Шерловая искра

Глава 9

Тиннариэль

После отказа от анестезирующего зелья Эльронда я быстро убедилась, что поглощаю его зря – внутренности вернулись на свои законные места и больше особо не бунтуют. Зато я теперь взбунтовалась против бульона, как единственной альтернативы в рационе, и потребовала нормальной еды. В итоге, неделю спустя, которая здесь длилась не семь, как привыкла, а девять дней и называлась рундиной, уже чувствовала себя вполне здоровой. Точнее, сносно передвигаться на своих двоих я начала раньше, но афишировать сей факт не торопилась.

В первую очередь попросила Кору сводить меня к её маме. Флита, худощавая женщина лет тридцати пяти, тоже шла на поправку. Пока её всё ещё мучил жестокий кашель, но угрозы жизни не было. Она так искренне радовалась моему выздоровлению, так растрогалась от простого жеста благодарности и участия, что залилась горючими слезами, поминутно винясь и сокрушаясь, что никак не может приступить к своим прямым обязанностям.

Пришлось успокаивать переживательную тётку уверениями в том, что Кора справляется безукоризненно и вообще – самая лучшая помощница в мире. Флиту было так жалко, что даже возникла мысль поделиться с ней на время своим талисманом. Но, слава богу, хватило осторожности остановить этот сердобольный порыв. Дело в том, что шерл помогает только сильным людям, слабых же напротив способен довести до ручки окончательно.

А какая она, сколько в ней характера и силы, которую, как говорится, ложкой не измерить, я не знала. В общем, чтобы ненароком не сделать хуже, рисковать не стала. Все эти "волшебные" штуки не так просты и однозначны, как кажется на первый взгляд.

Перемещаться по замку я пока решалась только в ранние утренние часы, когда, по утверждению Коры, мачеха с дочерью ещё предпочитали нежиться в постелях. Сунулась, было, за пределы своей комнаты самостоятельно, но быстро сообразила, что в одиночном плавании просто заблужусь в этих мрачных коридорах или влезу куда-нибудь не туда, выдавая раньше времени свою дееспособность.

Потому, прикинувшись немножко немощной, попросила Кору сопровождать меня под ручку, помогая, якобы, удерживать не вполне устойчивое вертикальное положение. И следующим стратегически важным пунктом ознакомительной экскурсии по замку стала библиотека отца.

Ею оказалась небольшая комната, с несколькими полками, уставленными книгами. Тонких брошюр, содержанием в несколько листов, и толстых томов ручной работы оказалось неожиданно много.

– Да тут, ей богу, по средневековым меркам, целое состояние. – едва не присвистнув в полном восхищении, я один за другим брала в руки изрядно запылённые фолианты.

Похоже, здесь давно не убирались, на что я и обратила внимание Коры, неуверенно мявшейся рядом. Бардака, как такового, не наблюдалось, каждая книга совершенно определённо занимала продиктованное пока не известной мне логикой место. Но слой скопившейся пыли запросто мог спровоцировать какой-нибудь аллергический ринит.

На уютное кресло, характерно продавленное регулярной и длительной эксплуатацией, без предварительной сан обработки сесть было категорически невозможно. Про небольшой, но очень основательный стол с выдвижными ящиками вообще молчу.

– Что делать будем? – обратилась к спутнице.

– Сейчас кого-нибудь попрошу помочь. – растерянно хлопнув ресницами, та потёрла нос и смачно чихнула. (Ну вот, что говорила!)

– Ни в коем случае. – поспешно остановила её, – Тащи ведро и тряпки, сами управимся… Что? – заметив изумление, тут же нарисовавшееся на лице девчонки, спросила я – Ты разве забыла, что моё выздоровление мы с тобой пока сохраняем в большом секрете? Тебе я доверяю, а кто-нибудь другой быстро проболтается мачехе, и она снова прибежит трепать мне нервы. Отчаянные времена требуют отчаянных мер. Ну, не стой столбом, Беги за уборочным инвентарём.

Сдаётся, какую-то часть слов из того, что я сказала, собеседница не поняла, но на этот счёт удивления не выказала. (Вы ведь помните, в замке меня считали заучкой.) Суть просьбы уловила и, молча кивнув, побежала её исполнять.

Я же тем временем с замирающим сердцем открыла первый попавшийся талмуд. Теоретически, навыки прежней владелицы тела должны были достаться и новой, то есть мне. По крайней мере, в этом мы, писатели, в своих историях, уверяем читателей. Но как там на самом деле – сейчас и проверим. Если нет – дело швах.

