Прах человеческий

– Все хорошо? – спросила Валка, остановив меня, когда мы следом за интендантом спустились по рампе к частному пропускному пункту, за которым дожидался «Ашкелон».

Она поправила мой воротник и грустно улыбнулась, но улыбка не смогла скрыть озабоченности в ее взгляде.

Улыбнувшись в ответ, я чмокнул Валку в лоб.

– Я… немного не уверен, что готов к очередному долгому путешествию.

Взглянув через ее плечо, я с трепетом увидел старый перехватчик. Этот корабль почти тридцать лет был мне домом, почти двадцать – тюрьмой. Даже десятилетие, проведенное на Колхиде с Гибсоном и семьей Имры, не избавило меня от леденящего и гнетущего ужаса, который я испытывал, думая о том дне, когда мне вновь придется ступить на его борт. Стоя в коридоре, я подумал, что уже никогда не буду относиться к космическим путешествиям так, как прежде.

– Все будет хорошо, – заверила Валка, и ее улыбка стала шире и искреннее. – На этот раз тебя положат в фугу.

Я сглотнул и кивнул. Это было так. По просьбе магнарха Венанциана генерал-губернатор Дорр выделил нам в сопровождение экипаж из двадцати человек. Им предстояло доставить нас с Колхиды на Несс. «Ашкелон» был быстрым кораблем, гораздо быстрее «Тамерлана», но Несс и прочие центаврийские провинции находились в тысячах световых лет отсюда. Диспетчер, с которым мы разговаривали накануне, сказал, что на дорогу уйдет шестнадцать стандартных лет.

– Удивительное дело, – произнес я. – Когда-то я панически боялся фуги. Теперь боюсь бодрствовать.

– Лорд Марло! – окликнул меня звонкий, почти певучий голос.

Обернувшись, я увидел молодого офицера с оливковой кожей. Он махал мне. Несмотря на почти джаддианскую внешность, на нем была имперская черная форма, а на голове набекрень надет бордовый берет. В целом вид у него был неопрятный. Верхняя пуговица туники расстегнута, сапоги не начищены, а меч из высшей материи, вместо того чтобы быть убранным в ножны, болтался на магнитной застежке, словно фонарик. Стрижка у него тоже противоречила всем правилам легиона. Легионерам низкого звания предписывалось брить голову наголо; офицерам позволялось оставлять волосы, но насчет длины существовали строгие ограничения. Этот офицер на них наплевал, отпустив косу почти до пояса. Она была завязана красно-коричневой ленточкой и напоминала о сьельсинских косичках, символизировавших их статус в обществе.

Валка чуть отступила, когда офицер подошел ко мне и отдал честь. В этом жесте тоже читалось его отношение к протоколу. Он должен был остановиться, щелкнуть каблуками и прижать кулак к груди, прежде чем вскинуть правую руку. А вместо этого лишь ударил себя в грудь и махнул рукой.

– Вы капитан? – спросил я, решив не цепляться к этим нарушениям.

Молодой офицер вызвал во мне любопытство. Лицо у него было по-лисьи хитрое, брови вразлет, нос орлиный. Своей вальяжностью он напоминал мне… кого-то, кого я не мог вспомнить. Очевидно было одно: он мне сразу не понравился.

– Коммандер, – поправил меня офицер, хотя и кивнул. – Сэр Гектор Олива. Отдел особого назначения Разведывательной службы легионов. По распоряжению магнарха Венанциана должен доставить вас на Несс.

Он протянул руку:

– Польщен знакомством с вами, сэр.

Прежде чем пожать ему руку, я чопорно, по протоколу, отсалютовал. Несмотря на богемный вид молодого офицера, его рукопожатие было крепким, и он не подал вида, что заметил отсутствие пальцев на моей руке. Отдел особого назначения обычно занимался шпионажем и расследованием конфликтов между знатными домами, а также вмешивался в дела планет и государств, не входивших в Империю. Очевидно, этому агенту, помимо роли перевозчика, предстояло сыграть и роль соглядатая.

– Олива, – повторил я после короткой паузы.

Мне это имя было незнакомо – быть может, оно известно вам, читатель?

– Значит, вы из особого отдела? Есть новости от сэра Грея?

