Дважды рождённые

Посвящается Мечте и Истине.

Мечте – просто за то, что она есть.

Истине – за её снисходительность к тем фантазиям, которые порождаются Мечтой

Иллюстратор Константин Михайлович Ганин

Дизайнер обложки Константин Михайлович Ганин

Редактор Наталья Михайловна Ермолаева

Редактор Елизавета Александровна Баркар

© Константин Михайлович Ганин, 2022

© Константин Михайлович Ганин, иллюстрации, 2022

© Константин Михайлович Ганин, дизайн обложки, 2022

ISBN 978-5-0055-7770-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«В шкуре зверя»

Глава 1

Я верю в сказку, если там добро,

И снам, которым сбыться шанс на сотню.

Приму от Бога, если мне дано,

Мечту, в которой жизнь свою исполню.

Я ложь прощу, когда она пьянит.

Я плакать счастлив, если без печали.

И на утёсе, где чудесный вид,

Взойду травою, чтоб ветра качали.

Я променяю быль на чудеса.

Пусть будет смех, и боль, и тихий трепет.

И пусть мне скажут чьи-то голоса,

Что жизнь есть чудо. А душа поверит.

Присказка

Как там сказки начинаются? В тридесятом царстве, в тридевятом государстве, в года дивные, от нас далёкие, затерянный в лесах и опутанный реками стоял великий Город. Он утопал в зелени и тишине. Не было в этом чудесном Городе пыли и шумных дорог. Не было вечно спешащей толпы и очередей. Не было строек и реконструкций. Одним словом, не было там ничего, что могло бы отвлечь его жителей от тихой умиротворяющей радости. Ну, разве что потехи да забавы.

Когда-то давным-давно носил этот Город своё громкое и гордое имя. То имя манило и отпугивало. Веками державно царило на просторах огромной и сильной страны. Оно было слишком сильным и слишком древним, чтобы быть забытым через каких-то сто лет после того, как люди перестали беспокоить космические дали своими набегами. И наконец-то решили заняться земными делами в собственном прекрасном и уютном мире. Которого с лихвой хватало и на чудеса, и на открытия недолгой человеческой жизни. Имя великого Города ещё иногда вспоминалось его жителями, но очень и очень редко. Как такое вообще могло случиться? Случилось. Хотя верится, конечно, с трудом.

Сейчас же давайте окунёмся в тот мир, который будет нас окружать дальше в этом повествовании. Ну, если, конечно, нам не наскучит жить в сказке. Если мы не решим улизнуть из неё в наш серый и суетящийся мирок.

Город действительно сказочно преобразился. Он цвёл тихим уютным садом весной, благоухал зеленью и тишиной просторных садов и парков летом, пропитывался щемящим душу дождём и плаксивым буро-жёлтым увяданием осенью. Зимой Город сиял кристаллами белоснежной скатерти и разноцветными огоньками. И как бы вы не искали, в какие бы закоулки и улочки не заглядывали, вы ни за что и никогда не нашли бы в нём ни одного человечка. Но зато какое изобилие чудного зверья! Всевозможного. Похожего на кошек и медведей. О-о, вы бы смогли оценить это. Уж поверьте. Я думаю, что сначала вас смутил бы вид гигантских тигров, львов и косолапых. Но их грация, их пластика, их мимика и та неспешность, с которой они двигались по просторным улицам этого чудесного Города, вас наверняка заставили бы замереть. Разинуть рот и наслаждаться этим величественным и сказочным зрелищем. А понаблюдать за их играми друг с другом? А послушать их разговоры? А посмотреть, как барсы против тигров гоняют в футбол? Поверьте, это стоило того, чтобы увидеть.

Ну конечно, как и в любом другом городе, есть там места, куда не водят туристов. Но зачем нам это в сказке? Пожалуй, даже вспоминать о них больше не буду.

Стоп. Наверное, всё-таки и не так надо начинать сказки. Тяжеловато мне с лёту да без привычки. Давайте я ещё раз попробую.

В одном царстве, в неведомом государстве, во времена неизвестные жил да поживал добрый молодец Игорь. Был он уже большенький. В сказках точного счёта годам обычно не ведётся, но несколько десятков зим наш герой уже отдал судьбе. Это уж будьте уверены. Но кто же судит людей по годам? Да ещё в сказке? Вот и нам не стоит. Был наш герой недурён телом и лицом ярок. До поры до времени истреблял время, ему отведённое, на глупые фантазии да игрища. Но давно то было. Мы с вами застали его уже немного повзрослевшим и даже чуть-чуть поскучневшим. Подуставшим от молодецких забав.

