«Даже не знаю, что лучше: врезать ему и подраться, или же слегка получить по морде самому и свести конфликт на «нет»?» – думал я, когда между мной и этим быдлом оказалась моя новоиспечённая жена.

Мы зовём доброту человечностью, а плохие дела – зверствами, но если подумать, человек совершает зверства поболее самих зверей. Быть человеком – это проявить снисходительность, но быть мужиком – уметь дать в челюсть. «Мужчина» и «человек» во многих языках – одно и то же слово: что поделать, такой вот исторический сексизм. Получается, правильное поведение в обществе – поиск баланса между добротой и агрессивностью. Шаг влево – мужлан, шаг вправо – тряпка.

В принципе, этот баланс можно назвать воинской доблестью. Когда-то суровые мужчины в латах, кольчуге (или что они там носили) жили и умирали по законам доблести и чести. Но сейчас, если подумать, всё это становится рудиментом кровавого прошлого. Воинская доблесть эволюционно устарела, и общество требует её лишь по инерции. Тюфяк с мозгами может стать большим начальником, а тестостероновый качок – его подчинённым. У первого будут красивая жена и дорогая машина, а у второго – алкогольная зависимость и ненависть к себе. А может сложиться и наоборот: всё в этом мире перемешалось.

Я не мужлан, не качок, не тряпка и не тюфяк. Хотя, даже не так: я немножко мужлан и немножко тряпка. Да, звучит странно и не вписывается ни в какие стереотипы, но не будем сейчас вдаваться в историю моей жизни, я тут не мемуары пишу. Скажем так, я относительно неплохо сложенный молодой человек с вагоном комплексов из тех времён, когда сложен был плохо.

Да и внешне по мне не скажешь, что я суровый боец: неуверенный взгляд карих глаз, которые с моим образом жизни чудом не обзавелись очками; русые волосы, неумело уложенные на бок как у школьного ботаника; еле проглядывающая бородка, которая в мои двадцать четыре почти не хочет расти; идиотская, по словам Снежаны, рубашка. В общем, для ребят, которые пока ещё не успели выйти из Каменного века и промышляют перераспределением благ и отбором их у других, я выглядел привлекательной мишенью. Хотя есть куда более интересные персонажи: любители поиграть мышцами. Но не всё так просто! Гопники ищут обогащения, их мотив прост и продиктован инстинктами выживания. Со второй категорией немного сложнее: они ищут самоутверждения в качестве лидеров. Тот факт, что они способны «ушатать вон того ботана», для них означает высокое социальное положение.

Конечно, у таких личностей нет определённой национальности, они есть везде. Но вы знали, что их русских представителей можно встретить даже в Риме? Вот так отправишься в медовый месяц в Италию, зайдёшь с женой в бар среди ночи – надо же вина выпить за наш союз! – как к тебе подходит такой типичный мужлан и на чистом русском спрашивает:

– Эй, ты чё на меня уставился, поц?

Удивительно, но у человека будто есть нюх на своих сородичей, иначе как он понял, что я русский?

Ты, само собой, сохраняешь самообладание – зачем тебе проблемы? – и спокойно отвечаешь:

– Простите, вы что-то хотели? Поверьте, я никак на вас не…

А он тебя перебивает:

– Слышь, ты чё, интеллигент, что ли? Дама твоя танцует, утырок?

Твоя дама, конечно же, влезает в разговор:

– Уйдите, пожалуйста. Мы отдыхаем.

Что его только раззадоривает:

– А мы тоже отдыхаем! Пусть твой хрен попробует меня прогнать, тогда и уйдём.

Я не люблю конфликты. Ладно, раз уж я тут душу изливаю, буду честен: я боюсь конфликтов. Мужик этот, конечно, не выглядел горой мышц, может, чуть крепче меня, но на его стороне была уверенность, а против меня играла моя же дурацкая мысль:

«Медовый месяц бывает однажды за брак, а если этот чувак разобьёт мне нос или фингал поставит, плакали наши со Снежаной фотографии».

