Но это было уже излишним, а всё потому, что пан Паника вдруг кого-то в глубине зала заметил и, теперь сконцентрировав на нём внимание, осознавал его значимость для себя. Ну а кто это был, так Первая леди вторая кто об этом догадалась – это был сэр Рейнджер, кто первым об этом догадался. А как только они почти одновременно догадались, так пан Паника в тот же момент, но уже третьим догадался, – о чём кроме него никто не знает, но можно предположить, что о том, кто его вверг в это безумное состояние, где он ничего не соображает, – и, выставив перед собой указующий перст, с криком: «Это он!», – бросился на сэра Рейнджера.
Ну а так как сэр Рейнджер даже не пошевелился, то как решила Первая леди, то он что-то знает такое о пане Панике важное, о чём тот не знает, и что в свою очередь не позволит ему осуществить им его задуманное. О чём, впрочем, вскоре все узнали, как только пан Паника к полнейшей для себя неожиданности спотыкается об чью-то выставленную ногу (Первая леди прекрасно, но не верно догадалась об чью), и как провидением было задумано (а за спиной проведение ясно кто стоит), летит с ног носом в пол. Что дальше происходит с носом пана Паника, Первая леди, как натура слишком чувствительно-отзывчивая, может только догадываться, повернувшись в другую сторону, где она к своему потрясению видит Мистера президента, слишком непозволительно улыбающегося официанту в лице помощницы сэра Рейнджера, в чьей руке Первой леди замечается фужер со слишком эмоциональным шампанским.
И не успевает Первая леди хоть как-то отреагировать на ею увиденное, как Мистер президент уже приложился к фужеру, и теперь ей остаётся только одно, ждать той реакции Мистера президента, которая последует у него после принятого им страшного средства сэра Рейнджера по манипуляции человеческим сознанием. – Сэр Рейнджер для того чтобы отвлечь моё внимание от своих главных действий, перевёл всё моё внимание на пана Панику, а сам тем временем подобрался к главной своей цели, президенту. – Размышляла про себя Первая леди, не сводя своего взгляда с Мистера президента. Когда же он отставил выпитый до дна фужер на пол, а не на разнос с которым стояла наготове всё та же прислужница сэра Рейнджера, а затем внимательно на неё посмотрел, то Первая леди, почувствовав слабость в ногах, в предчувствии нечто такого, невозможно страшного, зажмурила вдруг глаза и приготовилась так, не отводя своего лица, смотреть в лицо опасности.
И она не заставила себя ждать, вначале заглушив её голос разума тихим на ушко пошёптованием голоса президента: «От меня не спрячешься», – а затем не дав ей что-либо сообразить, крепкой президентской рукой утянула её кружить голову в танце. Когда же Первая леди раскрыла глаза, то она обнаружила себя не чувствующей ног, но при этом танцующей в центре зала, где вокруг них кружились и другие пары. После чего она со всем своим вниманием смотрит на чего-то уж больно радостного Мистера президента и одним взглядом его вопрошает: И что всё это значит?
– Пан Паника умеет задать темп вечеру. – Со смехом сказал Мистер президент. И хотя Первая леди могла бы расстроиться этим его ответом, – значит, к этому танцу его подтолкнули не сердечные обстоятельства, а необходимость затушевать выходку пана Паника, – всё же она не расстроилась. А всё потому, что увидела в этом во всём нечто большее. – Мне нужно достать ту воду, которой опаивает всех сэр Рейнджер. – Бросив взгляд на посматривающего на неё исподлобья сэра Рейнджера, решила Первая леди.
И Первой леди удалось достать желаемое – ту знаковую бутылку с минерализованной водой, которой такое тайное значение придавал сэр Рейнджер. И это оказалось не так сложно сделать, как могло бы подуматься и подумалось вначале Первой леди, а нужно было всего-то, заранее должно подготовиться, затем проявить всю ту же должную внимательность к кое-кому, ну и как итог, оказаться в нужном месте, в нужное время, – когда помощница сэра Рейнджера в сторонке от всех отставила эти принесённые с собой бутылки с водой, и отвлеклась на то, чтобы поднести разнос с приготовленными на вынос фужерами. Ну а когда помощница вернулась с фужерами к тому месту, где и происходят все эти мероприятия по приготовлению угощений для гостей, то она и не заметила, что приготовленные ею бутылки с водой были подменены Первой леди на точно такие же.