Жил Игорь не один. Впрочем, как и остальные горожане. Был наш герой крепко-накрепко связан со своей необычной машиной. Да-да, у всех людей его времени с десяти лет уже была своя персональная машина. Да какая машина! Без руля и колёс, без лобового стекла и дверей – гибкий и сильный кот, отдалённо напоминающий снежного барса. Снаружи этот кот был покрыт полимерной шерстью серебристого цвета, а изнутри обустроен так, чтобы житель его ни в чём нужды не чаял. Что-то среднее между крохотной комнаткой и каютой космического корабля. Ростом этот зверюга никак не укладывался в пару человеческих. Большая была машина. Нашему герою не приходилось стукаться головой о потолок или сутулиться.

Непросто будет описать все хитрости и тонкости, заложенные в железного зверя. Скажу только, что как залез Игорь туда в десять лет, так и не вылезал. Нужды не было. Да, в общем-то, все так жили. Ах да. Чуть не забыл. Машины эти звались Шеллами. Непонятное, конечно, имя. Да что ж – не нами названо, не нам и осуждать.

А сейчас… Что же там было сейчас? Ах да. Сейчас погода стояла распрекрасная. Поднимающееся солнце рябило траву под деревьями в старом парке. На этой серебрящейся от ещё не сошедшей росы траве разлеглись с полдюжины разноцветных и разномастных зверей-машин. Таких же, как у нашего героя по сути, но различных по цвету и формам. Признаться вам, чудесное это было зрелище. Не то пикник, не то картинка из мира животных. Шеллы и выглядели, и вели себя очень необычно. С четырьмя лапами и милыми лицами – полузвериными, получеловеческими, они шутили и толкали друг друга, задирались и ласкались. В общем, не понять – то ли звери, то ли люди.

Наблюдатель, далёкий от мира, в котором жил Город, окажись он здесь, едва ли смог бы распознать в грациозных движениях и выразительной мимике хоть что-то механическое. Пожалуй, даже сошёл бы с ума от такой невообразимой путаницы. Только приглядевшись внимательно и уловив трансформации, не характерные для рядового дикого животного, он смог бы заподозрить участие человека в процессе их создания. Однако надо было бы очень и очень приглядеться, чтобы уловить тот момент, когда звериная лапа с мягкими подушками без когтей вдруг развернётся в человеческую кисть с изящными пальчиками. А потом сорвёт этими пальцами крохотный цветок, чтобы преподнести его собеседнице. Такой же забавной и громадной зверушке.

Что уж там говорить, чудесные и чудные создания отдыхали на той полянке, с которой мы и начнём нашу правдивую сказку.

Среди друзей

Барс Игоря развалился на боку, подсунув лапу-руку под голову. Другой лапой он почёсывал загривок лежащей рядом розовой кошки. Умная машина нашего героя передавала в салон ощущения солнечного тепла, лёгкого ветерка и ласку мягкой шерсти под ладонью его железного зверя.

– Игорёк, пузико почеши, – попросила Альбинка, укрывшаяся в грациозном чудовище, таком же розовом внутри, как и снаружи. Канал связи, по которому они общались, был отключен от остальных. Молодая женщина не скрывала от друга удовольствия. Она лениво и блаженно щурилась в голографический терминал, который расплывался полусферой над кроватью-креслом машины и, казалось, начинался прямо от глаз.

– Алька, тебе изначально надо было кошкой родиться, – засмеялся Игорь. С некоторой опаской он разместил свою лапу на животе розового зверя.

– У тебя допоздна учёба? – спросила подружка.

– Слушай, а я и не знаю. Первый раз сегодня. Как пойдёт.

– Вот ты влез в неё. Не живётся тебе спокойно, академик.

– Ну, так получилось, – закрылся от темы Игорь. – Да что ты-то переживаешь? Пузико некому гладить?

– Это ты переживай, студент. Меня кто-нибудь другой погладить может, – ответила Альбинка и сделала обиженное лицо.

Она скинула лапу Игоря и включила режим общей связи. Тут же появились голограммы других участников паркового безделья. После утомительного сна лица выглядели помято.