Но у меня не было выбора, и я встал. Самое сложное – изобразить уверенность, но, кажется, я более-менее справлялся.

– Слышь, ты, – я включил дублированный перевод с человеческого на его быдланский диалект. – Мы с дамой отдыхаем, понял? Удались… удалитесь… пожалуйста.

Я поплыл, не смог поддержать иллюзию уверенности, и с борзого напора плавно перешёл на жалкое верещание, у меня даже голос выше стал. Наверное, и в глазах страх читался.

– Так ты дерзкий, оказывается? – он окинул меня взглядом. – А чё руки-то трясутся?

В общем, не буду вдаваться в подробности этой ситуации, которая однозначно войдёт в «топ-десять самых позорных моментов моей жизни». Ушёл я без фингала и с целым носом – так, щека слегка распухла. В принципе, о фотографиях можно было не беспокоиться, просто у моего лица на некоторое время появилась, скажем так, «рабочая сторона». Но вот ушёл мой противник не сам – его увела охрана. Хотя врезать по зубам я ему всё-таки успел. В общем, вроде и сдачи дал, и сам особо не пострадал, а на душе погано всё равно. Медовый месяц начинался просто «прекрасно».

Конечно, настроение испортилось, и мы пошли в гостиницу сразу же, прихватив с собой недопитую бутылку вина. Алкоголь сделал своё дело, и часть ночи мы провели так, как и полагается молодожёнам. Потом моя жена заснула, а я, будучи в плену испорченного настроения и некоторых давних мыслей, так и не смог нормально отдохнуть. Всю ночь просто лежал с закрытыми глазами, иногда проваливаясь в короткую дрёму. Порой открывал глаза и смотрел в потолок.

В последний раз я смог заснуть, наверное, на час. А когда открыл глаза, в окно уже вовсю пробивался свет. Посмотрел на Снежану – она всё ещё спала.

«Везёт же ей», – подумал я.

Я потёр глаза и лениво встал с кровати. Мои ноги неспешно, шаг за шагом обмерили небольшой номер. Казалось, что даже слишком маленький: такие отели не особо ожидаешь встретить в центре Рима. Хотя, что я в этом вопросе понимаю? Я по наивности считал, что здесь будут одни «Хилтоны» да «Хаятты». Но оказалось, нет ничего невозможного, и если захотеть, можно сэкономить где угодно и когда угодно. Так мы и нашли небольшой отель «Лирика» на улице Марка Аврелия, который располагался совсем близко к Колизею. Конечно, по меркам среднестатистического отеля наш номер дешёвым не назвать, но если учесть расположение этого скромного заведения, цена была вполне приемлемой.

Кровать стояла прямо напротив окна. На стене висел не сказать, что дорогой, но сносный телевизор. Стол, стул, кресло – что ещё нужно для комфорта?

Окна выходили на неприлично узкую улочку, а главная «достопримечательность», которую в них было видно – это кафе напротив, почти скрытое за обильной листвой деревьев.

«Почему бы это не исправить? – подумал я. – Местные достопримечательности не так уж и далеко».

Я посмотрел на Снежану: она по-прежнему спала, что неудивительно, ведь ночь у нас выдалась бурной. Грустно вздохнул от осознания того, что поспать сегодня уже не смогу. Что-то помимо ночной потасовки мучило в глубине души и не давало спокойно отдохнуть. Вернее, я знал, что именно, но не мог сформулировать. Мне нужен был свежий воздух, так что я надел свою «уродскую» рубашку, которую так люблю, джинсы, обулся в сандалии и отправился на улицу.

– Buongiorno, signore Anisimov! – поприветствовал меня администратор гостиницы. Я совершенно не помнил, как его зовут, поэтому просто с доброжелательной улыбкой поздоровался в ответ и спешно вышел наружу.

