Заложница

Глава четвертая
Пассажир 5J

Меня зовут Сандра Дэниелс, и когда я поднялась на борт самолета, летевшего рейсом № 79, то оставила позади прошлую жизнь.

По-моему, я бы даже не подумала куда-то лететь, если бы не мой муж. Говорят, что жертвы домашнего насилия пытаются сбежать шесть раз, прежде чем это им удается. Я сбежала всего лишь однажды. Я думаю о том, как это влияет на среднюю статистическую выборку, о женщинах, предпринявших восемь попыток. Десять. Двадцать.

Я сбежала лишь один раз, поскольку знала, что, если не сделаю все, как надо, он меня найдет. А если найдет, то убьет.

Утверждают, что в среднем жертв избивают тридцать пять раз, прежде чем те обращаются в полицию. Интересно, как себя ощущаешь, когда тебя били всего тридцать пять раз. Я не считала (а с математикой я никогда особо не дружила), однако я знаю, что два-три раза в неделю за четыре года гораздо больше тридцати пяти. Хотя, наверное, статистики подразумевают что-нибудь серьезное: переломанные кости, удары по голове, от которых становится темно, а из глаз сыплются искры. Не пощечины. Не щипки. Их, похоже, не берут в расчет. Вот так всегда: снова я все преувеличиваю.

Генри тут не совсем виноват, не полностью, в том смысле, что я знаю: людей бить нельзя, конечно же, нельзя. Но он потерял работу, а это сильно сказывается на мужчине, верно? Приходится жить за счет жены, когда тебя принято считать кормильцем семьи, мыть туалет и ждать, когда придет мастер ремонтировать посудомоечную машину.

Это казалось несправедливым. По словам Генри, именно он любил свою работу, а я просто «тянула лямку». Трудилась, а не делала карьеру. Генри стремился продвинуться, и это ему удавалось, я же топталась на месте. Его уважали, он был спецом в своем деле. А я… ну, он рассказал мне, что́ случайно услышал у барной стойки, когда зашел на наш рождественский корпоратив.

После этого я перестала участвовать в посиделках с коллегами. Да и как я могла, выяснив, что они в действительности обо мне думают? Туповатая. Страшненькая. Некомпетентная. Это не стало для меня открытием, однако кому нравится, когда это лишний раз подтверждают? Надо признать, коллеги продолжали притворяться: постоянные улыбки, фразочки «Как прошли выходные?» и «Точно не хочешь пойти с нами?» Я отвечала, что занята, пока они не отстали.

Вскоре Генри снова нашел работу, и я была благодарна, что он предложил мне уволиться. Сомневаюсь, чтобы по мне стали скучать. Во многом это явилось началом новой жизни, и хотя мы это не обсуждали, я была уверена, что Генри преодолеет свое подавленное состояние. Теперь, не работая, я смогла бы поддерживать его гораздо лучше, а в перерывах между работой по дому и готовкой, наверное, ходила бы в спортзал или в кружок рисования. Может, я бы даже обзавелась подругами.

Генри случайно увидел объявление об онлайн-занятиях фитнесом. Стоили они гораздо дешевле, чем абонемент в спортзал, и мне не пришлось бы никуда ездить, так что все это вполне имело смысл. К тому же я начала учиться рисовать. Это было ужасно! Да-да, действительно ужасно. Первым заданием было нарисовать карандашом вазу, и, как сказал Генри, рисунок мог изображать что угодно. Рисовать я прекратила. Глупо было вообще начинать. Как говорится, старую собаку не научишь лаять по-новому.

Однако подругами я обзавелась. И где бы вы думали – на «Фейсбуке»! Генри назвал их «как бы подругами», хотя во многом они были более реальны, чем окружавшие меня люди. Например, семейная пара по соседству или женщина, распространявшая каталоги фирмы «Эйвон» и порой заходившая на чашку чая. Понимаете, я с ними разговаривала, с этими «как бы подругами». Прежде всего об уборке – мы все входили в группу на «Фейсбуке» по лайфхакам в домашнем хозяйстве. Но вы ведь знаете, как бывает: начинается более тесное общение. Поздравления с днями рождения и все такое. Я и сама не заметила, как мы стали переписываться в личке.

