Цветы над адом

Ilaria Tuti

Fiori Sopra L'inferno

Longanesi & C. © 2020 – Milano Gruppo editoriale Mauri Spagnol

© Елена Арабаджи, перевод, 2021

© ООО «Издательство АСТ», 2022

* * *

Посвящается Ясмин

И вас, красавица, и вас коснется тленье,

И вы сгниете до костей,

Одетая в цветы под скорбные моленья,

Добыча гробовых гостей.^[1]

Шарль Бодлер

Мы ходим все по краю ада,

пристально глядя на цветы.

Кобаяси Исса (1763–1828)

Австрия, 1978

Это место обросло нехорошими слухами. Из тех, что долго витают в округе, словно стойкий запах. Говорили, что на исходе осени, перед тем как снег придет на смену дождям, альпийское озеро издает зловещие вздохи.

Эти вздохи, испаряясь с зеркальной поверхности, отражающей небо, возносятся вверх к утренней дымке. Так рай заглядывает в ад.

И в окрестностях здания, построенного в конце девятнадцатого века на восточном берегу, раздается долгий, похожий на завывание, свист.

Школа. Так местные жители окрестили постройку. Хотя эти стены многое повидали на своем веку: императорская охотничья резиденция, нацистский штаб, туберкулезный санаторий для детей.

Бо́льшую часть года в облупившихся стенах с выцветшей штукатуркой стояла звенящая тишина, в которой эхом разносились редкие шаги. Но в ноябре здание заполоняли вздохи, карабкавшиеся по окнам верхних этажей до искрившейся инеем покатой крыши.

Впрочем, слухам и россказням верят только слишком чувствительные души – старики-меланхолики да малые дети. Агнес Браун прекрасно это понимала. Она служила в Школе слишком давно, чтобы тревожиться из-за ночных шорохов. Агнес различала скрип каждой половицы, бормотание каждой ржавой трубы за стеной. Хотя в большинство помещений доступ преграждали наглухо заколоченные двери.

С тех пор как в здании разместился сиротский приют, государственные дотации оскудели, а частные пожертвования и вовсе сошли на нет.

Агнес прошла на кухню, гнездившуюся в подвальном помещении между складом и прачечной. Она толкала перед собой тележку, ловко обходя огромные кастрюли, из которых вскорости повалит густой пар. В этот сумеречный час она была совершенно одна. Компанию ей составляли только шмыгавшие из угла в угол крысы и подвешенные в морозильнике туши.

Чтобы подняться на первый этаж в крыло, находившееся на ее попечении, Агнес решила воспользоваться грузовым лифтом. С недавних пор она испытывала от служебных обязанностей непонятное беспокойство, напоминавшее скрытое недомогание, которое никак не может решить перерасти ему в болезнь или нет.

Громко скрипнув, лифт вобрал в себя Агнес с тележкой. Звякнули цепи с тросами, кабина пришла в движение и через несколько метров, резко качнувшись, встала. Агнес открыла железную дверцу. Бледно-синий коридор, весь в мокрых пятнах, с квадратными окнами по одну сторону убегал вперед длинной лентой.

Где-то постукивала оконная створка. Агнес оставила тележку и подошла прикрыть окно. Стекло замерзло и запотело. Протерев рукой окно, она выглянула в образовавшуюся прогалину. Рассвет бросал первые лучи на видневшуюся внизу деревню. Крыши домов казались крохотными свинцовыми квадратиками. Между деревней и Школой, на высоте тысячи семисот метров, в туманном мареве розовела недвижная гладь озера. Небо же было кристально ясным. Однако Агнес знала, что сегодня солнце не прогреет горный склон. Она поняла это еще утром, поднявшись с кровати с мигренью.

Клубившийся туман окутывал все вокруг: солнечный свет, звуки и даже запахи, усугублявшие ее и без того вялое состояние. Из этой серой массы, взбиравшейся по заиндевелой траве, раздавались вздохи.

«Стоны мертвецов», – подумала Агнес.

Это был буран, который пришел с северо-востока. Преодолев тысячи километров от родных степей, он обвевал расщелины, трепал насыпь у кромки леса и бесновался в пересохшем русле, а затем со свистом обрушивался на горный склон.

