– Да вы, как я посмотрю, обладаете скрытыми талантами. – Глядя на раздавленную кулаком Дульсинея муху на столе или вернее, на то, что от неё осталось, бесстрастным голосом проговорил Атнанта. – Которые, я даже не сомневаюсь в этом, помогли вам в обустройстве вашей замечательной во многом жизни. Что ж, хотите, чтобы я вас убедил в безальтернативности моего предложения, я не буду против. – Атнанта приподымается со стула, и отправляется к стоящему у окна рабочему столу. Что между тем начинает тревожить Дульсинея, проведшего параллели между собой и мухой, – прихлопнет меня, как я её.
Там Атнанта долго не задерживается и, прихватив со стола некий предмет, возвращается обратно к своему месту. Правда на этот раз он не садится на свой стул, а остановившись за ним, демонстрирует Дульсинею прихваченный с собой ножичек для резки бумаг. Чей вид не прибавляет уверенности в себе у Дульсинея, а вот волнения за свою целостность, сколько угодно.
– Это, конечно, глупо, думать, что он меня этим ножичком сейчас покромсает, – глядя на ножичек в руках Атнанты, Дульсиней принялся нервно соображать, – но и исключать такого варианта развития было бы глупо. Зачем тогда он его сюда принёс.
Атнанта между тем опирается руками на спинку стула и приступает… Нет, не к кромсанию господина Дульсинея, чего он вполне заслужил, и не только из-за своего отношения к части живой природы, мухе, а к тому, на чём настаивал Дульсиней – к его убеждению.
– Господин Дульсиней, – обращается к этому слегка взмокшему господину Атнанта, – я не исключаю варианта, что всё вами сказанное насчёт всей этой истории, для вас есть всего лишь пустяк, незначительность и чушь. И ваше слово, подкреплённое вашей состоятельностью, куда как весомее и больше значит, чем десятки мегабайт слов в устах так и не состоявшихся людей. Но как быть в ситуации с единственным, ещё и трёх лет нет от роду, сыном губернатора нашего штата, который был обнаружен своим отцом с отрезанным мизинцем, во время просмотра им ваших усечённых мультфильмов. А ведь его отец, и лишь для того чтобы ответить на важный телефонный звонок, всего-то вышел на минутку из своего рабочего кабинета, где они с сыном часто проводили совместное время – он занимался делами, а сын смотрел мультики. Чего вполне хватило его малолетнему сыну, чтобы забраться к нему на рабочий стол и нащупать вот такой ножичек, – Атнанта показательно продемонстрировал Дульсинею ножичек, – а затем использовать его по прямому назначению по отношению к себе – сделать себя похожим на своих, так им любимых, мультяшных героев. Ведь так хочется быть похожим на них, а тут такой непорядок с пальцами. И тут никакие, даже самые разумные доводы, что такое в принципе самому, да ещё в таком малом возрасте, сделать с собой никак невозможно, и ещё что-то в этом роде, даже не будут услышаны и приниматься в расчёт находящимся в умственной прострации отцом. Которые отныне все свои силы и возможности направит в сторону мщения. И как думаете, на что пойдёт и не пойдёт в своём мщении губернатор, как обезумевший отец, чей единственный сын чуть не погиб на его глазах, и всё из-за того, что он так по возрасту наивен и доверчив? – уставившись на Дульсинея, низким голосом спросил Атнанта.
Ну а белее белого Дульсиней, уже одним своим видом демонстрирует своё полное понимание ожидающих его последствий недоговорённости с Атнантой. – Что вы хотите? – через хрип своего голоса проговорил свой вопрос Дульсиней. А вот этот его вопрос куда как конструктивней и разумней, и сразу видно, что он, не как, как какой-нибудь торгаш, смотрит на правосудие, как на продажную тётку, которая от стыда за такое правосудие спрятала свои глаза за повязку, а серьёзно относится к своим обязательствам перед обществом. Что должно оценено Атнантой, и он вновь занимает своё место на стуле напротив Дульсинея, откуда и обращается к нему.