Этот Олива должен был отвечать непосредственно перед сэром Греем Райнхартом, заменившим недотепу Лоркана Браанока после неудачной попытки того избавиться от меня и Валки. Я не считал Райнхарта врагом, но и другом он мне вряд ли был. Олива только что сказал, что задание ему поручил магнарх. Не Райнхарт. Не император. Стоило ли из-за этого беспокоиться? Или командная вертикаль работала как надо?

«В чьей руке прячется нож? И есть ли он вообще?»

– Нет, милорд, – помотал головой Олива. – Сэр Грей не покидает императора. Вряд ли от него будут новости до следующей остановки их флотилии… Прошу.

Он жестом предложил нам с Валкой следовать за ним. «Ашкелон» дожидался в доке, свисая с направляющих рельсов, протянутых сквозь ворота ангара к пусковой шахте в центре котона.

– Полагаю, для вас немного… непривычно, что мы будем командовать вашим кораблем. Надеюсь, ни я, ни моя команда не доставят вам неудобств.

– Ни в коем случае, коммандер, – сказала Валка, взяв меня под руку. – Мы признательны вам за сопровождение.

– Это честь для меня, – ответил Олива. – И хороший повод сменить обстановку. Я уже восемь лет торчу на этой планете. Жду не дождусь, когда попаду на фронт.

Я замер:

– Вы серьезно?

– Сэр? – посмотрел на меня вполоборота Олива, что особо подчеркнуло его орлиный нос.

– Ждете не дождетесь? – переспросил я. – Вы когда-нибудь сражались со сьельсинами?

– Нет, сэр, – признался Олива. – Но все бывает в первый раз. Будьте уверены, я более чем готов начистить их бледные морды.

Валка рефлекторно сжала пальцы на моем бицепсе, с помощью аккуратно подстриженных ногтей передав два коротких слова: «не надо».

– Коммандер, если бы вы разбирались в том, о чем рассуждаете, то не испытывали бы такого рвения, – сказал я, игнорируя Валку. – Будьте уверены.

Когда-то и я был столь же нетерпелив. Считал, что лишь упрямство и религиозные догматы не позволяют нам заключить мир со сьельсинами. Жадность. Гордыня. Зависть. С истовым рвением и самонадеянностью я отправился на поиски Воргоссоса, желая изменить мир, Империю, галактику.

И поплатился за это.

Коммандер Олива с непроницаемым лицом выслушал мою реплику. Помолчав несколько секунд, он тихо хмыкнул и произнес:

– Beluto intusha.

«Немного разбираюсь».

Прежде я бы усмехнулся, услышав, как другой человек говорит на языке врага. Долгое время почти никто не тратил времени на его изучение, на то, чтобы понять сьельсинов так, как понимал их я. Это ввергало меня в отчаяние – сначала потеря надежды на мир, затем осознание моего одиночества. Ответ Оливы был тем, что я когда-то давал сам себе – и, вероятно, многим другим. Но не теперь. Ему было свойственно то же губительное высокомерие, что направило меня на мой путь, то же высокомерие, что привело меня с Эмеша на Воргоссос… и на Эуэ.

– Я изучал сьельсинский язык и культуру на Аресе, – сказал Олива, пользуясь моим замешательством. – Выпустился с отличием.

– С отличием… – повторил я почти шепотом. – Так вы окончили военный колледж? Потрясающе.

Военный колледж на Аресе был одним из лучших, если не лучшим космическим учебным заведением в Империи. И одним из старейших, не считая школ на Авалоне и Марсе.

Пробуждая задремавший мозг, я произнес:

– Paiwa oyumn o-cahoti gahatiri ji etadayu ti-jutar ija ba-okarin.

Насмешливые глаза Оливы тут же прищурились, и мне стало ясно, что он не совсем меня понял, хотя наверняка узнал слова «нож», «свой» и «горло».

Я рассчитывал, что трудности перевода убедят его в моей правоте, но Олива лишь со смехом отмахнулся и воскликнул:

– Проклятье, а ведь правду говорят! Вы тот еще зануда!

Не переставая улыбаться, он развернулся и двинулся вниз по пологой рампе, мимо пустых киосков, в которых уже давно ничем не торговали. Внизу у причала поджидал «Ашкелон».

