Лонтано

29

Черное море. Синяя трава. Зеленые скалы. В утреннем тумане возникало небывалое зрелище. Феерический примитивизм. Высадка на Сирлинг была как переход в зазеркалье.

Они пристали к острову с запада, за черным гранитным волнорезом, – единственное место, где можно бросить якорь, по словам Аршамбо. Эрван подумал, что следует послать сюда команду: Висса и его убийца тоже наверняка причаливали в этой бухточке и могли оставить следы. Он направился вслед за остальными членами группы – Аршамбо, Верни и Ле Ганом: Крипо вылетел в Париж. Поднявшись по пляжу, они влезли на пригорок, обеспечивший сто восемьдесят градусов обзора.

Множество невысоких холмов напоминало складки на серо-буром ковре. На ближайшем от них высились гранитные блоки, похожие на позвонки чудовищного скелета, сплошь покрытого зеленым мехом.

Andiamo.^[56] Эрван был счастлив. Проспав каменным сном, он проглотил свой завтрак в столовой базы среди молчаливых бойцов, а потом отправился в море, как рыбаки из романов Анри Кеффелека.^[57] Дурнота его мучила меньше, чем он ожидал, и теперь, взбодрившись, он шагал по холодку, наслаждаясь теплотой своей одежды.

Собственно, радоваться было нечему. За ночь ничего нового не произошло. Он решил не звонить заместителю прокурора: пусть жандармы и магистрат сами между собой разбираются, пусть хоть жребий тянут – кому выпадет сообщать новости семейству Савири. Он также не рассчитывал на какие-то великие открытия на Сирлинге.

Они перебрались через два холма. Тростник и камыш окружали черные лужи с тревожно-сиреневым отливом среди одноцветного мрачного пейзажа, напоминающего тундру.

Третий холм: смена декораций. Разноцветье взорвалось как фейерверк. Розовые, белые, желтые рощи играли в чехарду по воле рельефа. А главное – вересковое поле, раскинувшееся гигантским розово-фиолетовым пудингом, словно таило в себе загадочную энергию.

– Ну что вы застряли? – потерял терпение Ле Ган. – Нам вон туда.

Эрван тронулся с места. Они перебрались через очередную вершину и обнаружили театр действий: сотни квадратных метров оцепленной земли, человек тридцать за работой на фоне соленых луж и серого песка. Техники в белых комбинезонах суетились вокруг дыры метров пяти в диаметре. Ныряльщики осушали ее, подведя тяжелые рифленые трубы.

«Вы транжирите деньги налогоплательщиков» – таковы были последние слова, которые бросил ему полковник Винк на пороге школы.

Один из техников подлез под оградительную ленту и двинулся им навстречу. Меховая ушанка делала его похожим на казака. Тьерри Невё, криминалист-аналитик.

– Как прокатились? – иронично поинтересовался он. – Идемте. Эпицентр взрыва вон там.

– Бахилы надеть?

– Бросьте. За сорок восемь часов на острове выпало больше десяти миллиметров осадков. Ноль шансов, что в этой грязище сохранились хоть какие-то отпечатки. Еще меньше – что сохранились волокна или органические фрагменты…

Вы транжирите деньги налогоплательщиков.

Они подошли к впадине, куда по веревке спускались ныряльщики. Другие парни передавали по цепочке черные герметические полипропиленовые кофры.

– Они привезли радары и зонды. Взрыв перевернул землю и, возможно, засыпал предметы. Но еще раз повторяю: не стоит надеяться на чудо.

– Что вы можете сказать о снаряде, который это сделал?

– Не много, и меня предупредили, что это секретная инф…

– Я задаю вам вопрос – вы отвечаете.

Невё улыбнулся под своей шапкой – длинные каракулевые уши заслоняли лицо. Теперь он походил на австралийскую собаку динго.

– Взрыв бомбы происходит в результате химической реакции. Окислительно-восстановительный процесс, или распад. Настоящая раскаленная вспышка. Все было распылено и сожжено. Но чтобы сказать точно, что именно… – Он поднял кусочек почерневшего металла.

