Встретимся на Плутоне

Посвящается тому, кто обещал читать все мои книги.

Варя

Кис-кис «Весна»

Ну и задала нам Камбала Ивановна задачку: написать сочинение на тему: «Кем я стану, когда вырасту?». Вечно эти учителя как пристанут, не отвяжешься. Вот и родители туда же: «Варенька, надо уже сейчас определяться». А я, может, сейчас не хочу? Да и вообще, чтобы определиться, нужно из чего-то выбирать, посмотреть, кто, как и где работает, чем на работе занят и сколько за это получает. Разве нет? А я еще совсем ребенок. Мама запричитала: «Может, бухгалтером?», но математика – не мой конек, ну какой из меня бухгалтер? Я же через день свихнусь на этом бухучете. А папа тут же парировал: «В нашей семье нет ни одного врача, Нин! Пусть идет на зубного». Скажу как на духу, я от запаха зубного кабинета в обморок могу упасть. Не представляю себя в нем восемь часов в сутки. Раньше я с удовольствием вступала с родителями в спор, рассказывая все, что думаю о врачах и бухгалтерах, а сейчас только улыбалась, запивая свою задумчивость чаем с шестью ложками сахара. Кем я хочу стать? В идеале я бы вообще нигде не работала, да разве такое скажешь родителям или уж тем более напишешь в сочинении? Как начнут: «Как это так, Варенька, нигде не работать? Ты что же это, позоришь честь семьи? Дворником, может быть? А ведь тоже работать придется, помашешь лопатой – мигом передумаешь. Вперед всех побежишь на физмат или в медицинский». Дворником. Сколько раз меня им пугали? Не счесть. Принесла двойку: «Дворником, что ли, захотела стать?» Прогуляла урок: «Тебе лопату сейчас покупать или дождаться, когда школу закончишь?» Провалила тест: «Ну, дворнику незачем быть слишком умным». А может, и правда написать сочинение на тему: «Романтика профессии виртуоза лопаты и метлы»?

Я хихикнула от таких мыслей.

– Ты чего, Варюшка? – удивленно спросила мама, вытирая тарелки. Папа тоже задумчиво покосился в мою сторону, допивая кофе.

– Да так, – не желая уточнять, отмахнулась я. – Ладно, пока, я в школу.

Подхватив рюкзак в коридоре, я залезла в любимый пуховик, тщательно начистила старые ботинки и вышла из дома, осознавая, что сочинение буду писать на большой перемене. Не иначе. Зато будет возможность посоветоваться с одноклассниками и расспросить, кто как его написал.

Ник

Мне четырнадцать лет, и я уже убил человека. Год назад.

Нет, я не был на войне и не ходил с отцом на охоту, не тусовался с бандитами и не посещал тир. Так как же я докатился до этого?

Из своей школы пришлось уйти, слишком много слухов, слишком много шумихи, слишком много внимания. Я устал от внимания. И устал доказывать всем, что не опасен для их «бесценных детушек», которые сами готовы кого-нибудь если не убить, то довести до самоубийства уж точно.

Они рисуют «факи» на остановках, через слово плюются матом, ржут над тупыми, плоскими шутками, не нужно им связываться еще до кучи с таким ублюдком, как я.

Что мне еще остается, кроме как быть предоставленным самому себе? Себе и облакам.

Я твердо решил ни с кем не дружить в новой школе, никого не подпускать близко. Пусть они все держатся от меня подальше, как и я от них.

Скрипнула дверь. Мама, одетая в самый лучший свой брючный костюм, синий с белыми вставками, спросила:

– Ник, готов?

Черные блестящие волосы она уложила красивыми локонами. От нее пахло арбузом и счастьем.

– Готов. Может, обойдемся без дурацких церемоний?

Я намекал на то, что мама твердо решила отвезти меня на машине в школу. Что за конвой?

– Я просто подкину тебя по пути.

Я протестовал. Мама понимала мои чувства, но все равно стояла на своем: «Если мне приспичит отвезти тебя в школу, я возьму и отвезу. Я за тебя отвечаю до восемнадцати, так что будь добр, терпи. Просто хочу удостовериться, что все в порядке».

– Все в порядке, спасибо зарядке, – пробормотал я.

– Что?

– Да ничего, так, я о своем, – ссориться с мамой не хотелось.

Новая школа оказалась больше старой. Может, это и к лучшему, в старой все всё друг о друге знали и слишком много трепались, а здесь наверняка всем на всех плевать.

