– Меня зовут Александр Викторович Безбородов. Я хорошо знал покойного. Не редко помогал ему в трудных периодах его жизни. И он тоже помогал мне, по мере возможностей. Признаться честно, работником он был не плохим. А вот как человек – оставлял желать лучшего.

– Александр Викторович, вам не знакома фраза «о мертвых либо хорошо, либо ничего»? – перебил я его речь.

– Знакома, Алексей. И она никогда мне не нравилась, – парировал профессор. – Анатолий был тяжелым человеком и, кроме матери, сегодня его мало кто оплачет искренне.

Чего он ожидал своими словами? То, что Евгения согласиться с ним, этим выдав себя? Если и так, то Евгения не дала ему такого повода.

– Каким бы он ни был, он все же был человеком, которого я когда-то полюбила. И я помню немало хороших дней из нашей супружеской жизни. Их я по-прежнему вспоминаю с теплотой. Пусть даже последние годы мы и не ладили. Простите меня, но я вынуждена покинуть вас. Хочу подышать свежим воздухом.

Евгения ушла под наше молчаливое согласие.

– Она настоящая красавица, не правда, Алексей? – задумчиво произнес Безбородов, все еще глядя на двери, за которыми скрылась женщина. – Толя ее был недостоин. А вот тебя я вижу рядом с ней. Жаль, если она окажется убийцей в финале.

– Во всей этой ситуации она всего лишь жертва, – с уверенностью заявил я. – И я сделаю всё возможное, чтобы доказать вам это.

– Хм, буду с нетерпением ждать. Если твои выводы окажутся верными, тогда я стану первым, кто пожелает вам совета да любви. Ну, а если нет, тогда я резервирую за собой право встречать тебя по утрам на протяжении недели словами «А я ведь говорил!» вместо приветствия.

Я хотел было тоже раскланяться и покинуть компанию Безбородова, но он опередил меня, направившись к Краснову. Положив в гроб гвоздики, патанатом погладил мертвеца по волосам, затем склонился над ним и что-то тихо произнес. Сразу после этого, он тоже покинул зал дома культуры.

Он не остался ни на отпевание, ни на поминальный ужин.

Вся церемония закончилась к часу дня. Я попрощался с Евгенией, посадив ее в такси, после чего вернулся на работу.

Безбородов находился в кабинете и заполнял журналы. Желание с ним общаться у меня не было. И я был готов пресекать любые его попытки продолжить поднятую им тему на панихиде.

– Все уже закончилось? – спросил он, поправляя очки и не отвлекаясь от работы.

Я решил оставить данный вопрос без ответа.

– Возвращаясь на работу, я столкнулся с Подкорытовым.

Эти слова не смогли оставить меня безучастным.

– Его уже отпустили?

– Да. Я не поленился и заглянул к участковому. Мало ли, вдруг любитель поколотить стариков просто сбежал во время «тихого часа». Кузнецов заверил, что «тихий час» давно упразднили в его участке. А также сообщил, что отпустил мелкого гадёныша раньше указанного срока в связи с примерным поведением и нежеланием потерпевшего выдвигать обвинения. Видимо пожалел отморозка. А вот тот явно ни к кому не испытывает жалости.

Новость об освобождении Подкорытова была не из приятных. И я бы уделил ей больше внимания, но сейчас меня гораздо больше интересовал тот маленький предмет, что хранился в моем кармане. Достав его, а вместе с ним и свой телефон, я принялся за дело.

– Что это? – поинтересовался Безбородов, отложив ручку в сторону.

– Сим-карта.

– Купил себе новый номер? Решил сбежать из поселка и не хочешь, чтобы Селин тебя нашел?

– Нет, она принадлежала Краснову. Если ваши предположения были верны, касательно его насильственной смерти, в ней мы можем найти ключ к нужным нам ответам.

– Как она у тебя оказалась?

– Бывшая жена Краснова передала мне его телефон, чтобы я положил его в гроб.

– Почему тогда не забрал сим-карту вместе с тем самым телефоном? – задал логичный вопрос танатолог. – В нем наверняка хранилось больше важной информации.

