Его в каком-то колене прапра…прадедушка Дамиен не разрешил своему сыну Сиприану9 жениться на его любимой Элиан, поскольку она была не знатного рода. Сиприан был младшим из трёх сыновей Дамиена, но единственным, кто мог наследовать графство и продолжить род де Понтье, так как оба его брата погибли: старший во время крестьянского бунта, средний – на дуэли.
Сложись ситуация иначе, возможно, Дамиен не был бы так щепетилен в выборе спутницы для своего младшего сына. Сиприан был пылким, но слабохарактерным юношей, и под давлением своего грозного отца бросил любимую, хотя уже и обещал ей и её матери жениться. Дамиен же настоял и на скорой свадьбе Сиприана с Аннет Дюран, с которой они были помолвлены ещё детьми. Жизнь молодых не заладилась с самого начала. Сиприан тосковал по Элиан и проводил всё время в одиночестве, а Аннет страдала от пренебрежения супруга. Прошло уже полгода со дня их свадьбы, а молодая женщина так и не забеременела. И вот однажды ночью Дамиена разбудил мажордом и попросил его светлость спуститься вниз, где графа ожидал сюрприз в виде корзинки с орущим младенцем мужского пола и записки: «Моё солнышко, моя девочка умерла из-за вашего бастарда. Так пусть никто из рода де Понтье не будет счастлив в любви до тех пор, пока не исправит причинённое ей горе, женившись на ней». Граф не придал значения содержанию записки, решив, что бедная мать сошла с ума, потеряв дочь. Но, между тем, надо было призвать к ответу Сиприана и, если мальчик действительно может быть его сыном, куда-то его пристроить. Сиприан не стал отпираться и подтвердил, что он продолжал встречаться с Элиан вплоть до своей свадьбы и расстались они только после того, как их увидела мать девушки и срочно увезла дочь в неизвестном направлении.
С этого дня жизнь в замке R превратилась в ад: Сиприан напивался каждый день и то рыдал, то буянил, обвиняя отца в своём горе. Аннет практически не выходила из своей комнаты, а когда Дамиену всё-таки удавалось вытащить её оттуда, глаза молодой женщины были красными и опухшими от слёз. Младенец же, которому до сих пор даже не дали имени, остался у мажордома и его жены, кухарки. Они единственные, не считая служанки Аннет, жили в замке постоянно. Остальная прислуга была приходящей, и граф счёл за благо не распространяться пока о появлении у них новорожденного.
Примерно через месяц произошел новый удар судьбы: рано утром к Дамиену прибежала горничная Аннет и сказала, что её госпожа потеряла сознание. Граф поначалу даже обрадовался этой новости, так как посчитал, что, возможно, это первые признаки беременности. Но это оказалось отнюдь не так. Он нашёл свою невестку лежащей без сознания перед портретом, заказанным графом перед свадьбой. Пока служанка и вызванная графом кухарка хлопотали над молодой женщиной, в гостиную спустился Сиприан. Увидев портрет, он заорал: «Элиан! Нееееет!» и выбежал из комнаты. Граф недоумённо взглянул на портрет и его пронзило могильным холодом: вместо лица Аннет, изображенной художником в свадебном наряде с улыбкой на устах и предвкушением счастья в глазах, на него печально смотрела глазами цвета неба Элиан…
Сиприана нашли через несколько часов с переломанным позвоночником. Выбежав из замка, он вскочил на лошадь и понёсся не разбирая дороги, вылетел из седла и упал спиной на поваленное дерево. На третий день несчастный юноша скончался.
Аннет металась в горячке, а когда через неделю пришла в себя, граф, посоветовавшись с доктором, засобирался в дорогу. И вскоре замок R опустел.
В Париже граф Дамиен де Понтье появился через год со своей молодой невесткой, вдовой его сына Сиприана, и внуком, будущим графом Рином10 де Понтье. Аннет так и не смогла до конца оправиться от потрясения, шептались, что у молодой вдовы не всё в порядке с головой. Она вела замкнутый образ жизни, а потом ушла в монастырь, где следы её теряются…
Какие чувства испытал Рин, когда прочёл признание деда, сказать трудно. Даже Люсиан признался, что ему было неприятно узнать об обстоятельствах рождения его далёкого предка, что уж говорить о человеке, которого эта история касалась непосредственно, да ещё и рожденном в XVIII веке, когда чистоте крови придавали такое большое значение. Но, тем не менее, Рин не уничтожил альбом, а, также, как и дед, сделал запись перед смертью и передал следующему графу де Понтье, своему единственному сыну.
