музицирует, кто-то спешит по своим делам. А у меня их нет. Нет больше у меня срочных дел. Все!
– Привет, говорю!
Я поднимаю глаза на мужчину, стоящего передо мной.
– Это вы мне?
– Тебе. Не узнала?
Я поднимаю руку к челке и опускаю очки на нос. Теперь мне видны улыбка в бороде и две искры в веселых глазах. Это в них отражаются лампы метрополитена. Ничего знакомого я в этом лице не вижу.
– Нет.
– Неужели я так изменился? Время бывает безжалостно, хотя ты, Кирка, даже похорошела.
Меня действительно зовут Кирой. Я опять пристально вглядываюсь в приятное, но совершенно чужое лицо. Подъезжает мой поезд, ну ничего… один пропущу. Мне спешить некуда.
– Может быть. Как вас зовут?
– А мы всегда были на ты. Сашка я… Как ты могла забыть? Универ? Нашу столовку? Общагу на Южной? Город Томск?
Господи… да как я могу забыть? Особенно, общагу. Только Сашек там было столько… По десятку на этаже. А также Серег, Витьков и Юрок…
– А фамилия? – спрашиваю я и тут же жалею об этом. С фамилиями дело-то еще хуже. Мы же не по фамилиям друг друга знали. Разве что сокурсников… или даже согруппников.
– Серых.
Так и есть. Ни о чем мне эта фамилия не говорит. Хотя…
– Не с моего курса?
– И даже не с факультета. Мы физики, на первых двух этажах жили. Кир, ты разыгрываешь меня?
Я напрягаюсь, но безрезультатно. Голова все еще плохо работает.
– Простите.
– Ну ты даешь, Кирза… Неужели я так хреново целовался, что не отпечатался в памяти навеки?
Он уже не улыбается, а наоборот, хмурится. Однако глаза остаются веселыми. Тут вдруг что-то знакомое мелькает перед заляпанными очками, и я говорю.
– А ну-ка, поверните голову… Да-да. Вот так. И вниз посмотрите.
Так и есть. Таким я его увидела в первый раз, когда он сидел в «Научке» и серьезно изучал какие-то цифры в книжке. Моя подруга Галка в тот момент нашептывала мне про красавца, сидевшего рядом с ним. Помню, она была влюблена, но добром их роман не кончился. Они с Игорем развелись сразу после распределения. А в тот вечер мы ходили в кино вчетвером. Этот Саша мне показался мрачным и совсем неинтересным, зато у него был магнитофон, и он у себя в комнате играл Высоцкого, «Воскресенье» и «Машину»… А мы с Галкой ходили слушать. Мы действительно целовались… Много раз. Молча, жадно, и каждый раз разбегались в самый интересный момент. Иногда мне хотелось продолжения. А иногда появлялась безмерная радость и гордость от того, что мы что-то контролируем, что мы остаемся хозяевами положения и не увязаем, как это делают прочие… С другими у меня потом так не получалось.
Музыканты заканчивают какой-то веселый маршик и берут минуту отдыха. У меня даже тоска куда-то ушла.
– Я помню, – говорю я, – наши встречи. И тебя теперь помню. Я не помню, как и почему все закончилось.
У Саши лицо снова светлеет.
– У тебя есть время?
Тоска тут же разворачивается на ходу и бегом возвращается ко мне. Нет у меня времени. Но вслух я говорю.
– Как раз сегодня я свободна.
– Тогда по кофейку? Повспоминаем?
– Пожалуй.
Оркестр где-то наверху играет «После дождичка», конкурируя с грохотом подземных поездов и голосом, их объявляющим. Такова уж природа метро. Люди в них долго не застаиваются и не засиживаются на станциях. Сквозь них толпа, как неостановимый поток, течет, вытекает, бурлит и шумит. А мы с Сашкой Серых дуем в картонные стаканчики у желтой колонны с темными разводами. Стоим, как островок посреди реки. Мы выпили почти половину, когда он наконец опять заговорил.
– Я был два раза женат. А ты?
– Один с половиной.
– Это как?
– Первый брак закончился разводом, а второй – расторжением помолвки… Если так это назвать. Алеша разбился за два месяца до свадьбы.
– Понятно. Соболезную. Вот ведь…
– Дети есть? – перебиваю я его.
– И внуки тоже. Двое. Скоро в школу пойдут. А у тебя?
– Пока внуков нет. Сын не торопится… Хотя гуляют они с Людочкой уже третий год.