К своему стыду, должен был признаться, что эта мысль меня даже не посетила. Александр Викторович был прав – в памяти телефона вполне могло быть гораздо больше данных в «Галерее» или же «Заметках», которые бы могли рассказать нам больше личного о Краснове.

– Я не вор, – решил все же парировать я замечание Безбородова, продолжая манипуляции со своим телефоном.

– Ну да, кража сим-карты не попадает под уголовную статью, в отличие от дорогостоящей игрушки, – пробормотал с иронией патанатом.

Поменяв симку и дождавшись пока телефон загрузится, я вошел в «Контакты». Сохраненных номеров с именами их владельцев было не меньше сотни. Что нам это давало, я пока не знал.

– Среди всех контактов должен быть номер и того, кто снабжал Краснова наркотическими веществами.

– Поищи на букву «Б».

– На «Б»?

– Да. Краснов был недалеким человеком, а потому наверняка записал его как «Барыга».

– Всё шутите.

– А что мне остается делать? Ты настолько сильно хочешь найти доказательства невиновности в гибели Краснова его бывшей жены, что цепляешься за любую соломинку.

Стоило признать правоту Безбородова. Мне на самом деле хотелось доказать и ему и себе, что в созданном треугольнике Карпмана, Евгения занимала позицию жертвы. Я же поместил себя на роль ее спасителя. И моё желание было настолько огромным, что мозг работал как часы, подкидывая разные варианты решения. И одно из решений подсказывало мне дальнейшие действия.

Сразу же после работы я поставил себе цель – поговорить с Ритой «ковбойшей» Шашковой. Так как она была моей соседкой, данная цель не казалась сложной. С момента нашего последнего разговора, прошел почти год. С тех пор мы не редко виделись в коридоре, на лестничном пролете, на улице и обменивались разве что приветствиями. Она больше не обращалась ко мне с желанием уехать из Старых Вязов. У меня же не было никаких вопросов к ней, до этого дня.

Я был в квартире, листал сохраненные контакты в симке Краснова, когда услышал громкие голоса за окном. Один из голосов принадлежал той, с кем мне нужно было поговорить. Быстра накинув пальто, я поспешил на улицу.

Шашкова прогуливалась в компании своего молодого человека. Он был не из Старых Вязов, но по манерной речи и по внешнему виду был явно не городским жителем. Возможно, проживал в одном из соседних поселках. Мне хотелось поговорить с ней наедине, но эти разговоры у подъезда могли продлиться еще час, а может и до утра. Поэтому, не церемонясь, я подошел и попросил Риту перекинуться с ней парой слов.

– А ты чё за хер с горы? – поинтересовался ухажёр. Огонек его сигареты, зажатой в зубах, стал ярче из-за богатырской затяжки.

– Зая, ты ревнуешь? – спросила «ковбойша» певучим голосом, в котором зазвучали довольные нотки. – Не ревнуй. Я люблю тебя, мой пуська. – Она прижала ладони к его щекам, затем надменно взглянула на меня. – Старпёры не в моем вкусе.

– И всё же, мне необходимо встрять в ваши возвышенные отношения. Дело очень важное.

– Ким, ты его знаешь? – все не унимался молодой человек, сверля меня своими маленькими, прижатыми к переносице, глазками.

– Да. Он наш местный трупоед.

– Кто?

– Ну, в морге работает.

– Ого. И ты чё, каждый день с мертвяками зависаешь?

Я проигнорировал его вопрос. Обращаясь к Рите, я напомнил ей про Марину и о той важной роли, которую я сыграл в поимке ее убийцы. Это возымело эффект. Шашкова смягчилась, решив уделить мне минуту от своего бесценного времени.

– Ну чего тебе?

– Мы можем поговорить наедине?

– У меня нет секретов от коти. – Она опять прижала ладони к его лицу и звучно чмокнула в губы. Благо, в тот момент сигарета была сжата между пальцами парня. – Прикинь, он меня «Ким» называет. Говорит, что я похожа на Кардашьян. Внешне, конечно, а не задницей. Моя-то поменьше будет.