Эрван взял его у него из рук:

– По-вашему, бомба содержала металлические фрагменты?

– Вроде DIME,^[58] вы хотите сказать? Не думаю, нет. Вокруг ничего такого не обнаружено. И кстати, сомневаюсь, чтобы наша армия экспериментировала с такими снарядами. Они запрещены Женевской конвенцией.

Эрван вспомнил разодранную плоть, куски железа под кожей. И подумал, что это шрапнель. Что-то другое?

– Патологоанатом извлечет металлические частицы, вкрапленные в тело, – продолжил он. – Вы сможете их идентифицировать? Определить, идет ли речь о холодном оружии, об инструментах для пыток?

Невё нахмурился: такую версию событий ему еще не предлагали. Своим скрытничаньем Эрван тормозил ход расследования.

– Вы полагаете, что парень был убит до взрыва? – спросил аналитик.

Ответить Эрван не успел. В воздухе пронесся «рафаль». Техники и ныряльщики инстинктивно вжали голову в плечи. Шум не был шумом – во всяком случае, по человеческим меркам, – скорее чем-то вроде раздирания неба. Истечение са́мой твердой материи, какую только можно вообразить: изначальной магмы. Как если бы гору разорвали с такой же легкостью, как листок бумаги.

Истребитель уже исчез. Эрван глянул на остальных: они ошеломленно застыли. Далекий хрип еще витал в воздухе, словно распространяясь по всей вселенной. Потом шум уплотнился, устремляясь в новую атаку. Свист становился все явственней – гигантский фитиль, грозящий прорвать эфир, – и усилился. Превращаясь в тот же рев, что и в первый раз.

На этот раз Эрван не опустил глаз. Он увидел черный треугольник, разрезающий тучи. Белые дорожки на его крыльях напоминали ледяное пламя. Ревущие глотки реакторов выплевывали огонь такой концентрации, что он казался кусочком солнца. Пульпа столь раскаленная, что взгляд на нее обжигал глаза.

И вдруг он, с самого приезда испытывавший презрение к пилотам и военной форме, проникся безграничным восхищением людьми, способными укротить такие машины и покорить космические силы. Истинные демиурги.

Грохот утих, и ветер очистил атмосферу. Значит, маневры «рафалей» продолжаются. Никакого траура на «Шарле де Голле». Перед полицейским возник вытянутый силуэт адмирала Ди Греко – он забыл выяснить, какие именно функции тот выполняет на борту авианосца.

Они подошли к яме. Люди в неопреновых комбинезонах походили на толстых маслянистых тюленей, копошащихся на дне. Одного из них сейчас поднимали на тросе.

Парень представился: глава технической службы по подводным расследованиям.

– Пока что мы нашли вот что, – просто сказал он. – Вам это о чем-нибудь говорит?

Предмет был в опечатанном прозрачном пакете. Сквозь прозрачные складки Эрван различил кольцо. Он взял пакет и повернул его к рассеянному свету с моря. Там был перстень из грубого металла – свинца или серебра, – на печатке выгравирован кельтский герб.

– И что это дает? – спросил ныряльщик.

Не отвечая, Эрван протянул находку Невё. В груди образовалась гулкая пустота. Он узнал перстень, узнал без всяких сомнений.

Это был перстень его отца.

30

Прочтя письмо с угрозами, адресованное его сыну, Морван сразу же подумал о комбатантах – конголезцах в изгнании, продолжавших свою борьбу против режима Кабила, теперь уже во Франции. Они срывали парижские концерты музыкантов, лояльных к правительству в Киншасе, били морды важным конголезским чиновникам, заехавшим в Париж, наводняли Всемирную паутину мстительными сообщениями и организовывали в районе Северного вокзала или на площади Инвалидов демонстрации, на которые всем было плевать.