Местность (ох уж эти европейские улицы-гробы!) располагала разве что к приступам клаустрофобии, потому я сразу устремился вперёд. Несколько минут пути по коридору из плотно утрамбованных домиков и пышных деревьев, поворот, ещё пара минут, и…

Вот она, главная достопримечательность этого города! Колизей – один из величайших памятников культуры и самый банальный аргумент в пользу Рима при выборе места для медового месяца. Конечно, мы здесь уже гуляли, но не хотелось упускать возможность лицезреть этот совершенно непримечательный, обшарпанный огромный кусок камня. Да, вы не ослышались: непримечательный, если судить о нём в отрыве от истории. Я не архитектор и не культуролог, и все эти классицизмы с минимализмами мне параллельны, какой-то особой красоты в них никогда не видел, то ли дело барокко: в Екатерининском дворце сплошная сказка. Но от Колизея всё равно исходило что-то величественное, монументальное. А уж сколько в нём истории, сколько спасённых и уничтоженных судеб. Что-то мне, правда, подсказывает, что вторых значительно больше, чем первых. Перед тем как двинуться дальше, я ещё несколько минут смотрел на амфитеатр и, как мог, проникался этой атмосферой, этими немного жуткими мыслями. Ведь за границей я оказался впервые, а финансы второго раза в ближайшее время не обещали, потому хотелось ловить каждый момент.

Да, как говорится, тяжела и неказиста жизнь московского лингвиста. Одного конкретного лингвиста – меня. Будь я попроворней, может, уже и стал бы серьёзным работником умственного труда, как того требует современный мир. Наверное, и сложностей особых не возникло бы, при знании-то нескольких языков «живых» и изучении одного мёртвого. Увы, интересы у меня преимущественно научные, а потому и с деньгами всё, мягко говоря, не очень. Думал найти работу, передохнуть от учёбы и пойти в аспирантуру на заочку, но не получилось ни того, ни другого, ни третьего. Так-то я даже репетитором пытался подработать, но с моими коммуникативными навыками ничего не вышло. Достойной работы не подворачивалось, а на недостойной опять нужны коммуникативность и стрессоустойчивость, что не про меня. А с моим спешным браком и погружением в бытовуху не вышло ни отдохнуть толком, ни поступлением нормально заняться. Вот и болтаюсь в воздухе до сих пор без денег и чётких планов на будущее. Тем более Снежана – противница моей научной карьеры, а огорчить её и бросить все силы на это даже как-то и неловко.

В общем, путешествия по миру – удовольствие пока непозволительное. Но медовый месяц – веский повод посмотреть мир, тем более, если родители платят. Тут главное – заключить сделку с совестью, ну или засунуть её куда подальше, кому уж как удобней.

Я и не заметил, как уже прошёл мимо Триумфальной арки и оказался в каком-то историческом саду – честно, не помню название, что-то там про какого-то Фарнеза и Палпатина или вроде того.

Внутри снова зародилось поганое чувство.

«Смогу ли я? Неудачник по жизни, которому приходится брать деньги на свадьбу и медовый месяц у родителей. Мне ведь даже в кредите отказали. Потяну ли я эту ответственность? Не хочется, чтобы моя семья еле сводила концы с концами. А ведь дальше – больше: в один прекрасный момент у нас появится ребёнок – и что тогда?»

Да, наконец-то я смог сформулировать проблему, которая не давала мне покоя: я трус!

Голова пошла кругом. Может, отравился, но скорее просто переволновался. Мне захотелось уединиться, отрешиться от этих людей, что ходили повсюду, так что я наплевал на такую мелочь как газоны и свернул с тропы. Я вдыхал свежий воздух полной грудью, наслаждался теплом и видами сада. В общем, как мог отвлекался на всё прекрасное и невинное. Даже вроде бы на удивление полегчало. В один момент промелькнуло странное, еле уловимое ощущение, будто воздух слегка изменился.

«Почему бы не погулять и не сделать круг?» – подумал я.

Дворами и улочками я шёл в сторону отеля. Хватит на сегодня толпы и громоздких памятников истории. Мимо проехала машина незнакомой мне марки. И ещё одна.

«Странно… Я что, заблудился?»

Проблем с ориентированием у меня никогда не возникало. Сейчас я должен был стоять на улице Марка Аврелия, но нашего отеля нигде не видел. По тихой, будто бы вымершей улице, навстречу шёл одинокий человек в странной одежде. Вроде бы и майка как майка, и брюки как брюки, и ботинки обычные, но вот что-то в его наряде было непривычным. Да и кто надевает брюки под майку?