«Это всего лишь ветер», – повторила женщина.

Настенные часы пробили шесть. Было поздно, но Агнес не сдвинулась с места. Она медлила. И понимала, почему.

– Мне показалось, – пробормотала она. – Мне просто показалось.

Агнес взялась за холодную сталь тележки. Контейнеры задребезжали, едва она сделала несколько шагов по коридору к последней двери.

Ясли.

От неожиданной мысли резко свело желудок: а ведь это и есть самые настоящие ясли. По крайней мере, в последние недели там кипела странная, непонятная работа. Будто куколка готовилась выбраться из своего кокона. Агнес была в этом уверена, хотя и не могла объяснить, что именно происходит за этой дверью. Она не сказала об этом ни слова даже управляющему: тот бы принял ее за сумасшедшую.

Опустив руку в карман, она нащупала грубую ткань капюшона. Достала его, надела на голову. Из-за тонкой сетки, скрывавшей глаза, внешний мир утратил четкие очертания. Входить только в капюшоне было непреложным правилом.

Агнес вошла.

В комнате царила полная тишина. Чугунная печка с потрескивавшими углями возле двери излучала приятное тепло. Кровати стояли в четыре ряда по десять в каждом. Никаких имен на табличках – только цифры.

Ни плача, ни вскрика. Агнес знала, что ей предстоит увидеть: пустые, потухшие глаза.

Во всех кроватках, кроме одной.

Привыкнув к тишине, она различила слабый шорох: в последнем ряду он сучил ножками, набираясь сил. Готовился. Вот только к чему? Наверное, она сходит с ума.

Шаг за шагом она приблизилась к кроватке под номером тридцать девять.

В этом существе, в отличие от остальных, жизнь била ключом. Его внимательные глаза неотступно следили за каждым ее движением. Агнес понимала, что он ищет ее взгляд под сеткой капюшона. В смущении она отвела глаза. Номер Тридцать девять знал о ее присутствии, хотя и не должен был.

Удостоверившись, что никто не видит, женщина протянула палец. Тридцать девятый укусил ее, крепко стиснув десны. Его взгляд стал одержимым. Он жалобно всхлипнул, когда Агнес, чертыхнувшись, отдернула руку.

«Значит, ты у нас хищник», – подумала она.

Увидев то, что произошло минутой позже, Агнес решила больше не держать при себе некоторые мысли.

Вокруг номера Тридцать девять все зашевелилось. Остальные создания учащенно задышали, словно в ответ на немой призыв. В Яслях кипела жизнь.

Однако, возможно, ей только показалось.

1

Наши дни

Мертвая ворона валялась у края тропинки: растрепанные перья с фиолетовым отливом, разинутый клюв. Под вздутым брюхом виднелось кровавое, уже высохшее, несмотря на влажность, пятно.

Видимо, птица лежала здесь давно – один стеклянный глаз уставился в тяжелые облака, сулившие снег, а второго и вовсе не было.

Матиас, присев на корточки, уже довольно долго ее рассматривал. Ему было интересно, покидают ли блохи тело, когда сердце перестает биться. Он слышал об этом от одного охотника, и эта мысль, занятная и притягательная, долго не давала ему покоя.

Он тронул мертвую птицу пальцем. Ворона оказалась старой. Он понял это по белесому, лысому клюву. Скрюченные когти на окоченевших лапах застыли в воздухе.

Матиас сразу же вытер перчатку о штаны. Если о том, что он засмотрелся на падаль, узнает отец, ему не поздоровится. Тот всегда ругался, застав его за разглядыванием дохлых мелких животных в саду или в роще за домом. Даже обзывал непонятным нехорошим словом. Матиас пытался найти его в словаре. Но обидное слово вылетело из головы: оно было как-то связано с «сумасбродством».

Матиас хотел стать ветеринаром и не упускал возможности узнать что-нибудь новое. «Наблюдай, и многому научишься, – сказал однажды дедушка. – Остальное придет методом проб и ошибок».

Мальчик поднялся, не сводя глаз с мертвой птицы. Сначала ему хотелось ее похоронить, но затем он передумал: хищная природа, изголодавшаяся по таким останкам, найдет им лучшее применение.

