Анастасья. Парижский роман

В память о моей дорогой подруге Маше Ивановой-Коппе и о наших встречах на берегах Сены и Невы, которым, увы, не суждено повториться.

Ключевые персонажи и сюжетные перипетии романа целиком и полностью являются плодом воображения автора. Однако историческая среда и реалии Франции 2004—2018 гг. переданы с максимально допустимой для художественного произведения точностью. Другими словами, Париж в этой книге – реальный Париж, лично увиденный и любимый автором, а Франция и французы – такие, какими их узнал человек, профессионально изучающий эту страну и получивший образование в одном из ведущих парижских вузов.

Париж стоит мессы. Генрих Наваррский, 1594 год

Пролог

Мост Искусств – маленький ресторан на острове Сен-Луи – профессорская квартира в Сите-Ю¹…

Ритуал встреч после долгой разлуки устоялся настолько, что нарушить его могла лишь непогода. Но вот в их планы вмешалось нечто новое – забастовки «жёлтых жилетов», парализовавшие половину Парижа. Социальные протесты, стартовав в регионах, захватили столицу – и долгожданный вечер казался безнадёжно испорченным.

– Как думаешь, долго это будет продолжаться? – спросила Анастасья: она больше часа добиралась до университетского городка на такси, хотя обычно дорога занимала минут двадцать.

– Со времён Великой революции ничего не изменилось… Как видишь, мы, французы, сейчас так же примитивны в своих политических традициях, как и в другие эпохи! Впрочем, магазины работают, поэтому Гилен помог мне подготовиться к твоему визиту.

На столе изящной, обставленной антиквариатом гостиной их ждал холодный ужин с шатонёф-дю-пап² – не узнать эту памятную бутылку было невозможно. Чёрные глаза Рафаэля, как обычно, смотрели пристально и иронично – как будто он заранее не принимал всерьёз то, что она могла сказать или сделать.

– Знаешь, я много думал о тебе… – начал он.

– Потому что был в России?

– Да, именно поэтому… В своих чисто русских душевных исканиях ты всё же совершила одну главную ошибку!

– О, в этом мне нет равных, – улыбнулась Анастасья.

– В ошибках есть своя прелесть, я всегда это говорил…

Нужно было срочно сменить тему. Они не встречались почти три месяца, и всё это время Анастасья мучительно хотела его видеть… Можно подумать, их связь длилась не десяток лет, а несколько месяцев!

– Кстати, Монреаль заливали дожди, даже удивительно. Я думала, там всегда прекрасная осень…

– А в России за три недели – ни одного дождя! – перебил её Рафаэль. – Всё же закончу свою мысль… Впрочем, не буду распространяться о заседаниях Валдайского клуба³, олимпийском Сочи и презентации моей книги… Но могу сказать тебе как эксперт: именно в России сейчас бьётся пульс истории!

– Возможно.

Анастасье почему-то стало холодно, и даже шатонёф-дю-пап не мог заглушить возникшей во рту горечи.

– Не сомневаюсь, ты прекрасно справляешься со своей работой, – продолжал Рафаэль. – Но в России тебя ждало бы нечто большее…

– Мороз, коррупция, толпы людей?

– Толпы людей? Не говори мне об этом: только что по телевизору показывали Елисейские Поля!

Действительно, многолюдные митинги выглядели устрашающе.

– Я был неправ, – признал Рафаэль. – Увы, ещё одна прекрасная ошибка… Не вмешайся я в ход событий, возможно, ты смогла бы найти себе прекрасное применение на родине!

– Перестань. Я всегда критически относилась к тому, что там происходит!

– Есть две категории людей: те, кто критикует окружающую действительность, и те, кто её меняет. Ты из числа последних!

«О да! Я бы сейчас не только меняла действительность где-то в России, но и жила бы совершенно другой жизнью… Если бы не ты! – думала Анастасья. – Какого чёрта ты затеял этот бесполезный разговор?»

– Согласен, русская тема – в этом ключе – исчерпана, – как будто прочитав её мысли, подытожил Рафаэль и с улыбкой поднял свой бокал: – За тебя, дорогая Настасья Филипповна⁴, и за наши общие ошибки!