С какой стати сегодня они обрушились на Лоика? Решили, что он сообщник Кабила? Абсурд. Его сын был всего лишь одним из управленцев в «Колтано»: на данный момент ему не принадлежало ни одной акции компании и он в жизни не бывал в Конго.

Может, они следили за курсом акций? Заметили их рост? И какой вывод могли сделать? Что клика Кабила проворачивает темные делишки, спевшись с белыми и тутси, чтобы еще больше обобрать их землю? Морван с трудом представлял, как эти типы отслеживают колебания рынка. Большинство из них жили в вонючих сквотах Восемнадцатого округа и не могли поставить на бирже и десяти евро.

Еще одно не вязалось: само послание с кучей орфографических ошибок. Совсем не в духе комбатантов, бо́льшая часть которых были интеллектуалами, окончившими Сорбонну.

Разберемся.

После визита к Лоику он принял душ, оделся и выскочил из дому, чуть не столкнувшись с женой. Взял с собой пистолет девятимиллиметрового калибра, хотел было захватить вторую обойму, но одумался. Он направлялся в парижский район Шато-д’О, а не в кораль «О-Кей».^[59] Теперь Морван терпеливо ждал в офисе «Радио Катанга», на Страсбургском бульваре. Вонь остывшего табачного дыма, грязный вестибюль, потрескавшиеся стены. Время от времени мимо него проходили чернокожие. Гиганты с глазами, налитыми кровью. Затянутые в кожу газели, которые перекусывали кебабом на завтрак, – на самом деле это было их ужином. Ни один не сказал ему ни слова. И даже не бросил взгляда. Хотя белый семидесятилетний мужик в сто кило весом, в костюме с галстуком – тут было чему удивиться на стопроцентно африканской радиостанции.

Морван старался держаться спокойно, перед глазами у него стояла полукомическая-полутрагическая картина: его сын с окровавленной картонкой под мышкой. «Я попрошу твою мать приготовить его нам в воскресенье!»

Лоик даже не улыбнулся. Морван иногда говорил о младшем сыне: «Смелости недодали, а про храбрость забыли».

Что до «Колтано», он проверил: Деплезен сказал правду, а у Лоика не было объяснения. У самого Морвана было, но он предпочитал его не рассматривать. Накануне вечером он позвонил Бизо, президенту группы в Париже, – очередной выпускник Национальной школы администрации, мягкотелый слабак, которого он усадил в президентское кресло. Услышав про рост курса, тот так и распушил хвост: «Цена успеха!» Ну и мудила! А еще он предложил послать на место событий частных детективов, чтобы расследовать убийство Нсеко. Еще одна чушь. Морван быстро остудил его пыл. Прав или нет, но он был убежден, что смерть африканца не играла никакой роли в этом стремительном росте акций.

Потом он позвонил руководителям групп, занимающихся эксплуатацией рудников, в Лубумбаши. Мелкие белые сошки, которых Африка обглодала до костей. Ни один не смог назвать возможной причины: разработка рудников шла в обычном режиме, ни о каких новых перспективах не было речи. Еще он попытался связаться – на всякий случай – с помощниками Нсеко, но они все разбежались, перепуганные смертью хозяина и опасаясь новых мер со стороны Мумбанзы: в тех местах вас могли отблагодарить самыми разными способами…

Наконец совсем поздно ночью Морван тщетно попытался добраться до своей команды, работавшей в глубине джунглей на севере Конго. Никаких известий с тех пор, как он говорил с ними из Лубумбаши. Дурной знак? Он прикинул, возможна ли связь между этой загадкой и угрозой, полученной Лоиком. Нет, бред какой-то. Никто в Париже не может знать, что происходит в Анкоро, в зоне конфликта. Даже парни, которые там работают…

Какой-то голос вырвал его из размышлений. Высокий чернокожий наклонился к нему, чтобы сказать, что они предупредили Тома Люзеко по прозванию Большая Жара,^[60] лидера «Бана Конго» – это было другое название комбатантов. Он вел здесь хронику, которая заканчивалась в девять утра; скоро он выйдет из студии.