Все дальнейшие записи были короткими и лаконичными. И свидетельствовали о том, что проклятье матери Элиан работало, поскольку все мужчины рода Понтье проживали свою жизнь в одиночестве. Да, они женились, у них рождался сын, всегда сын и всегда единственный. Как тоненький ручеёк имя и титул де Понтье передавались от отца к сыну. Но все их браки не длились долго. Жены или умирали, или сбегали, или изменяли, или разводились… Второго брака и детей больше не было ни у кого. Зато всё, за что брались мужчины их семейства, всегда оборачивалось удачей, деньги текли рекой. Рука об руку с деньгами шла власть. Здоровье тоже было отменное – все доживали до преклонных лет, и уходили в мир иной глубокими старцами не от болезней, а от лет. Единственным исключением оказался отец Люсиана, который погиб относительно молодым, и оставил своего наследника на деда.
9 – в переводе – «издалека»
10 – в переводе – «рожденный заново»
8
– Елена, простите, я, может быть, скажу сейчас абсурдную вещь, но, когда я вошел в комнату, а Вы оглянулись – Вы так показались мне похожи на женщину, изображённую на портрете, как я теперь понимаю, Элиан, что я даже растерялся. Потом морок рассеялся, но всё равно меня потянуло вспомнить историю портрета. Я понимаю, что глупо человеку ХХ века верить в проклятья и воплощение когда-то живших людей, но не могу отделаться от ощущения, что мы с Вами когда-то встречались и что я не должен Вас упустить. Черт побери, даже имена созвучны: Элиан – Елена, Сирпиан – Люсиан…
– Я в замешательстве и даже не знаю, что Вам на это сказать…
– Для начала скажите: Вы замужем?
– Нет.
– Уже легче.
– Чем же? Есть гораздо большие препятствия, чем штамп в паспорте. Разные страны, разный менталитет, разные слои общества. В конце концов, мы с Вами совсем не знаем друг друга…
– Но ведь это дело поправимое?
– Каким образом? Завтра днем я уже буду в Москве и вряд ли в ближайшее время смогу прилететь опять в Париж.
– А у меня через четыре месяца концерт в Москве, а до этого есть телефон, почта, скайп…
– Возможно. Но, знаете, как-то я неуютно себя чувствую в роли чьего-то воплощения…
– Я бы мог и не рассказывать эту историю, но посчитал, что должен быть с самого начала честен с Вами. В своё оправдание могу сказать, что поручил своему секретарю найти Вас ещё до того, как прочитал предание. Но теперь сам не могу разобраться, сколько в моём стремлении не расставаться с Вами от желания избавиться от проклятья, а сколько от того, что Вы – это Вы. Сумбурно говорю…
– Ничего страшного, я понимаю. Я тоже не могу отделить отношение к Вам от обаяния Вашего таланта.
– Так давайте вместе разбираться? Всё, о чём я прошу сейчас, – это продолжить общение и встретиться в Москве. А дальше будет видно…
9
– Так вы общались?
– И продолжаем общаться…
– Ну ты – тихушница. Хоть бы раз словом обмолвилась.
– А Люсиан уже приезжал на концерт?
– Если ты сейчас скажешь, что концерт уже был, а ты нас не пригласила, – я на тебя серьёзно обижусь…
– Так из-за концерта всё и рассказала. Освобождайте себе пятницу на следующей неделе – идём слушать «Реквием» Верди в Дом музыки.
– Боже мой, Реквием! Верди! Мечта поэта! Мне уже нравится твой Люсиан. Даже если он кривой, хромой и старый…
– Никакой он не кривой и не старый. Можем хоть сейчас зайти в интернет и посмотреть его фотографии.
– Конечно, давай сейчас, я от любопытства лопну, пока до дома доеду.
Они включили планшет Гали и нашли в поисковике кучу фотографий маэстро Люсиана Понтье.