Знаешь, он не должен так с тобой обращаться, уверяли они.

В глубине души я это знала, но, когда мне об этом заявили другие, мысль эта прочно укоренилась в моем сознании. В следующий раз, когда Генри меня ударил, я сразу ринулась к компьютеру:

– Он снова это сделал.

– Тебе нужно уехать.

– Не могу.

– Можешь.

Утверждают, что каждая четвертая женщина за свою жизнь хотя бы раз в той или иной форме подвергается домашнему насилию. Двадцать пять процентов всех женщин.

Я оглядываю салон, пересчитывая пассажиров. С точки зрения статистики, по крайней мере, пятерых женщин только в бизнес-классе избивали – или будут избивать – их партнеры. Эта мысль и успокаивает, и ужасает.

Вот пожилая дама. Глаза у нее с озорным огоньком, но в них сверкнули слезы, когда она говорила со стюардессой. Она тоже от кого-то бежит?

Или жена футболиста, которого мы узнали. Она так и льнет к нему, вся такая гламурная, с блестящими волосами и пухлыми яркими губами. В конце концов, никто не знает, что творится за закрытыми дверями. Никто не знал, что творилось за дверями у меня.

Бортпроводницы?

А почему бы и нет? Домашнее насилие одинаково для всех. Я гляжу на бейджики с именами и мысленно сравниваю их с собой. Вот Кармела – жертва? А Майна?

У Майны улыбка озаряет все лицо, но как только она скрывается за шторой, улыбка мгновенно исчезает. Есть у нее в глазах нечто такое, что ее тревожит. На жертву она не похожа, но в свое время я тоже не думала, будто выгляжу как жертва, и не считала себя ею, пока подруги не помогли мне увидеть мир таким, каков он есть на самом деле.

Трудно подобрать слова, чтобы описать мое отношение к «как бы подругам», насчет которых Генри столько язвил.

Как отблагодарить кого-то за то, что спасли тебе жизнь?

А ведь именно это они и сделали. Открыли мне глаза на то, что он творил, и вернули мне давно утраченную уверенность в себе.

Когда самолет рейса № 79 поднялся в воздух, впервые за пятнадцать лет я вздохнула с облегчением. Генри не помчится за мной в Сидней. Он никогда меня не найдет.

Наконец-то я свободна.

Глава пятая
15:00. Адам

Разговор с инспектором Батлер на целый день выбил меня из колеи, отчего на взятие показаний уходило вдвое больше времени, чем обычно.

– У вас все нормально? – Моя первая свидетельница поглядела на накорябанные моей дрожащей рукой каракули и с озабоченным видом склонила голову набок.

Я отшутился: «По-моему, у меня всегда так». Однако заметил, как она обеспокоенно посматривала на бумагу, когда я вносил дополнения в ее показания, а когда зачитал их ей, там оказалось так много ошибок, что пришлось начать заново. Мой молчавший телефон высветил двадцать семь пропущенных вызовов, иконка голосовой почты мигала красным. Сколько времени нужно для составления детализированного счета за телефон? Сколько времени уйдет у Батлер, чтобы просмотреть распечатку и заметить вновь и вновь повторяющийся номер? А числа в крайней колонке становятся больше и больше. Сколько надо времени, чтобы разрушить карьеру, которую пришлось строить двадцать лет?

