Воин Севера. Сборник остросюжетных рассказов

© Григорий Родственников, 2017

ISBN 978-5-4490-0475-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Однажды на Эспаньоле

Из дневника Хуана де Каренси

Меня зовут дон Хуан Франциско Фернандес де Каренси. И хотя я родился в Мадриде, но большую часть своей жизни прожил в Бургундии и Фландрии. Все мужчины в нашем благородном роду были военными. Именно поэтому я с детства переезжал с отцом из одного гарнизона в другой. Матушка рано покинула нас, а отец постоянно был занят по службе. Практически моим воспитанием занимался мой верный слуга Гансалес. Сам отставной служака и непревзойденный мастер клинка. Он то и научил меня многим премудростям фехтования. Впервые я взял в руки шпагу в четыре года и с тех пор уже не расстаюсь с ней. В пятнадцать Гансалес сообщил мне, что я стал первым клинком Брюсселя и ему уже нечему учить меня. Я и сам осознавал это, но продолжал шлифовать мастерство, беря уроки у заезжих бретеров и прочих сомнительных личностей, добывающих свой хлеб виртуозным владением рапирой.

В один из дней, когда я самозабвенно фехтовал в зале мэтра Туше с итальянским капитаном, знающим множество запрещенных приемов боя, пришел мой слуга и сказал, что меня срочно зовет батюшка. Я выслушал от итальянца достаточно комплиментов относительно моего искусства, откланялся и поспешил домой.

– Мой сын, мы срочно отправляемся в Испанию! – огорошил меня родитель. – Его величество Филипп IV срочно требует меня ко двору.

Моя Родина поразила меня грязными улицами и обилием нищих. Я с детства считал, что Испания – богатейшая страна всего христианского мира, ведь все сокровища Нового Света свозятся именно сюда. Тем большим было мое разочарование. А через месяц отец объявил мне, что его направляют в Западные Индии, и меня он с собой не берет, ибо я еще слишком юн, а в тех местах идет кровопролитная война, и он не вправе рисковать своим единственным сыном.

Мой родитель уехал, оставив меня на попечение тетушки.

Три года, что я прожил в Мадриде, были худшими в моей жизни. Несмотря на то, что я принадлежал к древнейшему бургундскому роду, а по материнской линии стоял в родстве с герцогом Медина-Сидония, мое финансовое положение оставляло желать лучшего. Я стеснялся своих стоптанных башмаков и, мягко говоря, не слишком нового плаща. А еще меня страшно раздражали местные кабальерос. Эти идальго просто пыжились от гордости, щеголяли в дорогих платьях и носили трости стоимостью в мой особняк. При виде меня они задирали нос и презрительно кривили губы. А я просто бесился от унижения. Я стал раздражительным и злым. Один лишь надменный взгляд в мою сторону заставлял меня обнажать шпагу. За эти три года я провел тридцать четыре дуэли, из них восемь со смертельным исходом. И только заступничество друга отца, полковника Пенильи де ла Куэто, имеющего большое влияние при дворе, спасло меня от тюремного заключения. Моя бедность приводила меня в уныние. От отца приходили неутешительные письма о нахальстве английских, французских и голландских пиратов, которые плодились в Новом Свете подобно саранче. Они грабили караваны с золотом, нападали на испанские города и творили такие бесчинства, что у меня кровь стыла в жилах. Из-за морских разбойников наша казна терпела колоссальные убытки. Я ненавидел этих грязных скотов, ненавидел так, что при слове пират, не мог сдержать бранных слов. А потом меня постиг страшный удар. Рассказали, что мой отец погиб. Он сопровождал груз жемчуга из Панамы, когда на них напали головорезы Рока Бразильца. В тот день я впервые напился, напился до беспамятства.

На следующий день я умирал. Голова так болела, что я не мог подняться с постели. В таком унизительном для благородного дона положении, меня застал полковник Пенилья де ла Куэто. Он еще более расстроил меня, когда сообщил, что я учинил в таверне жестокую потасовку, избил хозяина заведения, а потом вызвал на дуэль Эстебана Мендосу Франциско де Кастро – одного из влиятельнейших вельмож Кастилии. Я ранил этого благородного дона и заколол двух его слуг, а еще троим нанес увечья. Перечисляя мои злодеяния, полковник сказал, что мне опасно оставаться в Мадриде, ибо Мендоса не успокоится, пока не убьет меня. В заключение, друг моего отца передал мне кошель с деньгами и попросил, как можно быстрее покинуть столицу. У меня не было сил даже поблагодарить этого достойного человека.