Морван был знаком с конголезцем давным-давно: этакий экзальтированный представитель народности луба, который учился в Брюсселе и Париже, прежде чем вернуться домой и устроить там полный бардак. Отныне пребывание в Киншасе ему было запрещено, так что он плел свои заговоры в Десятом округе. Интеллектуал, цитирующий Гоббса и Маркса и проповедующий жестокость как единственно действенное средство.

Появились два стража и сделали ему знак встать. Они обыскали его и конфисковали ствол. Движения медленные, дурман от косячков, сильная усталость: ночная команда скоро отправится спать. Морван пошел за ними через лабиринт застекленных кабинок, потом оказался на складе, где хранились компакт-диски, оборудование hi-fi и старые компьютеры; все было покрыто толстым слоем пыли. В глубине помещения его ждал Большая Жара, с косяком в руке, прямой как палка, в своем кресле.

Африканец постоянно носил нечто вроде ортопедического аппарата, охватывающего его плечи наподобие проволочного каркаса. Он утверждал, что его пытала полиция Кабила: полученные удары выбили один или несколько позвонков – точное число день на день не приходилось.

Морван подошел, взял стул и уселся напротив хозяина. Казалось, помещение окурили индийской коноплей.

– Чем обязан чести августейшего визита?

У Люзеко голос был угрюмый и в то же время гладкий, как кожа от Эрме. В каждом слове ощущалось воспитание, далеко выходящее за рамки обычного, – к концу своих дней Мобуту делил жизнь с сестрами-близнецами, а Люзеко был племянником одной из них. Злые языки поговаривали, что он даже был незаконным сыном диктатора. Мальчик вырос во дворцах Леопарда и получил самое блестящее образование, какое только можно себе представить.

Морван достал из кармана послание:

– Читай.

Большая Жара развернул листок движением автомата. Он обожал изображать калеку. Несколько секунд он сосредоточенно разглядывал листок:

– И что это значит?

– Что твоим парням не грех подучить орфографию.

Тот аккуратно сложил письмо и вернул его Морвану:

– Это не мы, и ты это знаешь.

– Мой сын получил эту пакость сегодня утром вдобавок к говяжьему языку, нашпигованному бутылочными осколками. Ни в какие ворота. Знаменитые комбатанты решили приняться за финансистов системы?

– Много на себя берешь. Вечный твой грешок: считаешь себя пупом Конго – Киншасы. Но извини, что напоминаю, ты просто чужак, грязный белый ворюга, расхищающий нашу землю. Один из…

Морван резко поднялся и склонился над человеком в корсете:

– Вы решили допечь режим Кабила всеми доступными в Париже способами. Делайте что хотите, каждому свое дерьмо. Но если вы тронете хоть волос на голове моего сына, я вас вырву из ваших сквотов, как гнилые зубы, и закроем тему!

Большая Жара остался невозмутимым. Он медленно поднес косячок к губам и глубоко затянулся.

– Говорю же, мы здесь ни при чем, – сказал он, выпустив дым в лицо Морвану. – У нас политическая борьба и…

– Заткнись! Как тебе нравится «в Конге», да еще через «К»?^[61]

– Не мы одни так пишем. Все выходцы из Центральной Африки утверждают, что они родом из древней империи. Ты пришел задать мне вопрос, я ответил. Пока, Морван. Я больше ничего не могу для тебя сделать, а ты ничего не можешь против нас.

– Надо же! Только ухом дерните, и я вас всех запихну на чартер во славу Вальса.^[62] Ты что себе думаешь? Что будешь трахать Францию, как сучку, и вытирать член о занавески?

– Признаю, класса ты не потерял, Морван.

Старый полицейский ухватил его за корсет:

– А ты по-прежнему уверен, что твое дерьмо не воняет! Посмотрим, что ты скажешь в тюрьме Флёри, когда тебя отдолбят с вазелином тамошние педики.