Церковные колокола прозвонили половину третьего. Было поздно, остальные уже ждали его в тайном месте.

Он заспешил по скользкой тропинке. Сегодня утром деревня Травени проснулась под белоснежным покрывалом. И хотя снег сразу же растаял, все говорило о том, что лыжный сезон не за горами.

Он дошел до горного склона неподалеку от деревни. Среди низкорослых сосен и елей виднелся памятник павшим в сражениях с Наполеоном. Бронзовый гренадер с лихо закрученными усами сурово всматривался вдаль. На штыке развевался синий шарф: значит, кто-то уже залез туда и вывесил условный знак.

Матиас ускорил шаг. Утром в школе им объяснили значение слова «лидер». Оно запало ему в голову. Мальчику нравилось его решительное звучание, но еще больше нравилась мысль о том, чтобы вести за собой остальных.

«Лидер защищает своих товарищей», – сказала учительница. Матиас именно так и поступал. Он был вожаком среди друзей не только в силу возраста (ему уже исполнилось десять лет, два месяца и семь дней), но и потому, что на него всегда можно было положиться.

Поэтому на памятнике должен был развеваться его шарф, а не Диего. Ему следовало прийти первым и помочь остальным – хотя все ребята прекрасно знали дорогу. Вместо этого он замешкался, разглядывая мертвую ворону. Наверное, отец прав на его счет.

В этом месте скалы уходили вниз, к руслу горной речки. В каньоне, на глубине нескольких десятков метров, рокотала вода.

Матиас начал спускаться по крутой тропинке. Чтобы наверстать упущенное время, он спешил и хватался за ограждение всякий раз, когда под ногами рассыпался щебень. Спуск он закончил на трясущихся ногах, с пылающим лицом и запыхавшись.

Не мешкая он двинулся вдоль старой петляющей речки. Щебенка чередовалась с железными и деревянными ступеньками, примыкавшими к скалам. От отливавшей изумрудным воды пахло льдом. Сюда не проникал ни солнечный свет, ни тепло.

Прислушиваясь к собственному дыханию и стуку сердца, Матиас вдруг понял, что вокруг никого нет. В это время года туристы предпочитали лыжные трассы: внизу было слишком холодно и небезопасно.

Без явной на то причины он ускорил шаг. Вверху, над кронами елей, на высоте шестидесяти метров кусочек неба прорезал старый железнодорожный мост, который полтора века назад строил еще его прапрадед.

Не глядя под ноги, Матиас поскользнулся на заледенелом камне, упал и разбил коленку. Вслед за его удивленным возгласом из леса донесся какой-то шум. Глухой крик. Испугавшись, он обернулся.

«Лес – не место для детских игр», – пришли на ум мамины слова.

Поднявшись, он не взглянул ни на разорванные джинсы, ни на саднившие под шерстяными перчатками ладони. По ступенькам обошел выступающую скалу. С одной стороны – мох, с другой – водоворот. Дальше тропинка ныряла в небольшой грот. Матиас пробежал эти темные метры, убеждая себя, что им движет не страх, а спешка. Выбравшись наружу, он остановился. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь толщу деревьев, окрашивал золотом землю. Небольшой водопад над речкой грохотал по камням, рассыпая по сторонам водяную пыль. Когда летом в ущелье пробиралось солнце, над водопадом переливалась радуга.

На каменистом берегу, усевшись полукругом, его уже поджидали друзья: Лючия, Диего и Оливер.

Увидев их, Матиас вмиг забыл обо всех своих страхах. Его губы тронула улыбка. Сзади никого не было. Никто не шел за ним по пятам.

Он с вызовом обернулся на мрачный грот. Победа на его стороне, он – лидер. И тут его улыбка погасла.

Сомнения растаяли.

В темноте кто-то был, и этот кто-то за ним наблюдал.

2

Тело лежало в заиндевевшей траве. Черные как смоль волосы на голове и в паху резко контрастировали с белизной кожи. На заднем плане расстилался лес. В тех местах на поляне, куда не проникало солнце, лежал снег. Ночью срывались редкие хлопья, и одна снежинка запуталась в ресницах покойника.

Мужчина лежал на спине, руки вдоль туловища, ладони на подушках из мха. Следов борьбы не было. Из пальцев торчал тусклый зимний цветок.