– Простите, синьор, – обратился я к нему по-итальянски. – Не подскажете, как пройти к отелю «Лирика»?

Мужчина усмехнулся.

– Говор у тебя странный, – ответил он. – Нет здесь нигде такого отеля.

Человек ушёл, а я остался в оцепенении.

Он говорил на смеси итальянского и… латыни.

Итальянский, конечно, прямой наследник мёртвого языка. Звучало это непринуждённо, как смесь русского с украинским, эдакий суржик, но… Господи, он реально подмешивал к своей речи латынь! Язык, на котором многие столетия уже не говорит никто, кроме Папы Римского. А на него этот человек не был похож ни капли.

Я решил воспользоваться GPS, но сигнала не было. Давно ли в европейских столицах начались проблемы со спутниковой связью? Посмотрел на «палочки» – они пропали все до единой.

Тогда мне в голову пришла сумасшедшая мысль. Но так как более адекватного объяснения происходящему не нашлось, я решил её проверить и сломя голову побежал по улице. Мимо проехала ещё одна машина непонятной марки, и ещё одна. Улица определённо была знакома, но вот дома… дома немного другие, какие-то слишком новые и слишком пёстрые. Ещё люди в странной одежде, и…

«О Господи…»

Колизей был как новенький, целый и ухоженный, чуть ли не до блеска, будто вчера построили. Вокруг него развевались красные флаги с незнакомым гербом в виде золотого орла, под которым красовалась надпись «S. P. Q. R.». Рядом возвышалась гигантская статуя мужика с чем-то вроде короны на голове. Я был готов поклясться, что этого монумента раньше здесь не было. Да и вообще, весь район выглядел иначе. Тут же я заострил внимание на том, что и тот сад в какой-то момент показался мне другим. Мы не фиксируемся на мелких нелогичностях, и я просто прошёл мимо, не обратив внимания, но теперь масштаб странности ситуации стал колоссальным.

Моя сумасшедшая мысль всё-таки оказалась правильной. Италия загадочным образом превратилась в Римскую империю. Или республику.

Вопрос империя это или республика оставался открытым, но то, что я тронулся умом, не вызывало ни капли сомнений. По иначе размеченным улицам ездили другие машины, ходили люди в другой одежде и с другими причёсками, разговаривали по другим телефонам. Всё было таким знакомым и таким чужим.

Голова опять закружилась, а тело впало в ступор.

«Что происходит? Мне вчера что-то подмешали в баре? Да нет, уже много времени прошло. Тот дуболом отбил мне мозги? Интересно, а на фоне стресса бывают галлюцинации? Свадьба – это стресс, однозначно, стресс. Но не до такой же степени».

На мгновение у меня помутнело в глазах. Сейчас я склонялся к варианту с наркотиками.

«Или это от нервов?»

– Верните всё как было, – прошептал я, а потом закричал: – Верните всё как было, чёрт!

Люди стали оборачиваться на меня, глядя как на психа. В общем-то, они были правы, я действительно псих. Нормальные люди альтернативных миров не видят.

В полной растерянности я пошёл вперёд и стал озираться: повсюду стояли лавочки да магазинчики. Я остановился возле палатки с прессой и различной печатной продукцией и, подобно Марти МакФлаю, стал высматривать год на газете.

«И на кой чёрт мне сдался год? Для античности здесь многовато машин и мобильных».

Месяц совпадал, а за ним следовал, очевидно, год: «MMDCCLXXII AUC». Моих знаний в области римских цифр пока хватало лишь на то, чтобы понять, что сейчас две тысячи сколько-то там второй год.

«AUC – это что такое, интересно? По логике, наверное, что-то типа «нашей эры». Если здесь, конечно, летоисчисление от Рождества Христова, что не факт. Две тысячи? Похоже, что вариант с будущим, в котором Рим стал независимым государством, отпадает. Если только это не произойдёт в ближайшие годы, что очень маловероятно. Ну или если они не взяли какую-то совсем неочевидную точку отсчёта».