На губах Люзеко блуждала неясная улыбка. Конопля и лунатическая расслабленность надежно отделяли его от любых эмоций. Медленно он взял руку Морвана и освободился от его хватки. Полицейский не сопротивлялся. Он с удовольствием расквасил бы тому его бабуиний нос, но черномазый наверняка был вооружен.

Он отступил в наркотический туман и решил выждать.

По-прежнему одеревенелый, африканец сунул руку в карман. Морван напрягся. Но Люзеко просто достал мобильник и принялся тыкать в него пальцем.

– Думаешь, самое время просмотреть сообщения?

– Тут не мои сообщения, братец. Тут твои швейцарские счета. А еще счета твоего сына.

– Дай сюда!

Он протянул руку, но Люзеко увернулся с неожиданной для предполагаемого калеки ловкостью.

– А ты думал, что только у тебя есть досье, а, белый? – Он не торопясь считал данные с экрана. – Ты хоть знал, что у Лоика все еще общий счет с женой? Не слишком разумно, учитывая их отношения…

Морван сжал кулак:

– Гребаный негритос!

Его остановил черный зев сорокапятимиллиметрового калибра. Большая Жара наставил на него пистолет:

– Сядь и слушай внимательно.

Морван рухнул обратно на стул.

– Мы не просто бьем морды кое-каким парням с севера. У нас есть свои сети, союзники и сведения. Это твоя выучка, Морван.

– Почему вы угрожаете моему сыну?

– Говорю ж тебе, это не мы. – Левой рукой он выхватил листок с запекшейся кровью по краям и швырнул его в лицо копу. – Говяжий язык? Записка на паршивом французском? За кого ты нас держишь? Когда твой обдолбанный сынок школьный аттестат получал, я уже был в «Сьянс По»!^[63]

Морван убрал в карман письмо, делая вид, что сдался. Встал и расправил костюм. В следующую секунду он рубанул ребром ладони, на манер шомен-учи,^[64] по запястью говнюка, который выпустил свое оружие, даже не вскрикнув. Другой рукой Старик подобрал пистолет с пола. Неплохо для моего возраста.

Теперь он тоже достал мобильник, продолжая держать свою добычу. Люзеко и не дернулся, чтобы защититься. Полицейский сунул экран ему под нос:

– У меня есть свои сведения. И знаешь какие, мудила? Список подсудимых для ближайшего Международного уголовного суда. Улыбнись: ты во главе!

– Что ты… что ты несешь?

– Никто не забыл твоего прошлого в джунглях.

– Вранье!

Полицейский ослабил хватку и расхохотался:

– Ты в курсе, что каннибализм отлично действует на потенцию? Клянусь, учитывая, сколько ты там сожрал, у тебя наверняка полно бастардиков в том лесу!

– Nquilé, ты…

– Закрой пасть. Не будешь слушаться, я доставлю себе удовольствие и съезжу в Гаагу дать показания.

– Чего ты на самом деле хочешь?

– Найди мне тварей, которые написали это послание, и любыми способами узнай, кто за этим стоит.

Морван отступил на пару шагов. Все еще оставалась вероятность, что Большая Жара попытается что-то предпринять, но тот только поправил корсет.

– Даю тебе сорок восемь часов. Одно мое слово, и твое имя исчезнет из списка.

– Позвонить тебе?

– Ну да, чтоб я заодно сифилисом заразился. Нет уж, я лично приду за твоим «августейшим словом», – предупредил Морван, направляясь к двери.

Оказавшись снаружи, он вытер лицо и затылок бумажными платками. От костюма несло по́том и наркотой: самое время пойти домой и переодеться. Твою мать.

На Страсбургском бульваре они все уже были на месте, при исполнении, стояли группками у входа в метро. Завивальщики-распрямляльщики. Профессиональные бездельники. Продавцы воздуха. Дилеры всех мастей, и каждый, конечно же, с пушкой, чтобы его самого не замочили. Неразложимый сплав бабок и инстинкта выживания, незаконной торговли и лености, жестокости и радости жизни. Проклятые черномазые… На самом деле Морвану они были по сердцу.