Это походило на картину, написанную застывшей в жилах кровью и окоченевшими членами. При таком холоде тело отлично сохранилось. Единственным различимым запахом был запах влажной земли и перегноя.

О покойнике позаботились.

Вокруг тела кто-то расставил примитивные силки из бечевки.

– Чтобы отпугнуть животных. Убийца хотел, чтобы мы нашли труп в нетронутом виде, – подытожил сиплый голос.

Изо рта, говорившего в диктофон, вместе со словами вылетали струйки пара. Вокруг сновали криминалисты в белых комбинезонах, мелькали вспышки фотоаппаратов и мигалки патрульных машин.

– Ручным трудом он не занимался. Ладони – без мозолей, на обручальном кольце никаких царапин. Ногти ухоженные, без следов грязи.

Обручальное кольцо на левой руке блестело даже в сизом декабрьском мареве. Низкие тучи затеняли этот уголок земли.

Мужчину сильно ударили по лицу, другие повреждения отсутствовали. С двух сторон на шее проступили синие сосуды. Перед смертью убитый тщательно побрился. Налет щетины появился в результате ретракции кожи post mortem.

– Следы крови в незначительном количестве, что не соответствует характеру полученных повреждений. Видимо, кровь осталась на одежде, которую преступник унес с собой.

Пауза.

– Убийца раздел жертву. Подготовил ее.

Несмотря на дотошность постановки, кругом было полно следов – и на трупе, и на земле – месиво из грязи и льда, как будто что-то пошло не по сценарию. Кроме следов жертвы, на земле присутствовали отпечатки ног еще одного человека. Судя по размеру (сорок пятому), отпечатки принадлежали мужчине.

Следов веревок не было ни на локтях, ни на запястьях, ни на щиколотках. Покойный был атлетического телосложения, высок и силен, и все-таки убийца его одолел, напав со звериной жестокостью.

Ты знал убийцу, поэтому и не защищался. О чем ты думал, когда понял, что умираешь?

Выражение лица жертвы не давало ответа на этот вопрос. Губы сжаты, а глаза…

Труп оставили между сточной канавой и туристической тропой. Именно здесь несколько часов назад на него и наткнулся турист.

Ошибки быть не могло: убийца намеренно не спрятал труп.

– Следов сексуального насилия нет, однако убийца раздел жертву.

Начальник местной полиции сообщил, что убитый – отец семейства, который пропал два дня назад, после того как отвез сына в школу. Машину обнаружили в сотне метров от тела, в овраге, среди деревьев. Ее столкнули вниз. На земле – отпечатки шин и обуви.

– Убийца ушел пешком. Следы ведут в лес.

Комиссар Батталья выключила запись и посмотрела в небо. Над их головами с громким карканьем пронеслась стая ворон. Нависшие тучи предвещали скорую метель.

Нельзя было терять ни минуты. Следовало пошевеливаться.

Комиссар поднялась и услышала, как захрустели суставы. Слишком много дней в своей жизни она провела на корточках. А может, дело в возрасте? Или в лишних килограммах?

– Поторопитесь с осмотром, – приказала она.

Криминалисты безмолвными белыми тенями выискивали фрагменты, невидимые нетренированному глазу. Фотографировали, брали образцы, фиксировали. Цепочка расшифровки ДНК, закрутившаяся здесь, завершится несколько часов спустя в Институте судебной медицины, в городе, в сотне километров отсюда.

Завидев полицию, к месту происшествия потянулись зеваки. Кучка туристов и местных толпилась под деревянным знаком, указывающим путь к ближайшему населенному пункту – Травени. Каких-то четыре километра. Местные выделялись на фоне остальных своими обветренными смуглыми лицами. Так обгорают не на горных лыжах, а от перепадов температур и порывов ветра.

– Мы нашли одежду, – раздался крик из леса.

«Это же пугало», – сперва подумала комиссар.

Видневшаяся среди кустов ежевики непонятная фигура из веток, веревок, листьев и окровавленной одежды казалась инородным телом.

Голову смастерили из майки убитого, набив листьями и соломой, а глаза – из двух алых ягод. Куртку и штаны нацепили на деревянную палку-скелет, а часы привязали к ветке, имитирующей запястье. Рубашка, насквозь пропитанная кровью, задеревенела на холоде. Невозможно было определить ее первоначальный цвет.