Часть первая. Праздник всегда с тобой

Глава первая. Человек с улицы Сен-Ришар

Париж – Монреаль – Париж, 2018

Итак, дело начинается!

Следственный судья Жан-Люк Моди, ещё задолго до того, как получил официальное назначение, каким-то шестым чувством понимал, что это будет его, его досье!.. Так было и в Лионе, и Бордо, и теперь – в Дирекции финансовых расследований Парижского суда.⁵ Дело Обенкур стартовало и раскручивалось с поразительной быстротой.

Мэтр Роже Гарди – налоговый юрист миллиардерши Марианны Обенкур – случайно засыпался на небольшой махинации, довольно безобидной. Однако предварительное расследование навело на такое, что могло затронуть многих, очень многих высокопоставленных лиц… Конечно же, мадам Обенкур, вторая в списке богатейших женщин Европы, давно и успешно уходила от налогов – впрочем, кто этого не делает? Но если бы только это! Едва они переварили откровения налогового юриста, как всплыли новые подробности. Оказывается, больную и отошедшую от дел Марианну здорово подоил один из её многочисленных любовников, некий Франсуа Барнье – фотограф, уже десяток лет увивавшийся за эксцентричной миллиардершей. Её единственная дочь Валери, давно недолюбливавшая этого типа, сделала несколько заявлений в прессе… И в материалах, пока разрозненных и неполных, появлялось всё больше зацепок, обещающих, что дело будет «горячим», говоря на судебном жаргоне.

Сидя в крошечном кабинете-пенале на улице Итальянцев, судья Моди в двадцатый раз перечитывал распечатанные листочки: он до сих пор работал по старинке и ненавидел ломать глаза за компьютером.

– Орели, пожалуйста, можно тебя на минутку? – Моди позвонил своей ассистентке – эффектной брюнетке, сидевшей в кабинете по соседству. Он привык работать в одиночестве и настоял, чтобы ему выделили пусть крохотное, но своё собственное помещение. – Собери информацию о фонде Обенкур – у них есть благотворительный фонд. Да, и ещё…

Моди никак не мог вспомнить, что так зацепило его в одном из только что прочитанных документов. Кажется, чьё-то имя?.. Нет, всё-таки надо сделать перерыв: дело ещё официально не в его компетенции, а он уже, как зверь в клетке, места себе не находит – это никуда не годится!

Жан-Люк Моди считался практически неприкосновенным: знаменитый следственный судья имел репутацию безупречно порядочного и прозорливого представителя правосудия. Однако на первый взгляд никто не заподозрил бы в этом щупленьком человеке, почти похороненном под грудами бумаг на столе, грозу коррупционеров. А на улицах шикарного квартала Опера, где располагалась их контора, переведённый в Париж всего год назад скромняга Моди в своём старомодном плаще вообще выглядел как дикий хорёк, сбежавший из леса в фешенебельный пригород.

Мало кто знал, что Моди родился и вырос в столице. В юности он даже готовился поступать в элитный Институт политических и социальных наук⁶, в народе именуемый Ля Гранд-Эколь⁷. На подготовительных курсах – prépa – Моди практически ни с кем не дружил, кроме двух человек. Первым был странный парень с американским акцентом, на вид смахивавший на итальянца, – Рафаэль Санти-Дегренель. Вторым – его долговязый кузен Жан де Кортуан, впоследствии ставший блистательным директором этого института… Моди сошёлся с этими двумя снобами только по одной причине – страсти к философии, которой горели все трое. Забавно, что никто из них так и не преуспел в этом направлении…

Почему-то Моди снова и снова вспоминал Санти-Дегренеля, де Кортуана, кружок молодого Батиста де Курзеля – теперь известного философа и романиста… Откуда эти осколки давно забытой молодости?

– Всё-таки пойду выпью кофе, – как будто извиняясь, сообщил он Орели и отправился на улицу. Нет, работать в Париже было значительно сложнее, чем в Бордо!