Я выхожу из участка позднее обычного и дважды медленно объезжаю городок в поисках парковочного места, прежде чем бросаю это занятие и отгоняю машину к дому. Потерянное время означает, что за Софией придется бежать, застревая в снегу и от этого еще больше теряя скорость. Я срезаю угол по церковному подворью, не обращая внимания на предупреждающие знаки, и мчусь мимо идущих навстречу женщин с детьми, сжимающими в руках рисунки. Вот черт! Если родитель опаздывает, ребенка отправляют на продленку и за это берут пять фунтов, даже если опоздаешь всего на пять минут. Может, деньги и небольшие, но теперь в карманах у меня гораздо меньше.

Оскальзываясь, я проскакиваю через калитку, опоздав на пять минут.

– Мистер Холбрук, – хмурится мисс Джессоп, вероятно, размышляя, как мне сказать, что я должен раскошелиться, – Боюсь, Софию уже забрали.

– Кто? – Не Майна: рейс у нее около полудня.

– Бекка. Ваша няня, – объясняет она, словно я мог забыть. – Разве миссис Холбрук вам не сообщила? – Я уже вижу, как она готовит сплетню для болтовни в учительской. У родителей Софии наверняка все разладилось, по-моему, теперь они друг с другом даже не разговаривают…

– Да, сообщила. Просто забыл. Спасибо. – Я заставляю себя улыбнуться, хотя жутко злюсь на Майну за то, что выставила меня идиотом.

Я пускаюсь бегом в сторону главной улицы и нагоняю их на углу у самого полицейского участка. Перехожу на шаг. Темные волосы Софии – такие темные и кудрявые, что люди находят в них сходство с Майной, которого нет и быть не может, – выбиваются из-под шерстяной шапочки и рассыпаются по плечам и спине ее ярко-красного шерстяного пальто. Майна всегда заплетает их за завтраком в косички, которые к обеду, конечно же, напрочь распускаются. София смотрит себе под ноги, выискивая в перемешанной ногами слякоти кусочки нетронутого снега, чтобы ступить туда сапожками.

– Эй, София!

Она оборачивается. Сначала улыбается, а потом лицо ее делается настороженным. Я ненавижу себя за то, что так получается.

– Привет, пап.

– Привет, Адам.

– Все нормально, Бекка? Ты откуда здесь взялась? Я же говорил Майне, что сегодня уйду с работы пораньше.

Она пожимает плечами.

– Я только сообщение получила. Обычно я не сижу с детьми два вечера подряд, но под конец года деньги очень нужны, так ведь? Все эти рождественские подарки, а потом еще и Новый год. В «Быке» устраивают праздник, куда входной билет стоит двадцать фунтов, затем еще и выпивка, а если захотим продолжить…

Я перестаю ее слушать, когда мы шагаем в сторону дома. София пританцовывает вокруг Бекки, держась за ее ладонь. Я тянусь к ее другой перчатке, но София сует руку в карман, и я закусываю щеку изнутри, пока не чувствую соленый привкус.

Черт бы побрал эту Майну! Я же говорил ей, что заберу Софию. Господи, даже сообщение отправил, где все написал черным по белому. Теперь не могу отослать Бекку, не дав ей немного денег, она ведь ожидала, что ей заплатят, когда я вернусь с работы.

– Овощной магазин, – произнесла София. – «Сейнсберис».

У Майны всегда так. Она вопит о том, что мне нужно вносить посильный вклад, а потом выкидывает фокусы вроде этого и выставляет меня дураком.

– Теперь мясная лавка. А вот контора риелтора, где…

– Продают дома, да, мы знаем. Господи, София!

Я чувствую на себе взгляд Бекки, когда девочка умолкает.

Легко быть образцовым родителем, если у тебя нет своих детей, тогда странные детские причуды умиляют, а не раздражают. Может, Бекка поняла бы это, если бы ей тысячу раз пришлось выслушивать «путевые наблюдения» Софии или же пять лет подряд слышать, как Майна каждый вечер читает вслух «Баю-баюшки, луна».