Подошел полицейский.

– Следы теряются через сотню метров к северу, в скалах, – доложил он.

Преступник знал, как замести следы. Похоже, он местный и прекрасно знаком с окрестностями.

Комиссар снова поднесла микрофон ко рту, уставившись на поляну, где поваливший пару минут назад снег застилал нечеткий силуэт покойника. Кто-то спохватился и накрыл труп.

– Этот фетиш – сам убийца, – проговорила она. – Он дал нам понять, что любовался делом своих рук.

Внезапный шум сбил ее с мысли. Она напрягла слух, стараясь определить источник звука. Мимо патрульных машин из леса к поляне спешил человек, то и дело увязая в липкой грязи. Однако он и не думал сдаваться. Сшитый на заказ развевающийся пиджак да мокрая от снега и грязи рубашка – вот и все, что защищало его от непогоды. Несмотря на решительный вид, лицо молодого человека покраснело от напряжения. Или, быть может, от неловкости и стыда.

Догадавшись, кто спешит к ним навстречу, комиссар выругалась:

– Дерьмо!

3

Массимо увяз в топкой грязи по самые щиколотки.

Его лицо отражало целую гамму чувств: злость, отчаяние, неловкость, но в первую очередь – стыд. Он ковылял по поросшим травой кочкам, которые предательски проваливались под ногами в илистую жижу.

Все внимание криминалистов сконцентрировалось на нем: теперь они – его новая команда после перевода с прежнего места работы. Он понимал, что новый начальник тоже не спускает с него глаз.

Недавно начавшийся снег теперь валил крупными хлопьями. Попадая на его пылавшие щеки, снежинки моментально таяли.

Набравшись храбрости, Массимо посмотрел перед собой. Должно быть, комиссар Батталья – это тот сорокалетний тип, немного ниже его ростом, со смуглым лицом и с сигаретой в зубах, не спускавший с него прищуренного взгляда. Один из полицейских указал в его сторону, и Массимо направился прямиком к нему, не придав значения предупреждающим крикам коллеги. Расплата за собственное легкомыслие не заставила себя ждать: пройдя несколько метров бодрым шагом, он угодил в вязкую тину.

Этот день он запомнит надолго. Прибыв в участок с небольшим опозданием, он полчаса проторчал в коридоре, прежде чем кто-то соблаговолил сообщить, что вся группа выехала на место преступления. Его никто не ждал и не соизволил поставить в известность. О нем попросту забыли.

Пять минут опоздания.

Массимо было подумал, что это неудачная шутка. Но дежурный заверил его, что комиссар Батталья не любит шутить. Как, впрочем, судя по выражению лица, и дежурный, заключил Массимо.

Ему ничего не оставалось, кроме как дожидаться своих в участке либо выехать на место преступления.

На свою беду Массимо выбрал второе.

Он и не подозревал, что придется два часа вести машину под проливным дождем, с обезумевшим навигатором, вперившись в полотно дороги. Когда он добрался до долины, начался гололед. На скользкой петляющей дороге машину то и дело заносило, и сердце уходило в пятки. Так продолжалось, пока автомобиль окончательно не забуксовал на очередном подъеме – протекторы не обеспечивали сцепления с обледеневшим грунтом. Около него затормозил трактор. Водитель, обдав Массимо винным перегаром, заплетающимся языком предложил помощь. По его словам, в это время года тут нередко застревали туристы, и ему не составит труда дотащить его до плоскогорья.

– Дрова, навоз или машина – один черт! – добавил он.

Массимо с содроганием согласился. Окинув машину тревожным взглядом, прицепил трос, сел за руль и поставил на нейтралку.

Вот так, на буксире, он и продолжил свой путь в Травени.

Когда ему представилась возможность взглянуть на окрестный пейзаж, мышцы спины нещадно ныли от напряжения, а голова просто раскалывалась от боли. Его окружала первозданная, невиданная прежде красота. Заснеженные вершины над тысячелетним лесом напоминали матовые лезвия, торчавшие из плотного зеленого ковра. Пейзаж, в котором было нечто мифическое, не отпускал, будя в душе пьянящее чувство. Среди кедров и кустов ежевики журчали прозрачные ручьи, пробивая себе дорогу меж скал, льдов и мха. В снегу у обочины виднелись звериные следы.

