Самураи. Подлинные истории и легенды

Канэтада и Корэмоти: Смысл мести

Воины убивали и воинов убивали… Месть нередко становилась и значимой составной частью жизни самурая, и предметом размышления. Следующий эпизод из «Кондзяку моногатари сю» (т. 25, разд. 4) является одним из самых ранних подробных описаний отмщения за смерть отца. Он примечателен тем, что в нем подробно обосновывается необходимость наказания отцеубийцы. Стоит отметить, что сама идея расплаты за смерть отца, пришедшая из Китая, отнюдь не превалировала в описываемый период. Рассказ о генерале Ёго, или Тайра-но Корэмоти, появляется в истории перед данным повествованием.

* * *

Когда-то губернатором Кадзуса был человек по имени Тайра-но Канэтада, сын Сигэмоти, младшего брата воина Тайра-но Тадамори. Пока Канэтада служил губернатором в провинции Кадзуса, его сын, генерал Ёго, находившийся в провинции Муцу, отправил ему послание: «Господин, я так долго не видел вас. Сейчас, когда вы стали губернатором Кадзуса, могу ли я приехать и поздравить вас?» Канэтада был рад услышать такие слова. Он сделал необходимые приготовления для приема гостя и стал ждать. В назначенное время Корэмоти прибыл, и люди в доме Канэтада преисполнились радости.

Случилось так, что в это время Канэтада простудился и не смог выйти и поприветствовать Корэмоти. Он лежал за занавеской, и маленький самурай, к которому он особенно благоволил, массировал ему бедра. Пока оба они находились на передней веранде, беседуя о том, что произошло за минувшие годы, несколько лучших воинов Корэмоти, вооруженных луками и стрелами, выстроились в линию в саду.

Первым стоял человек, которого звали Тароносукэ. Ему было около пятидесяти, он отличался решительностью и силой. Еще у него была длинная борода и устрашающий взгляд. Все выдавало в нем хорошего воина. Заметив его, Канэтада спросил человека, массировавшего ему бедра, не знает ли он этого воина. Тот ответил, что нет. Канэтада сказал: «Этот человек убил твоего отца. Ты тогда был еще ребенком. Неудивительно, что ты не узнаешь его».

«Люди говорили мне, что кто-то убил моего отца, но я не знал, кто это был, – ответил самурай. – А теперь я вижу его лицо прямо перед собой». С этими словами он поднялся и вышел в слезах.

Когда Корэмоти поужинал, солнце уже зашло, и он пошел в свои покои. Сопроводив своего господина в его апартаменты, Тароносукэ отправился к себе. Там тоже принимали гостей. Было шумно: несли еду, фрукты, вино, а также фураж и сено для лошадей. Уже заканчивался девятый месяц, и на земле в темном саду стояли светильники.

Хорошо поужинав, Тароносукэ мирно лег спать. Рядом с подушкой он положил свой новый меч, а также стрелы, колчан, доспехи и шлем. В саду несли стражу несколько его воинов с луками и стрелами. Покои, в которых он спал, защищали два слоя плотных занавесок, которые не могла пробить стрела. Зажженные в саду светильники прекрасно освещали покои, его люди бдительно охраняли его, так что бояться ему было нечего. Устав с дороги и выпив немало сакэ, Тароносукэ быстро расслабился и уснул.

Что же до того человека, которому губернатор сказал: «Этот человек убил твоего отца», – и который поднялся и удалился в слезах, то Канэтада почти позабыл о нем. Однако тот пробрался на кухню и упорно точил свой кинжал. Спрятав кинжал за пазухой, он с наступлением темноты подобрался к покоям Тароносукэ и стал дожидаться своего часа. Затем, в суматохе, которую подняли люди, носившие еду и вещи, он смешался с ними, взяв в руки квадратный поднос, и проскользнул в пространство между двумя занавесками.

Он подумал, что Небесное дао позволяет отомстить за смерть отца и начал шептать молитву: «Пусть Небо позволит мне исполнить мой сыновний долг и пусть не оставит меня удача».

