Прощай, тревога. Как научиться жить с тревожным расстройством

1. День, когда все началось

Кризис наступает тогда, когда старое еще не умерло, а новое еще не родилось

Бертольт Брехт

Нужно стерпеть двух-трех гусениц, если хочешь познакомиться с бабочками

Антуан де Сент-Экзюпери, «Маленький принц»

У меня всегда были проблемы с запоминанием имен и дат, особенно когда я пытаюсь вспоминать один из самых сложных периодов своей жизни. Мне придется заново пережить некоторые эпизоды, последовавшие за тем странным днем, когда тревога, безо всякого предупреждения, заявилась в мою жизнь.

Признаться, я всегда был довольно ленивым студентом. У таких людей существует самый унылый и суровый день недели, который обычно сопровождается тяжелым похмельем. Не сомневаюсь, вы уже догадались, что это за день такой – чертово воскресенье.

Я тогда изучал компьютерную инженерию в Университете Деусто в Бильбао^[3] и благодаря этому факту (а также одной истории, которую я вам вскоре поведаю) помню, что началось все где-то между 2003 и 2006 годами.

В Стране Басков^[4] смена времен года всегда сопровождалась яркими красками и ощущениями, позволявшими отличать один сезон от другого – увы, в связи с изменением климата, сейчас это бывает несколько затруднительно. Я припоминаю, что воскресенье тогда выдалось примечательным: это был скучный, серый день, когда температура воздуха сильно опустилась. С абсолютной уверенностью можно утверждать, что это было очень унылое осеннее воскресенье.

Я жил в одном доме со своей семьей: родителями, младшим братом и двумя сестрами, – и именно тогда, унылым днем, в самом начале XXI века, мы беседовали о жизни, наркотиках и всякой ерунде. Это был очень важный разговор в контексте моей будущей борьбы с тревожным синдромом, поскольку я уверен, что его появление спровоцировала именно эта беседа…

К тому времени я уже несколько месяцев баловался наркотиками, и меня это изрядно беспокоило. В тот день во время нашего разговора я понял, что мое глупое поведение беспокоит не только меня, но и моих сестер. Меня не удивило то – учитывая, с какой компанией я тогда водился, – что они прекрасно осведомлены о моей пагубной привычке; естественно, что они не одобряли избранного мною пути и заставили меня это осознать.

После этой беседы у меня не было другого выбора, кроме как склонить голову, признав, что я плыву по течению и остро нуждаюсь в переменах. Немного позднее, когда я остался дома в полном одиночестве, внутри меня начало зарождаться нечто – оно пыталось объяснить мне, что я не просто разочаровываю свою семью, но и предаю себя самого.

Это мрачное времяпрепровождение в окружении малоприятных спутников – похмелья и ужасного воскресенья – вскоре прервется встречей с новым врагом – неизвестным и очень серьезным недугом, спровоцированным нашим внутренним критиком, больше известным как совесть.

Во время разговора с моими сестрами я увидел в их глазах не только огромное неодобрение, но и кое-что еще: любовь, пускай и смешанную со страхом. Меня поразили их эмоции, слова и – особенно – взгляды: они говорили о многом без слов, и я ощутил себя глубоко тронутым.

Я понятия не имел, что эти факторы (наряду с другими) приведут в действие разрушительную биологическую бомбу, о существовании которой в то время даже не подозревал.

Несколько недель мне было неимоверно стыдно, когда я осознал, что занимаюсь чем-то, что идет вразрез с теми мечтами и жизнью, которые я себе воображал. Разговор с моими любимыми сестрами стал последней каплей, или, скорее, искрой, запалившей фитиль бомбы, которая, никак себя не проявляя, все время скрывалась где-то глубоко внутри меня.

В тот самый момент, когда мои сестры вышли из дома, я услышал звук закрывающейся двери, и меня охватила неописуемая, доселе неведомая мне паника.

Потерянный, сбитый с толку и ощущающий невероятное одиночество, которого мне еще испытывать не доводилось, я боролся с вихрем эмоций, таким сильным и неистовым, что было совершенно непонятно, как его остановить. Мой разум не справился с этим наплывом, и я инстинктивно поддался простому порыву – расплакался.

Я плакал, хотя и не чувствовал в этом острой необходимости; что необычно, слезы текли только из одного моего глаза – из правого. Плач сопровождался странным нервным тиком, который не прекращался потом еще несколько дней.