Я немножко отвлёкся, но паника стала возвращаться.

Что делать, если оказываешься в другой реальности? К такому никто не готов, и плана вменяемых действий просто нет. Так что мне оставалось лишь щипать себя в надежде, что я сплю – было больно. Впрочем, кто сказал, что во сне нельзя испытать боль? Книги да кино?

«Только бы проснуться поскорей…»

Но для сна всё выглядело слишком реальным и осязаемым.

– Эй, ты! – раздалось у меня за спиной.

Я повернулся и увидел человека в чёрной форме. Незнакомая символика, никаких надписей, но, очевидно, это была форма. Тем более, я заметил на ней погоны с двумя орлами.

– Прошу предъявить документы, – сказал он.

– Ты кто? – спросил я. В латыни множественное число в отношении одного человека не употреблялось. Вопрос был лишь в том, применимо ли это к современному мёртвому (но живому) языку. Так или иначе, я предпочёл выглядеть бестактным, нежели идиотом.

– Тессарий корпуса вигилов Марк Домиций Скавенгер, – спокойно представился он. – Тебе придётся пройти со мной.

«Какие ещё вигилы? Чёрт его знает, но выглядит и говорит он как полицейский», – подумал я.

– А что я сделал? – стал я недоумевать. Ответом был сильный крепкий захват. Из стоявшей рядом служебной машины, которую я заметил только сейчас, вышел ещё один блюститель закона, и вместе они усадили меня на заднее сиденье. Через мгновение машина уже тронулась. Попытки выяснить что происходит оказались безуспешными: в ответ они лишь молчали.

Что вполне предсказуемо, меня привезли в участок и затолкали в кабинет к местному участковому. Это всё, конечно, условно, ведь я так и не выяснил, как они здесь называются, но выглядел этот полный мужик лет сорока главным вигилом на районе. Кабинет был оформлен не иначе как в стиле минимализма: бежевые стены, окно, один шкаф, деревянный стол посередине, вокруг которого стояли два стула. На одном из них сидел мой будущий собеседник, на другой усадили меня.

– Здравствуй, Карл Вернер, – сказал он. – Присаживайся.

– Меня явно с кем-то перепутали, – стал объясняться я, садясь напротив. – Я…

– Документы давай сюда, – перебил «участковый».

Я обречённо достал загранпаспорт и положил перед своим мучителем. Он открыл его и в недоумении посмотрел мне в глаза.

– Святослав Анисимов?

– Да, я… – начал было объяснять я.

– Руссиан Федератион? – перебил меня вигил. – А что, есть такая страна? Если это, конечно, страна, потому что я в твоих документах ни слова не понимаю.

И тут стало ясно: это конец. Нет никакого английского, а если и есть, то он не использует латинский алфавит, а если и использует, то не является интернациональным, и никаких международных документов на нём не печатают. Но я решил не сдаваться.

– Да, есть. Такое большое пятно на карте Евразии.

Я опять пытался звучать уверенно, но не вышло. Мой голос дрожал, а глаза бегали. Вигил рассмеялся.

– Ты серьёзно? Не такое уж оно и большое, если ты о России. И да, с каких пор Российская империя стала федеративным государством?

Я не нашёлся, что ответить. Слишком много новой информации за несколько секунд.

«Россия – маленькая страна, гордо именующая себя империей. Там, наверно, сейчас и свой Пётр Первый есть, отслеживающий последние писки римской моды».

– Если уж хочешь подделать документы, – продолжил вигил, – обращайся хотя бы к проверенным людям, а не… к шутникам. Неужто документов никогда не видел, а, Вернер? Даже обложка странная.

– Пожалуйста, отпустите меня. Это всё какая-то ошибка, правда.

– Ага, размечтался. Гайберий, зайди!

В кабинет вошёл очередной человек в форме.

– В камеру его.

Он схватил меня под руки и повёл в неизвестность. Я не сопротивлялся. Всё равно это не помогло бы.