– Уф-ф! – не удержалась от шумного выдоха облегчения, когда глаза побежали по незнакомым на внешний вид закорючкам, которые неведомыми механизмами чужой памяти стали складываться в слова.

Теперь следующий этап. Уже почти не сомневаясь в успехе, я потянулась за другой книгой, стоявшей на отдельной полке и разительно отличавшейся от предыдущей оформлением богато украшенной кожаной обложки. Загогулины однозначно были иными – более витиеватыми, растянутыми по строчкам, но тоже преспокойно поддавались чтению.

– Отлично. Просто отлично. – удовлетворённо потирая руки, я продолжила исследовать помещение и обратила пристальное внимание на ящики стола.

На великое счастье, они оказались не заперты и хранили в своих недрах стопочки тщательно сортированных листов. В верхнем бумага не самого прекрасного образца была исписана на черновую, о чём свидетельствовали многочисленные исправления, подчёркивания и перечёркивания. Нижний содержал очень аккуратно, рясно исписанные страницы отличного качества.

"История падения великой империи. Правда и ложь." – гласила крупная надпись на верхнем листе.

– Ух-ты-ы-ы! – я бережно и очень осторожно вынула довольно приличную кипу документов.

Рукопись, которая так и не успела стать полноценной книгой. Сто процентов. И писал сей труд, по всей видимости, мой отец. Больше просто некому. В черновиках и чистовике почерк одинаковый.

Впрочем, долго ковыряться и углубляться в чтение мне не позволило скорое появление Коры, вооружённой ворохом тряпья и ведром с водой. Что ж, основательно приводить в порядок книги придётся поштучно, значит позже. Заодно и разберусь, что тут в нашей сокровищнице хранится. А пока следовало навести хотя бы поверхностную уборку.

Провозились долго, оставаться в библиотеке, не рискуя выдать своё пребывание здесь, стало опасно. Пришлось спешно ретироваться. Но с собой в спальню я прихватила заветную родовую книгу, которую обнаружила, целенаправленно порыскав по полкам, пока орудовала тряпкой.

Удобно утроившись в постели так, чтобы в любую секунду при необходимости возможно было быстро спрятать документ под подушку, принялась за его изучение.

Последним по мужской линии стояло имя Кристиан. Это, так понимаю, маленький наследник. Перед ним с датами рождения и смерти значился Хунгор, владетельный ридгон замка Хатол и земель таких-то и таких-то. Ясно, это, значит, папа.

Выше пошли многочисленные перечисления пращуров Тиннариэль. И все ридгоны и ридгонды. Других титулов не упоминалось. Но не могут же все они быть только герцогьями, например, – никакой земли не напасёшься. Более детальное разделение обязательно должно иметь место быть. Но в перечне настойчиво фигурировали исключительно ридгоны. Из чего сам собой напрашивался вывод, что всё высшее дворянство в государстве называлось этим единственным словом.

Больше из этого труда никакой особо полезной информации почерпнуть не удалось.

В дальнейших изучениях содержимого библиотеки обнаружились не только книги и рукописи отца, но и письма "Дорогому другу Хунгору от Мелькора". Мысленно попросив прощения у родителя за вторжение в личное пространство, взялась внимательно изучать послания. И вот они, как раз, оказались просто кладезем нужных сведений.

Во-первых, письма давали ответ на вопрос, откуда у папы имелись все эти редкие иностранные произведения (некоторые из них на вид казались довольно древними). Вот этот Мелькор – в прошлом вояка, по просьбе батюшки тащил их из своих странствий и пересылал товарищу. А отец уже кропотливо изучал и на основании глубокого анализа источников и с той, и с "нашей" стороны пытался составить наиболее правдивую и достоверную версию событий исторического взаимодействия государств.

В душе невольно шевельнулось уважение к папе.

А во-вторых, в переписке имелась информация о злополучной помолвке. Этот Мелькор оказался, собственно, тем самым другом отца, с которым они и состряпали моё обручение с неведомым Ронаном – сыном и наследником почтенного ридгона. Вот за изучением этой новости и застукала меня мачеха в один из дней. Не иначе, кто-то сдал.

Глава 10

Дверь в библиотеку не просто отворилась, а распахнулась так, что шарахнулась ручкой о стенку. Мачеха, видать, так боялась не успеть поймать меня на "месте преступления", что не иначе, как бегом по лестнице бежала. Аж запыхалась, бедная. Стоит, щёки красные дует, глаза закатила, никак дыхание не восстановит после принудительной физкультуры. Нервная женщина.