В мстительности Мендосы я смог убедиться, когда дважды на меня напали наемные убийцы. Они, видно, считали меня неопытным молокососом, за что и поплатились. Мой верный слуга Гансалес убедил меня последовать совету Пенильи де ла Куэто.

Вопреки просьбам Гансалеса отправиться во Фландрию, я твердо решил плыть в Новый Свет и по возможности отомстить убийцам отца.

Не стану утомлять читателя подробностями нашего тяжелого путешествия. Несколько раз мы видели вдалеке чужие паруса, но вопреки всем опасениям капитана судна, мы благополучно бросили якорь в порту Санто-Доминго.

Едва я сошел на берег, как снова угодил в неприятности. Какой-то местный идальго, разодетый, как петух и, по-видимому, имеющий самые смутные представления о последней европейской моде, грубо толкнул меня и предложил убраться с дороги.

– Сеньор, – обратился я к нему, – Вы разговариваете с дворянином, и я прошу вас вести себя повежливее. Кабальеро презрительно оглядел меня с ног до головы и нагло расхохотался. – Благородный дон, где вы взяли эту мятую шляпу? Не иначе, украли у пугала? А в ваших замечательных башмаках, наверное, щеголял еще ваш дедушка…

Кровь бросилась мне в лицо. Я выхватил шпагу.

– Вот это другое дело! – фыркнул задира. – Давно бы так! Зачем тянуть время, рассуждая о благородстве?!

В его руке блеснула рапира. Было ясно, что этот негодяй специально спровоцировал меня на поединок. Вот только, гонора в нем было значительно больше, чем умения фехтовать. Вокруг нас мгновенно образовалась толпа любопытствующих граждан. – Как ваше имя?! – крикнул я ему.

– Зачем вам? – рассмеялся он. – Меня здесь знает каждая собака, а вам необязательно, ибо вы уже мертвец!

Он сделал быстрый выпад, намереваясь покончить со мной одним ударом. Такой выпад в школе мэтра Туше отбил бы и ученик – первогодок. Я принял его на эфес, отклоняя его рапиру вниз. После чего, мой толедский клинок, скользнув по вражеской стали, вонзился в грудь забияки. Он умер мгновенно. Лишь глаза изумленно расширились.

Я стоял с окровавленной шпагой над убитым мной человеком, а ко мне, расталкивая толпу зевак, спешили стражники. Офицер в желтом мундире, гневно хмуря кустистые брови, ткнул в мою сторону пальцем в красной перчатке. – Что здесь произошло?

Я пожал плечами: – Этот господин оскорбил меня.

– Если за каждое оскорбление убивать людей, скоро, на этом Богом забытом острове, не останется ни одного идальго. Молодой человек, соблаговолите назвать свое имя, отдайте вашу шпагу и следуйте за мной. Этого и следовало ожидать. Я снял перевязь, протянул офицеру и назвал свое имя. Роскошные брови стража порядка взлетели вверх. – Не родственник ли благородному дону Франциско Фернандесу де Каренси?

– Все верно. Это мой отец. На лице офицера в мгновение ока промелькнули сразу несколько чувств: изумление, смущение, радость. Он с жаром пожал мне руку. – Дон Хуан, я счастлив, приветствовать вас на Эспаньоле! Я высоко ценю и уважаю вашего батюшку! Более того, я являюсь его другом! Меня зовут дон Карлос Диего де Васкес! Знали бы вы, сколько всего за эти годы, мы пережили с вашим отцом! Эх! Но об этом после! Вы верно, устали с дороги? Сейчас как раз время сиесты, но сначала трапеза в честь дорогого гостя! Эй! – крикнул он стражникам. – Позаботьтесь о теле дона Альвареса! И коня благородному дону! – подмигнул мне. – Где ваши вещи, дон Хуан?