Глава II. Трудности гладиаторского быта

В камере было темно и сыро. Благо, она оказалась одиночной, и никакая опасность мне не грозила. Это место представляло собой длинный коридор со множеством маленьких камер, в которых сидело по одному-два заключённых. Передо мной закрылась старая ржавая решётка. Никогда не испытывал клаустрофобию, но сейчас эти грязные обшарпанные стены, погружённые в полутьму, давили на меня. В соседних камерах сидели весьма неприятные личности, и я решил собрать волю в кулак, отбросить панику и повести себя по-умному: сделать вид, что сплю и слушать их разговоры, изучая особенности местной речи. Было не так сложно: немного латыни, немного итальянского, немного новых для меня корней да суффиксов, которые понять по контексту было достаточно просто. Удивительно, как вовремя я взялся изучать латынь. К этому моменту у меня был достаточно широкий словарный запас, чтобы понимать речь местных. В последнюю очередь я ждал, что эти знания понадобятся в быту. Хотелось, конечно, сделать заметки в телефоне, вот только у меня было уже мало зарядки, а на существование в этом мире USB-кабелей я не рассчитывал.

– Что это? – спросил один из вигилов, когда достал из моего кармана недорогой мобильник на «Андроиде» при обыске.

– Похоже на телефон, – ответил его коллега.

– Странный какой-то.

– Он же немец. У них там всё странно. Варвары, что с них взять?

– Это не телефон, – я решил воспользоваться их непониманием ситуации. – Это книга. Можно, я её оставлю?

– Электронная книга, значит? – вигил с интересом покрутил телефон в руке. – Чёрт с тобой, забирай. Если другие найдут – это будет уже их головная боль.

Так я сохранил свой смартфон, вот только решил пока его выключить. Сейчас я лежал на нарах с закрытыми глазами, слушал разговоры криминальных элементов да теребил в руке выключенный мобильник. Помимо прочего, выдалась минутка и собраться с мыслями. Теория о том, что я сошёл с ума моему выживанию никак не помогала. Поэтому я пришёл к двум выводам: либо произошёл временной парадокс, либо я попал в параллельную вселенную. По крайней мере, моей фантазии хватило лишь на это.

«Параллельную ли? Параллельные линии не пересекаются».

Для начала, конечно, надо было как-то выбраться из тюрьмы, а потом уже думать о возвращении домой. Машины времени у меня не было, и если что-то произошло с таймлайном, это явно не в моей власти. А значит, оставалось сосредоточиться на варианте с другой вселенной. Выход казался простым: пройтись той же дорогой, которой я гулял, только наоборот. Если где-то там есть загадочные магические врата между мирами – они должны вернуть меня обратно.

«Ну почему в книгах и фильмах иные миры прячутся в шкафах и за всякими физически осязаемыми дверьми, а в реальности всё вот так? Я даже не понял, в какой момент в другом мире оказался».

Здесь было жутко холодно. Неловко об этом говорить, но я до ужаса мерзлявый, так что грипп мне был обеспечен. Уже слегка першило в горле, а я всё лежал и слушал голоса. Здесь были и напившиеся бомжи, и воры, и даже один убийца: хорошо, хоть его посадили отдельно ото всех.

– Нечего было лезть на меня, – ворчал он.

Сиплый и, видимо, слегка пьяный мужик спокойно рассуждал о том, как несколько часов назад прирезал друга в пьяной потасовке. Вот так нравы у местных. Впрочем, в нашем мире такая извращённая мораль тоже встречается нередко.

«Какой же латыни я здесь наберусь? С такими познаниями я буду говорить с местными как конченое быдло».

– Вы не понимаете, – застонал вдруг один из бомжей. – Вы все ничего не понимаете.

– Заткнись, придурок, – рявкнул кто-то в ответ. – Опять ты за своё.

– Я видел. Я видел своими глазами погибший Рим. Всё наше величие стало лишь кормом для туристов.