***

Как правильно: «вертится на языке» или «крутится на языке»? Неужели дошло до того, что она стала постепенно забывать русский?

Анастасья где-то слышала, что всё начинается с числительных: поначалу не можешь правильно склонять трёхзначные числа, а потом… Кажется, это «потом» для неё уже наступило. Французский и английский требовались постоянно, а в русском необходимости практически не было.

А с кем разговаривать по-русски? Тёти Мары давно нет, а Рафаэль, хоть и свободно читает на русском, никогда не беседует с ней на её родном языке. Впрочем, на каком бы языке он с ней ни говорил, всё равно её постоянные командировки – как пропасть в этом далеко не регулярном общении! L’enfer c’est les autres – так, кажется, у Сартра? En fait, l’enfer c’est juste lui!⁸ Да, ещё немного, и она действительно начнёт даже думать на французском…

Сидя в своём номере отеля в Монреале, который, за исключением цветовой гаммы, мало чем отличался от того, где она обитала месяц назад в Коста-Рике, Анастасья прокручивала в голове прошедший день. Всё как обычно: абсолютно пустая встреча в офисе Global Alternatives – благотворительной организации, миссия которой осталась для неё загадкой, нудный тренинг по использованию соцсетей, а затем онлайн-совещание с её начальником Ги Шульцем, озабоченным предстоящим гала-ужином в Гран-Пале⁹… О, если бы она могла оказаться дома, в Париже!

Устроившись в большой, но совершенно неудобной постели со странной плоской подушкой, она знала, что всё равно не заснёт. Лучше уж как-то себя занять, чем поддаться чёрным мыслям… Соцсети – нет, только не это! Может, включить какой-нибудь фильм? По-хорошему, надо бы выспаться: завтра начальник может позвонить с утра пораньше, у него в Бельгии рабочий день будет в разгаре. А потом снова сиди на этом дурацком тренинге с неформалами-экологами, делая вид, что собираешься немедленно спасать весь мир… Рафаэль сформулировал бы это именно так – значит, она думает не только на его языке, но и его фразами… Полная каша в голове!

«Всё смешалось в доме Облонских…» Так любила говорить тётя Мара… Откуда это? Достоевский?.. Одно время под влиянием Рафаэля Анастасья довольно много читала, но потом бросила это дело. Зачем, ради чего? Она всё равно никогда не будет равной ему и останется всего лишь ученицей, внимающей своему сенсею. Ей не сравниться с Марианной Обенкур – женщиной, когда-то имевшей над ним такую власть… Недавно она прочитала, что знаменитая миллиардерша вовлечена в крупный скандал: кажется, её подозревают в уклонении от уплаты налогов… Интересно, а что он думает об этом?

«Все смешалось в доме Облонских…» – да ведь это же Толстой, «Анна Каренина»! Открыв компьютер, Анастасья немедленно набрала в Интернете название… Она не помнила, читала ли когда-нибудь этот роман. Может быть, в школе? Да, то было в другой жизни…

***

Доктор Гросс оказалась именно такой, какой Анастасья ожидала, – типичной породистой парижанкой: угловато-худая, неброско одетая, с неухоженными волосами и без грамма косметики. Однако её лицо выражало не характерное превосходство и равнодушие, а так необходимую для психотерапевта душевную теплоту.

– Итак, мадам Беккер… Извините, Анастазья́! – Как и все французы, доктор Гросс произносила её имя именно так; впрочем, Анастасья давно привыкла к этому звонкому «з» и ударению на последний слог. – Так на чём мы остановились?

После недавнего перелёта из Монреаля Анастасью клонило в сон: разница во времени по-прежнему давала о себе знать, но сейчас надо было сосредоточиться.

– Доктор Абаду, к которому я обращалась из-за головной боли, считает, что это психологическая проблема… – начала она, стараясь как можно нейтральнее сформулировать то, что её беспокоило. – Я уже полгода не могу нормально спать, голова просто раскалывается. Таблетки не помогают. Ещё бывают неприятные сны… Но лучше я потом расскажу поподробнее.