– Стыдно признаться, дон Карлос, но все мои вещи со мной. Тощий кошель на поясе и верный слуга – вот все мое богатство.

Дон Карлос понимающе кивнул. – Богатство дело наживное. А сейчас, благородный идальго, в путь! Нас ждут чудесные напитки и отменное жаркое!

* * *

Никогда в жизни я не ел такого изумительного мяса. Сочное, ароматное, с нежной хрустящей корочкой. Дон Карлос рассмеялся: – Да, дон Хуан, нигде в Европе вы не встретите подобного деликатеса. Это мясо называется «букан». Мы покупаем его у буканьеров.

– Кто это, буканьеры?

Дон Карлос скривился: – В сущности, негодяи. Грязные еретики. Живут в лесу, как дикие звери. Носят шкуры, не платят его католическому величеству налоги, в огромном количестве истребляют наших коров и свиней. Но мясо они готовят превосходно. Здесь им нет равных. Они научились так вялить телятину, что она может храниться несколько месяцев, про солонину я уж не говорю.

– Дон Карлос, я уловил в ваших словах грусть…

– А чему радоваться, мой друг? Грядут большие перемены. Получен приказ из Мадрида. Король требует изгнать всех буканьеров с Эспаньолы, а если они окажут сопротивление, уничтожить. А они окажут, можете не сомневаться. Эти канальи воевать умеют и оружие у них не чета нашему. Они покупают современные мушкеты у пиратов, а наши солдаты вооружены старыми аркебузами. Верьте мне, дон Хуан, нас ждет море крови…

Мы замолчали. Каждый думал о своем.

– Скажите, – обратился я к дону Карлосу, – А тело моего отца не нашли?

Капитан де Васкес вытаращил глаза: – Господь с вами, юноша! Ваш отец жив!

– Как?! – я вскочил на ноги. – Мне сказали, что он погиб в схватке с пиратами?!

– Глупости! Он был ранен! Потерял много крови, но его спасли! Сейчас он губернатор Альтамиры!

Я смеялся, как ребенок. Никогда я не был так счастлив! Благородный дон Карлос хохотал вместе со мной. Потом он звонко хлопнул себя по лбу: – Ах, я старый дурак! Вы же не пробовали местный напиток! Мы называем его «роноэле»! Готовится из тростника! Одна чарка способна свалить с копыт коня! Эй, Лоренцо! – крикнул он, прислуживающему нам солдату, – Бочонок «роноэле»!

В тот день я очень много выпил. Радость от осознания, что мой отец жив, затопила мой разум. Напиток, несмотря на то, что капитан де Васкес разводил его кокосовым молоком, оказался неимоверно крепким. Я потерял контроль над собой, хохотал, как безумный, наблюдая, как мой друг бросает в чашу с «роноэле» щепотку пороха и поджигает его лучиной. – Если порох вспыхнет, – поучал меня дон Карлос, – Значит, напиток не разбавлен. А то эти торгаши, бывает, разбавляют!

А потом я уснул. Уснул, некрасиво ткнувшись лицом в стол. Я проспал до следующего утра. Странно, но я встал совершенно отдохнувшим и даже не чувствовал похмелья. Поистине, местный напиток был волшебным. Я объявил дону Карлосу, что хочу, как можно быстрее увидеть отца. Капитан де Васкес дал мне в сопровождение двадцать солдат и проводника. – Будьте осторожны, – напутствовал он меня. – В наших краях в последнее время небезопасно. Война уже началась. Мы разгромили несколько голландских и английских буканов, повесили десяток негодяев. Но и они не остались в долгу. Разорили плантацию Андреаса Монтеро, а самого Монтеро завялили на деревянных решетках, как кабана. Вот такие они жестокие звери. И еще, дон Хуан, я вижу на вашем прекрасном лице некрасивые волдыри, это вы познакомились с местными кровососущими насекомыми. Здесь их называют «москитос». У моря их не так много, а дальше, в глубь острова, их неисчислимые тучи. Сожрут и не поморщатся. Я приготовил для вас склянку с соком одного местного растения. «Москитос» его боятся. Натрите лицо и шею, потом благодарить будете… И передайте вашему батюшке письмо от меня. Там я изложил кое-какие соображения по поводу будущей военной компании. До свидания, дон Хуан. Навещайте меня почаще.