Я подскочил с нар и нашёл глазами говорящего. Это был грязный полуседой пятидесятилетний мужчина. Кажется, все принимали его за сумасшедшего, вот только для меня он был самым адекватным из встреченных здесь людей, ведь он говорил о моём доме. Или ещё о каком-то мире, похожем на мой дом.

– Где? – спросил я. – Где ты это видел?

– Там, в Саду Вергилия на Палатине проход между мирами.

Название сада было незнакомым и знакомым одновременно – про Палатин там что-то однозначно было, так что это явно был тот самый сад, в котором я гулял в момент телепортации. Вот только имени Вергилий в названии этого сада я не припоминал.

– О, наш шизик друга себе нашёл? – кто-то усмехнулся. – Этот псих постоянно бегает по улицам и орёт про гибель Римской республики. И вечно попадает сюда. Хотя то же и про меня можно сказать.

– Ты тоже бегаешь и орёшь? – кто-то попытался съязвить над моим непрошеным собеседником.

– Остряк, да? – ответил он. – Тоже постоянно вяжут меня и в эту помойку кидают. Кретин.

– Ты туда попал случайно? – продолжил спрашивать я бомжа, не обращая внимания на навязчивых комментаторов.

– Да. Пьяный был, искал, где упасть вздремнуть. Короче, просыпаюсь, а вокруг чё-то всё как-то изменилось. Обратно меня Странник притащил.

– Странник?

– Ну, так он представился, прозвище его. Говорит, так его друзья зовут.

– Поэтичное прозвище, – я усмехнулся.

– И не говори, – бомж махнул рукой. – Мужик добрый, привёл меня к себе домой, отпоил чаем. Спать, правда, не оставил, сказал, что это негигиенично. Говорит, я перепил и мне всё померещилось. Но я проверил заново, прошёл там ещё раз, и снова в том мире оказался. Вернулся – опять здесь. Это проход! И этот Странник как-то с ним связан.

«Да уж, какой нормальный человек будет называть себя Странником?»

– Ну, всё, теперь у нас двое чокнутых, – послышалось со стороны.

– Где найти этого Странника? – спросил я.

– Юпитер его знает, я же бухой был, не помню нихрена. В каком-то подвале мы были, около огромной такой территории, перекрытой забором. Склады, что ли, какие-то, хрен его знает.

– Эй, дурик, – заговорил парень в камере напротив.

– Это ты мне? – спросил я.

– Да кому же ещё? За что ты сам здесь?

– Меня с кем-то перепутали.

– Я чего и спрашиваю, лицо у тебя знакомое какое-то.

В конце коридора гулко хлопнула дверь, застучали вразнобой ботинки. Вскоре у моей клетки оказались трое вигилов. Один из них открыл камеру и громко приказал:

– На выход!

Я потупился на них пару секунд, потом встал. Они резко и грубо схватили меня под локти и повели по коридору.

– О-о, похоже, у тебя проблемы, – сказал мой последний собеседник.

– Куда меня отведут? – спросил я.

Ответа не последовало ни от кого.

Далее – машина, но в этот раз посерьёзней: небольшой чёрный автозак. И вот тут-то стало по-настоящему страшно. Меня закинули в машину так, будто я мешок с картошкой, заперли и повезли чёрт знает куда. И вот тёмная камера участка сменилась тёмной камерой автозака, в котором даже негде было сесть. Я опустился на корточки и стал залипать на маленькие полосы света, которые прорывались сквозь некрупное решётчатое окно. Этот свет был как луч надежды на моё спасение: такой же маленький и неосязаемый, тщетно сражающийся с тьмой.

«Хорошего исхода мне, кажется, ждать не придётся».

Сложно было собраться с мыслями. Меня всего трясло, но уже не от холода. Хотелось кричать, но и закричать было страшно. Будто засунули в рот невидимый кляп, а потом связали и бросили к змеям: я не мог ни вырваться, ни позвать на помощь, а опасность моего положения продолжала расти по экспоненте. То, что я до сих пор не колотил по стенкам машины, было просто чудом: я достаточно нервный и импульсивный человек, и обычно сложные жизненные ситуации доводят меня до психоза. Что ж, ступор от невероятности происходящего оказался сильней, и это, пожалуй, было временным эффектом. Рано или поздно я должен был свыкнуться со всем этим и вернуться к привычному поведению.