Окружающий мир разительно отличался от того, к которому привык инспектор. Тут все говорило о ничтожности человека и тщете людской суеты. Это место, однако, не было нетронутым раем: часть горного склона оголилась. Вскоре на плато Массимо заметил пару-тройку скреперов и другую технику для перемещения почвы. Здесь рубили лес.

Массимо отвел взгляд, будто увидел на прекрасной картине уродливое пятно.

За последним поворотом уже проглядывала деревня Травени, приютившаяся на плато, нависавшем над долиной. Селение раскинулось на ровном участке в окружении гор. Дома из камня и дерева были построены в альпийском стиле. Возле каждого дома аккуратно сложенные поленницы пахли смолой. В крохотном центре архитектура была несколько иной: пастельные фасады домов в несколько этажей, скандинавские мансардные крыши, рождественские украшения из остролиста и красных бантов на балконах. Вдоль главной улицы теснились постоялые дворы, ресторанчики, продуктовый магазин и парочка пабов. У дверей одного из них толпились молодые люди с досками для сноуборда под мышкой и глинтвейном в руках: до лыжных склонов было рукой подать.

Здесь же располагалась аптека и несколько модных магазинов для туристов.

Хозяин трактора, отбуксировавший Массимо до центральной площади, отказался от вознаграждения, которое тот ему пытался всучить, и уехал восвояси, посигналив и помахав на прощание. Инспектор огляделся по сторонам. Местечко напоминало живописную почтовую открытку. Около муниципалитета приколотые к доске объявлений листовки зазывали жителей в местную школу, на собрание против строительства новой лыжной базы. Массимо вспомнил о вырубке леса у подножия горы. Видимо, и здесь, в сельской глуши, кипели нешуточные страсти.

Найти своих оказалось плевым делом: тело обнаружили неподалеку от деревни. Туда вела грунтовая дорога, проходившая по каменоломням и лесопосадке. Патрули местной полиции уже ограничили движение, установив блокпосты в обоих направлениях. Один из полицейских старательно записывал номерные знаки и личные данные любопытных владельцев, которые тянули шеи и высовывали головы из окон автомобилей.

Показав удостоверение, Массимо спросил комиссара Батталью. И вскоре угодил в трясину, из которой все еще пытался выбраться.

К счастью, начальник переключил свое внимание на других. Теперь он разговаривал с какой-то старушенцией в длинной, доходившей едва ли не до пят куртке. Такую не упустишь в толпе: ее остриженные под каре волосы с падающей на глаза челкой были выкрашены в ядовито-красный цвет, не гармонировавший с естественными красками природы. Она указывала на что-то в сточной канаве, уходившей в лес, начальник утвердительно кивал.

Должно быть, свидетельница. Должно быть, именно она обнаружила тело.

Наконец Массимо добрался до края трясины. Кто-то протянул ему руку. Массимо поблагодарил за любезность, хотя от смущения его слова прозвучали как невнятное бормотание.

Впервые после выпуска из Академии он чувствовал себя как на экзамене. Несмотря на холод, он весь вспотел и дышал с трудом. Худшее стечение обстоятельств было трудно себе представить.

– Инспектор Массимо Марини, – представился он, протягивая руку Батталье. – Прибыл в ваше распоряжение. Меня не поставили в известность, что вы выехали на место происшествия, иначе я прибыл бы раньше.

Он и сам не понимал, зачем это сказал. В его голосе звучали нотки обиженного мальчишки.

Не дождавшись рукопожатия, Массимо убрал ладонь. Он начал свыкаться с этим паршивым днем.

Мужчина смотрел на него, не говоря ни слова. Массимо показалось, что тот слегка качает головой, предупреждая о чем-то. Ему ответила пожилая особа:

– Видите ли, инспектор, убитый, наплевав на приличия, даже нас не поставил в известность!

У нее был сиплый голос и пренебрежительный вид.