– И красивее, – добавил «Ромео», схватив «Джульетту» за причинное место. Счастливая обладательница красивой пятой точки тут же залилась хохотом. – Давай, мужик, говори, что тебе надо. Не отвлекай нас от романтики.

С трудом сдерживая в себе вырывающийся наружу сарказм, я произнес:

– Год назад ты говорила, что местная молодежь покупает каннабис и другие психотропные вещества для развлечений и релаксации.

– Ну, говорила, и чё?

– Походу, он хочет, чтоб мы с ним поделились своими резервами, – ухмыльнулся пацан. Оказалось, он был очень даже проницательным. – Видать, на работе сильно устает. Хочет расслабиться и оттянуться.

– Всё верно. Только мне не нужны ваши, хочу сам сделать заказ.

– Ну, так делай. От нас чего хочешь?

Мда, похоже, я поспешил, подумав о его высоком уровне проницательности.

– Мне нужен телефон человека, который обеспечит меня нужным алкалоидом.

– Не вопрос, могу подогнать номерок. Только это мертвый вариант.

– Почему? – Изначально я хотел поговорить с Ритой, теперь же полностью переключился на ее парня. К счастью, он был более настроен на конструктивный диалог.

– Потому что он не отвечает на звонки с неизвестных номеров.

– И все же, будь любезен и продиктуй номер. А я уже как-нибудь сам разберусь с дальнейшими сложностями.

Парень сунул сигарету снова в зубы и освободившейся рукой достал из кармана брюк телефон. Вторая рука по-прежнему покоилась на пятой точки «Ким». Пришлось подождать с минуту в тишине, пока он не нашел нужный номер и принялся его диктовать. Я сразу же начал набирать его на свой телефон, в котором так и находилась симка Краснова. Введя первые две цифры, телефон сам начал предлагать мне абонентов из доступного перечня. Вначале их было много, но с каждой набранной цифрой их становилось меньше, пока на экране не остался всего лишь один незарегистрированный номер. Он всплыл до того, как мой новый знакомый продиктовал его до конца. Мне оставалось только сверить все произнесенные им цифры.

Быстро поблагодарив их за помощь, я поспешил обратно в квартиру.

Сделав пару дыхательных упражнений и дождавшись момента, когда биение моего сердца нормализуется, я нажал на кнопку вызова. Садиться я не стал, оставшись стоять на ногах. Голос у Краснова был довольно низким, а потому я постарался максимально расслабить голосовые связки и диафрагму.

Первый гудок.

А что если у Краснова и у его дилера были некие слова-шифры?

Второй гудок.

Может, я слишком поторопился? Стоило подготовить вопросы и подгадать варианты ответов?

Третий гудок.

А что если он поймет, что разговаривает с самозванцем? Или же уже знает о смерти владельца данного номера?

Четвертый гудок.

Он может и вовсе не ответить.

Пятый гудок.

– Да?

В горле пересохло. Мне с трудом удавалось сохранять спокойствие.

– Это я. Мы можем говорить?

– Раз ответил, значит – можем. – Голос был максимально спокойным и совершенно безликим. Я не мог сказать наверняка, сколько примерно лет моему собеседнику, каков его примерный рост, вес, цвет волос или же национальность. Говорил он без акцента. И это явно был мужчина.

– Мне нужно сделать заказ.

– Всегда готов прийти на помощь к постоянному клиенту.

– Только в этот раз у меня необычный заказ.

– Ты ведь знаешь, я могу достать всё что угодно.

– Мне нужен препарат, который поможет избавиться от…вредителей. Только это должен быть максимально безвредным для дератизатора препарат.

– Хм, интересный запрос, но далеко не уникальный, – в трубке послышались щелчки, затем глубокая затяжка и звук закрытия зажигалки. – В вашей округе с вредителями явная беда.

– Уже был подобный заказ? – поинтересовался я, слегка повысив голос.