– Валя, – позвала одного из них Алька, – погладь меня?

Клетчатый лев Вали от столь неожиданного предложения вскочил на лапы. Сделал стойку в сторону молодой пары. Лицо парня на экране отражало смятение и смущение. «Вот ведь знает, кого просить. Эх и хитрая, – усмехнулся про себя Игорь. Он перекатился на другой бок, демонстративно отвернувшись от Альбины и остальных ребят. – Валя бы не только погладил, он и шёрстку бы вылизал. Да ещё и промурлыкал бы что-нибудь поэтическое. Только всё это пустое. Стеснительный – не решится. Если бы Стаса попросила – это был бы выпад. Тогда мне бы пришлось стойку делать». Впрочем, особо наш герой не переживал. Их отношения с Альбинкой казались настолько устоявшимися и простыми, что понять их было крайне сложно. Его подруга, любимая в компании за озорную непринуждённость, всегда шутила смело и не обидно. И так же не обидно и легко отвергала ухаживания каждого, кроме Игоря. У девушки было простоватое открытое лицо, от кончика носа усыпанное рыжими веснушками. Огненно-рыжие волосы она оставляла ровно такой длины, чтобы они не распадались на отдельные кудряшки, а волнами стекали от лица на подголовник кресла, на плечи. Девушка не считала себя красивой, но без внимания не оставалась.

– Стас, – позвала Альбина, словно бы прочитав опасения друга, – меня Игорь на пару часов одну бросает. У тебя какие планы?

– Через сколько, Аль? – не замешкался Стас.

– Через сколько, Игорь? – продублировала Алька запрос к первоисточнику. Впрочем, наш герой и без того всё слышал.

Урок начинался через минуту. А значит, сейчас в его Шелле должны были бы вырубиться внешние датчики и каналы связи. Да, пожалуй, было только два состояния, когда Шелл становился «бревном», неподконтрольным хозяину: в реабилитационном центре, когда хозяин оставлял его, и во время учёбы, чтобы не было соблазна отвлекаться от занятий. Обычные занятия происходили одновременно у всех сверстников. «Брёвнами» оказывались все, и учиться никто не мешал. А вот студентам было куда как тяжелее. Сложно даже представить себе, как хитро может извернуться фантазия товарищей, понявших, что в их распоряжении есть «бревно» в виде Шелла, неуправляемого хозяином.

– Кончай, Аль. Дай спокойно позаниматься, – попросил Игорь по приватному каналу.

– Стас, – ехидным голосом выдала в эфир Альбина, – он вот-вот «нырнёт». Жду с минуты на минуту. У него лекция сегодня. Ты понимаешь, о чём я?

– Серая кошка на пару часов в нашем распоряжении? – с гоготом вопросил дружище.

– У меня уже есть пару мыслей на его счёт. Если у тебя нет приличных идей на наш…

– Хоть разорвись. Я думаю, мы всё успеем, Аль, – ржал из своего Тигра Стас. – Слушай, а давай его по реке сплавим? В какую-нибудь далёкую страну. Зачем тебе умный, если я рядом?

– Нет, Стас, мне Игорёк нужен, – неожиданно и приятно заступилась за друга Альбина. – У него глазки ласковые.

– Они у него просто сонные всегда, – ухмыльнулся Стас.

– Ещё бы, столько спать, – вмешался в разговор другой их приятель Ларик. Он взахлёб рассмеялся и тут же выпал из разговора. Противная манера, но в этом он весь.

– А то ты меньше спишь, – хохотнул Стас. – И вообще, хватит. Не трогайте Игоря, у него жизнь тяжёлая.

– Да? – очень искренне удивилась Аля.

– Точно говорю. С чего бы такая уродская морщина через весь лоб?

– Дураки вы все, – сказала Альбинка и загадочно улыбнулась. – Морщинка у него красивая. Игорёк, откуда она у тебя такая изогнутая?

– Не знаю, – флегматично произнёс наш герой. – Наверное, я ею бровь поднимаю.

– Тогда молчу, – поддержал Стас. – Такую бровь поднять отдельная мышца нужна.

– Да ну вас, – незло огрызнулся Игорь. – Есть у Шелла функция такая полезная, сейчас покажу.

Он выключил звук терминала. Голоса его приятелей заменились тихой и ненавязчивой музыкой. Это было приятнее, чем слушать их рассуждения о его внешности.