– Для начала скажите, вам знаком конгрессмен Альцгеймер? – спрашивает Атнанта Дульсинея. Ну а Дульсиней почему-то искренне удивляется и переспрашивает Атнанту. – Для начала? – Для Атанты же такого рода непонятливость его клиентов не в новинку, и он возможно даже удивился про себя, если бы Дульсиней повёл себя иначе.
И Атнанта в ответ на этот демарш Дульсинея заявляет. – А что вас так удивляет, господин Дульсиней. Вы что, дозировано проявляете свою гражданскую позицию? Сегодня вы добропорядочный гражданин, а на завтра кто знает, и даже не надо загадывать, как знать, что там нас всех ждёт. Нет уж, господин Дульсиней, так не выйдет. К тому же наше сотрудничество с вами, будет вам не безынтересно. И если меня не подводит память, – здесь Атнанта многозначительно посмотрел на Дульсинея, мол ты, надеюсь, не сомневаешься в этом. Но вроде бы Дульсиней даже не думает сомневаться, и тогда Атнанта вновь берёт слово, – то ваша семья всегда ответственно относилась к своему гражданскому долгу. И когда красная угроза, как никогда была велика, то вы первые начали бить в набат, проявляя в этом деле незавидную для многих инициативу. Ну а то, что в этом деле были некоторые перекосы, например, когда вместе с красными от своих идеологических установок, запойных выпивох, которые, конечно же, осуждались за дело, страдали люди с повышенным кровеносным давлением, то, что уж тут поделать, когда на войне без сопутствующих жертв не обойтись. Впрочем, вы ведь тоже в накладе не остались в результате нашего сотрудничества. Откуда бы вы ещё могли черпать столько вдохновения для производства вашей продукции, как не наблюдая всё это в своей жизни, которая местами жестока, а некоторыми, – Атнанта вновь многозначительно посмотрел на Дульсинея, – ещё как жестока.
– Ну так что скажите, в ответ на мой вопрос? – спросил Дульсинея Атнанта после совсем короткой паузы.
– Поскольку, постольку. – Ожидаемо, в таком ключе даёт ответ Дульсиней. Что, впрочем, устраивает Атнанту. – Так вот, мне нужно знать, с чем я могу выйти на тех людей из вашей сферы бизнеса, с кем этот конгрессмен поддерживает крепкие связи. – Сказал Атнанта и, давая время Дульсинею подумать над ответом, как он уже ранее делал, откинулся на спинку стула и принялся вести наблюдение за Дульсинеем.
Дульсиней же, кем бы он там про себя не был, и кем бы его окружающие его люди не считали, уж точно кем не был, так это дураком. И он прекрасно понял, чего от него требует Атнанта, который, если что, то выказал себя не меньшим коммерсантом, чем он. – Умеет торговаться, сука. – Так выразительно обозначив своё отношение к Атнанте, Дульсиней принялся перебирать в голове всех тех, кого можно было с меньшими для себя издержками и по более выгодному курсу продать.
– Есть такой человек. – После небольшого размышления проговорил Дульсиней. Что между тем не стало новостью для Атнанты, он это и без Дульсинея отлично знал, и поэтому никак не отреагировал на это заявление Дульсинея. – Мистер Валенштейн. С ним в последнее время, выше названный вами конгрессмен, часто встречается. – Дульсиней было сделал паузу, но Атнанта его тут же подогнал, вопросив: «И?».
– Да вроде бы всё. – С таким простодушием на лице это сказал Дульсиней, что будь на месте Атнанты человек более доверчивый к людям, то он был бы не просто введён в заблуждение этим хитрым Дульсинеем, а он был бы обманут им. И хорошо, что на страже закона стоят такие маловерующие и бесчувственные люди, как Атнанта, которых вот так просто на чувства не прошибёшь.
