6.1. План земного мира суть трансцендентальный коллайдер
➢ Другой тебя(“человек”)аннигилирует(умирает) каждый раз, моментальносливаясь смирным проточеловекомсебя, ведь при различениисебяцеломом – “себя”, в свою очередь, симулирует (“передразнивает”)в себеже отношение наблюдения целомомсебя, с чем в регионесебясцеплено (“проявляется”) двоение насознание(подобие разумацелома) исебя другого(подобиемирного проточеловека).
➢ Сознаниевременится, каждый раз при последовательном двоении (“моментально”) сливаясь сцеломом.
➢ В течение “жизни” сознание – непрерывно: другойтебя каждый раз умирает (“аннигилирует”), сливаясь (не различаясь) в сознании и синхронно возносясь, и воскресаямоментальнов “очередном” (новом) мире соответствующего различения.
➢ Другой тебяявляется как быёмкостноймерой различения – мерной “ёмкостью”, выбирающей неразличенное в себе. Целом различает себя всё лучше, то есть всемельче.
➢ Возможно, “сознание” Адама (проточеловека) – есть “посмертное” состояниетебя другого, то естьонопредшествует в иерархии двоения личномусознаниютебя.
➢ Соотношению: целом(“Отец”, “сознание”) – Адам(“тело”, “Христос”,универсальная мера “человека”), – уподобляется связи “универсального сознания”другого(всякого) с “универсальным телом”другого(любого). Заметим, двоящееся подобиесознаниявпадает (не различается) в Адаме (в целом), аподобное“ телу” различается (к слиянию) далее (в течение жизни).
➢ Итак, Адам (универсальная мера “человека”, иличеловек смертный): универсальноесознание“ другого”(всякого) в универсальном “теле”другого(любого).
➢ Первое двоение универсального “тела” – и успех! – ты втеле(“другого”)пробуждаешьсяв состояние “мира” (внешнего), являющегося именно таким в результате нисходящей (затухающей) “волны” двоения, допустим – себя и первого встречного кормильца (“мать”) …
➢ Никто как другой, целоетебя (“целом”) “воображает” (различая)частямисебя (или в себе) каксуществующее(истину) инесуществующее(реальность), адругоетебя (“другие” из тебя), напротив, пытается слить существующее и несуществующее в нечтотретье(“воображаемое”) – временящийся мир.
Трансценденция проявляется в границах первого «расщепления»: в первой «половине» экзистенции со «стороны» внимания.
И трансценденция остается стабильно таковой, то есть экзистентно, «в ощущении», время не ускоряются и не замедляется вдруг, так как убавление или прибавление внимания в пределах проявления трансценденции «со стороны» внимания компенсирует соответствующее прибавление или убавление (изменение баланса) «со стороны» существования, отличения, или непосредственного внимания («целома») в «состоянии» расщепления – неотличения относительно его посредственного неотличения как экзистенции.
При схлопывании экзистентности в самость как таковую, трансценденция сохраняется как предельная экзистентность, или «взвесь» собственно внимания, «отвечающего» за самость как таковую: «я мыслю – значит, я существую», и внимания, отличающего или не отличающего в целом (всё или ничто).
Очевидно, что существующий, или различающий в целом – есть как «внимание», пребывающее в балансе, «симметрично» с таким, в которое оно, «внимание» на пределе расщепления из «региона», или «со стороны» бытия, или внимания, существующего в целом(е) – расщепляется, расфокусируется во внимание, не отличающее ничто, не существующее в целом(е), во внимание из региона «расщепления» – буквально не существующего на гране схлопывания во внимание «как таковое».
Внимание не перетекает от толики ко всё большему непрерывно, но переваливается «дискретно», расщепляясь всегда надвое и схлопываясь, соответственно, целиком: предоставленная целиком «половина» внимания, или трансценденция, перераспределяется посредством механизма экзистентности, баланса мысли и вещи.
Так вот, при стирании границ экзистентности, то есть при неотличении ничто, или несуществовании в целом, «квота» ½ внимания остается по-прежнему перераспределенной между бытием и трансценденцией поровну, ведь «половина» так и не перевалила окончательно, в целом, за пределы трансценденции в регион бытия. В результате устанавливается баланс «относительной» симметрии или предельного двойничества: умаленное надвое внимание «как таковое» дается в ощущение как самость в «состоянии баланса» по мере неполноты внимания в образе крутого мрака «ничто» – причем внимание не прекращает быть «дискретно» расщепленным надвое между бытием и экзистенцией в регионе «общего» – трансценденции.
Как же тут внимаются периоды полноты внимания? В полноте внимания не «наблюдается» ничто в отличие от внимания, не существующего в целом, но оно (целое внимание) – единственное, которое может внимать «восприятие», не существующее в целом, которое – нецелое и не отличает «ничто».