Старый перехватчик класса «Чаллис» был всего пятьсот футов длиной; обтекаемое приземистое судно напоминало приподнятое острие меча. Главные репульсоры, дюзы термоядерных двигателей и подвесные варпенные двигатели высовывались из-под коротких изящных крыльев у кормы. Одинарный хвостовой плавник был сложен, чтобы корабль поместился в низкий ангар. Корпус, обшитый титаном и адамантом, был перекрашен и покрыт черно-белой эмалью, он ярко блестел в ослепительном свете прожекторов. Люди Дорра, очевидно, плохо разбирались в геральдике и нарисовали на хвостовом плавнике только красный пентакль, да еще и перевернутый, забыв о том, что с момента посвящения в рыцари и возвращения в палатины я также использовал на своем гербе трезубец.

Мы вошли в ангар рядом с носом корабля и дверями в котон. К переднему шлюзу вел крутой трап. В этот шлюз я вскочил, израненный и контуженный, когда уходил от сьельсинской погони в день их черного пиршества. Ворота ангара стояли распахнутыми, утреннее солнце заливало лучами пусковую шахту в центре котона. Но при виде шлюзового люка я почувствовал вопиющую несправедливость. Почему в такой прекрасный день меня вновь посещали мрачные мысли?

Когда-то в прошлом меня бы порадовала встреча с другим офицером, изучающим сьельсинский язык. Однако теперь я решил, что даже косичка Оливы была символом романтического увлечения, способом выразить ксенофилическое восхищение сьельсинами, их обычаями и традициями – сродни тому, как давным-давно некоторые европейские государства приняли кривую турецкую саблю.

Мог ли я винить Оливу за это? Разве сам я до сих пор не хранил блестящий алый иринировый плащ, который надел мне на плечи Вати перед моей несостоявшейся казнью?

В Гекторе Оливе я видел много, слишком много от молодого Адриана Марло, и ненавидел его за это. Я открыл рот, хотя не знал, что сказать, но Валка опередила меня, возможно почувствовав мое смятение.

– Коммандер, как вас занесло на Колхиду? – спросила она. – Для офицера вашего ранга назначение так себе.

Если сэр Гектор и испытал облегчение от внезапной перемены темы, то не продемонстрировал этого.

– Я отбываю здесь наказание. Столкнулся с некоторыми проблемами, вызволяя из фригольдерского плена дочку эрцгерцога Бирса. Ее светлость совершенно не стеснялась в выражении своей благодарности, что крайне не понравилось ее достопочтенному отцу. – Он снова рассмеялся – кажется, смех был для него естественным состоянием. – Она до сих пор шлет телеграммы, но я не отвечаю. По уставу не положено.

Он отвлекся, чтобы отдать команду подчиненному, зазевавшемуся под трапом, после чего шагнул на ступеньку:

– Поднимемся на борт?

Я жестом предложил ему идти первым.

Вне всякого сомнения, эта встреча может вызвать у вас недоумение. Я же не придал ей особого значения. Тогда я еще не знал сэра Гектора Оливу, триумфатора битвы при Таранисе, капитана «Сирены», командующего решающей обороной Несса, героя Империи. Единственного человека, за исключением меня, сразившегося один на один с темным властелином Дхаран-Туна и оставшегося в живых.

Никто о нем не знал.

Но это правда, хотя вы и не найдете упоминаний об этом ни в одном документе, кроме моих записок. Адриан Марло и Гектор Олива встретились и отправились в совместное путешествие. Не мне рассказывать его историю, но я не могу о нем не упомянуть, ведь я так в нем тогда ошибался.

Нам нужны герои, пусть и несовершенные, жестокие или неудачливые.

Одного героя никогда не хватает, потому что, сами знаете, даже герои иногда сдаются.

Глава 6
Сомнения

– Как по мне, он забавный, – сказала Валка, растянувшись на нашей общей кровати в самой большой из тесных кают «Ашкелона». – А ты его невзлюбил лишь за то, что он напоминает одного мальчугана, который встретился мне на Эмеше много-много веков назад.

Наполовину сняв шинель, я остановился и хмуро буркнул:

– Видишь меня насквозь.

– Думал, ты матовый? – парировала Валка.