Несколько минут спустя – слезы все никак не прекращались – это ощущение лишь усугубилось, потому что к эмоциональным переживаниям наряду со странным тиком добавился еще один неприятные штрих, на этот раз физиологического характера: мое сердце забилось с такой силой, что все тело завибрировало в такт его ритму.

Новые, непонятные симптомы накапливались, мое зрение затуманилось, я начал ощущать покалывание в голове. Мое тело заливал холодный пот, а сильное головокружение заставляло опасаться, что скоро я потеряю сознание и рухну на пол.

Я не знал, чем все это вызвано, поскольку не смог ни придумать, ни найти в своей памяти подходящего ответа; и тогда меня посетила дикая мысль, что, возможно, мои дни сочтены…

Испуганный и сбитый с толку, я из последних сил добрался до ванной комнаты, борясь с надвигающимся обмороком, которого – я чувствовал – совсем недолго оставалось ждать. Оказавшись внутри, я сел на край ванны и стал механическими движениями смачивать холодной водой лицо и шею, чтобы восстановить над своим организмом контроль, который, как мне тогда казалось, был утерян полностью.

Я не понимал, что со мной происходит, но эти тревожные симптомы заставили меня задуматься и решить, что у происходящего со мной, как и у всех вещей на свете, должно быть свое название. У меня возникла одна догадка, и она мне очень не понравилось, да и не рассчитывал я, что столкнусь с этой болячкой в столь молодом возрасте. Имя ей – сердечный приступ.

Все мы знаем кого-то, кто, в свою очередь, знаком с людьми, перенесшими сердечный приступ. Их рассказы, вместе с симптомами, сопровождавшимися столь быстрым и оглушительным сердцебиением, заставили меня сделать подобный вывод. Я не осознавал, что от страха мое дыхание стало прерывистым, и лишь позже выяснил, что чем меньше поступает в организм кислорода, тем сильнее чувство головокружения. Проигнорировав тот факт, что многие из этих симптомов взаимосвязаны, я запаниковал, только усугубив ситуацию.

В силу своего невежества, борясь за выживание, я инстинктивно брызгал на себя холодной водой, чтобы избежать обморока. Как будто выполнение этих простых манипуляций могло придать мне сил перед приходом костлявой, который казался тогда неизбежным.

Секунды шли одна за другой, перетекая в минуты, все оставалось странным, симптомы никуда не исчезали, но я, что удивительно, никак не терял сознание…

Прикладывая титанические усилия, чтобы удержаться на ногах, не осознавая, сколько прошло времени, я вдруг услышал, как хлопнула входная дверь и раздались голоса, сигнализирующие о приезде моих родителей. Осознание того, что я больше не один, помогло мне обрести некоторое подобие спокойствия.

Мне не хотелось волновать своих родителей; к тому же я решил, что все произошло из-за обстоятельств, с которыми мне было трудно смириться, поэтому я попытался скрыться, запершись в ванной и притворившись, что страдаю от гораздо более тривиальных проблем с желудком.

Вихрь мыслей и эмоций, вкупе с непонятными физиологическими симптомами, крайне затруднял мне разработку плана поведения. Поэтому я решил сидеть взаперти в санузле, пока не найду подходящего решения.

Я понимал, что лучшим решением будет дождаться приезда кого-то из моих братьев или сестер (в те дни мы не пользовались мобильными телефонами), чтобы они сопроводили меня в больницу, раз уж у меня внезапно случился, как я тогда все еще верил, сердечный приступ.

Казалось, прошла целая вечность, пока сестры не вернулись домой, не заметив, что со мной происходит, – хотя слезы, текущие из правого глаза, было трудно скрыть, – и я сказал им, что со мной случилось что-то серьезное. Мне казалось, что мое время на исходе, поэтому я попросил их как можно скорее отвезти меня в отделение скорой помощи. Спустя несколько секунд мы уже были в пути.

Когда мы оказались в приемном отделении, я объяснил свои симптомы дежурной медсестре и через несколько минут начал понимать, почему так много людей жалуются на испанскую систему здравоохранения.

Я пришел в ярость, заметив, что при столь явных симптомах передозировки, либо сердечного приступа, медсестра не смогла придумать ничего лучшего, кроме как отправить меня обратно в приемное. Я не мог понять, как они могут заставлять меня ждать, когда прямо у них на глазах человек изнывает от непонятных мучений. Поэтому я высказался в том духе, что… черт возьми, испанская медицина – это просто цирк какой-то!