– Двое из ларца.…Ну, не будем об этом. На когда тебе нужен заказ?

– Чем раньше, тем лучше.

– Тогда жди дальнейших указаний.

Собеседник повесил трубку.

Я еще какое-то время стоял неподвижно, прижимая телефон к уху. Затем опустил руку и огляделся по сторонам. Казалось, что квартира моя на миг изменилась, став чужой, незнакомой. Постепенно все начало возвращаться на свои места. Достав из холодильника пакет с кефиром, я в четыре глотка осушил его. Горло мгновенно покрылось инеем.

Я получил достаточно информации, чтобы создать в голове картину произошедшего. Только мне нужно было кое-что уточнить. Надев вновь пальто, я вышел из квартиры и снова направился по ступеням вниз.

К этому времени Рита со своим бойфрэндом активно обменивались выделениями слюны. Мне пришлось привлечь их внимание громким покашливанием.

– Вот облом, – недовольно проворчал парень, вытирая рот рукавом куртки.

– Ну, чего тебе опять?! – протяжно взвыла «Ким», скрещивая руки на груди и закатывая глаза.

– Всего один вопрос. Вы знакомы с братьями-близнецами, примерно вашего возраста. Их мать Ниной зовут, работает медсестрой.

– Не нашего они возраста, – возразил парень. – Мне уже восемнадцать. Ким скоро столько же стукнет. Однояйцовым от силы лет пятнадцать.

– Ну, знаем, и что с того? – добавила Рита, все тем же недовольным протяжным голосом.

– Они могут знать номер человека, которым вы со мной поделились?

– Что за вопрос?! – усмехнулся кавалер Риты. – Они те еще пыхари. На любую тусу приходят уже обдолбанными.

Этого было достаточно. Я вновь поблагодарил их за откровенность, после чего направился квартиру. В этот раз я больше не выходил из нее до самого утра.

Примерно перед рассветом мне приснился сон, в котором я впервые увидел бывшую хозяйку моего жилища.

Каринэ Еприкян, одетая вся в черное, тихо открыла дверь, прошла в центр комнаты и остановилась перед своей фотографией. Немного посмотрев на нее, она направилась к окну, где стоял табурет. На самом деле его там не было, но во сне он материализовался именно там. Сев, она обратила свое внимание на меня, сидящего на краю кровати, сложившего руки на коленях. Мы молча глядели друг на друга: она – с укором, я – с непониманием. Когда я спросила, чего ей нужно, она покачала головой и растворилась в воздухе. Тень же продолжала падать на стену и не исчезала до самого моего пробуждения.

Настал новый день. Но мысли, одолевающие меня перед сном, остались прежними. Мне не терпелось поскорее оказаться на работе и поделиться с Безбородовым новой информацией. Как обычно я шел на работу пешком, и когда был уже почти у дверей больницы, заметил чью-то подозрительно знакомую фигуру за углом. Вначале она отошла назад, скрывшись за зданием, но затем, словно передумав, вновь сделала шаг вперед.

Это был Иван «Петя» Подкорытов. Он курил и пристально глядел на меня. Казалось, он кого-то ждал. Возможно, этим «кто-то» был я. Уверенность в этом возросла, когда его рот скривился в злобной улыбке, обнажив желтые из-за никотина зубы. Той же улыбкой он одарил меня в тот вечер, когда его забрали в участок. Я решительно свернул в сторону и направился к нему. Поняв мои действия, «Петя» отбросил сигарету в сторону и опять скрылся за угол. Когда я оказался на том месте, где он стоял ранее, нас отдаляли не меньше пятидесяти метров и это расстояние с каждым его быстрым шагом увеличивалось. Он шел вперед, глубоко сунув руки в карманы куртки, приподняв плечи. За то время, сколько я глядел ему в спину, он ни разу не обернулся.

Потеряв к нему интерес, я поспешил войти в больницу, спустившись в подвальное помещение.