Я фыркнул и, сбросив тунику, скривился от боли в плече. Снова всплыли в памяти картины Дхар-Иагона, лязг цепей, немые рабы, крутящие лебедку, чтобы поднять меня в темницу. Вдруг устыдившись увечья, я схватился за плечо левой рукой с полыми костями.

– Тебе стоило показаться врачу, пока мы были здесь, – заметила Валка, глядя на меня с очевидной и обжигающей жалостью.

Включились термоядерные двигатели, и корабль вздрогнул. Валка проследила за взлетом с мостика в компании коммандера Оливы и его лейтенантов. Я уже попрощался с Колхидой на взлетной площадке и поэтому оставался в каюте. Мне был слышен только гул сервоприводов. Вытянулись сходни, чтобы сопроводить «Ашкелон» в пусковую шахту в центре кольцеобразного котона. Главный субсветовой двигатель не запускался, пока «Ашкелон» не набрал высоту в сорок тысяч футов. Из шахты корабль вышел на одних репульсорах и воспарил над утренним городом.

«Ашкелон» вздрогнул и завибрировал, после чего заскользил гладко. Очевидно, мы достигли границы атмосферы спутника и вышли в космос. Я не глядя понял, что Колхида осталась далеко позади. Ощутил эффект супрессионного поля, включенного еще на старте. Олива объявил, что мы вышли из поля притяжения Колхиды и газового гиганта Атласа. Я представил их в виде непохожих друг на друга глаз – один голубой, поменьше, другой рыжий, гораздо крупнее. Они провожали нас взглядом. Пройдет несколько часов, и мы окажемся на безопасном расстоянии для прыжка в варп.

Нас ждал Несс, а за Нессом – император и враг. Размышляя об этом, я растирал плечо, чувствуя пальцами напряженные струны мышц и шрамы.

– На Нессе, – сказал я, словно отвечая на последнюю реплику Валки. – Схожу к врачу на Нессе. Там у нас будет уйма времени. Кто знает, когда поступят новые распоряжения. Успею.

Я произнес это как можно спокойнее, чувствуя, что не прощу себе, если позволю снедающей меня тоске вырваться наружу. Я очень хотел вылечиться! За все годы на борту «Ашкелона» и на Колхиде меня ни на миг не отпускала боль, оставшаяся после Дхаран-Туна. Каждое утро я просыпался от тупого нытья старых ран, каждый день разжигал новую боль неловкими движениями.

«Хватит, – взмолился я про себя. – Довольно».

На Нессе имперские лекари могли восстановить мое плечо, залатать шрамы, оставшиеся на месте содранной рабами Дораяики кожи. На Нессе мне могли заново вырастить пальцы, откушенные Дораяикой. Возможно, даже кости. В конце концов, Кхарн Сагара полностью заменил мою левую руку. Но у него – у них – на это было лишь две недели, и поэтому кости пришлось поставить адамантовые, а не выращивать натуральные.

Заметив свое отражение в зеркале на стене, я дотронулся рукой – подарком Кхарна – до разорванной щеки.

– Может, и на это найдется время.

– Ох, не знаю, – сказала Валка и вздернула бровь. – Вообще-то, мне нравятся шрамы.

Я тихо рассмеялся. Она всегда находила способ вытащить меня из ям, которые я сам себе рыл. Но, вспомнив напускную веселость Оливы, я резко запнулся.

Растянувшись в изножье кровати, я вполоборота повернулся к Валке.

– Как-то непривычно снова куда-то двигаться.

– В смысле, лететь?

– В смысле, двигаться вперед, – пояснил я. – Мы девять лет прожили на Колхиде, а кажется, прибыли только вчера. – Я втянул воздух. – На Актеруму время словно остановилось. Как будто я уснул и до сих пор жду, что проснусь.

Валка придвинулась ближе, и матрас прогнулся. Слабо запахло ладаном и сандаловым деревом. Знакомым маслом для ванны. Время действительно застыло.

– Для тебя – может быть. – Она постучала по голове татуированным пальцем. – Но не для меня.

Для нее время никогда не становилось аморфным.

– Смерть Гибсона как будто вновь запустила ход времени. – Я тряхнул головой. – Не могу поверить, что его больше нет. Я ведь уже дважды думал, что никогда его не увижу, а выходило иначе… Но на этот раз он в самом деле умер.