И Атнанта на основе своего немалого опыта общения с людьми всевозможного качества, – со всяким сбродом, людьми авторитетными и уважаемыми, и не только в той среде, где этим авторитетным уважением прокладывают себе дорогу к сердцам людей, людьми с активной жизненной позицией насчёт своего места под солнцем, где их всех связывает одно, страсть к лицедейству, – совсем-совсем не поверил Дульсинею. При этом Атнанта понимает, что если он напрямую не поверит Дульсинею, а сразу примется выкручивать ему руки, то это не будет сопутствовать дальнейшему диалогу. И поэтому Атнанта делает заход к Дульсинею с другой стороны.
– Я понимаю, что вот так сразу, без подготовки, трудно припомнить всё, что может связывать этих людей. И для этого нужно время, например, пару дней. А чтобы у вас отпали все сомнения по поводу нашего негласного договора, – бескорыстная помощь друг другу, – и так сказать, промотивировало, я отдам вам эту флэшку на ответственное хранение. В ней вы найдёте для себя много чего интересного. – Сказал Атнанта, пододвинув в сторону Дульсинея флэшку.
Дульсиней, глядя на флэшку, не спешит демонстрировать готовность взять её, а всё также сидит, не шелохнувшись, явно ожидая от Атнанты подтверждения своего намерения отдать флэшку. При этом Дульсиней совершенно не верит в такой альтруизм Атнанты. – У него однозначно есть копия. – В один момент считал по лицу Атнанты эту информацию Дульсиней. Что не мешало и Атнанте в ответ считать эту информационную мысль с лица Дульсинея. На которую он тут же даёт ответ. – Можете мне не верить, но копий нет. – Говорит Атнанта, ещё ближе пододвигая флэшку.
– А не боитесь, что я её уничтожу? – из глубины себя смотря на Атнанту, спросил его Дульсиней.
– Вы же знаете, что не боюсь. И ещё вы знаете, что чем целее она будет, тем целее будут наши с вами отношения. – Сказал Атнанта, отбирая руку от флэшки. Что служит сигналом для Дульсинея, который протянув к ней руку, осторожно берёт её, затем приближает к себе, изучающе смотрит на неё и, усмехнувшись какой-то мысли, убирает её в карман своего пиджака. Ну а как только Дульсиней убирает флэшку, Атнанта поднимается из-за стола и таким образом подводит эту встречу к своему окончанию.
После же того, как Дульсиней без лишних ему напоминаний со стороны Атнанты о том, что обо всём том, о чём они здесь беседовали и договорились, лучше никому не распространяться, был отправлен на свободу волноваться и по своему переживать и готовиться к новой встрече с Атнантой, о чём ему будет сообщено отдельно, сам Атнанта не стал расслабляться, откинувшись на кресло и, закинув ноги на стол, а он вынимает из внутреннего кармана пиджака совсем невзрачный телефон из прошлого, с кнопками века, и набирает только ему известный номер.
Когда же трубку на той стороне линии берут, Атнанта сухо говорит. – Флэшка у объекта.
– Я подключаюсь. – Следует ответ от Вольфа. На что ответа от Атнанты не следует. А он, выключив телефон, убирает его обратно, во внутренний карман пиджака.
– Интересно, как всё-таки решит поступить господин Дульсиней. – Задумчиво задался вопросом Атнанта, после того как присел на своё рабочее кресло, которое не в пример всем остальным стульям из его кабинета, умело крутиться и оттого выделялось Атнантой. – Чью сторону выберет. Мою или Альцгеймера, поделившись с ним информацией об этой встрече. Или может даже отдаст ему флэшку, когда сочтёт, что он слишком значителен и непотопляем. И всё что на флэшке есть, как он выразился, недостойная его внимания чушь. Хотя, что гадать. Он выберет сторону сильнейшего. А вот кто в итоге им окажется, то на это будет интересно посмотреть. – Атнанта замолчал, рассеянным взглядом посмотрев на находящуюся в его руках точно такую же, что он отдал Дульсинею, флэшку. После чего он хотел было позвать Тари, чтобы справиться у неё насчёт кофе, но почему-то передумал и оставил себя на сухую размышлять, о чём ему захотелось поразмышлять.
