Но холодный, как резкий ветер зимой.
Отступила на шаг, в платок кутается, душу прячет.
К надгробью отцовскому приложилась и домой,
Вниз, по опушке к источнику. Там скамейка. Не плачет,
Испуганно к иве тулится, вспоминает, как страдала.
Дерево шепчет ветками о любви загадочной
Благодатной. Очнулась, умылась, головой покачала
И… усмехнулась, рукой махнула. И домой ласточкой -
Было куда лететь. Там цыплята желтые, кролики,
Печку протопить на ночь, пусть потрещат дровишки,
Карандаши с тетрадками прибрать на столике,
Книжку новую прочитать сынишке.
Вечером после молитвы на коленях стояла,
Плакала в пол, сама не знает от какой радости.
Поднялась, утерлась. И полночи шептала
В темноту Божьей Матушке слова благодарности.
***
Часики на подоконнике тикали исправно,
Пристально следили, как время вращается.
Кажется это было совсем недавно.
А вот на одре она с сыном прощается,
Умирает. Выгорели годы, как масло в лампадке,
Только память тусклыми вспышками в темноте.
Да и те… Каждая, нуждается в разгадке.
Время! Душа уже вздрагивает в тесноте.
Лицо тёмное, иссохшее, подобно ивовой коре.
Шепчет последнее, уже не воздухом, а духом,
Глаза ещё живые, тускнеют, как отблески в янтаре,
Сын взрослый. Плачет. Приклоняется ухом,
Она хочет сказать о пристани, о девушке с часами,
Плачущей, и не ведающей, куда клонит Бог.
Но лишь улыбается молча глазами:
Теперь уж не важно. Теперь уж итог.
Часики передала, не тикают совсем:
Отсчитывать нечего. "Ты, сынок, люби Бога,