Одним движением он стер текст, который сунул под нос Люзеко: обычный список продвижения по службе полицейских и их переводов на новые места. По Катанге ни одного международного дела не возбуждалось. Никто не спешил начать хоть какое-то расследование. Единственным приоритетом была эксплуатация рудников.

Задним числом он подумал, что Люзеко тоже, скорее всего, блефовал. Все его данные наверняка были лишь копией счета за чистку костюмов из соседней прачечной.

Два дутых главаря. Два бздуна, которые знали за собой столько грехов, что каждому было достаточно включить мобильник, чтобы другой наложил в портки. Жалкое зрелище.

В этот момент мобильник завибрировал у него в руке. Эрван.

31

– Что ты такое говоришь?

Эрван повторил свой рассказ: воронка от взрыва, поиски, находка перстня. По телефону он не мог швырнуть его в лицо отцу, но тон был именно такой.

– Успокойся, – бросил Морван своим зычным голосом, – ты полицейский. Твое дело анализировать факты.

– Не всякий полицейский обнаружит подобную улику на месте преступления.

– Это не мой.

– Ты забываешь, что мне он хорошо знаком. Семейный герб. Орел и лист папоротника.

– Мой у меня на пальце.

– Правда? Ты всегда утверждал, что на свете один такой. Символы нашего клана!

– Я врал.

Эрван замолчал. Нет худа без добра, – по крайней мере, всплывала правда.

– Это липа, – признался Морван. – Безделушка, которую можно купить где угодно в Финистере или на армориканском побережье.

– А зачем ты нам все это наплел?

Эрван успокаивался: уж лучше вранье, чем убийство.

– Потому что вы всегда презирали свои корни. Я подумал, что с этой штуковиной я придам больше веса вашему бретонскому происхождению.

Эрвана пробило на иронию.

– Ты хочешь сказать, что династии Морванов-Коаткенов не существует?

– Существует, но мы никогда не принадлежали к аристократии. Простые рыбаки. Что не помешало нам присоединиться к шуанам.

– Почему я должен верить тебе сегодня, если уж ты врал нам с самого рождения?

– Повторяю, перстень у меня на пальце. Можешь справиться по Интернету или у любого продавца сувениров, его можно достать где угодно. Я купил его после рождения Гаэль, в восьмидесятых.

– Мне не верится, что это случайность.

– Твоя роль не в том, чтобы верить, а в том, чтобы найти. Ты сделаешь анализ ДНК?

Завершив свое покаяние, Морван снова обрел властный тон.

– Бесполезно. Его достали из грязи. Кстати, тут все плавает в собственном соку. Ноль шансов найти что бы то ни было.

– Значит, сообщить тебе нечего. Версию с неуставными отношениями и посвящением можно забыть?

– Я бы скорее говорил о линчевании: Висса Савири был убит после того, как его пытали. И он был уже мертв, когда в него попал снаряд.

– Что еще тебе известно?

Эрван мог только поделиться предположениями: курсанта мучили в ландах, а потом убийца или убийцы засунули его тело в бункер.

– Подозреваемые?

– Курсанты «Кэрверека». Или они слетели с катушек, или хотели убрать лишнего свидетеля.

– Свидетеля чего? Тогда это предумышленное?

– Все возможно. Я не исключаю и постороннего убийцу, который там оказался. Вроде Фрэнсиса Хоулма.^[65]

– Ну, тебя просто несет.

Эрван не ответил, ему важнее было прежде всего разобраться в этой истории с перстнем.

– Ты написал общий отчет? – продолжил отец.

– Пока нет, но быстро сделаю.

– А пресс-конференция?

– Сегодня никак невозможно: нам нечем заткнуть им пасть.

Морван, все больше становясь Командором:

– Мне нужен детальный доклад мейлом к сегодняшнему вечеру. И ни слова зампрокурора, пока я его не прочту. Я с ней договорюсь. Пресс-конференция завтра утром, это последний срок, как бы ни продвигалось расследование.