И хотя всё прошло как нельзя лучше, и Первой леди можно было поздравить себя за такую свою сноровку и оперативность действий, – и она поздравила, – но когда она оказалась у себя в кабинете один на один с этими бутылками, то она вдруг поняла, что не знает, что ей теперь с ними делать. Пробовать самой она как-то опасалась, а на ком-то экспериментировать, то она не решалась. Ну а как только она зашла в тупик с этим делом, то она вдруг вспомнила о той, к кому можно обратиться в трудную минуту, а как вспомнила, так и обратилась за помощью ко всё той же Сесиль.
Когда же Сесиль была посвящена в тайну воды сэра Рейнджера, то она, взяв в руки одну из двух бутылок, внимательно её изучила, затем открыв крышку, принюхалась к ней, и вдруг, неожиданно для себя предложила себя в качестве подопытной мыши. За что Первая леди определённо была ей благодарна и даже не стала сильно её отговаривать, лишь спросив: «А не страшно?». И конечно Сесиль очень страшно, но она готова претерпевать этот страх, лишь бы суметь помочь Первой леди. – Да и что может случиться? – с показной весёлостью, но при этом внимательно вглядываясь в лицо Первой леди, полувопросительно сказала Сесиль. – Максимум несварение желудка или изжога.
Ну а благодарная ей Первая леди, пододвигает к ней уже заранее приготовленный бокал, и со словами: «Много не буду наливать. Только самую малость», – под внимательным взглядом Сесиль начинает наливать в бокал эту воду. И судя по несколько напряжённому лицу Сесиль, то у неё совсем другие взгляды на эту малость, чем у Первой леди, которая слишком уж много наливает воды в этот бокал – полный бокал.
Первая леди тем временем налила воду в бокал, после чего она отставляет в сторону бутылку и, взяв в руки бокал с водой, со взглядом участия и надежды на благополучный исход дела, протягивает его Сесиль. Ну а Сесиль хоть и крепится, но всё же когда дело дошло до дела, то она вдруг всей собой почувствовала, что последнее, что ей сейчас хочется делать, так это пить эту воду – вот ни капельки не хочется пить и всё тут. Но Первая леди так настойчиво протягивает к ней бокал и требовательно смотрит, что у Сесиль нет сил ей отказать, и она с дрожью в руках берёт протянутый бокал. Правда ещё есть возможность отсрочить этот вопрос с водой, и всего-то нужно, как только продемонстрировать неловкость и, проявив несогласованность действий, слишком неудачно для бокала перехватить его у Первой леди. Где Первая леди решит, что Сесиль уже перехватила бокал и тем самым выпустит его из рук, тогда как Сесиль всего это не успеет сделать, и в результате чего, бокал, как минимум, упав, разольётся.
И это, пожалуй, достаточно неплохой выход для Сесиль, если бы эта была последняя вода, но так как там, в бутылках, была ещё вода, то Сесиль лучше не ронять бокал из рук, а иначе ей Первая леди не поверит, и навсегда закроет двери своих апартаментов перед ней. И Сесиль, собрав все свои силы, крепко берёт в руки бокал и, с выразительной улыбкой посмотрев на Первую леди, а затем на поверхность воды в своём бокале, уже было приготовилась сделать маленький глоток, как вдруг Первая леди её останавливает. – Стой, подожди. – Вдруг спохватившись, говорит Первая леди, принявшись нащупывать что-то в своих карманах.
И как Сесиль вскоре выясняется, то это была всего лишь отсрочка, и как только Первая леди отыскивает в одном из своих карманов искомое – батончик шоколада, то на этом отсрочка заканчивается. – На, возьми закуси. – Протягивая Сесиль батончик шоколада, сказала Первая леди.
И хотя это лишнее, всё же Сесиль берёт батончик и, благодарно кивнув этому палачу, который для того чтобы облегчить смерть висельнику, не пожалел душистого, с запахом лаванды мыла для смазки верёвки, – теперь уж точно не сорвётся, – мысленно зажав нос и, чуть прищурив глаза, поднесла к своим губам бокал и сделала самый чуточку глоток. После чего продолжая держать свои губы в бокале с водой, пока ещё не решаясь проглотить в глубины себя эту чуточку воды, принялась анализировать её на предмет опасности для себя, – вроде не выворачивает в изнанку цианидом и не разъедает язык щёлочью, – затем наступила очередь вкусовых рецепторов, – вода, как вода, – и как итог всему этому – это ещё ничего не значит. – Современные средства доставки смерти в твой организм, как вода и пьются. – Сделала вывод Сесиль и, бросив из под прищуренных век на Первую леди взгляд отчаяния, заглотила в себя эту чуточку воды. И под ударное сердцебиение принялась ждать как минимум предсмертных судорог.