Он припал к земле, никто не заметил его. Наконец, когда спустилась ночь и он уже был уверен, что Тароносукэ крепко спит, он подкрался к нему, перерезал ему горло и выскочил. Никто не заметил его.

Наутро Тароносукэ долго не выходил. Один из его воинов отправился к нему, чтобы сказать, что пора завтракать, но увидел его лежащим в луже крови. Он закричал: «Посмотрите на это!» Тут же вбежали люди с луками наготове и с обнаженными мечами, но уже было поздно. Первым делом, конечно, нужно было найти того, кто убил Тароносукэ. Так как он не имел близких отношений ни с кем, кроме своих людей, они подозревали, что среди них есть тот, кто знает убийцу. Но разговоры об этом также ни к чему не привели.

«Он умер такой ужасной смертью», – громко говорили они взвинченными и возбужденными голосами.

«Все эти годы, пока мы служили ему, идя впереди него или следуя за ним, мы и думать не могли, что господин умрет такой позорной смертью. От него могла отвернуться удача, но это поистине страшная смерть».

Услыхав новость, Корэмоти вышел из себя. «Я в замешательстве, – сказал он. – Любой, кто боится меня, не посмел бы убить одного из моих людей таким способом. Раз убийца сделал это, значит, он ни на йоту не боится меня. Время и место очень неудобны для убийства. Даже в моих владениях было бы трудно сделать это, но убить одного из моих воинов в незнакомом месте – это неслыханная наглость».

«Давайте поразмыслим, – продолжал он. – Тароносукэ много лет назад убил одного человека. У его светлости губернатора есть маленький самурай, сын того, кто был убит. Наверняка он и совершил убийство».

Думая так, Корэмоти отправился к дому губернатора.

«Господин, – начал он, сев перед губернатором. – Прошлой ночью кто-то убил одного из моих сопровождающих. Такое убийство моего воина во время путешествия – позор для меня. Когда-то мы убили одного человека, который грубо попытался проехать верхом впереди нас. У вас, господин, служит его сын. Я почти убежден, что это сделал он. Я хотел бы вызвать его и допросить».

«Без сомнения, убийство совершил он, – сказал губернатор. – Вчера я видел твоего человека в саду среди сопровождающих тебя. У меня болели бедра, я попросил маленького самурая помассировать их. Я спросил его, знает ли он того человека. Он сказал, что нет. И я сказал ему: «Этот человек убил твоего отца. Вот ты и увидел его лицо. Он, наверное, ничего не знает о тебе, и это плохо для него». Он опустил глаза, поднялся и вышел. Более я не видел его. Он никогда не оставляет меня, ждет меня днем и ночью. Так что если он не показывался с прошлого вечера, это действительно странно. К тому же, еще кое-что заставляет меня подозревать его: вчера он точил в кухне свой кинжал. Мне сказали об этом сегодня утром мои люди, высказывая свои подозрения. Ты говоришь, что хочешь вызвать и допросить его. Подразумеваешь ли ты, что если убийство действительно совершил он, ты хочешь казнить его? Я вызову его только после того, как узнаю о твоих намерениях. Я, Канэтада, недостойный человек, а ты умен. Но я твой отец. Предположим, что кто-то убил меня, а один из твоих людей убил его. И если потом люди начнут осуждать и ругать такого человека, ты думаешь, это хорошо? Разве Небесное дао не позволяет отомстить за смерть отца? Ты великий воин, и тот, кто осмелится убить меня, не будет знать покоя. Ты предлагаешь допросить человека, который лишь отомстил за отца, хотя он служит мне. Это значит, что ты даже не будешь соблюдать траур после моей смерти».

Канэтада говорил все это громким голосом, встав на ноги. Корэмоти понял, что совершил ошибку. Он тоже поднялся на ноги, стараясь выразить почтение, насколько возможно. Он решил, что здесь уже поделать ничего нельзя, и отправился обратно в Муцу. Его люди позаботились о теле Тароносукэ.

Три дня спустя появился тот, кто убил Тароносукэ, весь в черном. Он предстал перед губернатором в таком удручении и трепете, что и губернатор, и те, кто был подле него, не могли сдержать слез. После этого люди уважали и боялись его. Вскоре он заболел и умер. Губернатор очень горевал о нем.