– Как вам будет угодно. В любом случае, прежде чем переходить к выбору терапии, мне необходимо знать о вас как можно больше. Обычно я сразу предлагаю пациентам рассказать о себе всё, что они считают нужным. О чём бы вы хотели мне поведать?

Такое начало оказалось неожиданным, и Анастасья почувствовала холод протёртого кожаного кресла, которое ей предложили.

– Хорошо. – Она представила, что проходит собеседование с потенциальным работодателем. – Мне тридцать шесть. Закончила магистратуру Ля Гранд-Эколь – я имею в виду парижский Институт политических и социальных наук. Работаю в международной благотворительной организации, много путешествую. Командировки по всему миру, очень утомительные: только что вернулась из Канады, а до этого была в Коста-Рике и в Индии. Жуткий график.

– Понимаю.

– Что ещё?.. Я родилась в России. Да, я знаю, что советуют обращаться к русскоязычным психотерапевтам, но у меня нет времени на поиски… К тому же я очень давно живу во Франции… Да, почти пятнадцать лет.

– Конечно, – согласилась доктор Гросс, – терапия была бы более эффективной, если бы проводилась на вашем родном языке, хотя ваш французский безупречен. Однако вы абсолютно правы: лучше на французском, чем вообще никак!

– Совершенно верно. Не знаю, что ещё надо рассказывать… – В этот момент Анастасья подумала, что, наверное, пришла зря: эта француженка вряд ли сможет понять её загадочную русскую душу – если даже сам Рафаэль, так хорошо знающий Россию, уже десять лет не может этого сделать. – Может быть, вы зададите мне вопросы? – предложила она.

Доктор Гросс охотно пришла на помощь:

– Расскажите о вашей семье!

– Я не замужем, вернее разведена. Никаких связей с бывшим мужем не поддерживаю, это был очень недолгий брак. Собственно, Беккер я по мужу, моя русская фамилия Белкина.

– А ваши родные живут в России?

– О, я с ними мало общаюсь… – Анастасья действительно уже несколько месяцев не звонила матери в Россию и только теперь вспомнила об этом. – Меня воспитала тётя. После смерти отца мать вторично вышла замуж и родила четверых детей. В общем, я оказалась ненужной – меня отправили к тёте… Это была замечательная женщина, я очень её любила. К сожалению, десять лет назад она умерла…

– Кого вы считаете самым близким человеком теперь? – продолжала участливо интересоваться мадам Гросс.

– Близким человеком? Как вам сказать… У меня, конечно, есть друзья здесь, в Париже, но…

Психотерапевт смотрела на неё с такой теплотой и вниманием, что неожиданно для себя самой Анастасья решила пойти ва-банк: поймёт мадам Гросс или нет, но каждый сеанс как-никак стоит двести евро!

– На самом деле в этом главная проблема… Два моих брака – гражданский и официальный – расстроились, потому что… В общем, из-за меня самой, вернее из-за чувства к одному человеку.

Вот, она это сказала! Наверное, помогла очередная прочитанная глава «Анны Карениной»… Продолжать было легче:

– Я даже думаю, что это не обычное чувство, а наваждение, почти умопомешательство. Нет, я не ненормальная, но… Одно время мне казалось, что я его люблю и что это взаимно. Но… Его представления о жизни очень отличаются от моих. Кроме меня у него было много женщин – да, я далеко не единственная, и даже сейчас… И всё равно, когда я его вижу… – Она умолкла; дальше слова как-то не складывались в предложения.

– Что вы чувствуете, когда видите его?

Анастасья уже жалела, что так легко вывернула себя наизнанку, но теперь надо было идти до конца:

– Что я чувствую? Что живу. Что я не одна. Что, пусть я и не чистокровная парижанка, здесь мой дом. Но это только иллюзии – вы понимаете, о чём я говорю?..