Светлые коридоры, окрашенные в бежевые и светло-зеленые тона, украшали рисунки к Восьмому марта. Каждый класс старался нарисовать мам, бабушек и учительниц красавицами. Некоторые были настолько красивыми, что только и оставалось вздохнуть: «Красота – страшная сила!»

Я изо всех сил делал вид, что не волновался, хоть желудок и сжимался в спазме. Парней беглым взглядом я насчитал штук десять, понятно, значит, здесь основная масса класса – это девчонки.

Пацан, за парту к которому я сел на литре, выглядел не шибко разговорчивым, перекинувшись парой слов. я понял, что он и сам здесь недавно и не влился еще в коллектив. Что ж, два новеньких – это уже кое-что. Внимание всех не сосредоточится на одном, а распределится на двоих.

Главное, не думать о том дне. Черт, я каждый раз себе это говорил. Каждый чертов раз. И каждый раз мои мысли возвращались к тому страшному событию, в котором я был виноват.

Варя

Клава Кока «Краш»

Мы с Никой сидели за первой партой на среднем ряду. Когда он вошел в класс, я закашлялась. Горло пересохло, ни вздохнуть, ни выдохнуть. Ника засмеялась и хлопнула меня по спине ладошкой, но старый бабушкин прием не помог. Я же не подавилась, чтоб от стука по спине перестать кашлять.

Он посмотрел на меня всего секунду, и прежде, чем его карие глаза скрылись за длинными черными волосами, спадающими на лицо, я подумала, что он самый красивый парень, которого я встречала в жизни. Не считая Кирилла Бледного, конечно.

Я кинулась к кулеру, стоявшему возле двери, и выпила почти целый стакан воды, боясь повернуться, чтоб не столкнуться с ним взглядом. Медленно боком прошла к своей парте, не поднимая глаз. Мне казалось, что он следит за каждым движением, но, когда я осторожно посмотрела в его сторону, он раскладывал учебники и разговаривал с Серегой Карповым. Невольно я засмотрелась, разглядывая его вздернутый вверх аккуратный нос, чуть приоткрытые губы, сухие, немного потрескавшиеся, будто у него насморк и ему трудно дышать носом. На уроках я сидела прямо, стараясь не шевелиться, всей кожей ощущая его присутствие чуть слева за спиной. Как в тумане я услышала его имя… и фамилию, которую тут же забыла. Я все повторяла и повторяла про себя: Никита. И это имя музыкой лилось в мое сердце, шептало и щекоталось там, грело душу, сжимало горло. Никита. Наш новенький одноклассник.

В каком-то полусне я услышала его рассказ на уроке литературы о том, что он мечтает стать пилотом и хотел бы поступать в летное училище, в свободное время он посещает кружок по конструированию моделей самолетов. Камбала Ивановна расплылась в улыбке и слушала его внимательно, кивая и повторяя его последние слова. У него был ровный мелодичный голос с приятным грассирующим «р». Не то, что у меня. Я вдруг стала разговаривать тихо и с придыханием. Я хотела сказать Нике, чтоб на Камбалу поглядела, но училка вдруг решила, что мне тоже хочется прочитать сочинение. Ника ее прервала, подняв руку. Она начала с того, что мечтала танцевать в клубах «Гоу-гоу», а родители ее отправляют учиться в кадетский класс.

– Вы только подумайте, какая из меня выйдет танцовщица, если я всю свою энергию убью на строевой подготовке?

Парни зашушукались, понеслись шуточки со всех концов класса.

Камбала Ивановна резко пресекла переполох и, под звонок, оповещающий о свободе, велела всем остальным, кто не читал сочинение вслух, сдать свои работы. А тем, кто не написал, обещала двойку с коэффициентом три. «Ой-е-ей!»

На перемене, еле увернувшись от потока ребят и девчонок, спешивших сдать свои работы, я сдавленно сообщила подруге о крахе всех надежд на хорошую оценку по литературе.

– Я же не написала ни строчки.

Упоминать о том, что собиралась посоветоваться с ней, а сама забыла из-за парня, который занял собой всю свободную оперативную память мозга, я не стала.

Ника расхохоталась и сообщила:

– Давай после уроков напишем и подкинем в общую стопку? Она ж все равно проверять будет вечером. Или вообще завтра.

Эта идея показалась мне разумной. Мы договорились после обеда быстренько накатать небольшое сочинение о мечте работать учителем литературы в средней школе. Надеюсь, Камбала мне этого не припомнит, когда я вырасту.

По дороге в столовую Ника как сквозь землю провалилась, а обещала, что быстренько достанет наушники из кармана куртки и вернется. Я ждала ее недалеко от раздевалки у доски с объявлениями и расписанием весенних конкурсов. Не удержавшись, громко спросила: «Ник, ты идешь в столовую или нет? Я уже сдохла тебя ждать…»

– Нет, иди без меня, я дома поем, – послышалось откуда-то сбоку.