За отца редко мстят даже великие воины. Этот человек исполнил все сам, убив того, кого он решил убить, несмотря на то, что того охраняли воины. В этом поистине проявилась воля Небесного дао, и люди восхваляли его за такой поступок.

Татибана-но Норимицу: «Какое великолепное владение мечом!» С описанием его Сэй Сёнагон, автором «Записок у изголовья»

В следующей истории из «Кондзяку моногатари сю» (т. 23, разд. 15) поединок на мечах описан столь ярко, что, кажется, повествователь предвосхитил таких японских режиссеров, как Куросава Акира и Окамото Кихати.

Человек, который сумел молниеносно зарубить трех напавших на него с мечами людей, – Татибана-но Норимицу (р. 965). Норимицу также известен тем, что поймал как-то грабителя. Это случилось, когда он служил домашним управляющим в доме Главного советника. Он также занимал посты офицера Левого крыла стражи Внешнего дворца, начальника императорской полиции, губернатора Тотоми и губернатора Ното, Тоса и Муцу.

Император Итидзё (980–1011) правил с 986 г. по 1011 г.

* * *

Бывший губернатор Муцу Татибана-но Норимицу был родом не из самурайского дома, но отличался сильным умом и был мудр и в интригах, и в стратегии. Он отличался огромной силой, приятной внешностью и взвешенностью, поэтому люди относились к нему с уважением.

В юности – это случилось в правление императора Итидзё – он служил камергером в дворцовой страже. Однажды он тихо покинул свою комнату, где должен был нести службу, чтобы встретиться с женщиной. Стояла глубокая ночь. Вооруженный только мечом, он пешком, в сопровождении пажа, вышел из ворот и пошел вниз по улице Омия. Проходя вдоль высокой изгороди, он почувствовал, что рядом кто-то есть, и его охватила тревога. Луна в девятый день восьмого месяца стояла почти над гребнем горы Ниси. Западный склон горы лежал во мраке, и он едва ли мог различить стоявших вокруг него людей.

Затем он услышал, как один из них сказал: «Эй, там! Остановитесь! Здесь знатные люди. Вы не можете пройти здесь».

Вот они, подумал Норимицу, но у него и в мыслях не было повернуть назад. Он лишь ускорил шаг.

«Посмотрите-ка, он не обращает внимания», – прокричал кто-то и прыгнул по направлению к нему. Норимицу присел. Он не увидел лука, но разглядел блестящий меч. Вздохнув с облегчением, он побежал вперед, пригнувшись к земле. Когда преследователь догнал его, он резко сделал шаг в сторону. Тот не смог сразу же остановиться и пробежал чуть вперед. В эту минуту Норимицу бросился за ним, выхватил свой меч и нанес удар. Меч рассек голову преследователя надвое, и он упал замертво.

Хороший удар, подумал Норимицу. Потом кто-то закричал: «Что с ним случилось?» И побежал по направлению к Норимицу. У Норимицу не было времени засунуть меч обратно в ножны, и он бросился прочь, держа меч в руке.

«А он хорош», – сказал новый преследователь. Этот бегал куда быстрее первого. Норимицу понял, что не сможет расправиться с ним так же, как с предыдущим, и, внезапно изменив свой план, присел на корточки. Преследователь налетел на него и упал. Тут Норимицу вскочил и, прежде чем человек успел встать на ноги, рассек ему голову.

Вот так, подумал Норимицу. Но был еще один, который прокричал: «Он действительно хорош! Я не дам ему уйти!» И тоже бросился на него.

«На этот раз мне конец! Да помогут мне божества и Будда!»

Вознося молитвы, Норимицу выставил меч вперед, держа его обеими руками, как копье, и так резко повернулся навстречу преследователю, что их тела почти столкнулись. У преследователя также был меч, и он пытался ударить Норимицу с плеча. Но они оказались так близко, что ему не удалось рассечь даже одежду Норимицу. Меч же Норимицу, который тот держал как копье, пронзил тело преследователя. Когда же Норимицу выдернул меч, человек начал падать назад. И в этот момент Норимицу отсек по плечо его руку, державшую меч.