Безбородов был как всегда уже на рабочем месте. Он сыпал корм в аквариум и требовал от самой прожорливой рыбки быть более дружелюбной по отношению к остальным собратьям. Поздоровавшись, я тут же перешел к делу, рассказав все, что мне удалось узнать вечером. Упомянув про звонок, про близнецов и про невольно подслушанный разговор наших коллег на панихиде.

Безбородов, сев в кресло, внимательно выслушал меня, потирая гладко выбритый подбородок. Когда я замолчал, он произнес:

– Выходит, Краснов умер насильственной смертью. И виновны в этом либо сыновья Нины Мелентьевой, либо вся семейка.

– Не думаю, что мы готовы заявлять это наверняка, но такая версия имеет право на существование.

– Давай подытожим. Краснов поднимал руку на свою любовницу Нину. Ее сыновьям надоело это терпеть, и они решили избавиться от дебошира. Тогда они обратились к некому барыге, о котором знают все сельские торчки, заказав у него препарат, при применении которого возникает риск сердечного заболевания. Можно предположить, что Краснов сам принял его, введя внутривенно вместе с наркотическим веществом. А смертельную смесь для него приготовила Нина.

– Либо сами близнецы. Если Краснов принимал наркотики в квартире своей любовницы, тогда полиция сможет найти хранилище при обыске. Что если при химическом анализе обнаружатся следы и этого неизвестного нам препарата?

– Сомневаюсь, что в их квартире что-то осталось. Они наверняка избавились от всех незаконных веществ после смерти Анатолия. Если и существует некий тайник, где он прятал дозы, то он должен быть только в его квартире. Но в нем не будут следов посторонних токсичных веществ, так как доступ к нему был только у Краснова.

– А что если их вины все же нет? Что если изначально купленный им опиоид был с примесью?

– В таком случае, мы бы имели несколько смертей с диагнозом острой сердечной недостаточности.

– Торговец может быть и не из нашего поселка. Я скорее склоняюсь, что он из городских.

– Даже если и так, на кой черт ему продавать смертельный товар? Решил избавиться от старых покупателей из-за растолстевшей клиентской картотеки или же решил покончить с криминальным прошлым, заодно избавившись от свидетелей?

– Не могу знать. Мне известно только одно, для того, чтобы заинтересовать правоохранительные органы, нам нужно больше информации и доказательной базы. Если мы обратимся к ним лишь с этими фактами, они поднимут нас на смех.

Безбородов задумчиво пожевал кончик ручки, которую поднял со стола именно для этой цели. Размышлял он около минуты, прежде чем в его глазах вспыхнул огонек озарения.

– Думаю, нам есть куда еще копнуть.

Я прислонился к косяку двери, сложив руки на груди.

– Я вас внимательно слушаю.

– Уже долгое время мне докучает Костя Абдулов – учитель биологии и анатомии в местной школе. Просит, чтоб я присутствовал на открытом уроке. Рассказал о своей работе и ответил на вопросы школьников. Я отказывался из-за напряженного графика и высокого уровня нежелания участвовать в таких мероприятиях. Я могу созвониться с ним и выразить свое согласие. Нам нужно достать расписание уроков анатомии на эту или следующую неделю. Узнать когда он будет идти в классе, в котором учатся близнецы и сообщить Косте, что только в тот день и в тот час я буду свободен. А уже на открытом уроке я постараюсь выжать из Мелентьевых дополнительные сведенья.

– И вы считаете, что они просто сознаются в убийстве в присутствии учителя и одноклассников?

– Ну, зачем же так в лоб? Я буду действовать более хитро. Они признаются и сами не поймут этого. Не поймет никто, кроме меня.

– В таком случае, желаю вам удачи.

– Удача нужна только дилетантам, я же полагаюсь только на себя и на телефонный справочник.