Майна не взглянет на экран телефона, пока не сядет самолет, но накопившееся внутри меня раздражение нужно куда-то выпустить, и я достаю свой телефон. Она считает, что именно я уклоняюсь от общения, когда сама не может разобраться в таких простых вещах, как кто забирает дочь…

Я смотрю на дисплей и на ветку сообщений, которую открыл, готовясь высказать все Майне.

«Няня не нужна. На завтра договорился уйти пораньше, так что смогу…»

Мое сообщение остается незаконченным. Внезапно я вспоминаю звонок из следственного изолятора, когда вчера днем сунул телефон в карман, потому что резюме дела моего подозреваемого наконец-то приготовили для защитника.

Я думал, что отправил сообщение.

Был уверен, что отправил его.

Меня бросает в жар, я ощущаю угрызения совести и вместе с тем злость, как это всегда со мной случается. Все произошло лишь потому, что теперь Майна не отвечает на мои звонки и настаивает, чтобы я ей писал сообщения. Или электронные письма. Электронные письма! Кто пишет их женам?

Так удобнее.

Удобнее кому? Не мне, это уж точно. Майна ведь даже голоса моего не выносит, верно? Для нее лучше держать меня по ту сторону почтового сервера, когда она может делать вид, будто я какой-то работник по хозяйству, с кем приходится иметь дело ради Софии.

– Еще немного побудь, – говорю я Бекке, даже сам улавливая горечь у себя в голосе. Сглатываю ее. – Может, сделаешь Софии чаю? Ей это понравится.

Бекка мнется, а потом кивает.

– Классно.

Майна именно так бы поступила? Или же сказала бы мне, что я швыряюсь деньгами, которых у нас нет. Было время, когда Майна считала, что я поступал правильно. Теперь я все делаю плохо.

Врун.

Обманщик.

Никудышный отец.

Самое ужасное то, что она права. Я врун. Обманщик. Майна не может ненавидеть меня больше, чем я ненавижу сам себя. Она не знает, что при виде своего отражения в зеркале меня тошнит от отвращения. Как до этого дошла наша жизнь?

Батлер, наверное, уже получила счет. Она изучала бы его с маркером в руках, читая между строк. И раскрашивая крах моей карьеры.

Что мне делать? Служба в полиции отличается от большинства других профессий. Ты не работаешь какое-то время, а потом движешься дальше, как будто стоял за стойкой бара или пытался заняться розничной торговлей. Это похоже на работу учителя или врача, становящейся частью тебя. И я вот-вот всего этого лишусь.

Бывший муж, бывший отец, бывший полицейский. Хуже уже некуда.

Когда мы выходим к окраине города, София высвобождает ладошку из руки Бекки. Снова падает снег, и резиновые сапожки девочки оставляют на тротуаре крохотные следы. Она забегает за угол в двадцати метрах впереди нас, я зову ее, но София хихикает и не останавливается.

– Догоняй!

Я перехожу на бег трусцой. Вылетаю за угол – улица пуста. По тротуарам расплескана серая снежная жижа с мостовой, и я выискиваю отпечатки ног девочки.

– София!

– Спокойно, это она так в прятки играет, – раздается в нескольких метрах позади меня голос Бекки. – О, нет! – сценически-громко взывает она. – Где же наша София? – Потом улыбается мне, но я не принимаю ее игру.

– София!

Мимо проезжает автомобиль, я заглядываю в салон, вижу водителя, машинально засекаю номера и направление движения. Чтобы украсть ребенка, нужны секунды. И несколько минут, чтобы скрыться.

– София! – Я перехожу на бег. – Выходи сейчас же, это не смешно!

– Она не выйдет, если думает, что ты на нее злишься, – шипит Бекка мне в спину, после чего выводит нараспев: – Ее нигде не видно!

Я останавливаюсь так внезапно, что едва не падаю.

– Пожалуйста, не учи меня воспитывать ребенка!

Делаю полный оборот, внимательно оглядывая улицу. Где же она?