Эрван поискал возражения, но Старик прав: откладывать дальше невозможно. Он повесил трубку и огляделся вокруг.

Они только что причалили к пристани, где были пришвартованы ETRACO базы, – окруженному камышами простому понтону с изъеденными тиной опорами. Эрван отошел в сторонку, чтобы позвонить отцу: на Сирлинге связи не было. Аршамбо окатывал водой палубу «Зодиака». Верни и Ле Ган помогали техникам перетаскивать ящики. Словно из детского лагеря вернулись.

Эрван сделал несколько шагов к берегу и обнаружил туристскую зону: симпатичные белые домики с синими ставнями и пышные гортензии на каждом пороге. Непостижимо, как это в месте, где столько потенциальных свидетелей, никто ничего не видел, ничего не слышал?

Он не поверил ни слову из объяснений отца, но и его собственные подозрения казались не слишком обоснованными. Если Старик был причастен к этому убийству – по какой-то невероятной причине, – он никогда бы не оставил на месте преступления столь личную вещь. Или же спохватился бы и не отправил сына на это дело. Подстава? Или просто другое кольцо, как отец и утверждал?

Эрван направился на пляж, снял башмаки и свел знакомство с влажным песком. Был отлив, и несколько кораблей сели на мель. Печальное и унылое зрелище, однако содержащее еще один ключ к здешним местам: этим кораблям было мало плавать по морю, а этим людям – ходить по песку, их объединяла глубокая связь. Нечто вроде слияния – древнего, от предков пришедшего единства с бретонской землей.

Он просмотрел сообщения. Мюриэль Дамас, Винк, родители Виссы… Он не хотел общаться ни с кем. Только сосредоточиться на расследовании.

Полицейский дошел до бухточки, окруженной соснами и кипарисами. Прибой нанес сюда кучу всяких отходов: обрывки снастей, куски полистирола, плавающие на поверхности деревяшки…

Снова зазвонил мобильник. Он с опаской глянул на экран: Клемант, патологоанатом.

– У меня есть новости.

– О чем?

– О ранах.

Эрван издалека глянул на своих спутников, рассаживающихся по машинам. Ящики и чемоданы исчезали в багажниках.

– Я изучил наиболее сохранившиеся останки, – продолжил Клемант. – Те, которые позволяли провести анализы тканей, повреждений, кровотечений. Это ужасно: раны буквально повсюду. Бо́льшая часть нанесена холодным оружием, острыми предметами, лезвиями.

– Вы обнаружили их фрагменты?

– В некоторых ранах.

– И смогли их идентифицировать?

– Нет. Жар расплавил металл и…

– Пошлите их Невё, криминалисту-аналитику. Что еще?

– Я могу подтвердить, что эти варварские акты были совершены при жизни мальчика. Больше всего меня поразило лицо. Убийца обращался с ним… особенно ожесточенно. Можно предположить, что он действовал острым предметом, отверткой или чем-то вроде, и проделал дыры в щеках и деснах. Имеется также серия перфораций на плече…

Эрван не чувствовал больше погруженных в холодный песок ног. В этот момент солнце пробило толщу туч и залило бухту. Скалы покрылись блестками, сосновые иголки заискрились каждой капелькой.

– У вас было время изучить другие фрагменты останков?

– Часть брюшной полости. Внутри я обнаружил некоторые нетронутые ткани, что позволило провести более углубленный анализ. У него изъяли органы.

– Что?

– Я заметил очень четкие разрезы нервов и сухожилий. В этих зонах работали специальными инструментами.

– Скальпель?

– Что-то вроде.

– Убийца – врач?

– В любом случае он неплохо разбирается в анатомии. Но невозможно сказать, прошел ли он обучение на протяжении пятнадцати лет или был медбратом на фронте.

– Почему «на фронте»?

– Я просто так сказал. Влияние военной обстановки.