Впрочем, даже если Атнанта и позвал Тари, то он бы всё равно остался без кофе. И не потому, что она крайне негативно относилась к такого рода просьбам, унижающих её достоинство высококлассного специалиста и служащих лишь только для одного – подчеркнуть существенную разницу между ею, хоть и два высших образования за плечами, а всё равно человеком находящимся в статусе наёмного служащего, и её начальником, который на своём месте может быть кем ему вздумается быть, от полного придурка, до полнейшего кретина, и всё равно она, а не он будет готовить ему кофе, – а потому что её сейчас на месте не было. Она отправилась по тем своим служебным надобностям, о которых никогда не удосуживается знать начальство, которое почему-то всегда уверено в том, что их настолько конфиденциального характера поручения, что их передавать нужно только из рук в руки, сами перепоручаться, без участия в этом ног их секретарей и секретарш. Чьё именование, между прочим, уже говорит о их близости к секретам их начальников. За что им нужно доплачивать, а не орать на них, требуя полного, поминутного отчёта об их отсутствии не знамо ими где.
– Где тебя, сволочь, носило?! – взревёт в своём недовольстве несдержанный начальник, который вдруг почувствовал себя обделённым, когда так неотзывчиво откликнулась на его зов его секретарша, посланная им пять минут назад в магазин за сигаретами. И не давая ей возможности оправдаться, выхватывает из её рук протянутые сигареты, и тут же обвиняет её в том, что она способствует расстройству его желудка и нервов. – Теперь я понял, почему я так закуриваюсь. Ты как кукловод, дёргаешь меня за нервные ниточки и тем самым провоцируешь меня на курение. Ждёшь, не дождёшься, когда я сдохну. – Свирепый начальник подводит итог своему взаимоотношению со своей секретаршей и, пустив сигаретный дым ей в лицо из закуренной сигареты, решает проявить упорство в отношении к этой строптивой секретарше, и всё сделать для того, чтобы он первая сдохла.
Что же касается Тари, то в случае с ней не всё было так туманно и жизненно бесперспективно. И Атнанта не слишком к ней придирался (если она, конечно, и для него что-нибудь съестное принесёт), когда она в своё обеденное время отлучалась в находящееся на другой стороне улицы, заведение общепита. Куда она прямо сейчас и направляла свой звучный и отточенный шаг. И одного взгляда на неё было достаточно, чтобы понять, что она точно знает, куда и зачем идёт. А шла она, как упоминалось чуть выше, в то самое кафе, в котором она каждый свой рабочий день проводила за самым простым обедом, состоящим из её неосуществимых желаний, наестся до отвала, и той скудной реальности, которую она могла себе позволить, если, конечно, она так и хотела оставаться стройной, как тростинка – чашки чая и какой-то завёрнутой в красивую бумажную упаковку, низкокалорийной лабуды.
Ну, а когда человек день ото дня, с постоянством проделывает одни и те же движения в одном направлении, то у него до автоматизма вырабатываются все эти его движения. Где уже можно предсказать каждый его шаг и последующее направление его движения, которые через цепочку следующих друг за другом действий, – выхода из здания прокуратуры, перехода через улицу в строго отмеренном месте, прибытие в кафе, где Тари уже ждут свои препятствия на пути к её столику, – приводят к своему итогу – сомкнутости её зубов над чем-то съестным.
Ну а сегодняшний день ничем ни лучше и не хуже, чем все предыдущие дни. И Тари, следуя выработанной ею схеме движения на пути к своему обеду, и сегодня ни на шаг не отклонилась от своего маршрута и, миновав раздачу, где она получила свой заказ в виде обеда, в точности прибыла к своему столику, чтобы занять за ним своё место и немного себя насытить.