Меня всю словно кипятком облили. Уши и щеки жгло огнем, ладони пылали, сжимая лямки рюкзака; колени подогнулись. Никита выглянул из раздевалки другого класса и смотрел, не мигая, не понимая, что я от него хочу. Часто дыша, я проворчала: «Вообще-то не тебя спрашивали», а потом, сгорая от стыда сама себя мысленно одернула: «Какая же я дура! Он впервые со мной заговорил, а я его отшила!»

Ник

Люди обманывают мои ожидания. Новичок, с которым я познакомился на первом же уроке, только сначала показался нелюдимым. Спустя десять минут, как мы познакомились, пацан разговорился, сообщив, что его зовут Серега. Он не пользовался популярностью в классе и обрадовался, что с ним сел хоть кто-нибудь, потому что все остальные его не слишком привечали.

– Класс-то хороший. Беспроблемный. Дураков и борзых нет, но и с распростертыми объятиями никто не кидается, – рассказывал мне сосед по парте.

Меня это вполне устроило. Не хочу ни с кем сближаться, от этих мнимых друзей мне легче не станет, а у них будет шанс втереться в доверие и потом ударить. Сильнее всего бьют близкие люди, и в тот самый момент, когда от них не ждешь. Предательство друзей – самое страшное, что может случиться в жизни. «Больше никогда не заводи друзей».

Эту фразу я записал уже раз сто, не меньше, но каждый день напоминал себе о ней, записывая снова и снова.

На перемене, пробегая мимо меня, одна девчонка наступила на ногу. Я чуть не взвыл от каблука, вонзившегося в пальцы. Ботинок, конечно, спас положение, сиди я тут с голыми ногами, пришлось бы ехать на скорой с переломом. А эта дура только глазами похлопала, ухмыльнулась и гордо удалилась. Сидела потом в стайке таких же разряженных тупиц и глазами стреляла в мою сторону.

– Слушай, – сказал Серега на перемене между четвертым и пятым уроком, – может, и домашку будем вместе делать?

Я кисло улыбнулся и сказал, что сегодня не получится, очень болит живот, не заразить бы Серегу ротавирусом.

– Ну, если у тебя эта хрень, то я уже заразился, – оптимистично возразил он. – Может, в столовку сходим? Поешь, и все пройдет.

По опыту столовки старой школы этот поход не сулил мне ничего хорошего. Столовский чай пах тухлыми тряпками, а вилки и ложки я бы без перчаток лучше не трогал. Помню, как одна девчонка заявила поварам, что нашла в рисе гвоздь, ей ответили: «Что ж нам теперь, из-за тебя всю крупу перебирать?» Ее подружки шутили, что в рисе просто оказалось слишком много железа, а подрастающему организму оно ох как нужно.

– Серег, без обид, я не очень компанейский парень, – попытался отбиться от назревающей дружбы я.

Серега вроде все понял и даже отстал, следующие два урока прошли в напряженном молчании, но после очередного звонка он как ни в чем не бывало сказал:

– Поможешь мне с уравнениями? А то я в них не секу…

Так и хотелось сказать: «Я свою позицию уже обозначил, если кто-то не понял, я не виноват», но язык не повернулся, особенно глядя в несчастные глаза Карпова.

После уроков я немного побродил по новой школе. От нечего делать уселся на окне возле туалета. В класс, в котором мы занимались на первом уроке, то и дело кто-то заходил. Девчонка, что наступила мне на ногу, тоже крутилась неподалеку, а потом куда-то делась. Ее я сразу приметил: короткая модная стрижка, серая толстовка с Наруто из второго сезона и короткая джинсовая юбка. Вся из себя «фефочка», как говорит мама. Как правило, с такими, кроме как о модных шмотках и школьных сплетнях, говорить больше не о чем.

Она возникла из ниоткуда, вот шли мимо только два парня, я моргнул, и тут она.

– Давно за мной следишь?

– Э-э-э… что?

– Ой, да ладно, я так и поняла, что жутко нравлюсь тебе, так уж и быть, можешь проводить меня сегодня домой.

От такого поворота событий я невольно опешил. Я слышал, что наглость города берет, но не ожидал, что так стремительно.

– Прости, не помню, как тебя зовут…

– Даша. Даша Беркович.