* * *

Мой отец так был рад мне, что чуть не задушил в объятиях.

– Как ты возмужал! Настоящий благородный кабальеро! Как жаль, что твоя матушка не дожила до этого дня, не может полюбоваться на твой прекрасный облик. Но до чего же ты худой! Ничего, здесь ты попробуешь такие деликатесы, какие не снились арагосским вельможам! Что-что, а с провиантом на Эспаньоле дела обстоят превосходно!

Потом отец показал мне местную крепость, строительством которой он по праву гордился. Гарнизон был небольшой. Всего двести человек, но отец уверял, что его каменное детище способно выдержать длительную осаду. Он очень сокрушался, что надменные вельможи не послушали его, не дождались кораблей с подкреплением и самостоятельно начали войну с буканьерами. Результат – большие потери.

Мы сидели в тенистой беседке, пили уже знакомый мне «роноэле», а отец грустно размышлял: – Начинать сейчас войну было делом огромной глупости. У нас не хватает пороха, нет современного оружия, а наши новобранцы воюют не лучше голопузых мачо.

– Мачо?

– Это местные крестьяне. Отбросы, появившиеся на свет от кровосмешения с индейцами и неграми. И хоть они говорят по испански, но к нашей великой нации не имеют никакого отношения. Они глупы, трусливы и воняют, как свиньи. А мои солдаты не лучше их. Благородные доны разворошили осиное гнездо, забывая, что буканьеры тесно связаны с английскими и французскими поселениями, которые, ясное дело, не останутся в стороне, когда начнется резня. А ведь нужно было подождать всего пару месяцев, пока к нам не придет подкрепление.

– Ничего, отец! – пылко воскликнул я, – Благородство всегда одержит верх над дремучей дикостью! Не потому ли мы всегда побеждали трусливых франков, что у них нет и капли того благородства, что есть у нас!

Мой родитель печально вздохнул. – Ты ошибаешься, Хуан. И среди французов есть благородные люди. С одним из них я встречался. И лишь благодаря ему – я жив… Послушай, я расскажу тебе короткую историю. Три месяца назад я сопровождал груз жемчуга из Панамы, когда на нас напали корабли Рока Бразильца. Я ненавижу этого дьявола, но не могу не признать, что он весьма талантливый флотоводец. И хотя я не моряк, но понял, что наши капитаны оказались не на высоте. После короткого сражения один наш корабль затонул, другой был взят на абордаж. Говорят, он сейчас гордость флота Бразильца. И на нем вместо гордого кастильского стяга развивается красная тряпка этого пирата. Я защищал каравеллу с грузом. В моем подчинении было сто двадцать солдат. Мы не смогли оказать пиратам должного сопротивления. Лишь половина из моих людей знала с какого конца заряжается аркебуза. Остальные – бывшие крестьяне, прибывшие в Вест-Индию за сказочными барышами. Нас попросту смяли. Я успел заколоть трех мерзавцев и еще нескольких ранить, а потом абордажная сабля вспорола мне бок. Очнулся я в трюме, связанный по рукам и ногам. Со мной было шестеро солдат, все кто уцелел. Мой разорванный бок продолжал кровоточить. И хотя рана была пустяшная, я понял, что скоро умру от потери крови. Я то терял сознание, то вновь приходил в себя. Дверь в трюм неожиданно открылась, и я увидел высокого француза в черной шляпе с красным плюмажем. За ним маячили еще трое моряков. Эти, в отличие от своего вожака, одеты были безвкусно и вычурно. В их загорелых лапищах сверкали абордажные сабли. Я понял, что нас пришли убивать, ибо много раз слышал, что дьявол Рок не пощадил еще ни одного испанца. И хорошо, если просто убьют, а то подвергнут изощренным пыткам, до которых этот голландский мерзавец был большой затейник. Вожак пиратов видно все понял по моему лицу. Он улыбнулся уголками губ. – Успокойтесь, месье, я не убиваю безоружных пленников.