Норимицу отбежал на какое-то расстояние и прислушался, не преследует ли его еще кто-нибудь. Но не было слышно ни звука. Он двинулся вперед, прошел через средние ворота и, остановившись у колонны, стал ждать своего пажа. Мальчик шел по улице Омия, громко плача. Норимицу позвал его, и тот подбежал к нему. Норимицу велел ему отправиться за новой одеждой, а потом приказал спрятать окровавленную одежду и никому ничего не говорить. Затем он тщательно вытер кровь с меча, облачился в новую одежду и, как ни в чем не бывало, вернулся в свою комнату и лег спать.

Всю ночь он страшно беспокоился о том, что могут узнать, кто совершил убийства. Наутро только и говорили:

«Троих молодцов нашли мертвыми на улице Омия, около входа в императорскую кухню. Их зарубили рядом друг с другом».

«Какое великолепное владение мечом!»

«Кто-то говорил поначалу, что эти люди передрались между собой. Но, посмотрев повнимательнее, он убедился, что каждый был убит одним-единственным ударом».

«Может быть, их убили враги».

«Эти люди явно похожи на разбойников».

Даже некоторые знатные особы приглашали друг друга пойти посмотреть на убитых. Самого Норимицу также несколько раз просили пойти. Поначалу он не хотел делать этого, но потом решил, что если он не пойдет, то люди, быть может, начнут подозревать его. Наконец, с явной неохотой, он отправился вместе со своими друзьями.

Все не смогли вместиться в повозку, поэтому Норимицу пошел рядом. Когда повозка остановилась около убитых, тела все еще лежали нетронутыми. Рядом стоял человек лет тридцати с густой бородой. На нем была какая-то бесформенная одежда, плащ цвета индиго, протершийся от стирки, и такая же выношенная желтая рубаха. Его меч лежал в ножнах, украшенных щетиной кабана, а на ногах у него была обувь из оленьей шкуры. Он стоял, указывая пальцем на убитых, и что-то говорил.

Пока Норимицу гадал, кто бы это мог быть, подбежал слуга из тех, что сопровождали повозку, и доложил: «Господин, этот человек говорит, что он убил их, ибо они были его врагами».

Норимицу страшно обрадовался. Кто-то из воинов сказал с повозки: «Скажи этому человеку, пусть подойдет сюда. Мы хотим узнать все поподробнее».

Подошедший человек обладал удивительной внешностью: у него оказались высокие скулы, нижняя челюсть выступала, нос был плоским, а волосы – красного цвета. Глаза у него были налиты кровью, как будто он очень долго тер их. Держа меч за рукоять, он опустился на одно колено.

«Что случилось?» – спросил кто-то.

«Господин, около полуночи я шел здесь, направляясь по своим делам, как вдруг трое человек бросились на меня с криками: “Как ты смеешь проходить мимо нас!” Я подумал, что это разбойники, и зарубил их. Но когда взглянул на них утром, я узнал в них тех, кого я искал все эти годы. Я обрадовался, что наконец покончил со своими врагами, и намеревался отрубить им головы».

Говоря все это, он продолжал указывать пальцем и беспокойно оглядываться по сторонам. А поскольку знатные люди продолжали задавать вопросы, человек еще более возбудился и лепетал что-то без умолку.

Норимицу развеселился. Что ж, подумал он, если он хочет взять это на себя, я ничего не имею против. И принял невинный вид.

Говорят, что он рассказал обо всем своим детям, когда был уже дряхлым стариком.

* * *

Норимицу в этом рассказе (как и в другом, где описывается, как он поймал грабителя) предстает мужчиной среди мужчин. Женщина пишет о нем несколько иначе.

Норимицу был близким другом Сэй Сёнагон (даты жизни неизвестны), написавшей знаменитые «Макура-но соси», «Записки у изголовья». Они действительно были настолько близки, что придворные подтрунивали над ними, называя Норимицу старшим братом, а Сэй Сёнагон – младшей сестрой. Наверное, поэтому госпожа Сэй оставила в своей книге впечатляющее описание Норимицу.