Я в первую секунду тоже, было, "дёрнулась", ругая себя за то, что задержалась в библиотеке – могла бы спокойно изучать письма у себя в комнате. Но тут же успокоилась рациональной мыслью о том, что рано или поздно всё равно пришлось бы выползать на публику. Шибко долго прятаться под одеялом мне бы не дали. Так почему не сейчас? А то, что тётка явно вознамерилась поорать, так это тоже неплохо. Думаю, в спокойном состоянии она с Тиной вообще мало разговаривала. А сейчас на нерве сболтнёт мне очередную порцию-паззл информации в общую картину происходящего.

В общем, дав себе установку не заводиться, со спокойным зрительским интересом я приготовилась послушать сольное выступление разгневанной дамочки. Как там её зовут? А, да, Ниниэль. (Нини, как я её уже мысленно окрестила.) Та как раз отдышалась и набрала в лёгкие воздуха, подбирая самые яркие эпитеты для обличительной речи.

– Так и знала, что застану тебя здесь! – даже как-то больше удовлетворённо, чем возмущённо заявила она. И тут же в пику себе продолжила, – Хорошо ещё Арья вовремя доложила, что видела, как ты заходила сюда.

– Ясно, всё-таки донесли, значит. Ну ладно, вычислим и возьмём эту вражину Арью "на карандаш".

– Весь двор пляшет вокруг "бедной девочки", а она вон что! Поглядите-ка – жива-здорова и просто бессовестно водит всех за нос. – как Нини не отравилась собственным ядом, произнося эти слова максимально противно-язвительным тоном – не знаю. Иммунитет, видать.

– Ну с "весь двор пляшет", это ты, тётя, конечно, загнула, а вот что за нос вожу – то да, не поспоришь. – мысленно усмехнулась я.

А она тем временем сменила позу сварливой кухарки, упершей руки в бока, на горделиво-величественную, повыше задрала подбородок и продолжила на прежних децибелах, зато с новой, на этот раз скорбно-печальной нотой в голосе:

– Как ты посмела нарушить мой запрет, Тиннариэль!

Вопрос был однозначно риторическим, поэтому я молча и со всем вниманием ждала продолжения. Интересно же, с чего Тине запретили посещать библиотеку.

– Впрочем, этого следовало ожидать. Хунгорд, упокой его душу Даркан Вершитель, избаловал тебя. И вот итог – ты выросла невоспитанной, непослушной, своевольной, ленивой…

В этом месте я решила, что эпитетов достаточно. К тому же они просто бестолково сотрясали воздух и никак не проясняли вопроса, который меня интересовал, посему решила вступить в диалог.

– Я не согласна вашим решением запретить мне посещать эту комнату. Это всё – наследие отца.

Жуть, как хотелось добавить, что и завывать-то так не стоит, будто мачеха застала меня не с книжкой за столом, а в непотребной позе за неприличным занятием на сеновале с конюхом. Но не стала. Собственно, главным сдерживающим фактором послужило выражение лица Ниниэль. Кровь, резко отхлынув, выбелила кожу тётки, губы приобрели радикально синий оттенок, в общем, я уж решила всё, дамочка на грани инфаркта.

Ан нет. Оппонентка оказалась крепче, чем можно было предположить. Она заткнулась, недоверчиво покосилась в мою сторону, а потом с неё в один момент снесло всю нарочитую горделивость, и на место вернулась прежняя сварливая кухарка. Очевидно, мачеха слабо умела управлять эмоциями в нервном возбуждении, и маска величественной госпожи удавалась ей исключительно в спокойном состоянии.

– Что-о-о?! – как иерихонская труба с новой силой взвыла "собеседница". – Дрянь! Как ты смеешь перечить матери?!

– Мачехе. – тихим, ровным менторским тоном зачем-то поправила я.

Нини снова недоверчиво сморгнула, даже головой слегка тряхнула, но решила поверить в то, что моя ремарка ей почудилась и продолжила отповедь, на всякий случай всё же рявкнув коронное:

– Молчать!

Ну чисто прапорщик на плацу. Или кто там солдатиков "школит"? Где хвалёное дворянское воспитание? Где выдержка, манеры? При живом муже, поди, сидела тихо, как мышь под веником, и пискнуть не смела. А тут вишь, хозяйкой себя почуяла, разнуздалась, самодурища.