Вот уже полтора века, как звероподобные машины Шеллы стали обязательными для любого человека с десяти лет. Сеть твердила об удобстве, защищённости, безопасности, борьбе с вирусами и солнечной активностью. Оно так и было на самом деле. Четвероногая машина стала всем: и домом, и работой, и местом отдыха. Уж точно лучше, чем мотаться по городу на трёх транспортах. Где тебе надо, там и уснул, когда надо – в сеть влез, а нужно поработать – повернулся на бочок и спи, пока не доставит до места. Если вообще куда-то идти придётся. Сказка! Агрегат был красив, грациозен, неплохо защищён от внешнего мира и нападок другой такой же машины. Наездник через месяц адаптации чувствовал себя в ней «как в своей шкуре». Мог бегать, прыгать, работать. А вот вероятность резкого столкновения была исключена, как и возможность выхода хозяина из Шелла. Ну, почти исключена, да не совсем. Имелись специальные здания – их называли центры реабилитации – «реальки». В их шлюзе защитная блокировка с дверей снималась, и вот она – свобода. Можно гулять по просторному залу, прыгать, орать, просто валяться на белом полу. Для того и делалось, чтобы при необходимости пространство вокруг себя почувствовать. Игорь был там всего один раз. Тоскливый белый каземат, в котором он, в чём мать родила, гулял минут пять в одиночестве, ощущая пушистый пластик пола под ногами и беззащитность. Давно это было.

Сейчас же Игорь с нетерпением ждал лекцию, поэтому старался не реагировать на выпады друзей. Глаза Барса закрылись, отключилась подсветка салона. Перед тем, как Шелл установил динамическую гравитацию и перешёл в режим голографического погружения, Игорь почувствовал, как тело его кота схватили за задние лапы и куда-то потащили. «Вот гады», – подумал наш герой.

Затем отключились и тактильные сенсоры. Ученик провалился в образовательный процесс.

Первый урок

Картина, представшая в первые секунды лекции, не внушала оптимизма. Персонаж, которого Игорь с ходу окрестил «Профессор», был мультяшным. Если точнее – нарисованным на сером фоне скучным типом в чёрном костюме. Рисунок изображал учителя человечком со взъерошенными волосами. В остальном же он был подчёркнуто правильным. Ничего лишнего. Но всё, что полагается профессору, при нём. Чего ещё можно ожидать от персонажа, преподающего историю средних веков?

Обстановка аудитории была в том же стиле – плоский рисунок в серых тонах. Довольно скучный. Светлые стены, тёмные прямоугольники школьной доски и профессорского стола, заваленного разным хламом.

Профессор явно выжидал. Он разглядывал несуществующий потолок и несуществующий пол, скоблил корявую доску за своей спиной, брал указку, клал её обратно. Он вытирал испачканные руки о полы мультяшного пиджака, оставляя на нём белые пятна. И жутко при всём этом кряхтел.

Тем временем чудной прибор на профессорском рабочем столе, такой же корявый, как и всё остальное – то ли таймер, то ли метроном включился и начал отсчёт. Он тикал, ужасающе размахивая маятником-стрелкой, каждым тактом создавал пронзительный звук, который нарастал по частоте, оставаясь гундосо-звенящим. Ай, хитрец. Расчёт явно был на то, чтобы разбудить собравшуюся в аудитории группу бездельников и сонь. И ведь сработало. Звук метронома стал совершенно невыносимым, когда без какого-либо перехода два последних удара пробили в уютных бархатных тонах и создали-таки приятную атмосферу. Ничего не скажешь, не дураками придумано было. Типа: подняли, по щекам похлопали, а затем мягкий толчок в зад. Не хватало только нежного женственного голоса: «Ступай, мой маленький. Тебя ждёт много нового сегодня».

Женского голоса не было, но мягкий уверенный мужской, совершенно не соответствующий кряхтящему типу, был. И он был гармоничным продолжением последних ударов таймера, хотя начал резко и без предисловия.

– Зовут меня Островагант Илсагионович Экко. Знаю, звучит не просто, поэтому обращаться можно без фамилии. Только по имени-отчеству. Кто не запомнил? Могу повторить. Есть те, кто не понял?

– Повторите, пожалуйста, – попросил Игорь и почувствовал, что его просьба дальше Шелла не ушла.