Ехали мы медленно. Мне очень хотелось понять, что же происходит: куда мы едем, кто такой Карл Вернер и почему все меня приняли за него.

– В чём я виноват?

Ответом была тишина.

– Куда меня везут?

Кто-то в салоне усмехнулся, после чего риторически спросил:

– У тебя так много вариантов, Вернер?

– И всё же, – обречённо попросил я. – Я сегодня несообразительный.

– В амфитеатр Флавия. Куда же ещё?

Я сказал, что при виде машины мне стало по-настоящему страшно? Нет, вот теперь сердце ушло в пятки и далее в неизвестном направлении.

«Амфитеатр Флавия? Это же… это…»

– Колизей?! – сорвалось с языка.

– Ну да, – растеряно ответили мне из кабины. – Немаленький. Какая же всё-таки у тебя кривая латынь, Вернер.

Видимо, здесь Колизей привычного названия не получил.

«Кто и когда его вообще так назвал? Знал бы я историю так же хорошо, как языки… Хотя какая уже, к чёрту, разница? Колизей, амфитеатр, плаха – всё одно».

Я робко посмотрел через решётку, в которую виднелось лобовое стекло. И стал недоумевать: мы проезжали мимо Колизея, в сторону не пойми откуда взявшегося возле него здания, огороженного высоким забором с колючей проволокой. Очевидно, это была тюрьма.

«Так про Колизей – это была шутка, или что?» – мысленно понадеялся я.

Машина остановилась уже за забором. Дверь клетки на колёсах открылась, и двое вигилов с силой выпихнули меня наружу. Они повели меня по территории, третий же вигил остался в кабине автозака.

Вокруг сидели на скамейках и занимались спортом преимущественно забитые татуировками люди. Кто-то провожал меня заинтересованным взглядом, кто-то – безразличным, кто-то – прямо хищным, а кому-то вообще не было до меня дела. Все одеты, похоже, в свою повседневную одежду, но сомнений уже не оставалось: это тюрьма. И вели меня в сторону большого серого трёхэтажного здания.

Меня вели прямо так, без наручников, под дулами пистолетов, но в тот момент я абсолютно не придал значения этой странности, ведь внимание моё было сосредоточено на совершенно других вещах.

Внутри меня встретили запах пота и прелости, пыль в воздухе и серые-серые стены. Настолько серые, что от одной лишь этой серости здесь хотелось повеситься; такие же ободранные поверхности, как и в камере в участке; такие же ржавые решётки. Всё здесь было очень похоже на то, что мне пришлось увидеть прежде, разве что света больше. А ещё говорят, что в России плохие тюрьмы. В наших я не был, но едва ли там хуже. Здесь царил беспросветный мрак. Если суммировать всё, что я уже видел, напрашивается один несложный вывод: к преступникам здесь относятся как к зверью.

Заключённые тюрем везде примерно одинаковые. Не то, чтобы мне приходилось в жизни видеть зэков, но порой встречал как бывших, так и будущих. Нет, они все разные, но есть наборы стандартных типажей. Вон лысый детина, забитый татуировками. А вот молодой худощавый парень с потерянным лицом: такие попадают сюда по молодой глупости, ломая себе всю жизнь. Может, марихуаной торговал или чересчур сильно засадил в висок другу в пьяной потасовке. Впрочем, местных законов я не знал.

Но меня вели в другой блок, в котором находились совершенно иные люди. Если до этого мне попадались разобщённые кучки зэков по три человека, то здесь за одним широким столом посреди одной большой камеры дружно сидели шесть человек и играли во что-то, похожее на карты. Выглядели они совершенно безобидными, даже милыми, а в глазах их читались грусть и отчаяние в разных соотношениях.

– Наслаждайся компанией, Вернер, – сказал один из моих мучителей, после чего они ушли, оставив меня стоять посреди зала. Несколько секунд новые сокамерники молча рассматривали меня с некоторым напряжением.