– Жаль. Как бы у него не вышло… как у нас.
– А что вышло-то? Ты просто в один прекрасный день взял и исчез. Мне Игорек твой сказал, что ты заочно заканчивал.
Саша помолчал и глубоко вздохнул, шумно выдыхая, как перед погружением.
– Я не мог больше встречаться с тобой. Хотел и не мог. Сам себе не позволил. Генку Патлатого помнишь, что в нашей комнате жил?
– Чернявенький такой… На гитаре играл.
– Вот-вот. А помнишь, что я выпивать не любил… и не умел. А тогда… я даже день запомнил – 28 апреля. Я после Генкиной днюхи с какой-то голой проснулся… Думаю: что за фигня? Имени ее я так и не спросил, – заканчивает Серых, опускает глаза и допивает кофе.
Странно. Прошло больше тридцати лет, а где-то очень глубоко… на самом дне бабьего нутра я чувствую горький укол. Однако он быстро затягивается и забывается при мысли о том, какие мы все были дураки, взрослыми себя возомнили и крутыми… Глупости делали одну за другой.
– А если бы я простила? Почему не рассказал?
Саша поднимает на меня взгляд, в котором стыд и грусть заливает насмешка.
– Вот сама и скажи… простила бы?
Я вынуждена согласиться с очевидным.
– Нет. По крайней мере, тогда.
– Вот так-то. А ведь я тебя очень сильно любил. Очень боялся, что роман закрутим и все испортим. Мозгов не хватит… А все равно испортил. Любовь – штука для взрослых.
Саша бросает стаканчик в урну, засовывает руки в карманы куртки и открыто смотрит мне в лицо. Я ловлю себя на том, что вот так же разглядываю и его. Он мог тогда все скрыть, я бы ничего не узнала… Или все могло бы закончиться грязно. Генка или та безымянная «фигня» могли рассказать кому-то. Все бы вылезло, и тогда что? Тогда я бы точно вспомнила его при сегодняшней встрече, но кофе мы бы не пили.
– Я теперь все помню, – говорю я, – что скучала сильно, даже пыталась найти. Думаю, что и забыла я тебя, скорее всего, нарочно. Сильно старалась и даже преуспела. Особенно фамилию. А когда появились фейсбуки и одноклассники, то уже и не нужно было.
– А я после выпуска знал о твоих делах еще года два, пока ты не перестала с подругами переписываться. Общие знакомые иногда могли обронить что-то типа: а вы слышали, что Мишка в аспирантуре теперь, или там… Верушка в Хакасию уехала, а Кирка замуж вышла, в Москве теперь живет.
– А мне только один раз Гулька сказала, что видела тебя в Новосибирске на защите.
– Ну, тебе тогда было не до меня… – Саша смеется и забирает у меня пустой стаканчик, который я машинально скомкала до неузнаваемости. – Хотел дочку Кирой назвать, но подумал, что это тоже на измену похоже.
– У тебя совести больше, чем у ста людей вместе взятых. Почему?
– Это не совесть. Как бы тебе объяснить… Другим-то соврать можно, а себе как соврешь?
На последних словах ему приходится перекрикивать очередное объявление о том, что двери закрываются. Очень они нам мешают разговаривать. Но мы упорно не уходим из этой аллеи желтых колонн, как будто это может навсегда прервать наш разговор.
– А жен твоих как звали. Я знаю из них кого?
Он смеется.
– Звучит так, будто я многоженец. Это были разные периоды, и я тоже был разный. Нет, я первую уже на работе встретил. Ничего, кроме детей, не получилось. А вторая от меня ушла, потому что я трудный, занудный и слишком много думаю.
Я улыбаюсь на эти слова. Как было бы хорошо, если бы все люди думали хотя бы немного больше, хоть на четверть процентов. Может быть, и сожалений в жизни было бы меньше. Я опять вспоминаю про утреннюю новость.
– А сам себе ты как объясняешь? Почему ты решил все перечеркнуть, лишить и меня, и себя всяческих шансов?
– Я в тот день ничего больше делать не мог. Все думал, мучился… как Жан Вальжан. Ну, и решил так: что бы я ни выбрал, тебе будет больно. Разница только в степени. Ну, как я сам считал. Вот и решил выбрать самый трудный для себя, но менее болезненный для тебя и самый вероятный выход. Буквально выход.