– Ты забыла, что покрыла наш дом несмываемым позором?! Так я напомню! – всё сильнее кочегарила эмоцию та, – Из-за тебя, негодяйка, мою Агнелис никто замуж не берёт. Кто посмотрит в сторону девочки, если её сестра – брошенная невеста?! Паршивка!

Фу. Слушать эту сапожную ругань было противно, но необходимо. Как раз подбирались к самому интересному. Хоть на первый взгляд и казалось, что мачеха в истерическом припадке валит всё на свете в одну кучу, но вполне может оказаться, что где-то в этом ворохе затерялось какое-никакое зерно истины.

– А всё из-за чего?! Из-за этих треклятых книжонок! Вот прознал твой женишок, что в жёны ему вместо покладистой, воспитанной и кроткой девицы, знающей своё место, подсовывают вольнодумку с головой, забитой науками, и сбежал. Конечно, кому в доме нужна строптивица, что станет умничать, да мужу перечить?

Ну тут уж мачеха явно с красками переборщила. Даже судя по тому, как на мой единственный пока высказанный протест взвилась она сама, едва при этом не уронившись в обморок от удивления, никому-то тут Тиннариэль перечить не смела. И будь у неё действительно бойцовский характер, всякой гадостью травиться бы не стала. Может я, конечно, ещё не прочувствовала всей глубины проблемы, да и вопли мачехи воспринимаю, как нечто ко мне не относящееся, но в петлю лезть точно не собираюсь.

– Эх, найти бы этого поганца-женишка, да ноги поотрывать. Вместе с женилкой. – всё-таки начиная раскаляться, размышляла я, пока Нини продолжала фонить на заднем плане, упражняясь в бранном красноречии, – И что, действительно повисшая в воздухе помолвка Тины так сильно мешает маман удачно пристроить свою крошку в приличные руки? И от этого весь сыр-бор? Так-то девчонка миловидная, при титуле, на предмет грамотного поведения при супруге наверняка мамой науськанная, в излишнем уме кандидатку тоже не заподозрить – идеальная невеста. Но поди-ка ж ты, сидит в девках несватаная. А матушка бесится. Вон аж Тинку своими упрёками до суицида довела. Ну не гад, а? В смысле, Ронан этот.

И что-то прям такая злость взяла. Главным образом от того, что именно мне теперь всё это разгребать. Бежать из замка? От одних проблем к другим? Вольные хлеба для одинокой девушки в средневековье вполне легко могут обернуться опасностями похлеще, чем брызжущая слюной разъярённая мачеха. Кому об этом знать, как не мне.

В любом случае, торопиться не будем. Не всё ещё ясно с моими правами в этом доме. Какова широта власти Ниниэль над падчерицей, чем она реально может мне угрожать и что возможно ей противопоставить – вот вопросы, вставшие на первый план.

Из задумчивости вывела фраза мачехи, которую она произнесла с особой яростной ненавистью.

– Я уничтожу это всё! – шипела она, обводя книжные полки испепеляющим взором, – Сегодня же прикажу сжечь!

– Нет. – мозг ещё даже не успел внятно оформить мелькнувшую на озвученную угрозу мысль, а рот уже выговорил. Спокойно и уверенно. – Не уничтожишь.

И тут аргумент в пользу этого утверждения догнал, таки, язык. Она действительно не может это сделать. По какой причине – не ясно. Но если бы имела право, давно бы спалила содержимое библиотеки к чертям собачьим.

И то, что Ниниэль не нашлась, чем возразить, и то, каким испытывающим взглядом посмотрела мне в глаза, как будто я сказала что-то, о чём не должна знать, только утвердило меня в новой догадке.

– Для тебя поблажки в этом доме закончились. – многообещающе заявила она и вышла вон.

Глава 11

На этом моя относительно спокойная жизнь действительно закончилась. И началось отчаянное противостояние. Не сказать, холодная война.

Перво-наперво, как и следовало ожидать, мачеха велела запереть библиотеку. Как только я покинула это уютное отцовское убежище, у дверей нарисовался мужик с инструментами и взялся грохотать молотком, навешивая на неё кованые петли, в которых тут же повис здоровенный амбарный замок.

Я ж потом сходила, проверила. М-м-да. Это вам не столовку монастырскую вскрыть, вынув старые гвозди из рассохшегося дерева, как сие удалось Канарейке в моей последней книжке. Свежая конструкция сидела прочно и надёжно. Чтобы снова проникнуть в библиотеку придётся придумывать что-то посущественнее, чем банальный рычаг.