Она улыбалась так мило, и так плотоядно, что я растерялся. Убить час на выслушивание Дашиных новостей о школе и классе, или того хуже, на еще более пустой треп, совершенно не хотелось. Уж лучше с Карповым домашку делать. Хотя нет. Здесь ничего лучше нет.

Я сообщил, что страшно тороплюсь домой, потому что мама заболела и кот… давно не ел.

Я спрыгнул с окна и чуть не напоролся на Карпова, задумчиво плетущегося по коридору, резко развернулся и бросился бежать.

Что ж, первый день прошел неплохо. Именно поэтому я сидел в чужой раздевалке и ждал, когда мои одноклассники уйдут домой, чтоб за мной никто из них не увязался.

Из коридора послышалось:

– Ник, ты идешь в столовую или нет? Я уже сдохла тебя ждать…

Вот прилипала…

Варя

Kara Kross «Блогинг»

– Ника, – протянула ему руку подруга.

– Ник, – ответил он и пожал ее узкую ладошку.

Они так еще стояли какое-то время, а потом рассмеялись:

– Ну и как нам с тобой существовать в одном классе? Нас же вечно путать будут?

– Придется тебе привыкать быть Вероникой, – встряла я и добавила самым елейным голосом, который только был в моем арсенале: – Ну что, Вероничка? Может, пойдем уже?

– Конечно, Варежка, пойдем, – уколола она в ответ. Знает ведь, что меня бомбит от этого прозвища. Настроение вмиг испортилось. Ника появилась в разгар нашего затянувшегося пробуравливания друг друга взглядами и мигом заполнила собой все пространство. – А ты правда летчиком решил стать? А я вот самолетов боюсь. А Варька вообще не знает, кем будет работать. В столовой, кстати, не обязательно есть, мы вот там все время чем-то интересным занимаемся.

Мне хотелось провалиться под землю. «Она специально, что ли? Вот зачем меня позорит? Ну я ей покажу еще!» Я свирепо разглядывала расписание, буквы расплывались.

– Что-то у меня нет настроения писать сочинения сейчас, – вяло отмахнулась я, сделав упор на слове «нет».

– Ну ты чего! Камбала же порвет, а потом мама…

– Камбала? Это кто? – спросил Никита, убрав за уши волосы, доходящие до середины скулы.

– Ну русичка, ты же видел, какое у нее лицо, глаза вечно выпучены, а рот открыт. И когда злится, она еще руками так смешно всплескивает, как плавниками. Кстати, ее вообще-то зовут Анна Амирановна, но между нами Камбала Ивановна. Только при ней не ляпни…

Я встряла в эту милую беседу, желая избавиться от Никиты, которого так пыталась удержать Ника. Сразу ведь видно, вон как перед ним расстилается.

– Я все равно не знаю, что писать.

– Ой, Варька, конечно, тот еще блогер, двух слов связать письменно не может, так и приходится ей все помогать…

– Ник, ты, по-моему, уже заговариваешься.

– А что такого-то?

– Ничего.

Зазвенел звонок прямо у нас над головами, разрывая мозги на части. Я дернула ее за руку и, сердито, развернувшись, потащила подругу в другую от столовой сторону и зашипела, как змея из «Гарри Поттера»:

– Не надо при чужих людях обо мне так говорить…

– Как?

– Не знаю, вот так… – Я передразнила, сильно коверкая слова, язвительным тоном: – «Варька у нас тот еще блохер».

Сердце колотилось так сильно в груди. Похоже, разволновалось не на шутку. Я осторожно оглянулась, Никита ушел. «Боюсь даже предположить, что он обо мне подумал».

– Ой, покраснела вся!

– Мало ли кто тут покраснел, – проворчала я. – Будешь помогать писать или нет?

– Ну, конечно, буду! А ты обещай, что будешь самым лучшим и расторопным помощником шеф-повара на кулинарном поединке!

– Торжественно клянусь.

Ника обняла меня за плечи и потащила в столовую.

– Ну что! Кем ты у нас там станешь, когда вырастешь? Литератором?

– Блогером, – буркнула я.

Мы писали минут сорок, не меньше, я уж хотела поставить точку, но подруга все продолжала и продолжала вещать, выдавая все новые и новые перлы. Моя любимая ручка в виде кошачьей лапки скрипела под рукой, старательно выводя буквы, я радовалась, следя за мыслью Ники, красной нитью, протянутой через все повествование. Как же здорово у нее получалось! Я вот так не могу, мысли мои путаются, и если я начну писать про какого-нибудь Чингачгука, то закончу обязательно рецептом морковно-яблочного пирога.

Ник

Мы все носим маски, носили до этого и будем носить после. И я сейчас не о масках от ковида. Я о других… Тех, которые мы надеваем для чужих людей. Невидимых, к которым я долго не мог привыкнуть.