Над этим приходится подумать. Физики – народ расчетливый. В результате действительно то, что мне удалось забыть, а теперь вспомнить, это только приятные воспоминания. Человеческая нервная система не способна помнить боль. Только сопутствующие обстоятельства. Видимо, Саша знал меня в те годы лучше, чем я сама себя знала. Я едва представить себе могу, как моя ревнивая натура повела бы себя. Никакому рациональному рассуждению тогда в моей жизни места не было. Сплошные эмоции и гормоны… Всю себя пришлось переосмыслить, когда мой Алеша умер. Что пришлось пережить, никому… Распроклятому ворогу такой потери не пожелаю… Первые два года прошли, как в бреду. Сын не знал, что со мной делать, но хоть следил, чтобы я питалась. Я пережила потерю, но человек я теперь другой. Чему меня Алексей научил, так это корысти. Нужно заботиться прежде всего о том, что для тебя важнее всего. Поэтому он заботился обо мне. И три десятка лет назад Саша сделал то же самое.
Как долго мы стоим и разговариваем. Час или больше? Интересно, о чем Серых думает, глядя на меня вот так.
– У тебя есть теперь кто? – спрашивает он меня осторожно.
– Ой… – я смеюсь, – нет, конечно. Вокруг молодухи, кому я, старая…
Александр Серых хватает меня – чуть ли не за уши – и целует… долго… жадно… А люди вокруг бегут. Кто в вагон, а кто из… Если кто и заметил, то подумал, что прощаемся мы перед дорогой. А мы что делаем? Сначала я каменею… Потом меня такое счастье заливает, как проливным летним дождем… теплым и ароматным. Я поддаюсь и впитываю каждую его каплю. Каждую молекулу, каждый атом…
Сколько времени мы стоим вот так, восполняя потерянные моменты того, что могло бы быть? Да какие там моменты? Годы! Можно ли компенсировать годы несостоявшейся любви за несколько секунд такого огромного счастья? Я обхватываю его шею руками. Я вдыхаю его запах и впитываю его тепло.
Вскоре он с трудом отрывается, чтобы заговорить восторженно, но деловито:
– Как видишь, я тоже один. Но теперь нас двое. Все будет по-другому. Мы теперь умные. Жизнь только начинается. Сейчас мы поедем ко мне, я тебя обедом накормлю… королевским. Кирка… Кирка моя. До Тимирязевской, пересадки… Нужно билеты поменять. Подожди меня здесь. Так быстрее будет. Я еще ого-го как бегаю.
Я, зажмурившись, киваю несколько раз. Меня качает от сильных чувств, а он меня встряхивает, чмокает и бежит к эскалатору.
Я стою и жду. Шум поездов и шум в голове смешались, сердце стучит, как вагон, а в голову упрямо лезет мысль: «Тебе сегодня утром сколько пообещали?» Я снова закрываю глаза, но вижу лицо Алексея – сначала счастливое, смеющееся, а потом холодное и чужое. Нужно заботиться прежде всего о том, что для тебя важнее всего. Распроклятому ворогу такой потери не пожелаю. А первой и последней моей любви? Я не Жан Вальжан. Мне не нужна целая ночь, чтобы решиться. Сзади в сотый раз слышна просьба не забывать свои вещи. Я разворачиваюсь и шагаю в раскрывшиеся двери вагона.
Спасибо тебе, Сашка Серых. Я тебя простила, и ты меня прости.
Лейтенант Дегре. «Стрелочник»
– Станция «Щелковская», конечная. Поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны.
Голос вывел высокого, средних лет мужчину из мечтательной задумчивости. Подхватив тяжелую, туго набитую сумку, он вместе с другими пассажирами сошел на берег и огляделся. Прочие пассажиры дали полный ход и с места в карьер рванули – кто налево, кто направо – к нужным выходам. А ему куда же нужно? Налево или направо?
«Вот так всегда: от случайного выбора – налево или направо – иногда зависят жизни людей. А ты должен всего лишь слегка переложить руль или переключить стрелку. И желательно при этом не ошибиться!»
Бумажная карта с нанесенным генеральным курсом и отмеченными путевыми точками лежит где-то в дальнем кармане под несколькими слоями одежек, поддетых по зимнему времени под куртку. Разоблачаться не хотелось. Пожалуй, проще спросить направление у кого-нибудь. Ну и где же у нас этот «кто-нибудь» в безликой толпе? Вот, например, длинные распущенные каштановые волосы, стремительная хищная походка…
– Девушка, не подскажете…
– Извините, я тоже не местная.