Несколько минут спустя я все еще кипел от злости – из-за ничем не обоснованного, как мне казалось, ожидания, – когда та же самая медсестра объявила, что я могу пройти, меня ждет врач.

Войдя в палату, я увидел ожидающую меня женщину-врача в белом халате, с небольшим прибором в кармане, известным всем как стетоскоп.

Увидев, что меня, страдающего от невыносимых мучений, собираются обследовать при помощи столь несерьезного и, на мой пристрастный взгляд, бесполезного инструмента, я окончательно утвердился в своем мнении о качестве родной системы здравоохранения.

К счастью, вскоре врач, после долгих попыток исследовать меня своим смешным инструментом, поняла, что ситуация, возможно, серьезнее, чем ей сначала показалось. После минутного отсутствия она вернулась с более серьезным оборудованием, подходящим для моей предполагаемой болезни, – с электрокардиографом.

Я предположил, что, прослушав мое сердце, она отбросила шутки в сторону. Видимо, доктора решили обследовать меня более тщательно, и эта мысль помогла мне успокоиться.

Я был уверен, что стал жертвой какого-то серьезного недуга, и нужно только дождаться результатов, но окончательный диагноз подтвердил, что все это было только началом…

Как сказала врач, мое смятение, состояние, заставившее меня поверить, что я вот-вот расстанусь с жизнью, и отдающееся дрожью в носилках сердцебиение – все это сигнализировало о проблеме, по-видимому, довольно распространенной и, в общем, не очень опасной. Согласно ее диагнозу, у меня не было никакого серьезного заболевания. Просто я впервые столкнулся лицом к лицу с доселе мне неизвестным, но довольно распространенным синдромом повышенной тревожности^[5].

Я вспомнил, что раньше уже слышал об этом расстройстве и даже знал людей, которые от него страдали, но посчитал – возможно, из-за того, что столкнулся с этим впервые, – что все намного опаснее. Я был твердо уверен, что произошла какая-то ошибка. Мне казалось, что моя жизнь рушится, пока я слушал, как врач рассказывает о недуге, который казался мне простым, распространенным и не очень опасным. Я просто не мог в это поверить.

По крайней мере, захлестнувшая меня волна эмоций помогла врачу понять, что мне трудно поверить в ее слова. Поэтому она прописала мне несколько таблеток, называемых анксиолитиками, которые должны были помочь мне заснуть и почувствовать себя лучше.

Я вернулся вместе с сестрами домой, продолжая считать, что страдаю от какой-то гораздо более серьезной болезни. Тогда я еще не знал, что эти тревожные симптомы будут сопровождать меня еще много дней, и даже месяцев. Намного дольше, чем я мог себе представить.

Что бы это ни было, в любом случае, внутри меня что-то менялось. Если система здравоохранения не смогла обнаружить, что это такое, значит, я сам должен узнать, куда на самом деле уходят корни моей проблемы.

Внутри меня стало зреть понимание, что может стать для меня лучшим лекарством. Я чувствовал, что на кону стоит моя жизнь, поэтому собрал в кулак всю свою волю.

Столкнувшись лицом к лицу с трудностями – приготовьтесь бороться.

2. Ипохондрия – ваш злейший враг

Беспокойство не освобождает вас от будущих переживаний, оно крадет ваши силы сегодня

Корри тен Бом^[6]

Сразу по возвращении из больницы, упорно отказываясь мириться с таким «несерьёзным» диагнозом, как тревога, я поделился своими соображениями с сестрами. Я объявил им, что, по моему мнению, если врачи сталкиваются с какой-то неизвестной проблемой, не проведя должной диагностики, то штампуют одинаковый диагноз – «тревожный синдромом». Я был уверен, что страдаю от какого-то гораздо более серьезного заболевания, хотя, признаться, в то время мало что знал о тревоге.

Я считал, что тревога имеет скорее психический, чем физиологический характер. Мне казалось, что врачи попросту уклоняются от ответственности, поскольку я был свято уверен, что со мной происходит что-то действительно скверное. Симптомы этого недуга были отчетливыми и очень сильными; скажем так, я никогда в жизни не видел, чтобы кто-то содрогался в такт собственному сердцебиению.