Затем он вытащил кинжал, перерезал стягивающие меня и моих людей путы. Мельком взглянул на мою рану и сказал: – Вы истекаете кровью, месье. Скажите вашим людям, чтобы перевязали. И еще, ваше судно тонет. Так что поторопитесь. До берега не слишком далеко, и, может быть, Господь убережет ваши жизни. Больше я ничего не могу для вас сделать. Прощайте. – Постойте, благородный сеньор! – крикнул я ему в спину. – Назовите ваше имя!

Он обернулся. В глазах промелькнуло удивление.

– На что вам? Я не настолько сентиментален, как вы подумали. Если бы вы встретились со мной в бою, то были бы уже мертвы. Просто убивать пленных противоречит моей природе, даже если это испанцы. А зовут меня Анри де Бланше.

Вот такая история, Хуан. Оказалось, что пираты прорубили днище нашей каравелле и она уверенно погружалась на дно. Но Господь был милостив к нам. Вопреки всему, наше судно не затонуло, а лишь перевернулось набок. И в этом тоже было Божье провидение, ибо из-за своей раны, я бы не смог доплыть до берега. А так, нас уже к вечеру подобрал галеон под арагонским флагом. После этой истории, я впал в немилость к королю и, вместо обещанного губернаторства на Санто-Доминго, был послан в эту дыру, Альтамиру. Но мне грешно обижаться, ведь я остался жив…

* * *

За две недели я успел освоиться на острове, и мне казалось, что я живу здесь уже не один год. Я научился отличать сорта бананов, наслаждался вкусом невиданных плодов, таких как гуава, анона, моринда, а от божественного вкуса такой ягоды, как sea grape, я просто млел. Я познакомился с местными идальго, которые встречали меня с восхищением, ибо, оказалось, что они наслышаны о моих мадридских приключениях и считали меня чуть ли не героем. Один кабальеро рассмешил меня, упомянув, что я был участником восьмидесяти дуэлей и отправил к праотцам больше семидесяти человек. Пришлось разочаровать его. А вот шпагой я действительно владел лучше всех на Эспаньоле. До этого первым клинком считался мой отец. Многие доны специально приезжали в Альтамиру, чтобы взять у меня уроки фехтования. Мой слуга Гансалес также имел большой почет среди простых солдат и старательно обучал новобранцев обращению с холодным оружием. А война тем временем разгоралась все сильнее. Мы нападали на поселения буканьеров, подавляли постоянно вспыхивающие восстания негров-рабов и ждали прибытия кораблей из Перу и Кубы. В то время как в Европе кардинал Мазарини всеми силами старался заключить мир с нашим монархом, здесь, на Эспаньоле, и не помышляли о дружбе. Французские поселенцы также ждали подкрепления из метрополии и все мы остро ощущали надвигающуюся большую драку. Мой отец развил кипучую деятельность: рассылал письма во все местные гарнизоны, собирал ополчение, пытался поставить под ружье даже миролюбивых мачо и сумел добиться согласия всех губернаторов назначить общий сбор войск в Сан-Фелипе-де-Пуэрто-Плате, намереваясь собрать огромную армию и окончательно очистить наш остров от англичан, французов и голландцев. Я служил у него адъютантом, доставляя его послания в отдаленные испанские поселения.

Однажды я приехал в гарнизон Сантьяго-де-лос-Кабальерос, где губернатором был родной брат моего друга капитана дон Карлоса Диего де Васкеса.

Мануэль де Васкес был точной копией своего брата: те же замечательные кустистые брови, белозубая обаятельная улыбка и тот же непоседливый нрав. Он немедленно окружил меня заботой, накормил сытным обедом, постоянно сетуя, что из-за свары с буканьерами, последние перестали продавать им «букан», а готовить такое жаркое больше никто не умеет. Мы выпили за здоровье его величества Филиппа IV, обсудили последние новости, после чего дон Мигель заговорщически поинтересовался, а не желает ли уважаемый дон Хуан поглядеть на лучшего французского фехтовальщика?

Оказалось, что в местной тюрьме уже три месяца томится французский пират из команды самого Рока Бразильца.

– Я бы давно повесил этого негодяя, – сказал губернатор, – Но этот разбойник так виртуозно владеет шпагой, что мне порой приятно утереть нос нашим благородным донам, которые считают себя непревзойденными мастерами клинка. Вы, дон Хуан, лучший наш фехтовальщик, поэтому вы просто обязаны взглянуть на него.