Я резко вдохнул, раздувая ноздри, и поднял взгляд к гладкому металлическому потолку, к тонкому проему в титане, откуда лился мерцающий белый свет.

– Принц Филипп Бурбон… – прошептал я.

Валка сидела, почти не шевелясь, лишь положила левую руку мне на колено.

– Тор Гибсон, – поправила она с нажимом, от которого могли пошатнуться даже основы мироздания. – Ты ведь читал его письмо.

– Я убил его сына.

Мне вспомнился грузный Августин Бурбон, в утонченной бело-голубой мантии, и Бандит, входящий в медику после Сиран.

«Я хочу заказать убийство, – сказал я ему. – Устрой все так, чтобы оно случилось после того, как мы улетим».

– Не желаю больше слышать об этом, – заявила Валка, убирая руку.

Мы обсуждали это уже десятки раз в квартире, выделенной нам генерал-губернатором.

– Он это знал, – сказала она. – И простил тебя.

– Откуда ты знаешь?

– Я умею читать, anaryan, – беззлобно съязвила она. – Думала, ты тоже умеешь.

Я невольно усмехнулся:

– Он рассказывал тебе о своем прошлом?

– Нет. Думаю, он не хотел, чтобы нам это стало известно. Не хотел возлагать на твои плечи дополнительный груз. Он не рассказывал, чтобы ты не страдал.

Валка принялась распутывать косу. Красно-черные волосы отросли так, что иногда она казалась совершенно иной женщиной, нежели та, которую я давным-давно встретил в замке Балиана Матаро.

– Вместо этого он горы свернул, чтобы вновь увидеться с тобой, чтобы дождаться твоего возвращения. Почему? Потому что верил, что ты вернешься. Цеплялся за крошечный шанс, что ты вернешься и будешь в нем нуждаться. – Она потянулась и погладила мою израненную щеку. – Адриан, рано или поздно тебе придется смириться с тем, что есть люди, которые тебя любят. Гибсон любил. И я люблю.

Я уже не впервые задумался о том, как Гибсон осуществил свое чудо. У попавшего в немилость принца наверняка остались тайные накопления, – вероятно, в виде акций консорциума или на счетах «Ротсбанка», «Вигран Хуася» или других мандарийских организаций, – которые Гибсону, принцу Филиппу, удалось скрыть, отправляясь на Белушу. Скорее всего, он заручился посредничеством Сиран, и та сняла со счетов деньги на покупку медицинского модуля и реактора, который обеспечивал его многолетнюю бесперебойную работу. Колхидские таможенники наверняка насторожились, но, очевидно, никто не помешал консорциуму доставить груз на голую необитаемую Фессу.

– Кстати, – продолжила Валка, – если Арриан сказал правду, то сын предал Гибсона. Какая между ними может быть любовь? Странные у вас, anaryoch, понятия о семейных отношениях.

– Будто твои соотечественники лучше, – оправдываясь, парировал я, прекрасно помня, что Валка давно не считала себя демархисткой.

В Демархии пытались ее убить, стереть ей разум, чтобы создать новую женщину, свободную от последствий вмешательства Урбейна. А ее отец, просто обожавший дочь, погиб от рук инквизиции на Озимандии еще до того, как она покинула Эдду. Однако на ее прекрасном и угрюмом лице отразилась лишь слабая тень грусти.

– Прости, – выдохнул я.

Неровная улыбка Валки померкла лишь на миг.

– Ничего, – сказала она, но все равно отвернулась. – Лучше прочти его письмо еще раз.

Она быстро встала и наклонилась поцеловать меня. Тупая боль в груди и плече на секунду стихла.

– Валка, – остановил я ее на полпути в ванную и, откашлявшись, задал давнишний вопрос. – Я хороший человек?

Она повернулась, не выпуская дверную ручку, и пристально посмотрела на меня. Что она видела своими механическими глазами? Глазами, воспринимавшими все без искажения, от которых не ускользали ни малейшие детали.

Ее лицо озарила улыбка. Искренняя улыбка, что обожгла меня сильнее прежней жалости.