Этот диагноз не только меня не успокоил, наоборот – эффект был прямо противоположный. То, как врач принизил серьезность моего заболевания, сославшись на какую-то ерунду вроде тревоги, заставило меня заподозрить, что истинный диагноз, возможно, гораздо более мрачный. До того, как меня ошарашили этой новостью, я несколько часов страдал от проблемы со зрением, непрерывной тахикардии, холодного пота и ощущения, что в любой момент могу потерять сознание.

В тот момент я еще не понимал, что моей нормальной жизни пришел конец, по крайней мере, в том виде, который был мне привычен.

С появлением этих симптомов моя жизнь значительно усложнилась. С каждым новым днем я все больше осознавал, с каким трудом мне теперь давались простейшие действия, поскольку, пораженный количеством и силой своих симптомов, я никак не мог от них отвлечься. И если днем эти болезненные симптомы просто раздражали, то ночью, как я вскоре выяснил, всё становилось намного хуже…

В тот день после приступа тревоги, как ни странно, я не умер, и к ночи меня одолела обычная сонливость. Я лег в постель, чтобы попытаться отдохнуть, надеясь, что эти невыносимые ощущения тоже оставят меня в покое. Я и представить себе не мог, что уже не только мое тело, но даже кровать будет содрогаться в унисон сердцебиению. Также я не предполагал, что головокружение, потливость, навязчивые мысли, одышка и прочие симптомы, от которых я страдал днем, никуда не денутся ночью.

Понимая, что мне нужно продолжать вести внешне «нормальную» жизнь и на следующий день идти в школу (да и заснуть в таком состоянии не представлялось возможным), я решил принять те таблетки, которые мне прописал врач.

С той самой ночи безмятежные сновидения, после которых так трудно просыпаться, ощущение свежести и бодрости ума по утрам – в общем, все, что у меня ассоциировалось с хорошим сном, как будто ветром сдуло. Ночью мне было, пожалуй, еще хуже, чем днем, поскольку я остался совершенно один в полной темноте. Плохой сон был вызван воздействием коварного недуга и той беспомощностью, которую я почувствовал, когда понял, что его симптомы не исчезли, а наоборот, стали еще сильнее.

В течение нескольких месяцев я практически не мог спать, а когда мне все же это удавалось, то особого эффекта не приносило. Предполагаю, вы можете представить себе, до какого физического и умственного истощения я в итоге дошел.

Холодный пот, учащенное сердцебиение, головокружение и дрожь, из-за которой вокруг меня тряслись предметы интерьера, напомнили мне о фильме «Экзорцист»^[7]. А кошмарная ночная бессонница, постоянные сердечные приступы, зацикленность на одних и тех же мыслях, не дававшая никаких результатов, кроме усиливающегося ощущения безумия, а также сводящая с ума тревога, связанная с одиночеством, – все это (и многое другое!) стало привычными спутниками моих ночных бдений.

Все началось с того, что однажды я решил поэкспериментировать с наркотиками. Я осознал, что, пускай этот был короткий период, который, слава богу, не закончился ничем серьезным, наркотики ощутимо повлияли на мое текущее состояние.

За несколько месяцев до этого, например, один из моих друзей, классический «ботан», начал по выходным закидываться «спидами»^[8]. Остальные ребята из нашей компании, и я в том числе, попытались понять его мотивы наилучшим из возможных способов: мы радостно принялись делать то же самое.

Я не стал зависимым, используя наркотики только для того, чтобы немного оттянуться по выходным, но на протяжении последних двух месяцев эти вещества были неотъемлемой частью моего свободного времяпрепровождения.

Я помню, что в первый раз, когда я их попробовал, был приятно удивлен эффектом…

Было лето, и по будням я трудился, чтобы заработать немного карманных денег. Поскольку эта работа требовала серьезных физических усилий, когда наступала пятница, я ощущал себя полностью истощенным, как физически, так и психически. Поэтому, чтобы набраться сил для пятнично-субботних развлечений, я пристрастился к легким наркотикам.

После того первого опыта я ощутил мощный прилив энергии, которого никогда раньше не испытывал, и это не просто заставило меня почувствовать себя физически сильнее – прежде всего, я ощутил необыкновенную бодрость ума. Надо отметить, что из-за своей работы я частенько ощущал нехватку энергии.

В те дни на выходных я преследовал предельно простую цель – флирт с девчонками, и эти вещества позволяли мне ощущать себя «идеальным хищником». Полученные результаты мне понравились, поэтому я продолжал баловаться наркотиками всякий раз, когда представлялся удобный случай. Но у любой слабости есть свой срок годности, и со временем мы с друзьями начали ощущать определенные побочные эффекты, которые нам очень не понравились.