– Слушай, и о чем ты думаешь, подруга? Да если бы мне такой мужчина предложил руку и сердце, я бы ни минуты не сомневалась. Кинула бы своего Старшинова, и поехала за ним на край света.
– Это ты сейчас так говоришь, а на деле тоже начала бы думать, сомневаться: Москва, дети, работа…
– Тогда давай по порядку. Ты сама нам всегда говорила, что в Москве плохо себя чувствуешь, особенно, когда возвращаешься из-за границы. Тебе было плохо во Франции?
– Да нет, наоборот, я себя там чувствовала как дома, а не в гостях. Но это, может быть, связано с отпуском, хорошей погодой, солнышком…
– Вот-вот, с «солнышком». Сколько солнечных дней в году наберется над Москвой? Мы с вами только недавно говорили о депрессухе из-за вечной пасмурности. И вообще, в наше время смешно говорить о расстояниях. Не на телегах же ездим! Соскучишься по хмурым лицам и толкотне – милости просим, сядешь на самолет и через 3 часа из любой точки Европы ты уже дышишь выхлопными газами в родных пенатах. Семеро по лавкам у тебя не прыгают, а наведать родителей и убраться на кладбище два раза в год уж найдешь время приехать.
– А работа?
– Ой, уж, великая работа бухгалтера! Не получится – вернёшься, да по новой устроишься. Как говорится, была бы шея, а хомут найдется. Что ты теряешь в конце концов? Крыша над головой останется. Если ничего не получится – вернуться есть куда будет.
– Галка, ну что ты на неё напала? Может, она его не любит? Может, они сексуально друг другу не подходят?
– А вот это, действительно, интересный вопрос! Это обязательно надо проверить, так сказать, на практике.
– Уже…
– Что уже?
– Уже проверили…
– Ё-моё! Так ты последнюю ночь в Париже у него провела? И молчит! Всё клешнями из тебя надо вытаскивать…
– Нет. Месяц назад он дирижировал в Венской опере, и я летала к нему на два дня. Французы визу дали на полгода, так вот, пригодилась…
10
– Лена, скажи, как быстро ты можешь сделать шенгенскую визу?
– Ну, у нас где-то недели за три агентства делают, а что?
– Я в сентябре буду дирижировать Травиатой в Венской опере с вашей Нетребко – хочу пригласить тебя в Вену.
– Так у меня виза ещё до ноября действующая.
– Какая удача! Ты прилетишь? Я оплачу все расходы.
– А какие числа?
– Спектакль пятнадцатого сентября в субботу…
И утром в субботу Люсиан сам встречал Елену в аэропорту Вены. Весь полет она пыталась думать рационально, но у неё ничего не получалось. Мысли растекались в разные стороны, она мурлыкала про себя какой-то привязавшийся мотивчик, а с лица не сползала рассеянная улыбка. В конце концов, она устала бороться с собой, махнула рукой и решила – будь, что будет. Она отдастся в руки Люсиана, выключит мозги и, не оглядываясь ни на что, будет плыть по течению. А думать начнет потом, в Москве.
Люсиан тоже сильно волновался, но когда увидел широкую счастливую улыбку Лены и искрящиеся голубые глаза, вспыхнувшие при взгляде на него, вдруг успокоился и сделал то, что ему хотелось в этот момент больше всего на свете: обнял, крепко прижал к себе и страстно поцеловал. После мгновенного замешательства Лена ответила на его поцелуй, и дальше всё покатилось само собой.
Не надо было выяснять, как Лена отнесется к проживанию в его венской квартире (а Люсиан надеялся на её согласие, но переживал по этому поводу) – это показалось так естественно. А дальше день закрутился, расписанный по часам. Лена наскоро переоделась, и они поехали в центр Вены: Люсиан на репетицию, а Лена гулять по центру в ожидании её окончания. Они с девчонками уже были в Вене, поэтому Лена воспринимала город как своего старого знакомого: побродила под высокими сводами Собора св.Стефана, прошлась по Сокровищнице, благо очередь туда была небольшая, посидела в элегантном кафе на площади перед дворцом Хофбурн (там также, как и два года назад, тапёр наигрывал вальсы Штрауса на потемневшем от времени пианино). «А ведь я сейчас тоже на репетиции – на репетиции своей будущей жизни. Люсиан будет весь в музыке, а я в ожидании его с концертов и гастролей… Так, обещала ведь себе отключить мозги, плыть по течению. Хватит трусить. Тебя ещё никто замуж не звал…»
Лена встретила Люсиана после репетиции, они перекусили в ресторане рядом с оперным театром и поехали на квартиру: обоим надо было переодеться и отдохнуть перед спектаклем.