***

Бельвиль…

Какой музыкой когда-то звучало для него одно только название этого квартала, самого парижского из всех парижских! Стоя на смотровой площадке у входа в Бельвильский парк, Борис Левин со смешанными чувствами вглядывался в очертания любимого, но уже чужого для него города. Как и прежде, под крышей павильона образца восьмидесятых – уродливого сооружения, щедро украшенного настенными надписями, – тусовалась местная шпана. Крошечный террасный парк, чудо ландшафтного искусства на уступах скалистого холма, радовал красками осенней листвы и ароматами последних цветов.

Стоило спуститься по лестнице, миновать несколько площадок с увитыми плющом арками, и он окажется на улице Куронн… Потом узенькая Шевро, а там до дома, где когда-то жил его приятель Анри, рукой подать! Сколько же раз, выйдя из метро «Пиренеи», он проходил этим маршрутом! А ведь они как-то незаметно потеряли друг друга из виду. Надо бы созвониться, встретиться по-человечески… Или Анри давно его забыл?

За эти десять лет в Бельвиле, кажется, ничего и не изменилось, разве только надписей на стенах прибавилось… Да ещё эти «жёлтые жилеты» с их митингами и бесчинствами! Многолюдные демонстрации из-за налогов и изменения скоростного режима – очень по-французски! Впрочем, Борис, а ещё больше его жена Лена, боялись скорее забастовок транспортников, которые в последние годы сотрясали всю Европу. Он приехал в Париж на три месяца – чудом выбитая в институте командировка для написания докторской диссертации – и теперь сам не верил, что снова оказался в местах своей студенческой поры…

Погрузившись в прошлое, Борис на какое-то время почти забыл о главном – своей книге. Пять лет он корпел над капитальным трудом – монографией о советско-французских отношениях в годы Второй мировой войны. Левин наконец договорился опубликовать книгу во Франции: мадам Шазаль, один из лучших специалистов по России, лично обещала помочь… Это будет отличная, по-настоящему прорывная вещь – хоть сценарий для фильма пиши!

Но сейчас, неподвижно застыв на бельвильской смотровой площадке, Борис не думал ни о «Сражающейся Франции»¹⁰, ни о де Голле, ни об уникальных архивных документах, которые отыскал за эти годы… Рассеянно вглядываясь в туманную дымку парижских крыш, он как вчера видел перед собой хрупкую девушку с веснушчатым лицом и золотисто-рыжими волосами. Она стояла на этом самом месте, в васильково-голубом платье под цвет её глаз. Юная, трогательно-серьёзная, но всегда готовая рассмеяться от души… Анастазья! Да, кажется, французы произносили её имя именно так.

***

Дома, наконец-то дома!

После непростого сеанса у психотерапевта Анастасье хотелось скорее вернуться в любимый пятнадцатый округ, где её работодатель – SOS World – снимал ей небольшую симпатичную квартиру. Поезда метро опаздывали, везде сновали полицейские, и обстановка отдавала нервозностью: в эту субботу ожидались очередные уличные выступления.

К счастью, в её личном рае – респектабельном и тихом уголке Парижа – всё выглядело неизменным. Один вид элегантных, заботливо разлинованных улиц, где никакое здание не превышало размерами соседнее, а орнаменты и резные двери удивительно сочетались друг с другом, приятно успокаивал. Зимой, когда ветви были голыми, из маленького скверика у метро виднелась Эйфелева башня, краешек её проглядывал и из окна квартиры, расположенной на шестом этаже. Порой Анастасья проклинала почти игрушечный старинный лифт, в котором с трудом помещалась даже она одна… И всё равно каждое свидание с этой квартирой вызывало в ней самые тёплые чувства.

«Тёте наверняка понравилось бы здесь…» – думала она, глядя на привезённый из Тамбова портрет Мариетты Георгиевны в так любимой ею тёмно-малиновой шляпе… Впрочем, тётя вряд ли одобрила бы многое другое.

И всё же думать о грустном не хотелось: ведь она, после этих изнурительных командировок, снова в Париже и уже виделась с Рафаэлем! Пятница – а сегодня именно пятница – всегда была их днём, и Анастасья надеялась, что вечером они снова встретятся в Сите-Ю.