По-другому, отличение, существующее в целом – существование в целом, или внимание, прерываемое невниманием, или неотличением, не существующим в целом, то есть несуществованием в целом – само есть, по сути, неполноценно и проявляется в пределе лишь «самостью», дополняясь от своего «двойника», не существующего в целом – образом собственной неполноты (крутым «мраком» неразличения): самость, дискретно чередуясь с «ничто», порождает непрерывную иллюзию «самости», запертой в ничто. Восстановив внимание, ты избавляешься от «симметричной» половинчатости самости и от ее осложнения в виде меры неполноты в образе крутого мрака («ничто»).
«Спасет» ли от вознесения небиологический носитель «сознания», если предположить причину старения, заключенную не в организме, а в «желании» внимания?
Радостный и грустный, а посередине – никакой. Вознесенный: не ясновидящий, не экзистентный, а – бодрствующий, то есть устроенный подобно мере нехватки в целом относительно истинного пребывания, «искусственен» относительно его – но подходит к нему как «холодное», как мера нетеплоты относительно «теплого», являясь эмуляцией или «воспоминанием» относительно истинного пребывания. Всякий раз проваливаясь в ясновидение жизни, (истинно) бодрствующий засыпает, или, по сути – «умирает».
Таким образом, трансценденция есть состояние – никакое; пребывание в вознесении – радостное; ясновидение смерти, включая жизнь – состояние грустное.
В свою очередь, трансценденция в экзистентности расходится в «дневной» осознанности к вознесению в бытии и неосознанном «сновидении» к смерти ясновидения.
И очевидно, что восприятие, или самоосознание относит неосознанное «сновидение» подобно тому, как должно внимание в бытии относить себя к «ясновидению» в смерти – в соответствии со степенью разнесения друг от друга не только в пределах трансценденции, но уже и экзистенции к смерти.
Потому размах противоположения ясновидения в смерти к бытийному вниманию, или вознесению, определенно превосходит по мощности плана сравнения регион сновидения в отношении «дневной экзистентности».
Заметим, что в своем «двусмысленном» тренде экзистентность к смерти сквозь сновидение наращивает пластичность, или вариабельность миров, среды в целом – за счет осознанности, которая с концом трансценденции, со смертью – возвращается, компенсируется за счет утраты внимания в Отце.
Экзистентность же к вознесению наращивает самость за счет мысли – экзистентности в целом и мира внешнего, в частности.
С вознесением самость восстанавливается до внимания в его предельном состоянии (или к расщеплению, или к вознесению), а образ его (внимания) неполноты в виде крутого мрака, сгустившегося в противоположность неосознанности «сновидения», растворяется в мире, подобие которого в представлении бодрствующего является в состоянии «ясновидения» смерти, или памяти.
Итак, внимание расщеплено «дискретно» надвое, на всё и ничто, причем оно рассеяно трансцендентно («временно»).
Пребывать временно – означает всё же «ощущать» самость в пределе экзистентности, или трансцендентность как таковую, то есть – оставаться в трансценденции, или «дискретном» расщеплении надвое: истинно целым ты внимаешь себя, в целом внимании, оставаясь расщепленным в себе целомом, что влечет за собой «феномен» самости вместо целого внимания.
Так, ты существуешь в целом, в самости, различая в целом – трансцендентально.
Не отличая в целом, не существуя в целом – ты не отличаешь ничто в виде «крутого мрака». Чередуя «мрак» и «самость», ты упираешься в то, что мы обозначаем предельной экзистентностью, или трансцендентностью в «чистом виде».
По сути, в истинной, или «чистой» трансценденции ты пока не внимаешь, но существуешь в целом, различая себя в состоянии собственной двойственности, более того, отличая так в целом двойника истинного и двойника «относительного». Не отличая себя в целом, ты приобретаешь к состоянию «самости» и ощущение «ничто» – неотличение ничто, или всего в целом(е).
Баланс трансцендентности придает «чистый вид», или себя.
Баланс самости и «безобразия» обеспечивает «суспензию» тебя в качестве трансценденции в «чистом виде».
Далее самость становится закваской «мысли», а «безобразие», или крутой мрак «ничто» – единой вещью, которая не существует в целом относительно самости, или существования в целом, за чем «единая вещь» расщепляется в неразличение на разновеликие «части»: вещи и явления «внешнего мира», которые «соотносятся» со сцепленными с ними «мыслями».
Допустим, что экзистентность в пределе – относительный двойник расщепленного внимания есть «самость», то есть расщепленное надвое само внимание, рассеченное на единую мысль о единой вещи «ничто» в образе крутого мрака.