Хлопнула последняя дверца. Эрван повернул голову. Все уже расселись по машинам. За ветровым стеклом он угадал несколько пар глаз, направленных на него. Взмахом руки он попросил их подождать.

– Какие органы исчезли?

– Трудно сказать с уверенностью. Печень, мочевой пузырь, простата… Ниже все слишком пострадало, чтобы прийти к определенным выводам, но полагаю, что у него также изъяли гениталии. Это бы соответствовало остальному.

– Чему остальному?

– Его изнасиловали.

– Откуда вы можете знать, если эта часть была уничтожена?

– Не та часть, которая сзади. Я сожалею об этих подробностях, но в анальной области имеются следы многочисленных повреждений. Судя по внутренней стенке прямой кишки и сфинктеров, Висса подвергся крайне грубому изнасилованию.

– При жизни?

– Без сомнения: ткани кровоточили.

Эрван возвращался на знакомую почву: сексуальное насилие, смерть как замещение любви, неизменное зверство, присущее человеку…

– Вы обнаружили сперму?

– Нет. Эякуляции не было. Использовали какое-то орудие, инструмент. Некоторые порезы на ягодицах указывают на приспособление с несколькими режущими элементами, железный прут, утыканный лезвиями или гвоздями. Вроде средневековых палиц, у которых иногда были очень острые ребра.

Медицинские познания, удаление органов, использование бредовых инструментов: сценарий импровизированного линчевания отходил на второй план. Добро пожаловать, психопат-убийца. Эрван подумал о родителях Виссы, которые потребуют, чтобы их ознакомили с результатами вскрытия.

Он вернулся к хирургическому аспекту, который не вязался с хаотической жестокостью:

– А был какой-то смысл в изъятии органов? Например, для трансплантации?

– Нет. Априори никакие асептические меры не были приняты для сохранения… ну, материала. Я склонен думать, что парень забрал это для личной коллекции. Скажем, чтобы каждый вечер дрочить в банку с органами.

К Клеманту возвращался цинизм, но голос у него был усталым – ничто так не выматывает, как человеческая жестокость.

Солнце исчезло. Пляж погрузился в свинцовую дымку, тяжко ложившуюся на каждую деталь. Казалось, пейзажу трудно дышать.

– Можете изложить все это письменно и переслать мне по мейлу?

– Я еще не закончил.

– Думаете, обнаружите что-то еще?

– Смогу сказать завтра утром.

– Звоните мне ночью, если найдете хоть что-то новое. Вы действительно хорошо поработали.

– В некоторых случаях на этом лучше бы остановиться.

– Не забудьте послать металлические фрагменты Невё.

Эрван разъединился и быстрым шагом направился к машинам. Снова начинался ливень.

– Зампрокурора звонила, – предупредил Аршамбо. – Она хотела, чтобы вы…

– Позже. Она меня достала.

Жандарм не стал настаивать и свернул на департаментскую дорогу. Видимость была не больше трех метров. Огромные капли разбивались о ветровое стекло, как водяные бомбы. Этот слепящий поток как нельзя лучше соответствовал путанице в голове Эрвана: мысли решительно отказывались выстраиваться в нечто внятное.

Он осознал, что Аршамбо обращается к нему.

– Что?

– Филипп Алмейда ждет вас на базе.

– Кто это?

– Врач из деревни Кэрверек: вы хотели его видеть.

– Да… конечно… – Он совершенно забыл. – Но только не в школе.

– Где?

– На «Нарвале».

– На этой заброшенной посудине?

Эрван сказал это не раздумывая. Одним ударом двух зайцев: допросить лекаря и осмотреть важную точку – место действия «беспредела». Он больше не верил в скверно обернувшееся испытание, но брошенное судно оставалось возможным местом человеческого жертвоприношения.

– Через четверть часа.

Дылда взялся за мобильник и бросил взгляд назад. За ними следовала машина Ле Гана и Верни, а также транспорт с научно-технической группой и ныряльщиками.

– Что сказать остальным?

– Продолжаем работать.