Едва она вошла в квартиру, зазвонил телефон. Увы, это был не он…

– Анастазья, ça va¹¹? Надо срочно позвонить Анджеле в Нью-Йорк по поводу участия Гая Ричи! Я отправил тебе имейл. А кроме того, отчёт по Коста-Рике требует доработки… Меня очень тревожат эти беспорядки, они могут серьёзно навредить гала-ужину… Не верится, что на дворе две тысячи восемнадцатый, как будто Средневековье! Что там говорят? Может, позвонишь тому типу из пресс-службы Елисейского дворца?

Анастасья покорно слушала трескотню Ги Шульца, исполнительного директора SOS World – международной благотворительной организации, помогающей жертвам терактов. Её неутомимый шеф, который вызывал в ней восхищение и раздражение одновременно, обожал грузить всех срочными поручениями в любой день и час. И как этот кипящий энергией франко-немец находил время для чего-либо, кроме работы? А ведь у него как-никак трое детей! В отличие от Анастасьи, постоянно живший в Брюсселе Ги путешествовал немного: тринадцать лет назад после теракта в лондонском метро он потерял ногу и передвигался только в инвалидном кресле. Впрочем, через месяц он собирался приехать в Париж на благотворительный гала-ужин, от которого зависела почти треть бюджета их организации.

«Послушай, Ги, мы же договорились, что я возьму пару дней отдыха, эти командировки меня доконали! К тому же я только что была у доктора и хотела бы прийти в себя», – собиралась произнести Анастасья, но вместо этого неожиданно спросила:

– Ги, скажи, а что ты думаешь по поводу моих идей?

– Твоих идей? – повторил он так, будто неожиданно речь пошла о полёте на Марс.

– Разве ты не получил мой имейл? Пока я была в Канаде, у меня появилось много соображений… Думаю, люди, пережившие этот ужас, заслуживают большего, тебе не кажется? В последнее время мы сосредоточились на юридических аспектах: судебных исках, изменении законодательства, онлайн-консультациях. Но этого недостаточно!

– Анастазья…

– Прости, Ги, дай мне закончить… Необходимо усилить психологическую помощь выжившим в терактах! У меня куча мыслей: горячая линия на разных языках, добровольцы – вернее, создание целой сети. Можно, например, назвать это «Отзывчивые соседи»! И специальные тренинги для местных психологов – ведь далеко не везде есть нужная экспертиза. Что ты об этом думаешь?

Анастасья живо представила выражение лица Ги Шульца на другом конце провода: наверняка он сделал своё любимое движение головой, означавшее, что она снова испытывает его терпение.

– Анастазья, мы обсудим это потом! Ты же понимаешь, сейчас главное – гала-ужин и ещё раз гала-ужин! Без этих спонсорских денег…

– Кстати, я расписала, как мы можем оптимизировать расходы, – продолжала гнуть своё Анастасья. – Например, сократить мои командировки! Я могу участвовать в тренингах удалённо…

– Нетворкинг – это наше всё! Ты прекрасно знаешь, что без личных контактов…

Прослушав получасовую лекцию, Анастасья наконец положила трубку и отправилась прямиком в ванную. Теперь она уж точно нуждалась в полном расслаблении: не помешало бы полежать часок в горячей воде с пеной, не думая ни о каких тренингах и ужинах в Гран-Пале…

Ги не в первый раз зарезал на корню её проекты. Стоило проявить хоть немного инициативы – и вот пожалуйста: находилась куча аргументов, чтобы отмести любые, даже самые здравые предложения! А потом он нередко сам возвращался к её идеям, которые уже искренне считал своими… Она была исполнителем – обычным исполнителем без права на свой голос! Да, Рафаэль в шутку даже сравнивал её с той девушкой из «Дьявол носит Prada»… Слава богу, Ги Шульц не требовал, чтобы она лично подавала ему кофе!