– Это было бы весьма любопытно. – согласился я.

– Это просто виртуоз! – восхищался своим пленником дон Мигель. – Месяц назад с ним решил сразиться дон Герреро. Я предупреждал благородного дона, что французу нельзя давать в руки боевого оружия. Но наш соотечественник надулся, как индюк и потребовал, чтобы пленнику дали острую рапиру. В результате пират заколол Герреро, ранил двух моих солдат и убежал бы, если бы ему не прострелили ногу из аркебузы.

– Неужели он так хорош? – меня уже разбирало любопытство.

– Сейчас вы сами в этом убедитесь!

Пленник был высок и очень худ. Из одежды на нем были простые парусиновые штаны и некогда белая просторная рубаха. Сейчас рубаха была неимоверно грязна и дырява.

Он вышел из каземата, заметно прихрамывая и щурясь от яркого солнца. Остановился, разглядывая меня равнодушно и устало.

– Дайте ему оружие! – сказал я. – Хочу оценить его мастерство.

Французу подали ржавую рапиру с затупленным концом.

Я с негодованием повернулся к губернатору, – Дон Мигель, вы решили оскорбить меня? Может, вы дадите ему деревянную палку?

– Что вы, дон Хуан! Как вы могли такое подумать?! Я же рассказывал об участи несчастного Герреро! Если с вами что-нибудь случится, ваш батюшка сживет меня со света! – И, тем не менее, я требую, чтобы пирату дали настоящее оружие!

Было видно, что дон Мигель сильно опечалился, но не стал возражать, он кивнул одному из солдат и пленнику падали острую рапиру. Несколько стражников взяли француза на мушку. Он стоял, довольно разглядывая обретенный клинок, затем несколько раз взмахнул им, посмотрел на меня и улыбнулся.

Я вытащил шпагу и встал в стойку.

– Ну, господин пират, покажите свое искусство. – сказал я ему по французски.

– А не пожалеете? – ответил он тихим голосом.

– На все Божья воля.

– Извольте.

Никогда ранее я не встречался с таким мастером. Француз не делал ни одного лишнего движения. Рапира в его руке казалась ее продолжением. Сначала мы медленно кружили, нащупывая друг у друга слабые места. Затем пират провел несколько обманных атак, я не поддался. Француз одобрительно хмыкнул. Я видел, что фехтование со мной доставляет ему удовольствие. Он то убыстрял темп, то переходил в глухую оборону. То неожиданно проводил замысловатый финт, то намеренно открывал мне свою грудь, якобы для выпада. Он постоянно улыбался. Мне же было не до смеха. Я понял, что его искусство во многом превосходит мое. А я ведь учился у лучших мастеров Европы. Мне стало обидно. Я вспомнил несколько запрещенных приемов, которые перенял у заезжих бретеров. Обманный выпад, уход в сторону, укол снизу. Моя шпага проткнула грязную рубаху противника и коснулась его бока. Выступила кровь. В его голубых глазах мелькнуло осуждение. Но в следующую секунду, он обрушил на меня град ударов. Сверкающий клинок жалил меня справа и слева, мелькал у самого лица, сбил с меня шляпу, распорол кружевной воротник и, наконец, острой болью взорвал левое плечо. Я почувствовал, что мой рукав тяжелеет от крови. Но этот пропущенный удар придал мне ярости. Наши клинки мелькали в воздухе, как крылья стрекоз. Я снова ранил француза в бок, он не остался в долгу и, из моего правого бедра в сапог полилась струйка крови.

Мы оба устали. Пот застилал глаза. Я чувствовал, что слабею, но и у француза на рубахе расплывалось темное пятно. Он заметно шатался. К тому же, он не был таким подвижным, как я, ведь он был хромой. Наступил момент, когда я понял: скоро я убью его.

– Я хочу знать ваше имя, господин пират!

– Я не пират, – хрипло откликнулся он, – А флибустьер! Хотя вы и подобные вам, не видят особой разницы. Мое имя вам ничего не скажет. Но, если вы хотите знать, извольте. Шевалье Анри де Бланше!