Рассказ никоим образом не связан с воинским искусством.

Когда я проводила дни в деревне, люди говорили, что придворные навещают меня. Но раз для моего отъезда не было особых причин, эти сплетни не должны были доставлять беспокойство кому-либо. Если кто-то приходит навестить меня, как я могу сказать, что меня нет дома, и озадачить человека? Даже те, с кем я не знакома близко, навещают меня.

Последний раз я покинула двор, не сказав никому, где я собираюсь быть. Об этом знали только господин Цунэфуса, Средний капитан стражи Внутреннего дворца, и господин Наримаса.

Как-то пришел офицер Левого крыла стражи Внешнего дворца, Норимицу. Он сказал: «Вчера господин советник^[18], Средний капитан приходил ко мне и спрашивал:

“Не может быть, чтобы вы не знали, где находится ваша сестра. Скажите же мне”. Я продолжал утверждать, что не знаю, но как же настойчив он был.

“Странно, – продолжал он, – что вы не говорите то, что на самом деле знаете”. Я едва не улыбнулся. Хуже того, в это время там присутствовал и Средний капитан, который напустил на себя столь невинный вид, что я бы рассмеялся, если бы наши глаза встретились. Я уже не знал, что и придумать, поэтому схватил лежащие на столе водоросли и стал жевать их. Люди, должно быть, подумали, что это странно – есть между трапезами. Но это позволило мне не сказать им, где ты находишься. Все было бы бесполезно, если бы я не сдержался и улыбнулся. Более же всего меня смешит то, что он решил, будто я на самом деле не знаю, где ты».

«Пожалуйста, – сказала я, – не говори ему».

Прошло несколько дней.

Однажды поздно ночью кто-то постучался в ворота так громко, что я подумала: каким бы ни было срочным дело, так ломиться в ворота неразумно, тем более что дом рядом. Как бы то ни было, я послала слугу узнать, кто там. Это оказался кто-то из Такигути^[19]. Он сказал, что принес письмо «от офицера Левого крыла стражи Внешнего дворца». Хотя все спали, я принесла лампу, чтобы прочесть письмо.

«Завтра – последний день Священных чтений, – говорилось в письме. – Господин советник, Средний капитан, опять будет допытываться. Если он не отстанет от меня и будет спрашивать о тебе, я не смогу отвертеться снова. Я не сумею скрыть это. Должен ли я сказать ему правду? Что ты думаешь? Я сделаю так, как ты велишь».

Я не стала писать ответ, просто завернула маленький кусочек морской водоросли в бумагу и отослала его.

Какое-то время спустя он пришел и сказал: «Он не отставал от меня, так что целую ночь я был вынужден ездить с ним по тем местам, в которых, я заведомо знал, тебя нет. Он спрашивал так искренне, что мне было больно поступать так. Почему же ты не написала мне ответ, а вместо этого отправила какой-то завернутый в бумагу кусочек водоросли! Как можно заворачивать в бумагу что-нибудь подобное и посылать кому-либо. Ты перепутала?»

Я расстроилась, видя, что он не понимает, в чем дело. Не говоря ни слова, я написала на клочке бумаги, что лежал на чернильном камне:

 
Чтобы ты не указал,
где прячется «ныряльщик»^[20],
Я заставила тебя съесть
эту водоросль.
 

И подала ему. Но он воскликнул: «Так ты написала стихотворение! Я не буду читать его!» Он отбросил клочок бумаги в сторону и убежал.

Так, хотя мы много говорили друг с другом и заботились друг о друге, наши отношения стали несколько натянутыми. Потом он написал мне: «Даже если случится несчастье, не забывай, пожалуйста, что мы поклялись друг другу. Надеюсь, что люди по-прежнему будут считать меня твоим братом».

Он любил повторять: «Тот, кто любит меня, не должен писать мне стихов. Любого, кто сделает это, я буду считать своим врагом. Только если ты решишь, что между нами все кончено, напиши мне стихотворение».