Жаль, что в ванную нельзя взять компьютер: «Анна Каренина», которую она начала читать в Монреале, пошла на удивление хорошо – а она-то думала, что ненавидит Толстого! Анастасья уже собиралась положить телефон на полочку у зеркала, как вдруг на нём появилось новое сообщение: «Вылетаю по делам в Милан. Напишу, когда вернусь». Конечно же, классика жанра! Несколько дней назад, когда она была у него в Сите-Ю, профессор Рафаэль Санти-Дегренель ни словом не упомянул о предполагаемой поездке…

Лион – Париж, 2004

Осень две тысячи четвёртого выдалась на удивление мягкой: казалось, лето никогда не кончится и листва лионских скверов так и останется зелёной и свежей. Набережные Соны завораживали спокойствием, а гора Фурвьер со своей бурной растительностью живописно контрастировала с однообразно элегантной застройкой центра.

Настю Белкину, две недели назад приехавшую учиться в Лионском университете, красота осени трогала очень мало. Какой контраст с Парижем! Второй по величине промышленный город Франции, где её любезно зачислили в магистратуру на курс политики инновации и развития территории, казался недружелюбным и скучным. Уже в восемь вечера Лион словно вымирал: по улицам слонялись лишь арабы да всякие попрошайки. Приличные лионцы собирались в «своих» ресторанах или просто сидели по домам. Как будто в этом сонном городе нет ни кино, ни хороших баров, ни просто мест, чтобы потусить с друзьями…

Как же ей хотелось в Париж! Там остался Жан-Ив… Судьбоносное знакомство состоялось на прошлогодней стажировке: два месяца Настя слушала нудные лекции и ходила по экскурсиям, и вот наконец на одной из вечеринок это случилось – она встретила его! На первый взгляд Жан-Ив, немного зажатый, в забавных круглых очках, казался обыкновенным симпатичным парнем. Настя сразу поняла, что она ему нравится: это бросалось в глаза. Выпускник Ля Гранд-Эколь – Института политических и социальных наук, название которого тогда ничего ей не говорило; увлекается комиксами – она узнала, что по-французски они называются bande dessinée и это целая книжная индустрия. Однако, гуляя с Жан-Ивом по набережным Сены, она даже не подозревала, что её ухажёр – сын самого Батиста де Курзеля, знаменитого философа и романиста, о чём ей сообщил однокурсник Боря Левин – ходячая французская энциклопедия и ужасный ботаник.

И вот теперь, из-за того что ни один столичный университет не одобрил её заявку на обучение, пришлось ехать в Лион и только мечтать о встрече! Конечно, они с Жан-Ивом регулярно созванивались, но, как известно, такие отношения не могут продолжаться долго…

Стараясь не думать об этом, Настя тщетно искала в настоящем моменте хоть что-нибудь хорошее. Единственной радостью было то, что она наконец купила телефонную карту и может позвонить тёте! Тётя Мариетта, заменившая ей мать, жила в Тамбове – городе, где Настя провела большую часть жизни, мечтая поскорее оттуда уехать.

– Тётя Мара, это я! – радостно выдохнула она в телефонной кабинке, услышав привычно громкое «Вас слушают!».

На заднем плане гремела ария Кармен в исполнении Елены Образцовой: кажется, весь город знал, что Мариетта Георгиевна, неудавшаяся оперная прима, признавала лишь «настоящий звук» – только грампластинки, никаких современных аудиосистем.

– Стасенька, девочка, наконец-то! А я уже волновалась. Ведь ты целую неделю не звонила! Ну как ты там? – Голос тёти Мары всегда звучал энергично и возбуждённо: недаром она слыла одной из самых экспрессивных сопрано Театра Станиславского.

– Ой, тётя, и не спрашивай! Еле нашла отдел иностранных студентов, надо оформить кучу документов… Мне же ещё делать вид на жительство, транспортную карту. А с жильём…

– Так тебе дали общежитие?

– Да, но не то, на которое я рассчитывала! В основном кампусе нет мест. Только комната в пансионе кармелиток – для девушек, католическом. Ужас! Далеко от универа, приходить строго до девяти. А девицы – сплошь одни полячки, скучные…

Настя искренне ненавидела это странное заведение: ей и в голову не приходило, что в наше время есть места, где нельзя громко включать мелодию вызова на телефоне!