Но на этот раз, на этом заключительном этапе дистанции её пути, её ждала непредвиденная ситуация – за её (!) столиком поместился какой-то, явно неудовлетворённый жизнью тип (так широко, до своего неприятия окружающими людьми, он раскинул в стороны свои ноги). И Тари, в один момент наткнувшись на это препятствие, замерла в одном положении, не зная, как себя вести. Чего не скажешь об этом развязном типе, которого ничуть не смутило появление у столика столь прекрасной незнакомки, и он как продолжал прихлебательски, огромными глотками наполнять себя из большого бумажного стаканчика, так и не остановился, пока не утолил свою жажду. После чего он, смотря на Тари, отстраняет от себя стаканчик и теперь оттуда на Тари смотрит его насмешливость, на губах которой выделялась выпачканность, оставшаяся от соприкосновения его губ с тем напитком, который он так насыщенно прихлебал.
– Что, понравился? – вытерев рукавом пиджака свои губы, усмехается незнакомец, наполняя лицо Тари красотой красных красок. – Вижу, что да. – Прибавляет незнакомец. – А раз так, то я не вижу препятствий для того чтобы заняться моим перевоспитанием. Ведь я представляю из себя отличный образчик для такого рода действий. К которым все вы питаете такую склонность. – И тут от Тари можно было ожидать всякого, вплоть до того, что она пойдёт на жертвы, и весь свой сегодняшний обед опрокинет на этого наглеца, на чью самовлюблённую ухмылку и смотреть нет никакой мочи, но только не такого, что она сделала (хотя она возможно сочла, что этому наглецу слишком жирно будет, если она останется без обеда и поэтому лишила того удовольствия, оставить себя голодной).
А Тари вдруг так проницательно крепко смотрит на этого наглеца, что тот теряет всё своё нахальное самообладание и даже начинает собираться ногами. Когда же ноги этого наглеца усмирены и приведены в некоторый порядок (а то, сколько можно об них запинаться), Тари повелительным тоном ему говорит: «А ну, живо подвинулся», – и как только он повинуется, то садится на свободное место напротив него. Заняв же место напротив этого типа, Тари как ни в чём небывало начинает свои приготовления к своему обеду, тогда как этот усмирённый наглец напротив, вынужден наблюдать за всеми этими её приготовлениями.
Когда же Тари, разорвав один одноразовый пакетик из под сахара, высыпала его в чашку чая, а затем взяла второй точно такой же пакетик, который вызвал у неё сложную дилемму – добавлять или нет – то усмирённый наглец, видя всё это её затруднение, попытался подмазаться к ней. – Если новости хорошие, то можешь себе позволить немного сладкого. А я, ты знаешь, всё пойму. – Сказал этот наглец, который всё не уймётся, и так и хочет простелить свою власть на Тари, которая, по каким-то там его внутренним желаниям и соображениям, которые скорее есть плод его воспалённого наглостью воображения, непременно должна знать его. И при этом он ещё себе позволяет отдавать ей команды.
Тогда как Тари, и сама, без всякой подсказки со стороны, что собственно и было, сможет для себя решить, что ей делать со вторым пакетиком сахара. – Гулять, так гулять. Говорю, как жертва своего социапатизма, помешанного на стремлении к совершенству. – Горько усмехнулась Тари, разрывая пакетик с сахаром. – Вот и подсласти свою горечь. – Тихо-тихо так сказал этот усмирённый наглец напротив, наблюдая за нервными движениями рук Тари. Но Тари всё равно услышала эту его тихость, за что она была ему благодарна.
– Господина Дульсинея сегодня зарядили. – Размешивая чай, проговорила Тари.
– А ты у меня молодец, Исти. – Сказал Простота.