За время, пока длился этот этап, несколько вещей заставили меня понять, что я был неправ. Худшим из ощущений стала бесконечная беготня по барам и дискотекам, забитым людьми, накачавшимися стимуляторами. Мы настолько потеряли чувство меры, что наши загулы могли начаться в четверг утром, а закончиться лишь в воскресенье вечером. Бессмысленность происходящего, жестокое и глупое обращение с собственным телом ради какой-то ерунды, вкупе с пониманием того, что большинство людей вокруг под веществами, заставили меня понять, что подобный стиль жизни – помимо своей очевидной опасности – просто мне не подходит.

К счастью, вскоре пагубные последствия того периода моей жизни начали ослабевать. Одного моего друга пришлось увезти на машине скорой помощи после сильного приступа тахикардии. У другого проявились симптомы, очень похожие на мои, и это было довольно сложно принять.

В моем случае огромная перемена под названием «тревога», произошедшая в моей жизни, поставила точку в заигрывании с наркотиками.

Осмысливая события того периода, я понял, что мой недуг связан в том числе с употреблением наркотиков. Поскольку мне не хотелось, чтобы родители посчитали меня «испорченным наркоманом», я старался об этом помалкивать.

Дни шли свои чередом, а я не видел никаких улучшений; мне казалось, что моя жизнь изменилась раз и навсегда, но заговорить с кем-то об этом было выше моих сил. Я пытался скрыть тот факт, что мое тело превратилось в подобие симфонического оркестра, – в этом мне помогал яростный инстинкт, заявивший о себе, когда я остро захотел узнать правду о своей настоящей болезни (а не о той, которую мне диагностировали). Я пытался справиться со своей проблемой в одиночку.

Моим первоначальным порывом было выяснить свой истинный диагноз, поскольку я упорно отказывался поверить в тот, который мне поставили врачи. Уверенный, что они ошиблись, я начал самостоятельное расследование, что было серьезной ошибкой и послужило мне отличным уроком на будущее.

В те дни у нас не было такого блага, как интернет, поэтому поиск информации был намного сложнее. Наиболее похожая на Google вещь называлась «библиотека», и именно там я каждый день после обеда проводил кучу времени, пытаясь разобраться, что со мной происходит.

Любой, кто тогда знал меня, наверное, решил бы, что я схожу с ума; не столько из-за моего физического состояния и глаз размером с плошки, сколько потому, что никто не мог понять, в чем причина столь радикальной перемены в моих привычках. Я никогда не отличался любовью к библиотекам, но стал в итоге одним из главных их завсегдатаев.

Я начал свои исследования, сосредоточившись на особенно беспокоящих меня симптомах: учащенном сердцебиении, головокружении и помутнении зрения всякий раз, стоило мне моргнуть. Проштудировав одни книги, затем другие, и составив некоторое представление о том, что могло со мной случиться, я с ужасом осознал, что остаются всего две возможности: сердечные заболевания или рак.

Подняв больше материала о сердечных болезнях, я ознакомился с информацией о связанных с ними проблемах, не переставая пристально наблюдать за своим самочувствием. Меня не оставляла надежда обнаружить хоть какие-то симптомы, подтверждающие, что я действительно страдаю серьезным заболеванием, а не какой-то ерундой вроде тревоги.

Время шло, и мне становилось все хуже. Я не смог найти в справочниках ни одного сердечного заболевания, описание которого совпадало бы с одолевавшими меня симптомами как по количеству, так и по их интенсивности.

Я понял, что мое сердце, хоть и ведет себя каким-то новым, непонятным способом, продолжает работать, поэтому начал искать другие варианты… увы, с тем же успехом.

Проходили дни, и я понял, что ни одно из этих заболеваний не имеет столько различных симптомов, сколько обрушилось на меня. Постепенно до меня дошло, что мои исследования не дали результатов, несмотря на все мои усилия найти симптомы схожего заболевания. В итоге я чувствовал себя все хуже, поскольку этот бессмысленный и хаотичный самоанализ только усугублял мое состояние.

В ментальном плане дела тоже не улучшались. Я погрузился в бесконечные, зацикленные на одной теме размышления, которые не приводили ни к чему, кроме страха сойти с ума.

Со временем это стало пугать меня больше всего. Не рак или болезнь сердца – худшим из моих страхов была вероятность того, что я теряю (или уже потерял) рассудок.