Даже не замедлила ход, паршивка.
– Молодой человек…
Долговязая сутулая фигура в капюшоне, не останавливаясь, слегка повернула голову и обратила мутный взор к вопрошавшему.
– К автобусу на Балашиху мне в какую сторону выходить?
Фигура молча пожала плечами и непонимающе повертела головой из-под капюшона толстовки. Опять мимо! Вокруг толпа народу, а человека нет. Идут все в затылок друг дружке: одни в одну сторону, другие – в другую. И не здоровается никто!
Мужчина поставил сумку, тяжело вздохнул и нехотя полез за пазуху за картой.
– Осторожно, двери закрываются, следующая станция – «Первомайская».
Поезд с другого края платформы, жадно заглотнув отъезжающих, исчезал в тоннеле. Прибывшая на станцию толпа к этому времени уже рассосалась по выходам. На какой-то момент платформа почти опустела и напомнила сцену из «Матрицы»: сейчас Киану Ривз один на один будет драться в метро с агентом Смитом.
«А вот, должно быть, тот самый Киану наш Ривз! Привет, Киянка!»
Из-за зеленоватого пиллерса выглянул одинокий солдатик в зеленом бушлате и высоких берцах. Кадык на худой шее торчит из пиксельного воротничка. Вид голодный, взгляд тоскливо-ищущий. Шапку мнет в руке. Голова стриженая. На рукаве – шеврон с прыгающим гепардом.
«Вот ты-то нам и нужен!»
– Здорово, служивый. А скажи-ка, если это не военная тайна, куда здесь выходить, чтобы проехать в дивизию?
Солдатик махнул рукой на выход.
– Вон туда и направо. Там все маршрутки останавливаются. Остановка так и называется: «Дивизия».
– Благодарю.
Мужчина уже было подхватил свою сумку, но уловил на себе особенный просительный взгляд.
– Ну что, солдат? Закурить? Держи, только смотри, здесь не кури: в метро нельзя! Бери сразу с запасом.
Мужчина вынул из кармана пачку синего «Уинстона» и протянул солдатику. Тот помялся, но вытянул из пачки одну за другой три сигареты и спрятал себе в шапку. Потом снова как-то просительно глянул в глаза щедрому дарителю.
– Спасибо… А еще…
– Чего еще?
– А можно от вас позвонить?
– Узнаю настоящего солдата! – широко улыбнулся мужчина. – Дяденька, дайте попить, а то так есть хочется, аж переночевать негде.
Из тоннеля с грохотом выскочил очередной поезд и высыпал на платформу новую порцию пассажиров:
– Станция «Щелковская», конечная. Поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны.
Солдатик дернулся к поезду и завертел стриженой головой во все стороны, высматривая кого-то в толпе. Когда платформа рядом с поездом в очередной раз опустела, парень с тоскливым видом вернулся к собеседнику.
– Встречаешь кого?
– Девчонка одна должна подъехать. А ее все нет и нет. Не знаю, что и делать!
– Так ты позвони ей да выясни, в чем дело. А… ну да, ну да… – мужчина понимающе закивал и полез в карман за телефоном.
– Нам телефон при себе не положено иметь, – пояснил парень, – у нас их отбирают и выдают строго по часам. Или не выдают. Мне краткосрочный отпуск дали: ко мне мама приезжала. А каптерка с телефонами заперта была, а дожидаться, чтобы открыли, уже некогда было. В общем, оказался я без телефона. А с девчонкой я заранее договорился, еще за неделю. Она сказала, что на «Щелковскую» ко мне подъедет.
– Счастливый ты, солдат: и девчонка у тебя здесь есть, и отпуск тебе дали. Некоторые сейчас за всю службу отпуска не видят. А тебе небось целые сутки дали? Или двое?
– Сутки.
– Сутки! Целые сутки! Да еще и в Москву отпустили?!
– Отпустили…
– А ведь вас дальше Балашихи почти никогда не отпускают! Вот у меня сын: он увольнительную только до КПП получает. Ты от счастья плясать должен, а ты вон какой смурной! Ты с матерью встретился?
– Встретился…
– Что ж ты не радуешься?
– Я радуюсь, – вздохнул парень, – только мама уже уехала, я ее сейчас проводил. А отпуск уже заканчивается.
Мужчина нравоучительно поднял к небу перст:
– Не умеющий довольствоваться не будет доволен.