– Может, хватит уже терзаться этим вопросом? – со смехом произнесла Валка. – Мы ведь столько лет вместе.

Я лишь молча моргал, глядя на нее.

– Ты уже сто раз получил на него ответ.

Ее ладонь слабо дрогнула, но Валка спрятала руку за спину и покачала головой:

– Будь ты чудовищем, ты бы не сомневался в себе.

Глава 7
Герои прошлого и будущего

Сколько раз во время прошлого путешествия я стоял на этом месте, в узкой кубикуле «Ашкелона» с яслями для фуги по обе стороны, и просто смотрел на нее? Сколько часов так провел? Сколько дней за те девятнадцать лет?

Неподалеку спали почти все подчиненные Оливы – и в том же ряду, и напротив. У каждой стены было по двадцать пять яслей; каждая капсула была установлена под наклоном, и спящие полустояли-полулежали в фиолетовой суспензии. Больше половины капсул были пусты; белые матрасы вычищены, шланги и крепления готовы к использованию. Людей Оливы положили в конце узкого коридора, рядом друг с другом. Каждые два года караул менялся; одних будили, другие укладывались на их место.

Валка, как и прежде, лежала особняком, в дальнем углу с левой стороны, у переборки и люка, что вел в верхний шлюз и на верхнюю палубу.

Вскоре мне предстояло к ней присоединиться. Оставалась неделя, максимум месяц. Я хотел разобраться с мыслями, подготовиться к тому, что ждало дальше. На Нессе. У магнарха. В золотой клетке поместья Маддало.

В яслях Валка казалась такой умиротворенной. Ее длинные темные волосы тенью, вуалью парили вокруг лица. Резкие четкие линии клановых татуировок-сайлаш на бледной коже стали чернее черного. Она выглядела мертвой – и в действительности ее состояние было близко к смерти, – забальзамированной наподобие глаз, сердца и мозга моей бабушки в погребальных сосудах. Потянувшись, я теплым ребром ладони смазал изморозь, чтобы лучше рассмотреть Валку, и вспомнил другое путешествие.

Нашу поездку с Береники на Эдду, во время которой мозг Валки грыз червь Урбейна.

Тогда я всю дорогу не находил себе места от волнения. Все те долгие годы.

Демархисты спасли ей жизнь, но полностью излечить не смогли, не изгнали деймона, терзавшего ее разум. Помню, как они изучали ее подо льдом, затем разбудили. Она едва не задушила себя левой рукой, едва не вырвала глаза. Прикусывала язык и царапала свое лицо почти так же яростно, как Дораяика исполосовал мое.

Только левая рука была непослушна. Та, что носила отметки ее племени.

Левая рука. Тьма. Проклятие. Sinister – слово, что на латыни значит «левый», в древнем английском означало «зловещий», «гибельный».

Но эти, с позволения сказать, врачи Демархии все-таки спасли ее. Вернули ей контроль над собой. Остановить позывы червя Урбейна не удалось, но их приглушили, чтобы она могла с ними бороться. Затем ее отняли у меня и заперли в тюрьме, называемой «больницей». Якобы ради безопасности. Из страха, что деймон заразит других. В конце концов Валку решили убить. Отформатировать, так они сказали. Они, как и лотрианцы, ничего не называли своими именами, всегда стерилизуя истинную суть слов, выбеливая страшную правду, как известняк выбеливает склепы патрициев на холмах за Мейдуа.

Я помню, как увидел ее вновь, когда мы с Каримом пробрались в тавросианскую тюрьму. Ее белый халат покраснел от крови, левая рука сжимала нож, которым она зарезала тюремщиков.

Валка освободилась сама, не дожидаясь нашей помощи.

Мое отражение в стекле капсулы улыбнулось при воспоминании об этом.

– Каррас сказал, где вас искать, – раздался уже знакомый, почти веселый голос.

Обернувшись, я увидел в дверном проеме Гектора Оливу. На тот момент мы находились в пути всего месяц. Валка легла в фугу несколько дней назад, и вскоре мне предстояло последовать за ней. Я медлил, предаваясь воспоминаниям о Колхиде, готовясь к возвращению на Несс и разбираясь в устройстве нового наручного терминала, купленного на Набережной улице Ээи в последний день перед отлетом. Мы с Валкой поужинали вдвоем – пусть и под присмотром бдительных стражников Дорра – на террасе городского ресторана, а затем нам было позволено более-менее наедине прогуляться по городу, и я наконец нашел замену потерянному на Падмураке терминалу.