Поэтому я послала ему стихи:

 
Наша дружба разрушилась,
как горы Имо и Сэ.
Более ты не увидишь реки Ёсино^[21].
 

Наверное, он так и не прочитал их. Он даже не ответил мне.

Вскоре он получил пятый ранг и был назначен губернатором Тотоми. Так, на плохой ноте, закончились наши отношения.

* * *

Норимицу, хотя и не любил тех, кто пишет стихи, чтобы выразить свои чувства и мысли, сам, тем не менее, назван в официальных летописях поэтом, ибо одно его стихотворение было включено в пятую императорскую антологию «Кинъёсю» (№ 371). Стихотворение предваряется заглавием, в котором говорится, что оно было составлено у заставы Осака по пути в Муцу и отправлено обратно в Киото. Норимицу был назначен губернатором Муцу в 1006 г., четыре года спустя после назначения в Тотоми, поэтому можно с уверенностью сказать, что оно не было адресовано госпоже Сэй.

 
Я думал, что спешу на восток один,
Но цветы сливы над изгородью
опередили меня.
 

Саканоуэ-но Харудзуми: Позор воина

Самурай, потерявший бдительность, может быть обесчещен – такой урок преподносит нам рассказ о человеке, жившем около 1000 г. Эпизод из «Кондзяку моногатари сю» (т. 29, разд. 21) также примечателен тем, что в нем четко устанавливается статус воина по отношению к придворной аристократии, которой он так или иначе служил в раннюю эпоху.

О воине Харудзуми мало что известно. Но имя упомянутого в рассказе губернатора Корэтоки появляется в нескольких источниках, начиная с 988 г., когда, согласно одному из дневников, на него было совершено покушение, и вплоть до 1034 г. Известно, что в 994 г. он с отрядом знатных воинов охотился за шайкой разбойников.

* * *

В местечке Ито провинции Кии жил человек по имени Саканоуэ-но Харудзуми. Он неустанно совершенствовался на пути воина и служил под началом губернатора Тайра-но Корэтоки.

Однажды он отправился в Киото по делам. У него были враги, поэтому он никогда не оставался без охраны. Он всегда имел при себе лук и стрелы, как и его воины. Поэтому никто не мог напасть на него.

Как-то ночью, в нижнем Киото, направляясь куда-то со своими людьми, он пересек дорогу нескольким знатным людям на лошадях. Впереди них шел отряд воинов и нарочито расчищал дорогу. Воины подбежали с криками к Харудзуми, и он слез с лошади. Но затем они приказали: «Эй, опустите луки и падайте ниц!» Смутившись, Харудзуми и его люди подчинились, оставив в стороне луки и стрелы.

Они пали ниц, лицом в землю, и сказали себе: «Должно быть, знатные господа уже проехали». Но в этот момент Харудзуми и все его окружение, включая воинов и слуг, почувствовали грубые удары. Харудзуми в ужасе повернул голову и посмотрел вверх. Те, кого он принял за знатных людей двора, оказались разбойниками на лошадях, в доспехах и полном вооружении. Эти ужасные люди вложили стрелы в луки и, целясь в Харудзуми, сказали: «Одно движение, и ты будешь убит!»

«О черт, это разбойники, и они сыграли со мной злую шутку!» Когда Харудзуми понял это, его сожалению не было предела. Но любое движение означало немедленную смерть, поэтому ему и его людям не осталось ничего, как сдаться на милость негодяев и позволить им втоптать себя в землю и отнять все, что только можно – одежду, луки, колчаны, лошадей, седла, мечи, кинжалы и даже обувь.

После этого случая Харудзуми сказал: «Если бы я не позволил себе потерять бдительность, то даже самый свирепый из тех разбойников не смог бы так опозорить меня, по крайней мере, если бы не убил меня первым. Я бы сражался изо всех сил и, быть может, даже схватил бы его. Но они послали вперед отряд и заставили меня лечь на землю и выразить почтение. И я потерял возможность что-нибудь сделать. Все это показывает, что на пути воина меня покинула удача».

Он перестал вести себя как самурай, а вместо этого понизил себя до статуса «бокового слуги».