В любом полицейском расследовании, касающемся ребенка, возникает мгновение, когда размышляешь: А если бы это был мой ребенок? Как бы я поступил? Что бы чувствовал? Всего лишь мгновение: если позволишь раздумьям затянуться, никогда не выполнишь задание.

Мгновение уже растянулось на минуту.

– София! – кричу я так громко, что перехватывает горло, и мне приходится откашливаться.

– Ничего не получится, – мелодраматическим тоном произносит Бекка и вздыхает: – Придется идти домой без нее.

– Нет! – София выскакивает из-за мусорного бака на колесах и буквально врезается в Бекку. – Я здесь!

– Ой, Господи, ты пряталась! А я-то подумала, что ты растворилась в воздухе!

Кровь стучит у меня в ушах, когда я наклоняюсь, хватаю Софию за руку и притягиваю к себе.

– Больше никогда так не делай, слышишь? Что угодно могло случиться.

– Она ведь просто играла…

Я обрываю Бекку свирепым взглядом и заставляю дочь смотреть мне в лицо. Нижняя губа у нее дрожит.

– Прости, папа.

Кровь приливает к щекам, глаза начинает щипать. Сердце постепенно успокаивается. Я слегка улыбаюсь Софии. Отпускаю ее руку и поправляю шапочку.

– Ты меня напугала, Соф.

Она смотрит на меня, не отводя взгляда темных глаз так долго, будто знает все мои тайны.

– Папы не пугаются.

– Порой все пугаются, – весело отвечаю я.

Остаток пути домой София позволяет мне держать себя за руку, и я гадаю, знает ли она, как много это для меня значит. Я перехватываю взгляд Бекки, одни только ее вздернутые брови каким-то образом выдают мысль, что я перестарался. Вслух она этого, конечно же, не говорит. А вот Майна высказала бы. Вечно у тебя конец света получается. Ты всегда убежден, что случится худшее.

Каюсь, виноват. Но это лишь потому, что именно так часто и случается.

– Мама летит на самолете, – произносит София, когда я помогаю ей снять сапожки. Обиваю их друг о дружку и ставлю на коврик около двери рядом со своими рабочими ботинками. Наш дом по адресу Фарм-Коттеджес, 2 – средний из трех террасных коттеджей, в свое время принадлежавших расположенной в полутора километрах от нас ферме.

– Правильно.

У всех трех коттеджей есть садики, выходящие в парк с огромными дубами и дорожкой в форме восьмерки. Одна половина восьмерки – детская площадка, а на другой находится небольшое озеро с крохотным островком, на нем стоит домик для уток. В парке есть большая поляна, где летом пышно цветут наперстянка и васильки, с тропинкой, по которой любит бегать София.

– Она будет лететь двадцать часов, потом вернется домой, на это уйдет еще двадцать часов, но между полетами мама поживет в гостинице.

– Верно.

– Вот умница, – замечает Бекка, глядя в телефон.

– Это «Боинг» «три семерки», на нем летят 353 человека.

– Да.

– А где она?

Я считаю до пяти и мобилизую все свое терпение.

– Ты же мне только что сказала. Мама летит на самолете.

– Да, а где именно?

Есть еще мужчины, испытывающие то же, что и я? Мужчины, чьи дети только и хотят, чтобы быть рядом с мамой? Есть еще отцы, постоянно чувствующие себя утешительными призами, и неважно, как сильно они выкладываются? Похоже, я никогда этого не узнаю, потому что это будет означать, что кому-то расскажешь, как тебе плохо, когда твоя дочь всегда хочет находиться рядом с другим человеком.

Я достаю телефон и запускаю трекер «Полетный радар-24», столь любимый фанатами авиаспоттинга и дальних перелетов.

– Мама… – Я жду, пока в приложении загрузится самолет Майны. – Вот здесь.

– Бела-ус.

– Русь. Как «гусь». Беларусь.