Но вроде бы ни о чём таком там, снизу не сигнализируют, и Сесиль решает сделать ещё пару глотков. С чем она быстро справляется и, оторвав от себя бокал, уже с полностью открытыми глазами смотрит на Первую леди, которая всё это время не сводила с неё своего внимательного взгляда.
Теперь же, после того, что сделала Сесиль, она может смотреть на Первую леди уже не как прежняя, во всём от неё зависящаяся Сесиль, а теперь, когда она ради Первой леди подвергнула свою жизнь неизвестному испытанию, где один только страх перед неизвестностью чего стоил ей, – Сесиль парой волосков на голове чувствует, как они устали стоять дыбом и поседели, – она может, если не на равных, то с большей долей своего признания посмотреть на Первую леди.
И Сесиль с ощущением своей новой важности, кто знает, через какое время подействует это принятое ею внутрь зелье, ставит бокал на край стола, да так опасно для бокала, что он неуверенностью своего стояния грозится упасть. Но его никто не торопиться спасать, хотя все и заметили в каком он находится в крайнем для себя положении, а Первая леди, как и Сесиль, обе смотрят на Сесиль (она в глубину себя смотрит) и ждут, что же будет дальше.
Так в молчании проходит минута другая, что для женского общества неимоверно долгое время, и Первая леди, как имеющая право решающего слова, а не только первого и последнего, как многие и в том числе наивный Мистер президент думают, берёт его и делает вывод, что вроде бы как ничего с Сесиль не изменилось.
– Ты как? – спрашивает Первая леди Сесиль.
И Сесиль вынуждена согласиться с Первой леди, что вроде бы всё по-прежнему. – А как по вкусу? – для проформы спросила Сесиль Первая леди. На что Сесиль делает думающее лицо и говорит. – Вода, как вода. Но вроде как отдалённо присутствует вкус шоколада. – Тут они вдруг одновременно вспоминают о батончике шоколада в руках Сесиль и, посмотрев на него, с тем же единодушием начинают улыбаться. После чего Первая леди перенаправляет своё внимание на стоящую на столе початую бутылку с водой и, взяв её в руки, говорит:
– Тогда я ничего не понимаю.
А вот Сесиль на этот раз чувствует себя как уверенней и понимающе. – Я знаю, кто нам поможет в этом разобраться. – Говорит Сесиль. Ну а Первой леди и говорить не нужно, кто это может быть. Правда на этот раз возникла заминка с местом встречи с верным человеком Сесиль, о ком, как можно было уже догадаться, и шла речь. Ведь появление Первой леди вторично по одному и тому же замызганному адресу, наверняка вызовет вопросы у тех компетентных служб, в чьём ведении находится безопасность Первой леди и у тех спецслужб, кто отвечает за безопасность репутации Мистера президента. А так как эти службы в своём рвении преследую не просто иные, а прямо противоположные цели, и при этом находятся в постоянной готовности поймать своих конкурентов на их не компетенции, то Первая леди просто не имеет право быть столь неосмотрительной.
Но Сесиль, вдруг почувствовав в себе необыкновенное желание посодействовать этой встрече, а главное увидеть этого, не только верного ей человека, но и как она отчётливо сердцем сейчас чувствует, то человека которому можно доверить несколько своих очень важных, сердечных секретов, – моё сердечко при виде тебя сбивается со своего обычного ритма и начинает уж больно сильно стучаться, – находит выход из этого положения.
– Мне давно нужен помощник. Вон сколько инструментов. – Убеждающе говорит Сесиль, кивнув куда-то за спину Первой леди. – Ну а Первая леди всё понимает с полуслова и она в согласии кивает в ответ. – Ведите.