Солдатик поспешил сбивчиво пояснить:
– Я же говорю: с девчонкой своей не встретился. Теперь уже, может, никогда не встречусь. Меня к ней даже на КПП не вызовут. Даже если она приедет… А так она меня скоро забудет. А она такая… такая… необыкновенная! Вы не понимаете!
Парень отвернулся, видимо, чтобы скрыть расстроенное лицо.
– Осторожно, двери закрываются, следующая станция «Первомайская».
Грохот поезда сделал временно невозможным продолжение беседы, и старший мужчина имел возможность как следует поразмыслить над ответом.
«Парень, конечно, дурак, но он не больший дурак, чем все остальные в молодом возрасте. Их так называемая «любовь» – это в сущности психическое заболевание, наркотический психоз параноидального типа на сексуальной почве. Ныне происходит фаза обострения его болезни, в просторечии называемая влюбленностью. Вызывается сие жестокое любострастие просто-напросто амфетаминовой наркоманией. Против биологии не попрешь. Время службы по призыву как раз совпадает с пиком сексуальности, поэтому все солдаты тягостно переносят периоды воздержания. Парень сейчас категорически неспособен критически оценивать объект своей любви, поскольку временно потерял адекватность восприятия, им овладел типичный бред сверхценной идеи… Это с высоты прожитых лет понятно, что девчонок на свете много, хороших и разных. Что будут у него и другие, а после тех – будут и другие…
Понятно также, что, если попытаться парню сейчас это объяснить, ничего хорошего из этого не выйдет. Не захочет Киянка принимать красную таблетку. Не желанна ему сейчас правда, а любовный матричный дурдом ему желанен.
А с другой стороны, жалко его. Он же не виноват. Он, может быть, нормальнее многих. Проходили мы все это на своей шкуре, ох как проходили! Оттого и понимаем, оттого и сочувствуем. Оттого и жалко его! Отправится сейчас он в казарму и оставшиеся полгода или дольше будет страдать черной меланхолией от одной мысли о неразделенной любви. Вот если бы он отправился туда же, в казарму, с мыслью, что необыкновенная девушка его любит и ждет…»
– Как тебя звать-то, парень?
– Сергей.
– Диктуй номер, Серега! Ох и подсадишь ты меня сейчас на роуминг, у меня номер-то не местный!
Из кармана бушлата мгновенно возник клочок бумаги.
– Плюс семь, девятьсот шестнадцать…
Мужчина приложил телефон к уху. Стриженая голова потянула поближе и свое оттопыренное ухо…
После нескольких гудков трубка сказала: «Абонент временно недоступен. Перезвоните позднее».
– Может, она в метро едет, где покрытия сети нет? А вы очень спешите? – с тоской в голосе спросил солдатик.
– Спешу, конечно, – вздохнул мужчина, – вот сыну надо гостинцы привезти да обнять-поговорить, а потом на свой поезд успеть. В прошлый раз три с половиной часа на КПП прождал, чтобы его из роты на полчаса выпустили. Ты в каком полку служишь?
– В пятом.
– А он у меня во втором. Механик-водитель. А ты кто?
– Пулеметчик.
– Тоже хорошая специальность. Главное, полезная и нужная людям.
Солдатик удивленно поднял глаза. Лицо собеседника оставалось серьезным, только в глазах на один миг мелькнул какой-то чертик.
– Давай еще раз попробуем позвонить, – мужчина поднял телефон.
– Подождите, пусть сначала поезд пройдет, – кажется, парню хотелось подольше задержать возле себя собеседника и владельца драгоценного средства связи.
– Станция «Щелковская», конечная. Поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны.
Поезд в очередной раз не принес ожидаемого улова, и пришлось снова звонить.
«Абонент временно недоступен. Перезвоните позднее».
– Вы на какое время назначали встречу?
– На утро.
– Сейчас уж за полдень давно.
– Я сказал, как маму провожу, сразу подъеду. Я ее с одиннадцати жду.
«Ну что за бестолковое поколение выросло! Кто же так договаривается: в шесть часов вечера после войны. Дураки, «Бравого солдата Швейка» они не читали…»
– А точное место где?
– Договорились на «Щелковской». Я тогда не подумал, что здесь несколько выходов, поэтому решил, что она подъедет сюда на метро, а я встречу ее здесь.
– А если она не на метро? Вдруг на наземном транспорте?