– Ничего, всё наладится, – подбадривала её тётя Мара. – Ну а твой Ромео звонил?

Знала бы тётя, что Настя только об этом и думала… Конечно звонил, но этого было мало! Ей не терпелось снова с ним встретиться, и она ломала голову, как поскорее вырваться в Париж.

– Да, мы несколько раз созванивались… Он слишком загружен, тётя! У него куча дел, конкурс комиксов…

– Комиксов? Разве он не устроился работать в финансовую компанию?

– Да, он уже три месяца служит в инвестиционном банке. Но я же тебе рассказывала, комиксы – это его хобби!

Объяснить тёте Маре, да и вообще русским знакомым, что такое комиксы и как их любят французы, никак не удавалось: эти рисунки с подписями у всех ассоциировались исключительно с журналами для детей.

– А почему Жан-Ив не может приехать к тебе в Лион? – не унималась тётя, которая уже считала его почти что Настиным женихом. – Примчаться должен к любимой! Настоящее чувство не знает преград!

О, если бы всё было так просто…

– Знаешь, тётя, я сама поехала бы прямо сейчас! – чистосердечно призналась Настя. – Собрала бы вещи – и вперёд! Я этот Лион понять не могу, какой-то он скучный, мрачный…

– И Нина тоже жалуется. – Тётя не без удовольствия вспомнила о проблемах Настиной одноклассницы Нины Поярчук, получившей место в Университете Париж – Нантер. – Вчера встретила её маму. Говорит, Нина недовольна! Это на самом деле не совсем Париж, до центра ехать на электричке. А в университете странная публика: то бастуют, то песни поют…

– Забавно… Я думала, Нантер¹² – это и есть Париж. Зато Борю Левина взяли в крутой институт, в самом центре Парижа – Ля Гранд-Эколь! Пригласили в их Школу журналистики, прямо на собеседовании в посольстве! Ох, он уже там, наверное…

– Стасенька, не раскисай! Лион – только начало. Хочешь в Париж – значит, будешь в Париже, ведь это твоя мечта!

Тётя Мара могла заразить оптимизмом даже камень, но Настя, чудом выбившая скромную посольскую стипендию, смотрела на вещи более прагматично:

– Знаешь, сколько стоят билеты на поезд? Если без скидок – пятьдесят евро! Буду ловить студенческие скидки… И вообще всё дорого, на продукты уже потратила кучу денег…

– А разве Жан-Ив не может купить тебе билет на поезд? – поинтересовалась тётя Мара. – Раз ухаживал, должен позаботиться! Если это настоящая любовь! Как там? L'amour est enfant de Bohême…¹³

«Начинается…» – с тоской подумала Настя. Она давно наизусть знала все тётины любимые арии и в душе ненавидела Бизе, Верди, Россини, Пуччини и иже с ними.

– Тёть Мар, надо маме позвонить! – прервала она тётино пение. – Ты сама только, ладно? Скажи, что у меня всё хорошо! – Настя очень редко разговаривала с мамой, которая жила в другом городе с Настиными сводными братьями и сёстрами.

– Да, я позвоню! У них там Жорик, кажется, опять в больнице. Всё время кто-то болеет – известное дело, четверо детей…

– Вообще-то пятеро, я же пятая! – поправила её Настя. – То есть первая… Ты только маме про меня особо не рассказывай. Ну, что я к Жан-Иву поеду и всё такое… А то неудобно: она по больницам, а я в Париж собираюсь. Подумает, что зря мне тридцать евро подарила на день рождения!

***

Ля Гранд-Эколь – институт, откуда вышла бóльшая часть французской элиты, – находился в самом центре шестого округа на улочке Сен-Ришар¹⁴. Престижное месторасположение имело недостатки: старинное здание с его камерными помещениями не справлялось с возрастающим потоком французских и иностранных студентов. Даже в крошечном кафе с цветными столиками было не протолкнуться. В хорошую погоду выручал внутренний дворик: учащиеся устраивались на терраске возле кафе, а то и прямо на небольшой зелёной лужайке.