Глава 11
Сомнения мистера Сальери против уверенности конгрессмена Альцгеймера
Любой, первый же попавшийся на глаза дом, если не разбирать его по мелким частям, а так, всего лишь образно на него посмотреть, то из всего увиденного можно сделать вывод, что он в основном состоит из перегородок и внутренних пространств между ними, которые человек решил называть комнатами, или же ближе к сути, помещениями (существительное и глагол в одном значении этого слова). А вот что он в эти пустые пространства поместит, то это зависит оттого, в каком человек качестве видит все эти помещения. И тут уж не обойтись без того, что человек при наделении этих помещений своими качественными характеристиками, ни в чём себя не обделит. И самая просторная и лучшая из всех имеющихся в наличии комнат, обязательно будет им застолблена для себя дорогого.
– Здесь я буду собой помещаться и точка! – тоном не терпящим возражений, уточняет архитектору будущий хозяин всех этих перегородок и помещений между ними, которые все вместе зовутся домом. – И попробуй только мне возрази, прохиндей и жулик, – взглядом с матерком обдаст строительного подрядчика всё тот же будущий хозяин этой недвижимости, – я-то отлично знаю, что ты мне на самом деле продаёшь. Упакованный в бетонную коробку воздух, и больше ничего.
Ну, а как только будущий хозяин, с его слов, воздуха в коробке, все так для всех решит, то он как человек со вкусом, приступит к следующему этапу планирования своего будущего бытия в этой коробке – к дизайнерскому оформлению всех этих своих помещений.
– Вот здесь я буду помещаться чаще всего. – Ткнув пальцев в план своего будущего дома, где будет располагаться гостиная, уточнил для себя сей полноправный хозяин своего мнения, слов и решений. – А значит, это помещение должно выглядеть наиболее представительно, красиво и для меня удобно. В нём ничего не должно сковывать моих широких движений, – для этого необходим простор, – светло и легко дышаться, – так и записать, большие и светлые окна, – и чтобы всё необходимое было под рукой – телевизор на центральную стену, диван ближе к центру, а тележка с продуктами на расстоянии вытянутой руки. – Хозяин при мысленном наполнении всем необходимым этой так ему близкой тележки, вытащил из кармана сухарь и чуть не сломал зуб об неподатливость этого сухаря, который единственный из съестного оказался поблизости. Так что теперь становится вполне понятно, почему будущий хозяин этого своего помещения, столько ответственного внимания уделял необходимости иметь под рукой всё ему так нужное.
– Здесь я буду быть. – Ткнув в следующую цель, под названием рабочий кабинет, будущий хозяин и этого кабинета, на этот раз был немного задумчив. Видимо это его быть, его успокаивало и навевало на философские мысли.
Надумавшись как следует и как не следует быть, будущий хозяин переводит свой взгляд на следующее схематическое помещение, и, судя по его неопределившемуся взгляду, то вот с этим помещением он не знал как быть. Хотя он скорей всего знал, и всего лишь не спешил озвучивать вслух всё то, что надумал. И всё по причине того, что его мысли насчёт будущего предназначения этой комнаты, были более чем деликатного свойства.
– Хотя чего я буду стесняться в своём доме. – Приходит к мысли будущий хозяин, пока что находящийся в статусе заказчика, и, набрав в грудь воздуха, озвучивает всё то, что стесняло его мысли. – Здесь я воплощу все свои самые смелые, и может быть и фантастические желания. – Тут хозяин-заказчик делает мысленную паузу, ему видимо представились все эти его фантастические желания с их воплощением в этом пространстве, – а это требовало концентрации сил, – и только после того, как он справляется с собой, он подводит итог в части этой комнаты. – Я назову её свальня. – Хозяин-заказчик расплывается в улыбке, – уж больно ёмкое, всё в себя вмещающее слово он подобрал для названия этой комнаты, – и собирается было перевести свой взгляд дальше, как его взгляд натыкается на висящее на стене зеркало, и это всё меняет и расставляет по своим настоящим местам.