Когда же верный человек вновь оказался перед лицом Первой леди, то первое о чём захотелось спросить его Первой леди, касалось не её этого, связанного с водой вопроса, требующего объяснения, а ей сейчас, в одном из многочисленных коридоров президентского дома, ей хотелось бы знать, какими судьбами сюда занесло этого не только верного Сесиль человека, но как ей кажется, много чего скрывающего от неё человека.
И Первую леди вполне можно понять, ведь когда тебя так неожиданно, совсем ничего подобного не ожидавшую увидеть, вдруг на одном из поворотов сталкивает с тем человеком, о котором она только что думала, то тут о многом задумаешься. Отчего она даже не скрывает своего удивления, а вслед за этим, не задумываясь о возможности возникновения последствий, без всяких околичностей и церемоний, уперевшись взглядом на верного человека, в изумлении заявляет: «Во как! Стоило только о вас подумать, как вы уже здесь». После чего, не давая возможности верному человеку ответить, как будто в первый раз видит, смотрит по сторонам, где вроде никого нет, и, вернувшись к верному человеку, опять его спрашивает. – Но как?
Верный человек со своей стороны совсем не выказывает удивления, как будто бы для него любая неожиданность, а тем более такая, как само собой разумеющееся событие. Что, пожалуй, вполне вписывается хотя бы в то знание о нём Первой леди. Ведь верный человек сам является источником событий и удивления, а раз так, то кто-то другой, но не только он, при встрече с ним должен удивляться. Вот, наверное, почему, Первая леди так удивлена этой встрече, а верный человек ничуточки. Если, конечно, он заранее всё с Сесиль не обговорил и специально так для Первой леди, неожиданно спланировал эту встречу, чтобы к ней не возникли лишние вопросы со стороны тех спецслужб, которые отвечают головой за безопасность репутации Мистера президента. Из чего можно предположить, что верный человек вполне мог работать на конкурирующую этой спецслужбе спецструктуру, которая отвечала за безопасность Первой леди; правда, если бы он этого захотел или был бы вынужден. А так в общем, одни только догадки.
Ну а верный человек между тем, в ответ радушно улыбается и говорит. – Столько вопросов, и всё больше лишних. А вот какой вас на самом деле интересует, то его почему-то не задаёте. – Верный человек так уверительно посмотрел на Первую леди, что она, забыв о всякой предосторожности и много ещё о чём, всё начистую рассказала верному человеку о том, что знала и догадывалась насчёт воды сэра Рейнджера. На что верный человек не сразу даёт ответ, а он делает задумчивую паузу, во время которой он, не только совсем вниманием слушает себя, но и внимает по сторонам. После чего он… Но об остальном Первая леди пока решает сейчас не вспоминать, много у неё ещё есть не отвеченных вопросов на некоторые возникшие уже потом понимания появления там, в этом в святая святых политического истеблишмента месте, верного человека. – Если верный человек не один из них, то кто? – каждое её воспоминание об этой встрече заканчивалось этим вопросом.
Сейчас же Первая леди возвращается из своих воспоминаний к Ханне и приступает к своим незаконченным объяснениям. – Один верный человек надоумил меня об настоящем значении эликсира любви, указав мне на ту основную ошибку, которую допустили при изготовлении этого эликсира, все эти алхимики древности. Они, по его словам, при изготовлении этого, по своей сути, средства для налаживания связи между людьми, – а человек есть даже не элемент, а целый набор различных химических и физических элементов, и без этого знания невозможно приблизиться к разгадке рецептур, тех основ, на которых и создаётся этот эликсир, – использовали сторонние ингредиенты, никак не связанные с теми людьми, кого это напрямую касается. И спрашивается, а какое отношение имеет ко всему этому какой-нибудь папоротник, который расцветает в специальную ночь, седьмого года? Или тот же единственный белый волос на чёрной кошке, которую нужно не просто поймать в подворотне, а её обязательно нужно отыскать в тёмной комнате, где её к тому же ещё и нет.
– А любовь, сказал верный человек, совсем не для оборота речи назвали химией чувств. А всё дело в том, что для того чтобы между двумя выбранными людьми возникла эта самая химия чувств, соответствующая твоим чаяниям и желаниям, так сказать, направленная на объект твоих чувств взрывная реакция, – а реакция означает ответное действие, при котором разрываются старые связи и образуются новые, – необходимо, чтобы в неё вступили те самые значимые сущности этих людей, которые не просто не отделимы от них, а они определяют или идентифицируют их собой. – Здесь Первая леди, явно находясь на взводе, пристально посмотрела на Ханну, и начала перечислять то, что может входить в рецептуру этого эликсира.