Я остолбенел. И мое замешательство едва не стоило мне жизни. С трудом я парировал нацеленный мне в грудь удар, отскочил в сторону и закричал: – Стойте, сеньор! Я не желаю с вами драться!

Шевалье опустил руку и рапира выскользнула из его пальцев, он пошатнулся, но устоял на ногах. Один из солдат поднял оружие и грубо схватил пленника за ворот: – Пошли, каналья, обратно на привязь!

– Отставить! – рявкнул я. – Дон Мигель, прикажите перевязать пленного! И дайте ему чистую одежду! Такой враг достоин уважения!

Я проследил, чтобы мой приказ был выполнен, после чего позволил дону Мигелю увлечь меня в прохладную беседку, где губернатор самолично смазал мои раны какой-то вонючей мазью и наложил повязки.

Ночью я не спал. Подумать только, я чуть не убил человека, который спас жизнь моему отцу. Я не буду таким неблагодарным. Я приготовил узелок с едой, доверху наполнил пороховницу «роноэле» и чтобы он не вытек по дороге, тщательно залил сургучом. Затем я взял факел и отправился к темнице.

Стражник глядел на меня испуганно. Когда я сказал, что желаю говорить с пленным, он побледнел и пролепетал, что-то на счет приказа губернатора. Я сунул ему в руку реал, отобрал ключи и спустился в каземат. Анри де Бланше сидел у стены на серой соломе и улыбался.

– Я знал, молодой человек, что наша встреча не последняя. Признаюсь, вы поразили меня своим фехтовальным искусством. Давно я не встречал противников равных вам. А я встречался с настоящими мастерами. – он хохотнул и тяжелая цепь на его ноге уныло звякнула.

– Я принес вам поесть. – сказал я и развязал узелок со снедью.

– Да вы благородный человек! – воскликнул он. – Даже не верится, что вы испанец! Три месяца я получал в день только кружку воды и пару маисовых лепешек. Ваши соотечественники не слишком щедры. От такой кормежки можно протянуть ноги. Удивительно, что я еще способен держать шпагу.

– Конечно, вы голодный и обессиленный. Я поступил бесчестно, сражаясь с вами…

– Пустое. Вы отменный поединщик. Хотя в вашем арсенале, я усмотрел несколько приемчиков не делающих чести благородному господину. Впрочем, о чем я? Мы же не в Старом свете!

Анри де Бланше с жадностью накинулся на еду, глотая куски мяса не жуя, глаза его возбужденно сверкали. Когда я дал ему «Роноэле», шевалье пришел в неописуемый восторг. – Да это отменный ром! Как мне благодарить вас, месье? Как ваше имя? Я буду молиться за вас!

Очень быстро француз опьянел. Он блаженно жмурился и рассказывал мне о своей жизни. Я поразился, насколько наши судьбы похожи. Он тоже происходил из древнего, но обедневшего дворянского рода. Так же, как и я, превыше всего на свете ставил фехтовальное искусство. И так же точно много дрался на дуэлях. Как и я, он бежал в Вест-Индию, спасаясь от разгневанных родственников убитого им высокопоставленного вельможи. Скитания привели его на Тортугу – столицу берегового братства. Там его фехтовальное искусство оценил Рок Бразилец и предложил наняться к нему на корабль.