Массимо смерил ее взглядом. Шерстяной берет с люрексом сполз на легкомысленную челку, которая никак не вязалась с морщинистым лицом и твердостью, свидетельствовавшей о колючем характере. В свою очередь комиссар тоже изучала его лицо, ища подтверждения бог весть каким своим мыслям, покусывая при этом дужку очков. Массимо обратил внимание на узкие губы, которые женщина то и дело выпячивала, взвешивая какую-то идею. Или мнение.

Под курткой угадывалось приземистое тело. Ткань, обтягивая грузные бока, натянулась до предела.

К ним подошел агент с телефоном и протянул трубку женщине:

– Вас, комиссар. Главный следователь. Спрашивает, есть ли минутка.

Она кивнула и отошла на несколько шагов, не спуская с них глаз.

Массимо окаменел и даже не заметил, как человек, которого он принял за комиссара, пожал ему руку и представился агентом Паризи. Во рту у инспектора пересохло, все тело окоченело от холода. Он пытался сформулировать в голове извинения, которые бы не звучали по-дурацки. Но как только комиссар закончила разговор, у него вырвалась самая неподходящая фраза:

– Меня не предупредили, что комиссар – женщина!

Она посмотрела на него, как смотрят на человека, вляпавшегося в дерьмо.

– Естественно, инспектор, такая элементарная вещь просто не пришла вам в голову!

Инспектор. По сути, еще мальчишка, словно сошедший со страниц модного журнала. Тереза учуяла его одеколон за несколько метров. Он был чужим на этой альпийской пустоши, полной снега и крови, которую талая вода увлекала за собой под землю. Здесь все было в крови человека, убитого с такой жестокостью, какую не всякому полицейскому случается повидать на своем веку.

Массимо Марини – красивое лицо с налетом щетины. Небрит. Видимо, что-то пошло не так сегодня утром. Судя по всему, сегодня утром многое пошло не так.

Не самое удачное начало первого рабочего дня. Попытка молодого инспектора убедить всех в своей состоятельности с треском провалилась. Однако Тереза привыкла давать людям еще один шанс – даже в таких безнадежных случаях, как этот.

Комиссара заинтересовала причина, заставившая инспектора запросить перевод из крупного города в глубинку. От чего или от кого стремился он отмежеваться сотнями километров?

«Бегут от страха, от душевной боли или в добровольную ссылку», – подумала она.

Может, дело в неразделенной любви? Однако на его лице не было следов ни бессонных ночей, ни личной драмы. Только напряжение, и виной тому – она, а не девушка из прошлой жизни. Значит, он убегал от чего-то другого.

Он стоял перед комиссаром, боясь пошевелиться, и снег устилал его поникшие плечи.

Тереза сдержала довольную улыбку. Она не упускала случая попортить нервы новичкам, и Марини не стал исключением. Он смотрел на нее с трогательным видом нашкодившего щенка. Тереза понимала, что инспектор действительно напуган: ему могли сделать выговор, обвинить в невоспитанности, да и вообще, вместо того, чтобы произвести на всех хорошее впечатление, он повел себя как последний болван.

Отвернувшись от новенького, она продолжила разговор с Паризи, прерванный гротескным появлением инспектора.

– Нужно поискать внизу возле канавы, в кустах, – сказала она.

Агент кивнул.

Тереза взглянула на Марини. Интересно, куда подевалось его пальто, или что он там носит в непогоду. Оставив этот вопрос при себе, она предложила:

– Инспектор, поищете?

Тереза заметила, как тот изменился в лице. И без возражений, в чем был, придерживаясь за ветки, полез вниз.

Тереза только покачала головой. Заносчивость, как правило, лишь усложняет людям жизнь.

Однако приказ он выполнил сразу же. Его не пришлось просить дважды.

Хороший знак: чтобы исправить ситуацию, он готов на все.

Паризи хотел было выручить новоявленного коллегу, предложив ему свои бахилы, но комиссар его остановила.

Они вдвоем уставились на инспектора, снова увязшего по щиколотки в жиже из вонючих листьев и прочих нечистот.

И хотя Терезе было немного жаль инспектора, выглядело это все довольно забавно.

– Что я должен найти? – поинтересовался он, обшаривая кусты наобум.

Ну наконец-то он обратился за помощью.

– Глаза! – ответила она. – Их все еще не обнаружили.