– Взгляд любви, слёзы надежд, вздохи сокровенностей, запахи чувств и … – Первая леди вдумчиво замолчала и после совсем короткой паузы добавила, – что-нибудь от него. – Ну и видимо вся эта взволнованность Первой леди по цепочке передалась и Ханне, и она, в один момент забыв обо всех своих сомнениях и недоверии к словам Первой леди, когда дело коснулось всей этой конкретики, и не заметила как во всё в это вовлеклась и более чем занервничала, когда Первая леди так не ясно выразилась насчёт её избранника.
– Но что? – требовательно смотря на Первую леди, спросила её Ханна.
На что Первая леди пожимает плечами и своим пространным ответом поселяет в Ханне чуть ли не страх. – А вот это уже ты должна выбрать. – Говорит Первая леди, затем берёт в руки бутылку, изучающе на неё смотрит, и спрашивает Ханну. – Ну что, брать будешь?
– Буду. – Не раздумывая даёт ответ Ханна, протягивая руку к бутылке.
Глава 25
На пути к открытиям и озарениям
– Ну что вы выяснили? – ещё даже дверь не успела закрыться за Ханной, а она уже с ходу задаётся вопросом. Сидящий на водительском месте Альцгеймер, со своей стороны более спокоен и, хотя всё это нескрываемое беспокойство Ханны, с которым она чуть ли не ворвалась в салон его автомобиля, вполне могло с тем же ветром и ему передаться, он тем не менее никоем видом не выказывает волнения, а сдержанно ждёт, когда Ханна займёт своё место и успокоится.
Для чего он вытаскивает из кармана пиджака всё необходимое для того чтобы можно было пустить дым во внутреннюю атмосферу салона автомобиля, после чего выбивает огонь в зажигалке, поджигает сигарету, затем кладёт зажигалку сбоку от себя, на межкресельную панель, – кто знает, когда она ещё пригодится, пусть будет под рукой, – и спрашивает Ханну. – Как там ваш автомобиль, не пропал?
И даже Ханне понятно, для чего Альцгеймер её об этом спросил, – хочет её отвлечь от её волнения, – но при этом она не хочет отвлекаться, а хочет непременно и сейчас же знать …А вот чего она хочет знать, то она в своём нервном запале по дороге к автомобилю Альцгеймера, вдруг запамятовала. Или не запамятовала, а всего лишь сбилась с силком удерживаемой ею мысли, – не смотреть на этого господина Альцгеймера и волноваться только насчёт своего супруга, – когда увидела в такой близи Альцгеймера, ожидающего не кого-то там другого, а ждущего именно её. А как увидела, так и забыла о том, за кого она должна волноваться, – за себя или за этого, так туманяще её разум смотрящего на неё господина Альцгеймера.
Ну а выскочивший из неё этот вопрос, скорее по инерции возник, и мало что имел к настоящим волнениям и мыслям Ханны. Так что Альцгеймер достаточно рассудительно поступил, не став отвечать на заданный Ханной вопрос, – глядишь, посидит, подумает и сама всё поймёт без лишних ответов. Но это только так бывает в теории, о чём также имел своё представление Альцгеймер, и поэтому он, не дожидаясь ответа Ханны на свой отвлекающий вопрос, заводит автомобиль и со словами: «Сейчас всё сами увидите», – трогает с места.
– И куда мы едем? – после с трудом выдержанной, совсем недолгой паузы, спросила Ханна.
И хотя Альцгеймеру так и подрывалось сказать самую логическую в данном случае фразу: «Приедем, увидите», – он удержался от этой дерзости, а сказал первое, что ему в голову пришло. – Вы кофейню Старса, знаете?
И как тут же выяснилось, то Ханна отлично знает, где это. Ну а судя по тому, с каким призывом к горячему кофе об этом своём знании она сказала, то она была бы не прочь туда заехать.
– Это рядом. – Альцгеймер в один свой ответ резко настроил Ханну против направления его поездки. А ведь он ещё смягчил этот свой ответ, когда мог бы сказать, что это вообще в другом месте. Так что вполне возможно, что Альцгеймер и сам немного нервничал, и оттого не мог занять чёткую позицию своего поведения к Ханне – так сказать бросался из одной рассеянности в другую неопределённость.