Парень опустил глаза.
«Мы оба были: вы у аптеки, а я в метро искала вас…»
– Осторожно, двери закрываются, следующая станция «Первомайская».
– Как звать-то твою зазнобу?
– Настя.
– Сколько раз вы встречались?
– Один раз.
– Всего-то?
– Познакомились, когда я в оцеплении стоял. Тогда в городе какое-то спортивное мероприятие было, и нас для оцепления привлекли. Там и познакомились, и разговорились. Она мне номер написала. Несколько раз я ей звонил. Она же не могла мне звонить, я без телефона живу.
– А соцсети? Контакт какой-нибудь или фейсбук, прости господи?
– Она сказала, что это потом. Да и телефон у меня простой кнопочный. Сказали в армию дорогие телефоны не брать. Мне с него в «контакт» все равно сейчас не зайти.
– Так сколько раз она тебе звонила, говоришь?
– Я ей звонил… Раза два…
«Кажется, объективно эта Настя для него в самом деле не сильно большая потеря. Так, шапочное знакомство».
– А как она выглядит? Блондинка? Брюнетка? Черты лица запомнил? Можешь описать? Рост? Ну, кого ты сейчас у поезда высматриваешь?
Парень задумался.
– Ну, она… такая… такая… симпатичная. Среднего роста…
– Если бы она сейчас вышла из вагона, ты бы ее узнал?
– Она бы остановилась… И меня бы узнала… Мы бы друг друга узнали…
«Понятно все с тобой, голубь! Не помнишь ты ее вовсе! Один розовый флер, туман, морок и наваждение в твоей отравленной гормонами голове. Что от нее осталось ныне? Имя, только имя!»
– Давай, Серега, звоним твоей Насте последний раз, а потом мне пора своего ребятенка навещать.
Сейчас мужчина почему-то уже не хотел, чтобы на том конце сняли трубку. Поэтому услышав привычное «Абонент временно недоступен», облегченно убрал телефон.
– Ну, я поехал. А ты?
– Я подожду еще, пока есть время, – упрямо сказал парень, опустив лицо.
– Ну, удачи тебе! Успехов в боевой и политической. И большого счастья в личной жизни!
Солдатик поднял глаза. Лицо мужчины оставалось серьезным, только в глазах снова прыгали какие-то чертики. Мужчина подхватил сумку и зашагал к выходу. На выходе он услышал грохот очередного поезда, оглянулся.
– Станция «Щелковская», конечная…
Стриженая голова с яростной надеждой энергично вертелась по сторонам, высматривая заветную цель.
* * *
Мужчина поднялся по ступенькам к выходу и заговорил, прижимая к уху мобильник:
«Нюшка, привет! Я сейчас на «Щелковской», уже на выходе: Игорю в дивизию гостинцы везу. Как ты?.. Что делаешь?.. Едешь на квест?.. С девчонками? А почему без мальчишек?.. Их на месте найдете? А сколько вас?.. Четверо? А где вы сейчас?.. В Измайлово? Здорово! Слушай, Нюша, это важно! Вот вам первое задание для квеста: быстренько пересядьте сейчас на синюю ветку и марш-марш на «Щелковскую». Там на платформе – на самой середине – стоит солдат из Игоревой дивизии. Узнаете, короче. Он там один такой. Вот вам готовый мальчишка для знакомства. Станет бесценной находкой для любой девушки по имени Настя… Для любой, я сказал… Есть у тебя какая-нибудь знакомая свободная Настя?.. Она хоть приличная?.. Короче, мальчишке – его зовут Сергей – нужно сказать такие слова: «Настя просила передать, что она потеряла телефон и подъехать не смогла». Еще скажи, что новый номер Настя сообщит потом через тебя… Да, через тебя… И возьми его номер. Поняла?.. Повтори!.. Исполняйте!.. И не дерзи! А то лишу наследства… А что дальше? Дальше потом сообщишь ему телефон любой подружки, которой не хватает кавалера. Но лучше, чтобы ее звали Настя. Хотя это не обязательно. Да. Как будешь на «Щелковской» и все исполнишь – отзвонись. Но только так, чтобы он не слышал. Поняла?.. Чучело ты, дай бог тебе здоровья… Я тебя тоже люблю. Конец связи».
А когда он уже подъезжал в маршрутке по шоссе к остановке «Дивизия», его телефон громко на всю маршрутку провозгласил:
– Станция «Щелковская», конечная…