Люсиан растянулся на диване, положив голову к Лене на колени, закрыл глаза и попросил рассказать ему что-нибудь. Каким-то шестым чувством Елена поняла, что он просит рассказать не какие-то эпизоды из её жизни, а что-то нейтральное, необременительное, успокаивающее. Почему-то ничего, кроме сказки о сестрице Алёнушке и братце Иванушке в голову не приходило, и даже не заметив, что перешла на русский, Лена приступила к рассказу. Для Люсиана мягкий напевный чужой язык звучал нежной колыбельной. Лена гладила левой рукой густые, чуть подернутые благородной сединой, волосы Люсиана, а он, поцеловав её правую ладошку, не отпустил её руку и, накрыв своими руками, прижал к груди.
Перед спектаклем они расстались. Люсиан вошел в здание через служебный вход и отправился в свою гримерную, а заботу о Елене поручил своему секретарю Этьену, уже знакомому ей по концерту в Париже. Зрителей ещё не запустили через главный вход, и они вдвоём смогли свободно рассмотреть это великолепное здание изнутри. Конечно, Венская опера уступала по красоте и пышности Парижской Гранд-Опера, но и её внутреннее убранство было достойно восхищения.
Во время оперы Елена заново влюбилась в Люсиана. Она не могла оторвать взгляда от завораживающего танца его рук. Как будто главное действие было не на сцене, а в оркестровой яме. А когда в антракте услышала несколько разговоров зрителей, восхищенных страстным звучанием сегодня оркестра, теплая волна затопила её от причастности к этому…
11
… – Ну, и?
– Я пожалела только о том, что ночь в Вене была лишь одна…
– Ну вот, видишь! Не о чем тут думать!
– Галка, кончай! Не все такие решительные, как ты.
– Знаете, девочки, я убеждена на все сто процентов, что лучше десять раз сделать и девять раз из них ошибиться, чем ничего не делать, а потом жалеть об этом. И пусть все мои три брака и четвертый заодно будут ошибкой, но у меня в жизни столько прекрасных воспоминаний! А мои девчонки? Это же такое счастье! А их ведь могло и не быть, если бы я, как большинство, сидела и ждала какого-то принца из сказки, а не пыталась, как говориться, слепить его из того, что было под рукой.
И женщины замолчали. Каждая думала о своём. Последние Галкины слова были созвучны тому, о чём последнее время размышляла Лена – о возможностях, которые даёт нам судьба, и как мы ими распоряжаемся: отворачиваемся, боясь перемен, или хватаем птицу-удачу за хвост и, рискуя разбиться, пускаемся в неизвестность. Первый вариант она уже в своей жизни опробовала. Не пора ли решиться на второй?
12
Люсиан умудрился выкроить из своего плотного графика на Москву целых пять дней. И четыре ночи. В Москве стояло теплое бабье лето, как по заказу к приезду Люсиана. Они много гуляли вдвоем, взявшись за руки, как два подростка. Да и ощущали себя примерно так же. А ночами не могли насытиться друг другом. Перед концертом Лена рассказывала Люсиану очередную сказку, а он, так же, как и в Вене, погрузился в нирвану.
Но в эту встречу Лена почувствовала в Люсиане какую-то толику закрытости, что ли. Он как будто напряженно обдумывал какую-то идею, которой не хотел делиться с Леной. Было ли это связано с его работой или с какими-то внешними обстоятельствами, или с изменением отношения к ней, Лена не понимала. И постепенно в её груди всё туже стягивался узел боли, пока она не выдержала и не спросила Люсиана напрямую, что его гнетёт. Но такого страстного монолога, который обрушил на неё Люсиан, она не ожидала:
– К чёрту всё! Я обещал себе не торопиться и не торопить тебя. Но у меня нет больше сил и желания разбираться с этой мистикой. Я просто хочу, чтобы ты была рядом со мной уже сейчас. Я с ума схожу! Когда я отдыхаю перед концертом, я просто физически ощущаю твою руку на своих волосах, я даже твой запах ощущаю. Я загружаю себя работой, чтобы музыка вытеснила мысли о тебе хотя бы на какое-то время. Мои музыканты ропщут – я выжимаю их на каждой репетиции до суха. А в Будапеште во время репетиции оркестр так играл, что хрустальная люстра на потолке зала вошла с нами в резонанс и начала раскачиваться и звенеть. Пожалуйста, давай уедем вместе из Москвы пока у тебя есть виза, распишемся в Бельгии, а потом уже будем разбираться со всеми остальными формальностями. Я дам поручение Этьену и он всё устроит.