И как совсем скоро, судя по тому, что они ещё не приехали туда, куда вёз Альцгеймер, выяснилось, что то место куда вёз Ханну Альцгеймер совсем не рядом находится. Ну а то, что он говоря это рядом, имел в виду нечто другое, то Ханна об этом как-то запамятовала, в нервном напряжении держа на коленях сумочку, мысли о которой боролись за внимание к себе с теми отвлечёнными мыслями, которые касались ещё одной цели её прихода на эту встречу – Альцгеймер позвонил и сообщил ей, что он, кажется, нашёл ответ на вопрос касающегося тайного счёта господина Шиллинга.
– И? – только и смогла вымолвить Ханна.
– Мне было бы легче на месте показать, чем говорить об этом. – Слишком туманно и загадочно сказал Альцгеймер. Отчего у Ханны заколотилось сердце, и она попыталась выяснить у Альцгеймера чего ей ждать от этой встречи.
– Я сейчас ничего не могу сказать, давайте встретимся, и на месте вы всё узнаете. – Сказал Альцгеймер, и на этом порешили.
Но вот со временем позади автомобиля Альцгеймера остались самые оживлённые, оттого, что центральные, кварталы города, затем они преодолели более доступные для жилья и оттого менее привлекательные для этого жилья кварталы города и въехали пригородную, больше похожую на промышленную зону часть города, где раскрываются самые широкие возможности для воображения человека, которые не знает, куда и зачем его везут. Ну а так как везомый человек находится в неизвестности насчёт пункта своего прибытия, то и воображение его работает в одну пугающую его сторону. Отчего Ханна, находящаяся на месте того человека, которого везут в необъяснимую известность, то есть неизвестность, невольно схватилась покрепче за ручку двери и стала куда как более внимательно себя вести к везущему её Альцгеймеру.
Ну а когда Альцгеймер свернул в сторону каких-то ангаров, то Ханна не выдержала и с деланным самообладанием повторила свой вопрос. – Так куда же мы всё-таки едем?
– На студию. – Сказал Альцгеймер. Чей ответ ни сколько не прибавил понимания у Ханны и она переспросила. – На какую студию?
– Где снимается кино. – Даёт ответ Альцгеймер. Чем на этот раз успокаивает Ханну, хоть так и не совсем понявшую, зачем им туда ехать. Но Альцгеймер уловил этот её взгляд недоумения и добавил. – Там всё увидите.
И Ханна увидела, а как увидела, так и пожалела, что увидела то, что увидела (и в данном расстроенном случае всё это повторение более чем уместно). И тут ничего не поделаешь, ведь всегда ревностно и тяжело видеть то, чему отдают предпочтение перед тобой, а когда это предпочтение выглядит как само природное совершенство, то тут даже голос разума, утверждающий, что в данном случае даже бы боги не устояли перед этой красотой, был бы не услышан впавшей в отчаяние Ханной, поставленной перед фактом, хоть и косвенным, но измены её мужа.
Так господин Альцгеймер, когда они прибыли в один из павильонов студии, где велись свои работы по съёмке какой-то кино-работы, где на съёмочной площадке свои места занимали, участвующие в съёмках актёры, а с другой стороны камер, своими делами занимался технический и творческий персонал съёмочной бригады, включая режиссёра и вечно недовольного и время от времени спорящего с режиссёром продюсера, не стал долго мучить Ханну неизвестностью, а бросив один взгляд на съёмочную площадку, к замершему на мгновение сердечку Ханны, выбрал из всей актёрской массы самую сногсшибательную актрису и словесно указал на неё. – Видите вон ту рыжую, всю в коже актрису. – Слишком медленно говорит Альцгеймер, ведь Ханна уже на середине его указания увидела эту рыжую актрису. А как увидела, так в один взгляд на неё пала духом, а вслед за этим почувствовав головокружение и слабость в ногах, то всё поняв без дополнительных объяснений, готова была пасть и ниже, на пол, но к её удаче рядом стоял Альцгеймер. И она в умопомрачении, сама не зная как это случилось, – утопающий не разбирается за что хватается, – ухватилась рукой за локоть Альцгеймера.