А попасть в неё ещё хоть разок хотелось. Дело в том, что библиотека являлась одновременно и отцовским рабочим кабинетом. Логически рассуждая, именно там должны были храниться всякие важные документы, вроде договора помолвки, бумаг, подтверждающих имущественные права, какие-нибудь родовые грамоты, возможно и завещание, которое в данный момент интересовало меня более всего.

Заветная шкатулка просто обязана была существовать. В предыдущие разы в книгохранилище ничего подобного на глаза не попалось, может она и не в библиотеке вовсе, но это не точно. Детально изучить все закоулки, поискать тайные места я так и не успела.

Имелась, конечно, ещё одна версия. Более правдоподобная, но как же не хотелось, чтобы она оказалась верной. Очень может быть, что Ниниэль позаботилась о том, чтобы информация, о которой ей хотелось бы умолчать, не стала случайным образом достоянием гласности. Это значит, что искомые документы припрятаны где-нибудь в её комнате. А вот незаметно просочиться в мачехин «будуар», да ещё провести в нём детальный обыск – квест из разряда фантастических. Пожалуй, посложнее даже, чем отодрать вот эти новенькие петли голыми руками. Буду думать.

Вторым пунктом репрессивных мер со стороны Нини стал её запрет для слуг таскать еду ко мне в «номер». Так жаждет видеть падчерицу за одним столом? Переживает, что мало времени уделяет кноканью беззащитной девчонки, а она так, чего доброго, и голову поднимет? Изучила местный словарь бранных выражений и накопила новый заряд красноречия для морального истязания жертвы?

– Ну что ж, боюсь тебя огорчить, любезная мачеха, но избиения младенцев больше не будет. – чувствуя, как внутри закипает боевая злость, я наряжалась к обеду. – Сама на рожон не полезу, пока не проясню свои реальные права, однако, и безропотной овечки здесь больше нет. Вместо неё теперь нормально пожившая тётка с давно наточенным на подобных персонажей аккуратным, но зело ядовитым зубом. Так что, бесплатная лавка для кровопийц закрыта.

Возможно, кто-то скажет, что ради осторожности следовало бы ещё какое-то время поносить овечью шкурку. Но я просто кожей чувствовала, что при всех этих демонстративно агрессивных проявлениях доминирования, Нини не так уверенна, как хочет казаться. Она пасует. Хорохорится, брызжет ядом, шумит, но, как гласит народная мудрость и бытовые наблюдения, громче всех гремит пустая бочка.

Следовало немножко «прощупать дно», для чего слегка пораздражать, попровоцировать соперницу.

Для этого первого выхода к столу я натурально наряжалась. Флита и Кора, которые в этом деле мне активно помогали, только опасливо переглядывались, чувствуя мой настрой.

Изумрудное бархатное платье мягко окутало тело. Судя по тому, что его пришлось радикально стягивать шнуровкой, с добрых времён Тина заметно похудела. Ключицы вон как выпирают. Хорошо ещё острые локти прикрывают длинные рукава. Смоляные волосы легли в причёску, закреплённую симпатичным гребнем.

На старте поцеловала на удачу чёрный камень, от чего-то ставший тёплым, задрала подбородок и пошла в столовую.

Выход, хоть и без «цыганочки» удался на славу. При моём величественном (смеюсь) появлении, соболиная бровь Нини красиво изогнулась над некрасиво округлившимся оком, салфетка, которой она в данный момент манерно промокала губы, так и застыла на уровне рта. Мачехино чадо просто таращилось на меня, забыв жевать, с откровенно дурацким видом. Недоглоданная куриная лапка вяло повисла в измазанных жиром пальцах «сестрицы».

Сделав вид, что не замечаю их реакции с самым невозмутимым выражением лица я подалась к столу. О-о-о! А тут было, чем поживиться. Золотистая печёная картошечка аппетитной горкой испускала пар в плоском блюде, с другого волшебным натюрмортом манил румяный окорок. И вам тут рыбка, и горы закусок, и свежайший ароматный хлеб… В общем напитки и наедки, прямо скажем, на уровне. Не то, чем меня кормили в изоляции.

И, представьте себе, все сии богатые разносолы восхитительной композицией располагались исключительно на той половине длинного стола, где устроились юная и взрослая стервы. На противоположном краю в районе единственного свободного стула, на который я, не имея иной альтернативы, и приземлилась, раскинулась девственно чистая «поляна» с сиротливой тарелкой бурой каши и стаканом воды.