София повторяет за мной, вглядываясь в слово на дисплее, и я понимаю, что она его запомнит. Она никогда ничего не забывает.

– Наздровье, – произносит Бекка.

– Что-что?

Она медленно проходит в кухню, оставив свои сапоги на линолеуме. Под ними уже лужица.

– Это по-русски «Будем здоровы».

Я переставляю ее обувь на коврик и смотрю на мигающую на дисплее телефона точку – самолет Майны на высоте десяти с половиной тысяч метров. Скоро мигающая точка пересечет воздушное пространство России, потом Казахстана, а затем Китая. Наконец она пролетит над Филиппинами, Индонезией и перед тем, как мы с Софией проснемся, пересечет Австралию и приземлится в Сиднее.

– Двадцать часов, – протянул я, когда Майна сообщила, что полетит. – Ничего себе смена!

– Я не директор авиакомпании, Адам.

Я выдержал паузу, прежде чем заговорить снова, не желая ввязываться в ссору, которую она пыталась начать.

– Все же неплохо бы провести несколько дней в Сиднее в это время года.

– Это не праздник и не отпуск!

Я сдался. Мы стояли около дверей школы, чтобы передать слона, которого в то утро случайно забыли дома. София бросилась Майне на шею и обняла ее, а потом кивнула мне, будто мы как-то встречались на конференции по сетевым протоколам. Напомните, чем вы конкретно занимаетесь? Мне подарили несколько часов общения с дочерью со строгим предписанием вернуть ее домой к шести вечера.

А Майна не унималась:

– Перестань заставлять меня чувствовать себя виноватой, Адам! Это моя работа.

– Знаю, я…

– Как будто бы у меня есть выбор.

Она покраснела от злости и принялась демонстративно медленно застегивать пуговицы на пальто Софии. Я заметил, как Майна глубоко и размеренно дышала, а когда выпрямилась, никто бы и не подумал, что что-то произошло.

– Я буду скучать по тебе, – тихо сказал я, гадая, переступил черту или нет, но глаза Майны увлажнились. Она отвернулась, вероятно, надеясь, что я ничего не заметил.

– Это такой же рейс, как и все остальные.

Двадцать часов, как ни крути.

Лихорадочное и возбужденное ожидание этого перелета продолжалось два года. Возможно, я замечал его более приземленно, чем Майна, но компания «Уорлд эйрлайнс» была у всех на виду и на слуху. Телевизионная реклама, демонстрировавшая мягко раскладывавшиеся кресла-кровати в бизнес-классе и вытянутые ноги пассажиров экономкласса. Интервью с пилотами, работавшими на испытательных рейсах, ностальгические сравнения с «Кенгуриным маршрутом», по которому летали в 1940-х годах с остановками в шести странах.

– В 1903 году, – пару дней назад сказал Юсуф Диндар, сидя на гостевом диване в передаче «Завтрак на Би-би-си», – братья Райт бросили вызов земному тяготению, совершив первый управляемый полет на аппарате тяжелее воздуха с двигателем. Более ста лет спустя мы обладаем возможностью держать в воздухе 150 тонн металла двадцать часов подряд. – Он откинулся на спинку дивана и вытянул вдоль нее руку. – Сила притяжения Земли велика, но мы доказали, что преодолели ее. Мы победили природу.

Теперь, когда я вспоминаю его самодовольный взгляд, у меня по спине мурашки бегают. Не сомневаюсь, что у него самые опытные экипажи и самые лучшие самолеты. Однако природа способна поглотить целый город, повалить небоскребы и смыть в океан береговые линии…

Я выключаю сценарий наихудшего развития событий, закольцовкой вертящийся у меня в голове. Майна права: вечно у меня конец света получается. Они три раза прогоняли испытательные рейсы. На них смотрит весь мир. На карту поставлена их репутация, не говоря уже о нескольких сотнях человеческих жизней.

Ничего не случится.