Безбородов повернулся в сторону рабочего телефона с диском и подтянул ближе блокнот с номерами. С помощью ручки он набрал вначале номер телефона своей знакомой, которая работала уборщицей в школе, узнал у нее класс, в котором учились близнецы, после чего попросил узнать, когда у них ближайший урок анатомии. Времени это заняло не больше пяти минут. Выяснилось, что данный урок уже должен был состояться завтра в первой половине дня. Затем, он позвонил учителю анатомии и сообщил, что звезды на небе сошлись, и ему удалось выкроить небольшое «окно» для открытого урока на завтра. Судя по смеху и блеску в глазах Безбородова, я понял, что Константин Абдулов был несказанно рад услышать столь долгожданную новость. К концу разговора, заведующий отделением смог выбить для себя в качестве благодарности бутылку дорогого коньяка.

Повесив трубку, он громко захохотал, потирая ладони. Повернувшись в кресле снова в мою сторону, он развел руки в стороны, словно победитель викторины для самых умных и находчивых.

– Ну, разве я не молодец, неси к водке огурец?!

– Зачем вам коньяк, вы ведь не пьете?

– Алексей, ты, сколько лет в нашей профессии? Давно уже должен знать, что коньяк для врача, все равно, что сигареты для заключенного. Твердая, неподверженная флуктуациям на биржевом рынке, валюта. К тому же, должен же я что-то поиметь за самопожертвование в угоду общего дела? А даром выступать на потеху малолетним спиногрызам, я пока не готов.

На обед я вырвался только к трем часам. И этим временем я воспользовался не по назначению, а для того, чтобы навестить участкового. Тот был в своем кабинете и, также как и я ранее, занимался бумажной работой. В эру высоких технологий без ручки и бумаги – никуда. Я сообщил ему, что стал обладателем номера телефона, который сможет привести его к раскрытию преступной группы, промышляющей незаконной торговлей наркотиков, а может и чем-то смертоноснее. Кузнецов выслушал меня без какого-либо энтузиазма. Он сидел в своем рабочем кресле, скрестив руки и приподняв одну бровь. После случая с Колодиным и его провальным задержанием, участковый откровенно не питал ко мне теплых чувств. И явно не испытывал желания включиться в очередную авантюру, предложенную мной. Но он все же не стал выпроваживать меня за дверь, а поинтересовался, откуда у меня этот номер и для чего он мне нужен. Мне пришлось ответить на его вопрос уклончиво, сообщив, что своих информаторов я не сдаю. Моя шутка осталась неоцененной.

– Думаешь, ты единственный кто пытался положить конец этому нелегальному промыслу? – не без иронии поинтересовался участковый. – Я не раз сотрудничал с городскими по этому или же схожим делам. Все без толку. У них явно есть покровители сверху. Они меняют симки и номера с регулярной периодичностью. И, можешь не сомневаться, они ни за кем не числятся. А если и числятся, то за людьми, которые к преступной среде не имеют ни малейшего отношения. Потому как большая их часть находится в базе потерпевших из-за краж и грабежей.

– Вы ведь можете арестовать хотя бы того, с кем я вчера разговаривал, – настоял я на своем.

– Странно, что тебе ответили, – почесал подбородок Кузнецов. – Они, как правило, не отвечают на незнакомые им номера.

Я решил промолчать о том, что звонил с телефона Краснова.

– И? Вы договорились с ним о встрече или о месте, где нужно оставить деньги?

Мне пришлось признаться, что мой собеседник так и не вышел на связь и не оставил каким-либо другим способом дальнейших указаний.

– Видимо, ты его чем-то спугнул.

Или же он навел справки по своим каналам и узнал о смерти Краснова, вычислив во мне самозванца.

– Я могу позвонить ему повторно, при вас.

Кузнецов пожал плечами.

Я набрал номер. После десятого гудка, я сбросил.

– Не отвечает, – огласил я очевидное.

– Вначале, я думал, что ты достал номер какого-то местного парнишки, который решил подзаработать торговлей конопли. Теперь же считаю, что «рыбёшка» была покрупнее. Так или иначе, уже не важно, потому как она сорвалась и залегла на дно.

Использовал он слишком вычурные словечки, от которых попахивало бульварными детективами в дешевой обложке. Кстати, их в кабинете участкового было не мало, затесавшихся на полках среди учебной литературы.