Так вот оно что. А я-то думаю, на кой чёрт весь этот гастрономический беспредел, рассчитанный, как минимум, на ватагу здоровых мужиков, но накрытый всего-то ради троих девочек. Пардон, двоих. Понятно. Нини решила устроить показательное выступление из серии «кто в доме хозяин». Сама, значит, вкусности уплетать собралась, а попутно наслаждаться зрелищем, как я давлюсь мышиной крупой, захлёбываясь при этом голодной завистливой слюной. Вот же с-с-с… обака серая!

– Не пойдёт. – сдерживая приступ зарождающейся ярости, я очень аккуратно отставила тарелку в сторону.

Тем временем «в зрительном зале» наметилось оживление.

– Тиннариэль, разве ты забыла, что неприлично опороченной девице выряжаться столь вызывающе? – возвысив голос, наконец, произнесла маман.

– Неприлично, уважаемая матушка, при наличии вилок есть за столом руками. – с подчёркнуто ровной интонацией, парировала я, даже не глянув в сторону гадкой парочки.

Тут же стало понятно, что стрела попала в цель.

– Ну а чо?! Никто же не видит! – громким шёпотом зашипела сестрёнка, по всей вероятности, отбиваясь от маменькиного гневливого взора.

– А слово «опороченная» – излишне экспрессивно, и не вполне уместно использовано вами в контексте сложившейся ситуации. – продолжила я.

В конце концов, «заучка» я, или где? Пусть пока посидят, поскрипят извилинами, а я тем временем организую себе нормальный обед.

– Э-э… Будьте любезны, – я обратилась к девушке, прислуживающей за столом, – покормите вот этим собачку (мой палец указал на кашку), а мне, пожалуйста, подайте чистую тарелку.

Пока мачеха в поиске смысла сказанных до этого слов застыла на своём стуле, мы с «официанткой», эффективно пользуясь повисшей паузой, вовсю нагружали порцию для меня.

– Да, благодарю. И положите в неё вон тот кусочек окорока, пару картофелин… Соус? Да, пожалуй, соус будет уместен. Крылышко? Да, достаточно…

Девушка заметно нервничала и опасливо косилась на старшую хозяйку. На меня, впрочем, тоже – видать, эти мои «будьте любезны» и прочие «спасибы» выбили беднягу из колеи. Тем не менее, щипцы в её руках сноровисто соорудили в тарелке горку еды, которую тут же поставили передо мной.

– Мам, ну ты чего молчишь?! – возмущённо заканючила Агнелис, менее склонная к размышлениям, чем маман, а от того более трезво взиравшая на моё самоуправство.

Нини вышла из ступора, открыла, было, рот, но я её опередила.

– Вы настойчиво хотели разделить со мной стол, ну так делите. – отпивая морс, сменивший воду, я посмотрела на неё поверх бокала, – Приятного аппетита.

Довольно насыщенный ягодный напиток на глазах поблек в соперничестве с пунцовой краской, заливавшей разъярённое лицо мачехи.

Злость, непонимание, неверие, снова гнев и опять недоумение – я бы сказала, Нини буквально захлёбывалась в пучине противоречивых, но очень выразительных и ярких эмоций.

– Ну вот. Шок – это по-нашему. – я удовлетворённо отметила растерянность и бешенство оппонентки. – Главное только не переборщить с терапией. Провокация и так задалась на славу. Посмотрим, каков будет ответ Чемберлену.

И снова серьёзных репрессий не последовало! Никто не отобрал у меня тарелку, не стукнул по рукам или что-то ещё в этом роде. Значит что? Правильно. Нет у неё таких полномочий. И все притеснения прав Тины – беспредел и самоуправство.

Я уж почти подумала, что от новых, незнакомых впечатлений Нини совсем позабыла, что умеет ругаться и орать, но она всё-таки вспомнила. Оправдала, так сказать, репутацию.

– Тиннариэль! – злобно провожая взглядом кусок за куском, которые я методично отправляла в рот, угрожающе заговорила она, – Ты стала совершенно невозможной дрянью, и сегодня окончательно убедила меня в том, что это неисправимо. Такой отвратительный характер недопустим для девицы. Тем более в твоём положении. Волю взяла? Ничего, ещё год я тебя потерплю, а там… монастырь окоротит.