– Ну и хорошо. Раз всем понятно, тогда начнём нашу леееекцию, – Профессор завис на последнем слове, копошась в куче бумаг на столе. Наконец он извлёк тот лист, который, по-видимому, и искал. Поправив очки, криво висящие на носу, начал читать.

– Тема нашего первого занятия: «Разум», – произнёс Профессор. По его интонации было сложно понять, вопрос это или утверждение. Тем не менее он осилил вступление и замер в горделивой позе. Обозрел мир вокруг себя, как бы ожидая возражений от аудитории. Не дождавшись, вернул взгляд на лист. Дочитал текст про себя и засунул бумажку обратно в середину кучи. Решив очевидно, что дальше справится и так. – В средние века своего существования человек изобрёл Разум. Некоторым из вас может показаться странным сам факт изобретения Разума. Я же не смогу предоставить вам на протяжении всего курса ни единого доказательства тому, что преподам здесь и далее. Поэтому разрешаю относиться ко всему как к приятной небылице. Да и сам я не откажусь от роли сказочника. Во всяком случае, это избавит меня от необходимости умничать и пытаться доказать то, что покажется бредом как на первый взгляд, так и на все остальные взгляды.

Выкинув в эфир эту целиковую и, несомненно, гениальную реплику, рисованный образ Профессора вспух и приобрёл объём. Затем он потёк в цветных переливах, залоснился и размазался в пластилиновую кашу. Новая субстанция существовала недолго. Она снова выровнялась по форме и цвету. Приняла чёткое очертание, из педантичного Профессора создав Клоуна. Клоун покривлялся несколько секунд, а затем снова потёк, заняв какую-то среднюю позицию, провоцируя зрителя на поиск граней и различий между персонажами. Впрочем, то было напрасным занятием. Профессор не остался стабильным. И потом, на протяжении лекции, так и перетекал то в одну, то в другую форму. Надо сказать, раздражало, но спать не давало.

– Приношу извинения за эти метаморфозы. Оказавшись в новом обществе, так сложно порой понять, кто ты есть, – без смущения прокомментировал собственную трансформацию Профессор-Клоун. Прекратив на какое-то время перетекать, он продолжил: – Итак, Разум, – голос его стал таким же неопределённым, как и тело. Жёстким, но с клоунско-игривыми нотками. – Изобретение Разума может показаться бредовой идеей, но… Впрочем, давайте вместе сделаем маленький экскурс в состояние человечества тех времён.

Что же увидит наш неподготовленный взгляд? А увидит он, если сможет, энергетическое тело, не заключённое в физическую оболочку. С практически безграничными, даже в представлении человека нашего времени, возможностями. Полная духовная реализация. Отсутствие пределов в пространственном перемещении и совершенно нелогичная эмоциональная жизнь, суть которой не может быть воспринята нашим сознанием, заточённым в материально-умозрительные рамки. Слабым аналогом уровня восприятия тех времён можно поставить пиковые состояния эмоциональности нашего времени. Лучшее, что удалось сберечь человечеству до сегодняшних дней, – любовь. Но, к сожалению, далеко не каждый индивидуум способен пережить её в своей материальной жизни. Причина чему банальна и проста. Непросто найти эмоционального резонатора в окружающем мире, используя тот крохотный набор чувств, который поставляется вместе с физическим телом. А уж тем более стало сложным выглядывать из-за завесы окружающих нас технологических барьеров.

Кроме любви есть ещё несколько уцелевших понятий и проявлений, такие как ужас или ненависть. Эти прижились шире. Именно ненависть. Добротная и яркая. Прошу не путать с повсеместной злобой. Признаться, я не хотел бы строить ваше восприятие эмоциональной стадии существования человечества на такой негативной и однобокой основе.

Таким образом, возьмём за базу голый факт: до определённого этапа своего существования человечество жило бестелесно и неразумно. В современном понимании этого слова. При этом не ограничивая себя в эмоциональном восприятии. Для полноты картины необходимо добавить, что окружающего мира в общедоступном представлении тоже не было. Совсем не было. Я имею в виду, что не было озёр, деревьев, травы, зверей. Да что там говорить, даже пустынного пейзажа безжизненной планеты не было.