– Кого я обманываю. – Потемнев в лице, потемнел также в мыслях хозяин-заказчик. Так он немного поразмышлял над тем, в чём он себя обманывал и, решив отталкиваться от того что есть, приступил к дальнейшему планированию своей будущей жизни под сводами строящегося дома.
– Спать я там, конечно, буду, – с новым взглядом посмотрев на этот участок дома, принялся по этому же новому рассуждать его будущий хозяин, – но как быть с тем, что мне в одиночестве спать неинтересно, скучно и холодно, а тех, с кем мне было бы не холодно и скучно спать, нету. – Ну а от таких мыслей, настроение не то что улучшается, а оно бесконечно портится и начинает подбивать хозяина этого будущего помещения оттого, чтобы в нём помещаться.
– Да на что тебе такое огромное помещение, да ещё со множеством комнат, если тебе в него не с кем помещаться? – начнёт терзать свою душу оказавшийся на перепутье, теперь и не поймёшь кто. – А одному тебе и в машине неплохо помещается. Да и там не только имеются в наличие все преимущества, которыми обладает это недвижимое помещение, но помещение себя в автомобиль, обладает рядом дополнительных преимуществ. Автомобиль, куда мобильнее и ты каждое утро можешь радоваться новым пейзажам за окном. – Чуть было окончательно не переубедил себя не быть хозяином недвижимого помещения, этот пока что только потенциальный жилец. Но тут ему вспомнилось своё одинокое положение, которое его крайне не устраивало и он, контраргументировав себе: «А куда я своё не одиночество пристрою, если у меня появится шанс?», – вернул всё на круги своя.
– Я своих слов не разбрасываю на ветер, если уже дал задаток. – Убеждающе так заявит и посмотрит на было засомневавшихся строителей, будущий хозяин этих помещений, и тем самым поторопит их шевелиться.
– Вот здесь я буду ходить без штанов, и никто мне ничего против не скажет. – Ткнув пальцем в следующее схематически изображённое помещение, с весёлой хитрецой в глазу заявит этот, много чего себе позволяющий хозяин помещений. – Это помещение себя в воду, я назову ванной.
И наблюдая за ходом мысли этого хозяина будущего помещения и его, только его мыслей, приходишь к мысли, что внутреннее убранство всех этих внутренних помещений дома, которые в будущем все в общем назовутся комнатами, а в отдельности по разному, будет определятся в зависимости от функциональной специализации этой или той комнаты.
– Здесь я буду больше есть, чем готовить. – В очередной раз ткнув пальцев в одну из точек схематической карты дома, утвердит всех в своём мнении насчёт специализации этой комнаты, хозяин этого дома. – А если я там буду есть, а иногда выпивать, то нужно это помещение соответственно этим моим желаниям приготовить. Для начала назову я это место кухня. Уж больно слово мне это непонятно и вовлекает над ним подумать. Что я делаю всегда вприкуску с чем-нибудь. Где следующим моим шагом будет мой шаг на гладкий пол, без всяких там швов – не люблю я себя ни в чём ограничивать и здесь без лишнего, а если честно сказать, мусора в голове и поступках, не обойтись. А с такого гладкого пола будет легче заметать мусор. Обязательно сделать вытяжку, чтобы запах от предыдущего приёма пищи не перебивал мой настрой на новый приём пищи. Стены не должны пачкаться и должны отлично в себя впитывать любые брызги, на которые я большой мастер во время обеда, особенно когда в качестве приправы выступает бутылка вина; а лучше две.
Но всё это вполне понятно и принимаемо всеми сторонами процесса по обретению себя домом. Но как быть с теми помещениями дома, куда его хозяин себя очень редко помещает и своим вниманием обходит их стороной – они, несмотря ни на какое участие в их судьбе хозяев этих больших домов, получили название подсобных помещений. И тут возникает непременный вопрос, если уж этими хозяевами так открыто пренебрегаются все эти помещения, то какого чёрта, они на стадии утверждения проекта дома, не вычеркнули эти помещения. Или же всё-таки у них что-то насчёт этих помещений в голове планировалось, раз они пошли на дополнительные траты и утвердили этот план дома, включающий в себя все эти имеющие под собой скрытые мотивы помещения.