– Готовы к заморозке? – спросил Олива, не дождавшись моего ответа.

– Пока нет, – произнес я, оглядываясь.

На корабле Олива окончательно отказался от форменной туники, предпочтя расстегнутую почти до пупа белую рубашку. Брюки и нечищеные черные сапоги, впрочем, оставались на нем.

– Я просто… навещал Валку, – качнул я головой в ее сторону, вдруг застеснявшись своих босых ног на черном резиновом мате. – В прошлое путешествие я много времени проводил здесь.

– Слышал. – Олива откинул за плечо сьельсинскую косичку. – Так это правда? Вы двадцать пять лет провели в одиночестве на этом старом корыте?

– Девятнадцать, – поправил я, вспомнив, что говорил несчастному Леону в битве за Эйкану. – В некоторых историях только доля правды.

Молодой офицер скривился.

– Неудивительно, что вы… – Он как бы обвел меня открытой ладонью. – Сначала сьельсинский плен, затем… вот это.

Кажется, осознав, что невежлив, он поправился:

– Меня на три года посылали на одиночное задание, когда я только выпустился с Ареса и вступил в особый отдел. Мне казалось, что это крайне долго.

Он покачал головой то ли от неверия, то ли от потрясения:

– Девятнадцать лет! Земные кости!

– Сколько вам лет? – спросил вдруг я, выдернув офицера из состояния шока и трепета.

– Тридцать семь полных, – быстро, без раздумий ответил Олива.

Я фыркнул и повернулся обратно к Валке. Олива тактично остановился на расстоянии в десять шагов, стесняясь, как мне показалось, ее наготы, хотя к своим подчиненным такой почтительности не проявлял.

– В тридцать семь меня только в рыцари произвели. После Тагуры, – сказал я и понял, что немного ошибся.

Вернувшись с Воргоссоса, я провел несколько лет на Форуме, впитывая все имперские знания о сьельсинах. Сколько мне было на Тагуре? Сорок? Сорок пять?

Олива просунул пальцы под ремень – привычка, которой страдал и я, – и спросил:

– Вы с ней не менялись?

– Я палатин, – ответил я, глядя на Валку. – Она тавросианка. У меня больше лет в запасе.

Я опустил взгляд на мокрую ладонь и пожалел, что вытер крышку капсулы Валки. Изморозь скрывала ее от посторонних глаз.

– Милорд, если позволите, – вдруг весьма официальным тоном спросил Олива. – А вам сколько лет?

Я был готов к привычным вопросам. Про Аптукку, Воргоссос, Беренику. «Правда, что вас нельзя убить?» и все в таком духе. Не к этому. Я чуть не рассмеялся. Ответ был мне известен, но лишь потому, что несколько месяцев назад, когда нас поместили под домашний арест, врачи Дорра провели полный физиологический осмотр. Взяли всевозможные анализы. Изучили кровь на патологии, сделали магнитную томографию. Забрали генетический материал, чтобы оценить уровень старения теломер, благодаря чему я мог дать Оливе точный ответ.

– Триста восемьдесят четыре полных года, – с ноткой грусти сказал я. – Но со дня моего фактического рождения скоро минует тысяча лет.

Я не мог вспомнить, когда последний раз отваживался произнести эти числа вслух. Почти тысяча лет… большую часть этого времени я провел в фуге, путешествуя от звезды к звезде. Я понял, что не знаю, жив ли еще мой отец. Вряд ли, если только он тоже не начал путешествовать. Моя мать умерла – об этом меня известили. А что с Криспином? И сестрой, с которой я даже не был знаком? Когда до меня долетят вести, что лорд Алистер мертв, как и Тор Гибсон?

Уже пора бы. Может, они встретят меня на Нессе?

Не знаю почему, но я был твердо уверен, что сообщение придет – будь то по телеграфу или посредством курьера. Молодой человек в форме поприветствует меня и скажет, что меня ожидает послание с Делоса.

«Милорд, ваш отец скончался».