Альцгеймеру же не впервой подставлять плечо или в данном случае протягивать руку слишком доверчивой даме, потерявшейся в этом мире полном соблазнов и обмана, и он всегда готов пойти навстречу, если в нём так немедленно и неожиданно крепко, как в случае с Ханной нуждаются. И он предоставил поддержку Ханне, перехватив её руку своей свободной рукой и, прижав её к себе. При этом Альцгеймер неожиданно для себя почувствовал, что он не столь безучастен к происходящему с Ханной, и биение её сердца, передающееся ему через руку, отдаётся у него где-то в груди.
Что заставляет Альцгеймера в растерянности посмотреть на прижавшуюся к нему Ханну и нервно себя вопросить. – Да как так получилось, что я … – Но Альцгеймер из-за волнения не смог до конца сформулировать свой вопрос. Но зато на него нашёлся ответ. – Неизвестный плод всегда желанен (особенно когда запретных уже нет). А искренность… где ты её в последний раз видел. Вон она тебя и покорила. – Уводя Ханну из студии, рассудил Альцгеймер.
Что происходило дальше, по пути назад, то, ни Альцгеймер, ни Ханна, всё это время находящиеся под впечатлением всего случившегося с ними, будучи во власти своих мыслей и размышлений, мало что могут рассказать, им как-то было не до того, чтобы по сторонам смотреть. И даже когда они прибыли до места и пришло время расстаться, то и тогда они ограничились только одними, бессловесными кивками. Когда же Ханна скрылась из поля своей видимости Альцгеймером, всё это время бездумно наблюдающего за её уходом, то только тогда Альцгеймер несколько пришёл в себя. И он, чтобы как-то взбодрить себя, включил радио и под звуки музыки полез в карман пиджака за сигаретами и зажигалкой.
И если с первым затруднений никаких не возникло, то вот с зажигалкой возникли свои осложнения. Она почему-то в своём положенном месте никак не находилась. Что заставляет Альцгеймера начать нервничать – он, несмотря на свою природную беспечность и некоторую рассеянность, в некоторых вещах соблюдал упорядочность жизни, и если зажигалке полагалось лежать в правом боковом кармане его пиджака, то там она и должна лежать. А то вначале зажигалка, куда ей вздумается будет класться, затем её примеру последуют наиболее близкие Альцгеймеру вещи, да те же носки, чьё место сразу сбоку от кровати, на полу, то к чему это всё в итоге приведёт – да как минимум, Альцгеймер опоздает на сессию конгресса, а когда там появится, то выставит себя посмешищем, оказавшись в туфлях на босу ногу. А всему виной не упорядочность его жизни, где кто-то посмел внести в неё свои заботливые изменения и, не предупредив Альцгеймера, убрал со своего прежнего места его носки и прибрал их в специальное отделение в шкафу.
В общем, Альцгеймер не на пустом месте и не безосновательно взволновался, когда не обнаружил на своём прежнем месте зажигалку. Правда это всё длится не долго, а до тех пор, пока Альцгеймер не вспоминает, что он её убрал не в карман, а положил сбоку от себя, на панель между сиденьями, чтобы она была под рукой. – Верно говорят, – усмехнулся Альцгеймер, – что если хочешь спрятать что-то, то положи это что-то на самом виду. – С чем он потянулся рукой туда, куда он как помнил, положил зажигалку. Но и на этот раз Альцгеймер ничего похожего на зажигалку не нащупывает там. Что вынуждает его повернуться и приняться за визуальный осмотр, вначале между кресельной панели, а когда он на ней ничего не нашёл, то ему пришлось засовывать свои руки под сиденье, в попытке уже там отыскать эту пропажу. Но и там Альцгеймера ждёт неудача.
Отчего Альцгеймер, ничего не понимая, в расстроенных чувствах тупо смотрит перед собой в лобовое стекло на улицу, где ещё совсем недавно виднелся удаляющийся силуэт фигуры Ханны. Что наводит его на рассмешившую его мысль, и он, продолжая глядеть куда-то вперёд, с усмешкой пробормотав: «Что и говорить, а иногда они прямо ставят в тупик своими, и не поймёшь, что значащими поступками. Вот зачем ей понадобилась моя зажигалка?», – берёт в руки бутылку с водой, откручивает крышку, затем делает глоток из неё, после чего перенаправляет свой взгляд на бутылку и, изучающе посмотрев на неё, с долей удивления задаётся вопросом:
– А ты то откуда здесь взялась?
Конец первой части.