Обеденный перерыв подходил к концу, также как и наш разговор с Кузнецовым. Попрощавшись, я покинул его кабинет ни с чем. А еще на улице заморосил дождь. Настроение испортилось окончательно. И чтобы его хоть немного улучшить, я решился позвонить Евгении и поинтересоваться о ее самочувствие. Этот звонок и вправду увеличил в моем организме уровень эндорфинов. Особенно после того, как Евгения сама предложила мне заглянуть к ней в гости. Весь остаток дня я непроизвольно поглядывал на часы. Мои глаза блестели от радости, а с губ не сходила улыбка. И эти мои изменения слегка нервировали Безбородова. Но мне было все равно.

Закончил рабочий день я раньше, чем рассчитывал еще утром. Я спешно вернулся домой, принял душ, сменил одежду и, покрутившись у зеркала с минуту, выскочил обратно на улицу, не забыв зонт.

Уже в городе я заглянул в магазин и купил торт. Цветы не стал брать. В конце концов – это было не свидание. Остановив такси, я назвал водителю нужный адрес и вот уже к девяти вечера я стоял перед дверью, в ожидание, когда она откроется.

Евгения была одета очень просто: красная бандана, серая майка с длинным рукавом, джинсовый комбинезон на подтяжках, белые носки и резиновые шлепки. И эта простота делала ее еще привлекательнее.

– Извини, я заработалась и не успела переодеться. Накатило вдохновение,– улыбнулась она, поправляя чёлку ладонью, на которой виднелись пятна краски. – Проходи.

Евгения была владелицей квартиры-студии. В ней преобладал белый цвет с небольшими вставками под кирпичную стену. Диван находился в дальнем углу. Там же стояли столик и табуреты. В противоположном углу находилась открытая кухня со стойкой. А в самом центре, словно алтарь для поклонения богам искусства, стояли мольберт и холст. На последнем виднелись уже наброски серым карандашом новой работы. Возможно, в скором будущем этой картине предстояло украсить собой выставку или галерею где-нибудь в Милане.

– Будешь чай или кофе? – спросила она, направляясь с тортом в руках в сторону той части квартиры, что была отведена кухне. Комбинезон слегка скрывал очертания ее фигуры, но облегающая майка давала четкие представления об идеальности сего творения. Я с трудом отвел глаза, пусть даже она и не могла видеть мой явный интерес к ней, принявшись осматривать стены, на которых висели картины.

– Кофе, пожалуйста.

– Очень рада твоему выбору. Я привезла из Германии кофе и давно хотела его попробовать в подходящей компании. – Она положила торт на столешницу, после чего открыла верхний шкафчик, потянувшись за туркой, балансируя на одной ноге. – Я не любила кофе до двадцати лет. С детства привыкла пить молоко или чай. А вот когда стала писать картины, то увлеклась этим напитком. При этом пью его крепким и без сахара. А тебе как нравится?

– В основном с молоком и подсластителем, – отозвался я, глядя на картину, на которой было изображено бледное женское лицо, скрытое за широкими ладонями. Задний фон был темно-алым и в этом мареве скрывались серые тени. Такая картина могла символизировать ужасы войны или же домашнего насилия.

– У меня есть сливки и молоко. Могу их добавить.

– Было бы замечательно.

– Сколько того и другого?

– Совсем чуть-чуть.

– Тогда я сделаю тебе маккиато.

– Замечательно.

Что бы это ни было. Для меня кофе всегда оставалось кофе. Хоть с молоком, хоть со сливками, хоть с водой, хоть с пломбиром и ликёром.

На второй картине была изображена целующаяся пара под дождем. Капли отлетали от зонта, превращаясь в цветы. Девушка была в красном плаще. Парень же был нагим, а его тело испещряли канаты мышц. Я предположил, что это одна из ранних работ Евгении. Такими она когда-то представляла себя и Анатолия. До того, как их любовные отношения перешли в неприязнь и ненависть.