– Если бы вы знали, юноша, какой это зверь! – восклицал де Бланше. – Лютый зверь! Изверг и исчадие ада! Он носит дорогие платья и накрахмаленные воротнички, кичится своим благородным происхождением, но он никогда не был дворянином! Все знают, что он негоциант, торгаш, как и все его родственники, но никто никогда не скажет этого ему в лицо! За те месяцы, что я плавал с ним, я насмотрелся таких ужасов, что у меня поседели виски! Его излюбленное развлечение – вскрыть грудную клетку жертвы и вытащить еще бьющееся сердце. Несчастный видит свое сердце в лапище злодея, а Рок смотрит ему в глаза и смеется. Он вспарывает животы пленным испанцам, вытаскивает кишки и прибивает к мачте, а потом начинает гонять пленников, те бегут, наматывая внутренности на мачту, а адмирал валится на пол от хохота. Такого жестокого садиста еще не было на этом свете. Я давно бы покинул его, но мне пришлось подписать контракт. И в этой тюрьме я оказался по злой воле Гэррита Гэрритзоона, который требует именовать себя Роком Бразильцем! Три месяца назад мы захватили каравеллу с жемчугом. Адмирал приказал прорубить днище топорами и затопить судно. И тут ему доложили, что на каравелле остались пленные испанцы. А надо вам сказать, юноша, что Бразилец никогда не оставляет в живых ваших соотечественников. Он выбрал меня в качестве палача. Я и еще трое моряков сели в шлюпку и направились к тонущей каравелле. Уже тогда я решил для себя, что не запятнаю свои руки кровью безоружных людей. Я освободил пленников и пожелал им удачи. Потом мы вернулись. Я решил, что солгу адмиралу и скажу, что убил испанцев. Но негодяи, что плыли со мной рассказали ему правду. До сих пор у меня в ушах свистящий змеиный шепот Бразильца: «Значит, ты любишь испанцев, мой дорогой Анри? Так отправляйся к своим дружкам!». Он ударил меня кулаком в лицо. Я перелетел через борт и упал в море. Лучше бы я погиб…

Мне ничего не оставалось, как плыть к каравелле. Корабль не утонул. Из воды торчал круглый борт, а на нем сидели семеро спасенных мною людей. Один из них был очень плох, все время был без сознания. Я разорвал свою рубаху и перевязал его раны. До вечера мы дрейфовали на этом плавучем острове. А потом, нас подобрал испанский галеон и я в полной мере ощутил на себе «кастильскую благодарность». Те моряки, которых я спас, озверело избивали меня и плевали в лицо. Меня заковали в кандалы и отправили в тюрьму. И вот уже три месяца я дерусь, как гладиатор, на потеху испанской знати. Однажды я чуть не сбежал, но меня подстрелили. Слава Богу, пуля не задела кость, но я на всю жизнь охромел. Лучше бы меня убили. Вы уедете, а я так и останусь веселить ваших земляков. Если бы вы знали, дон Хуан, как я устал. Должен же найтись среди вас настоящий мастер, который прикончит шевалье де Бланше!

Он отвернулся от меня, стиснув зубы. Мы надолго замолчали.

Потом я сказал: – Человек, которого вы спасли на каравелле и которому перевязали раны – мой отец. Не все испанцы не благодарны. Я очень признателен вам, мэтр де Бланше. – затем я вытащил ключи и отомкнул цепь на его ноге.

Когда мы вышли из каземата наружу, стражник едва не лишился чувств от страха. – Благородный дон, – заныл он. – Меня повесят.

Я отдал ему все свои деньги.

– Не бойся. Я научу тебя, что сказать. Затем я обратился к французу: – Вы свободны, шевалье. Ступайте на восток, и если вас помилует Господь, вы доберетесь до голландской колонии. И я буду молить об этом Создателя. Де Бланше ничего не сказал, он с жаром пожал мне руку и растворился в черноте тропической ночи.

Утром я сказал дону Мигелю, что пленник сбежал. Я рассказал, что меня разбирало любопытство узнать, где француз так научился драться, самовольно отобрал у стражника ключи и спустился в каземат. Тут узник напал на меня, оглушил кулачищем, отомкнул цепь, выбежал наружу, где так же отключил стражника, после чего его и след простыл. Дон Мигель качал головой, хмурился и, похоже, не поверил мне. Но мне было все равно, я был горд, что помог человеку, спасшему моего отца.

* * *

Война с буканьерами продолжалась. Благодаря подкреплению, прибывшему из Перу и Кубы, мы весьма успешно очищали наш остров от несанкционированных поселенцев. К великой радости моего отца на Эспаньолу, наконец, доставили новейшие мушкеты и мой родитель со всем усердием принялся обучать солдат стрельбе из нового оружия. Я же во главе летучего отряда «лонсерос» совершал дерзкие налеты на французские и голландские буканы и добился того, что одно мое имя вызывало страх у этих разбойников. Многие из них предпочли добровольно оставить остров и переселиться на Тортугу. В бесконечных стычках прошло три или четыре месяца.