И добавил, к удивлению Лены по-русски: «Я люблю тебя! Выходи за меня замуж»
После такого было бы неуместно рассказывать про 2 недели отработки на работе, да и вообще что-нибудь говорить. Лена просто кивнула, и утонула в объятиях Люсиана и его жарком поцелуе. А когда они смогли оторваться друг от друга, Люсиан сказал:
– Где тут у вас самый шикарный ювелирный? Я так боялся сглазить, что кольцо покупать не решился.
– Да бог с ним, с кольцом…
– Ну уж нет! Кольцо как минимум обязательно!
Лена заозиралась по сторонам, пытаясь сообразить, где они находятся, и поняла, что они на Старом Арбате. Чего-чего, а ювелирных здесь пруд-пруди. Люсиан названивал по телефону и что-то бурно объяснял на французском своим собеседникам, крепко держа Лену за руку, попутно перемещаясь от магазина к магазину, от прилавка к прилавку, пока не нашёл то, что, видимо, его устроило. Тут он прервал разговор и обратился к продавщице по-английски. И это был первый раз, когда Лене пришлось сопротивляться его давлению, иначе бы ей пришлось носить кольцо с бриллиантом, размером с булыжник, и ценой, не поддающейся переводу в рубли из-за количества в ней нолей. Спор бы ещё мог долго продолжаться, едва не перейдя в первую ссору, но Лена, в конце концов, просто закрыла рот Люсиана поцелуем, и он сдался на её выбор. А она про себя на будущее отметила универсальный способ добиваться своего…
13
Дальше события закрутились яркими картинками, как в детском калейдоскопе: Бельгия, Франция, Россия, Франция, гастроли в Италии, опять Россия, снова Франция. Люсиану помогал Этьен, а Лену поддерживали Галка с Ириной. Но, не смотря на бешеную гонку, они чувствовали себя безгранично сильными, молодыми и счастливыми.
Только одно обстоятельство выбило Лену из колеи – разговор с Андреем. Она порвала с ним сразу по приезду из Парижа, предложив остаться друзьями. Он же решил, что таким образом она пытается заставить его уйти из семьи и жениться на ней. Наговорил ей кучу всяких обидных слов, которые, впрочем, не сильно задели Елену. А незадолго до её отъезда из России позвонил опять и торжественно заявил, что «так и быть», он готов уйти из семьи и жениться на ней. В её слова, что она выходит замуж за другого, не поверил, и начал названивать каждый день. Пришлось Лене менять номер телефона.
А к Люсиану в Парижскую квартиру без предупреждения явилась Катрин, чем не мало его смутила. (Лена сделала вид, что не видит в этом ничего экстраординарного и радушно, но как полноправная хозяйка, приняла непрошенную гостью.) Остальные его бывшие, слава богу, только звонили. Лена даже как-то шутливо ему предложила сменить номер телефона, а на старом оставить автоответчик с сообщением о его женитьбе.
Только через полгода все формальности были утрясены и чета де Понтье – Люсиан и Элен, решили устроить себе короткий, всего на неделю, «медовый месяц». По обоюдному согласию они поехали в так дорогую их сердцам Нормандию. Пока Люсиан занимался багажом, Лена пошла искать зал с портретом графини де Понтье, благодаря которому они познакомились. Там и обнаружил её Люсиан, внимательно рассматривающей счастливое лицо Аннеты де Понтье, с улыбкой на устах взирающее с портрета. Елена оглянулась на шаги мужа и, когда он приблизился и увидел портрет, сказала:
– Боюсь, дорогой, мы никогда больше не увидим лица твоей родной прапра…прабабушки Элиан…
Октябрь 2016