– Я очень рада, что ты решил прийти, – сообщила хозяйка студии, продолжая кружиться по кухне. Послышался звук открывающейся и захлопывающейся дверцы холодильника. – Иногда очень тоскливо находиться вечером одной в пустой квартире. Если бы не хобби, ставшим моим призванием, я, наверное, сошла с ума.

– У тебя разве нет друзей среди соседей, с которыми можно было бы скоротать вечер за легкими беседами и настольными играми? – спросил я, переходя к другой картине.

– Увы и ах. Я не слишком интересная собеседница.

– Кто это тебе сказал?

– Никто, сама так решила. Я даже с Толей не находила тем для общения. И даже сейчас с тобой, боюсь что-то сказать лишнего и в то же время замолчать. Вдруг возникнет неловкая пауза или же я что-то скажу не слишком умное.

– Не стоит относиться к разговорам слишком серьезно. Тот, кому будет приятна твоя компания, будет рад с тобой и помолчать.

На третьей картине был изображен мальчишка лет семи-восьми, стоящий у каменной стены, который пытался что-то разглядеть в глубокой расщелине. На самой стене сидела, свесив ноги вниз, девочка того же возраста, в короткой юбочке и гольфах. И если мальчик был нарисован исключительно в черно-серых тонах, то девочка была яркой и объемной. Я хоть и не был психологом, но предположил (в том числе основываясь на проходящем в реальном времени разговоре), что девочка и мальчик символизировали самого автора картины. Мальчик был тем, кем Евгения себя чувствовала в детстве, а девочка – тем, к чему она стремилась всю свою жизнь.

Да, зачастую наша личность формируется на основе детских страхов и комплексов. И с годами увлечения перенимают форму терапии травм прошлого. Для Евгении это реализовалось в рисовании, а ее врожденный талант позволил ей выражаться с невероятной мощью. И неудивительно, что ее работы заметили и получили признание среди ценителей искусства.

Разглядывая картины, я понял, что хочу стать тем, кто отведет ее ладони от лица, прижав их к своей груди, тем, кто займет опустевшее место под ее зонтом, тем, кто принесет лестницу, позволив ей заглянуть за стену.

– Люблю молчать в приятной тишине вечерней квартиры, – раздался ее голос прямо у меня за спиной.

Я обернулся. Глаза. Какими же глубокими были у нее глаза. Мне очень хотелось ее обнять в эти мгновения. Крепко-накрепко. Но я не решился.

– Тебе они нравятся? Мои картины?

– Они великолепны. Не удивлен, что они пользуются популярностью во многих странах. В них очень много глубины и личного.

– Да, про глубину все искусствоведы говорят. Правда, каждый видит в них что-то свое. И никогда то, что вижу я сама. – Евгения вздохнула, после чего протянула мне тарелку с канапе. – А может это и к лучшему. Ведь неплохо, когда в твоем творчестве каждый ценитель видит что-то своё.

В этом она была права. Было ли в моих предположениях толика правды? Возможно да, возможно нет. Спросить об этом я бы смог не раньше чем, между нами сформируются полностью доверительные отношения. Пока же мы были только в начале пути. Я взял канапешку, моментально отправив ее в рот.

– Над чем ты работаешь сейчас?

– Пока не знаю. Идеи ко мне приходят в виде образов. Вначале они расплывчаты и не несут какого-то смысла. Но они созревают, рано или поздно. Хотя одна идею у меня уже полностью сформировалась.

Евгения улыбнулась, при этом словно заигрывая со мной.

– Позволь угадаю, речь идет о моем портрете?

Она засмеялась, затем положила тарелку на столешницу и достала из небольшой тумбочки у дивана фотоаппарат. Профессиональный, с большим объективом.

– Мне нужно тебя сфотографировать.

– Это еще зачем? – осведомился я, рефлекторно выпрямляя осанку.

– Для того чтобы я смогла начать работу над твоим портретом. Ты ведь не можешь находиться вечно рядом, чтобы я могла писать, когда у меня возникнет вдохновение и свободное от заказов время.

«Вполне могу», уверено заявил мой внутренний ребенок, с которым никак не мог согласиться взрослый я.

– Хорошо. Куда мне встать?