Ну а так как с этими подсобными помещениями всё так не ясно и туманно, и они находятся где-то в отдалённом месте, на самом краю цивилизации дома, то и вид их прямо сказать, не блещет красотой, отчего ещё больше пропадает желание туда заглядывать. И если уж возникает необходимость туда заглянуть, то, скорей всего, причины для этого весьма существенные, а иначе мистер Сальери, являющийся хозяином одного из немаленьких особняков, в котором приличных и просто шикарных комнат было сколько его душе угодно, и где, что уж поделать, были и такого, подсобного рода помещения, сейчас не стал бы вслед за своим доверенным лицом, господином Любовски, спускаться в подвал, где таких непрезентабельных помещений было тоже немало.
Ну а путь к этим помещениям, как правило, и сам не блещет светом и чистотой, и не только потому, что сюда редко вступает нога человека, – подошвы ног не трутся об ступеньки лестницы и тем самым её запыляют, – а он, этот путь, специально так вымощен своим неприятием, чтобы идущий крепко задумался над тем, а стоит ли ему туда идти, и не лучше ли будет повернуть назад, где идущего ждут светлые и гостеприимные комнаты.
Но мистер Сальери, судя по стоящей в его взгляде непреклонности, всё для себя решил и его ничем не заставить обратно свернуть. Чего не скажешь о господине Любовски, который только потому сюда вниз идёт, что сзади ему на пятки наступает мистер Сальери, чьё слово для него закон; если он, конечно, ещё жить хочет. А так как господин Любовски предпочитает жить, чем не пользоваться данным богом моментом, то он беспрекословно спускается вниз, в подвал особняка мистера Сальери. Правда пока господин Любовски находится к мистеру Сальери спиной, то он может себе позволить повозмущаться лицом и про себя понегодовать в сторону своего босса.
– Если тебе так хочется быть ближе к земле, то сам бы и шёл. Какого (!) нужно с собой тащить и остальных. Всех с собой не заберёшь, да и не позволят. – За этим своим внутренним, больше философствованием, чем негодованием, господин Любовски доходит до оббитой железом двери, где он тратит совсем немного времени на поиск ключа, и после этого замешательства открывает двери этого подсобного помещения.
Ну а как только двери в это подсобное помещение открываются, то тут же выясняется, что подсобное подсобному помещению рознь и что всё то, что выше было надумано насчёт этих помещений, чушь. А всё потому, что внутри этого помещения, пришедших сюда людей ждала не мрачная, пропавшая сыростью и тлением грязных тряпок и неосуществимых надежд современных Золушек, горничных, комната полная швабр и метёлок, а перед ними предстала вполне себе уютная и светлая комната, и только из-за её маленьких размеров, казалось, что помещённая в неё кровать занимала большую часть комнаты. Где кроме кровати был стул, стол, шкаф у стены и телевизор.
Правда, это было ещё не всё, что сейчас было помещено в эту комнату, и сейчас на кровати было не пусто, и на ней лежала девушка, о которой определённо можно было сказать две вещи. Она была ярко красива и чем-то крайне недовольна – по этой причине, скорей всего, она и была по рукам и ногам связана.
Ну а когда дверь в эту комнату распахнулась, и на пороге комнаты вначале появился господин Любовски, то эта девушка только этого и ждала, чтобы всё своё недовольство выплеснуть на голову этого господина. Но то ли из-за того, что её рот был скреплен скотчем, то ли оттого, что на пороге комнаты появился мистер Сальери, который имел огромное влияние на всех тех, с кем ему вышло пересечься в жизни, то эта связанная девушка никак себя не проявила, и так и оставила своё недовольство при себе. И теперь замерев в одном положении, смотрела на мистера Сальери, ожидая с его стороны действий.