На последней фразе образ Профессора внезапно схлопнулся и превратился в неоновую точку, зависшую в центре абсолютного мрака. Точка была пронзительно зелёного цвета и нестерпимой яркости. Она сверлила мозг примерно минуту, после чего дёрнулась и начала разрастаться. Достигнув размера теннисного мяча, точка взорвалась многоцветными пузырями. Те сталкивались, делились, скользили рядом, меняли цвета. Один из пузырей подлетел совсем близко к глазам Игоря. За переливом радужных полос на его поверхности наш герой уловил толчки, похожие на пульсацию живой ткани. Под этими толчками сфера пузыря разрасталась, ширилась. Она заполнила собой всё вокруг. Игорь ощутил, как оказался втянут в неё, подстроившись биением сердца под ритм содрогания сферы. Синхронные толчки оказались такими убаюкивающими, что сон, прятавшийся где-то внутри нашего героя, тихо и мягко возликовал. Он затуманил и победил сознание.

Сначала было только осязание. Игорь чувствовал себя плывущим, погружённым с головой в уютные и нежные волны чего-то тёплого, слегка маслянистого. Нежные потоки скользили по телу, успокаивая и даря наслаждение. Захотелось сжаться в комочек. Как когда-то в детстве. Поначалу наш герой сдерживал дыхание. Опасался захлебнуться в маслянистой жидкости. Но в такт дыхания пузыря пришло ощущение безопасного. Дающего покой, вызывающего доверие. Наконец, первый вздох состоялся. Игорь почувствовал, как до кончиков пальцев наполнился сверкающим теплом. Он опять задержал дыхание, страшась выпустить из себя и потерять это переливчатое блаженство. Затем пришёл второй вдох, третий, четвёртый… С каждым новым вдохом его тело всё больше и больше теряло границы. Наш герой понял себя как часть той субстанции, которая его окружала. Он растворялся, принимал и пропускал сквозь себя волны блаженства. Зрение включилось потом. Оно не напугало и не удивило. Тёплые волны, проходящие сквозь то место, которое он осознавал своим телом, были разноцветными и переливающимися. Преобладающий зеленоватый цвет искрился нитями серебряных бусинок, пластами золотистых слоёв, переливами. Волны, втекающие упругими толчками, возвращались подкрашенными в голубоватый оттенок. Цвет был виден на складках эмульсии, но, сглаживаясь, таял.

Иногда, прижимаясь к приятному, Игорь чувствовал, что достиг мягкой границы. Она вздрагивала и отталкивала его в плавание обратно. К центру мерцаний и течений. Наш герой потерял время. Он плыл бесконечно. Радужные переливы приносили с собой новое. Иногда Игоря захлёстывали оранжевые волны радости. Он безмолвно ликовал, усиливая пульсацию и окрашивая свой мир чуть более голубым. Несколько раз впитывал тревогу, которая заставляла прижиматься к той стороне, откуда волны шли теплее. Но остальное время был покой. Игорь научился различать цвет и сверкание. Без зрения, только осязанием своего тела. Чувствовал бодрящее щекотание серебряных бусинок, шероховатую нежность золотых струй.

Всё когда-нибудь заканчивается. Особенно сны.

Реальность вытолкнула его в бархатно-чёрный мрак виртуальной аудитории. Только неоновая точка посредине, сверлящая мозг. Таймер как и прежде набивал такт, поднимая с каждым ударом тон и ритм. Вот прозвучали два последних бархатных удара, и словно кто-то вытащил образ Профессора из неоновой кляксы, висящей в черноте. Как фокусник вытаскивает белый платок из маленького отверстия чёрной коробки. Или Клоуна? Или… как его там…?

Тишина затянулась, минута, другая. Пробудившийся мозг, тупя, начал набирать обороты, а войдя в ритм, взбунтовался. Тело, вынутое из ласковой среды, сопротивлялось. Оно дрожало, но привыкало к вернувшейся и неуютной теперь обстановке. «Наверное, так чувствует себя рыба, выброшенная на берег», – подумалось в голове.

– Аккуратнее с мыслями, дорогие мои, аккуратнее. Мысли, они ведь и случиться могут, – пропел Профессор, разглаживая конечности и восстанавливаясь после неудачного извлечения из неоновой точки. – Ох и помяла меня жизнь в борьбе за прекрасное. Давайте-ка прервёмся на минутку.

На этих словах аудитория с Профессором пропала. Раз, и нет. Только темнота.