– Триста восемьдесят четыре? – переспросил Олива. – По вам и не скажешь.

– Дали бы больше? – спросил я, понимая, как выгляжу с порванным лицом, изувеченным телом и сединой в волосах.

Олива лишь улыбнулся, и я невольно ответил ему кривой марловской улыбкой. Молодой офицер тряхнул головой и рефлекторно положил руку на активатор пояса-щита.

– За столько лет в одиночестве вам, наверное, было тоскливо.

– Старики всегда одиноки, – ответил я, и моя улыбка померкла. – Почти всех моих друзей уже нет в живых.

Из-за стекла на меня посмотрело мертвенное, как у спящей царевны, лицо Валки.

– Но это невысокая плата за то, что она жива, – кивнул я на тихо гудящие ясли.

Олива не ответил, и я повернулся к нему, оставив Валку спать.

– Вы не женаты, – произнес я, облокотившись на пустую капсулу рядом.

Это был не вопрос, а утверждение.

– Я-то? – удивленно моргнул Олива. – Черная планета, ни в коем случае! Это не по мне.

– То есть у вас в каждом порту по подружке? – спросил я, запоздало вспомнив, как молодой коммандер отзывался о дочери эрцгерцога Бирса.

– Не в каждом! – сказал Олива, и на его лицо вернулась беззаботная улыбка. – Но в некоторых может быть и не одна.

Я хрипло рассмеялся:

– В этом мы с вами не сойдемся.

Но я одернул себя, помрачнев, ведь передо мной стоял совсем юный человек, а я был стариком.

– Рано или поздно такая жизнь вам наскучит. Или вы наскучите ей.

– Но вы только что признались, что не спец в этих вопросах! – сочувственно улыбнулся Олива, ткнув в мою сторону пальцем. – Как может наскучить постоянная смена обстановки, гм? К тому же! – Он заложил руки за спину и потянулся. – Марло, моя жизнь связана с флотом. Тут не остепенишься, даже если захочешь. Что подвернулось, то и берешь. Впрочем, девушки большего и не предлагают.

– Может быть, – допустил я, опираясь на пульт, чтобы подняться. – Может, вы и правы, коммандер. Но женщина женщине рознь. Некоторым ничего от нас не надо, но и мы им безразличны. А некоторым нужно от нас все без остатка. И они стоят того, чтобы это все отдать.

– А еще меня романтиком называют, – стремительно парировал бойкий на язык Олива.

– Это слово давно уже неправильно трактуют, – язвительнее прежнего ответил я. – В ваших забавах нет ничего романтичного.

– Еще как есть! – воскликнул Олива. – Черная планета, Марло! Я ведь не преступник. Никого не обижаю.

– Кроме себя.

Я оглянулся на застывшую в капсуле Валку и решил, что пора составить ей компанию. Думал ли я когда-нибудь так, как Гектор Олива? О женщинах и не только о них? Было ли духовное родство лишь мнимым понятием, о чем как-то говорила Валка? К моему удивлению, молодой офицер не отпустил в ответ очередную шпильку. Я повернулся к нему и увидел, что он с любопытством таращит на меня зеленые глаза.

– Что?

– А вы женаты? – спросил он.

Вот этого удара я и дожидался! Удивительно, что он так долго медлил с выпадом.

Я мог бы отчитать его, напомнить о пропасти между нашими званиями, но это означало бы отказаться от своих слов, признать поражение – и он это понимал. Олива держал язык за зубами лишь потому, что раздумывал о последствиях такого вопроса. Достаточно ли он смел, чтобы препираться с имперским лордом?

Оказалось, достаточно смел.

– Нет, – просто ответил я и закрыл глаза.

Давняя боль вернулась, но я прогнал ее старым афоризмом:

– Мы с вами палатины. Мы служим императору, а он не соизволил дать мне вольную.

Я не добавил, что Валка не хотела за меня замуж.

Моя рука потянулась туда, где должна была быть филактерия с кровью Валки, но нащупала под рубашкой лишь медальон со скорлупой Тихого. Филактерию Валка подарила мне перед битвой на Беренике; ампула символизировала компромисс между ее тавросианской культурой и моими имперскими традициями. А я потерял ее, забыл на Нессе перед вылетом на Падмурак.