Я много наблюдал за людьми. Вот, например, соседи. Ночью, лежа в кровати, я долго слушал, как сосед этажом выше орал на жену, обзывал ее последними словами, слышал звуки потасовки и звон разбитой посуды. Утром же он, чисто выбритый, аккуратно одетый и застегнутый на все пуговицы, излучал спокойствие и уверенность. В глазах читалось: «Вижу цель, не вижу препятствий». Кто он для других людей? Уважаемый коллега, приятный собеседник, верный друг, чей-то строгий, но справедливый начальник. А бабулька из первого подъезда? Брови мохнатые вразлет, на голове «блин» (мама так называет берет), в глазах вселенское зло, губы изогнуты в брезгливой мине. А сама гладит котиков и корм им выносит. И каждую собаку во дворе приветливо встречает, птиц кормит, ну не бабка, а ангел.

Размышляя, я готовил любимый мамин салат. Она часто хвасталась, что в ее рецепте есть секретный ингредиент, от которого обычная «Мимоза» становилась изысканнейшим блюдом. Никто из друзей семьи не мог угадать, отчего мамин салат такой нежный, а все дело в масле. Мама замораживала кусок сливочного масла в морозилке, а потом терла его на ошпаренный и остуженный лук.

Уложив салат слоями в глубокую миску, я поставил его на окно. Темно уже, в доме напротив свет в окошках, у кого-то мелькали картинки в телевизоре, кто-то до сих пор не разрядил елку, ничего, что март на улице, а кто-то явно развел огород на окне, о чем свидетельствовала насыщенно-розовая подсветка. Взгляд скользнул с окон дома напротив к подъездам, а от них к парковке, там возле фонаря стояли двое. Ветер развевал волосы женщины, и белая юбка ее колыхалась на ветру, как будто эта женщина не на земле стояла, а плыла на корабле. И все вокруг нее колыхалось и волновалось. «Как будто в бурях есть покой…»¹ – вспомнилась строчка из школьного стихотворения.

Я вернулся к холодильнику. Мама рассказывала, что в детстве очень любила бутерброды-кораблики. Причем они не выглядели как-то особенно, просто хлеб, масло, сыр. Почему они назывались корабликами? Я достал масло, медленно намазал его на хлеб. А потом вытащил квадратики сыра в индивидуальной упаковке, снял ее с одного кусочка, нанизал его на зубочистку, расправил и поставил этот парус на хлеб с маслом. Маслиной украсил. Будет толстенький моряк.

Скрипнул ключ в замочной скважине, а потом завозился, заскрежетал радостно. Я бросился встречать маму, наверняка ведь устала с работы.

Она пришла не одна. Пряча глаза, за ее спиной стоял мужик, он снял обувь и поставил ее возле обувницы, деликатно кашлянув. От неожиданности я попятился и врезался в дверной косяк. Мужик как мужик. Одет опрятно: из-под синего свитера виднелся светло-голубой воротник рубашки, на ногах джинсы и черные носки. На руке часы. И кольцо.

– Никитка, ты чего не спишь? – весело спросила мама.

– Так я… э-э-э, тебя ждал.

– Так вот ты какой, – сказал мужик и протянул руку. Пожал крепко, по-мужски. Похлопал меня по плечу, замялся, не зная, куда девать руки.

– Иди ложись, а мы на кухне посидим, нам есть о чем поговорить. – Мама потащила мужика на кухню, даже не объяснив, кто это и как его зовут.

Я демонстративно взял ведро под раковиной, решительно подошел к столу и сгреб все бутерброды и салат в мусорку.

– Ничего себе восстание пупсиков, – отметила мама, а потом, как бы извиняясь, сказала мужику: – Не обращай внимания, небольшой бунт на корабле.

Я хлопнул дверью своей комнаты и упал на кровать. Не покидало чувство, что я веду себя как истеричная девчонка, но что мне делать? Устраивать скандал еще более не по-мужски.

Я лежал один в темноте и долго не мог сомкнуть глаз. Во-первых, не верилось, что мать так легко забыла все, что с ней было совсем еще недавно: ревность, побои и совершенно дикие условия жизни в полной зависимости от другого человека; во-вторых, не верилось, что я ничего не сказал сейчас. Снова ничего не сказал и ничего не сделал. Как тогда. Но имею ли я право приказывать ей? Устроить скандал, выгнать этого человека, поставить ее перед выбором: или он, или я?

Черной дырой разрасталась в груди тревога. В нашем доме снова не пойми кто.