Так, очевидно, относительный двойник внимания (как такового) есть оно же, лишь вдвойне раздвоенное, а именно – самость поделена в себе на единую мысль, которая подобна самости так же, как подобна «самость» самому вниманию, и «безобразное» ничто, которое суть образ несуществующей «вещи» в целом, являющейся эпифеноменом расщепленности внимания – «самостью» (ведь расщепленность в себе, или «отличение» в себе подобного дает расщепленность («двоение») и в подобном себе).
Расщепление внимания, точнее, следует называть «отщеплением» (внимания): одна половина внимания – всегда «копия», подобие внимания в целом, остальная половина – уподобляющаяся.
Таким образом, экзистентность, очевидно, все же не сворачивается «машинально» в чистого вида трансцендентальность, оставаясь в пределе не существовать в неразличении единой вещи «ничто», свернутой в единое мыслью о «ничто». Причем единая мысль тут подобна «самости» в расщепленном внимании, а образ «ничто» уподобляется мере неполноты единой мысли о несуществовании всего («ничто») – мере неполноты единой мысли до «состояния» самости, или трансценденции в чистом виде.
Но чем может явиться прототип «ничто» в противоположении к самости?
Мерой неполноты самости до внимания подобно тому, как «крутой мрак» (как образ ничто) в относительном двойнике является побочным эффектом («мерой неполноты») мысли относительно самости?
Выходит, что сама самость.
Ведь при трансцендировании предельной экзистентности граница меж целой мыслью о ничто и безобразностью «ничто» размывается – размывается к самости: трансценденция остается наедине с собой «в чистом виде».
Ты, какой бы «самостью», с любой из двух «потусторонностей», не был, вместо нехватки различаешь в себе дополняющую до «комплекта» внимания недостающую половину «самости», вторую «половину» от расщепленного внимания и таким образом уже внимаешь – пребываешь во внимании.
Тем не менее, возвращаясь к теме двойника, относительного и абсолютного, следует, очевидно, указать, что и одна из самостей в момент слияния, встраивания одна в другую, оказывается относительным псевдодвойником, или «копией», являясь прототипом ничто в несуществующей самости, не различенной на (целую) мысль о «ничто».
Прототипом же целой мысли служит истинная («активная») самость, которая достраивается недостающей «пассивной» самостью. Ведь во «время» экзистентности активная самость обеспечивает бытие тебя – в любые «отрезки» мысли и всякого несуществования, включая забытье и сон (сохраняя непосредственное отношение ко вниманию в целом).
Истинный двойник, или самость оказывается вниманием, бесконечно умаляющаяся неполнота которого отражается в остатке присутствия самости.
Чем собраннее внимание, восходящее к Отцу, или пределу абсолютной истины, тем, соответственно (в связке) – реже истинное внимание от Отца пребывает в регионе самости, то есть оно (внимание) «реже» внимает в целом, предельно нисходя к границе расщепления, или развертки фокуса в существование и несуществование. Во внимании к Отцу самость все более забывается, отмечаясь в себе всё реже.
Приправленный существованием в целом, или человеческой самостью, являющейся нижним пределом внимания или «состояния» Духа – Дух («внимание»), по аналогии, сам есть самоосознание («осознанность») Себя к Отцу, точнее к Его Величеству предельной «самости», а еще точнее – к абсолютному «нет» самости, – «условию», при котором Отец – само прерывание, способное прервать любое частное прерывание под маской «глубокого сна», а именно: в глубоком сне ты не вспоминаешь саму самость, но способен пробудиться осознанно, то есть «ощутить» самость произвольно.
Целом – само прерывание, или перемена.
Перемена как таковая (в целом). Ведь такой переменой – в частном смысле, ты каждый раз испытываешь, наблюдаешь целом как «прерывание». Ты – или в Духе, или в целоме. Если ты в Духе, ты смотришь целом как «перемену». Если ты совмещен с целомом, ты абсолютно не замечаешь «перемену»: ты не есть, или по-другому, то есть целом.
То есть («целом») – есть («состояние» бытия) – не есть (небытие экзистенции): «перемена» нуждается в «самодиагностике» себя в целом(е).
Напомним, что не та «перемена», которую ты наблюдаешь как перемену (прерывание), не совпадает с целомом. Наблюдаемое прерывание – лишь следствие такой «самодиагностики» себя в целом.
А сама «перемена» как таковая «из целома» – как такое вообще можно выразить в мысли?
Ведь при условии все непрекращающейся «самодиагностики» ты пребываешь лишь во «фрагментах» целома, не наблюдая их в качестве прерываний («перемены»), то есть ты – есть не в целом, не целом, а как бы только то есть.
Есть равно «самодиагностике», а то есть может означать временно исполняющего обязанности – сам целом, но в ограниченном ординале бесконечности.
Вообще, целом по природе себя не ограничен и может (и должен) не иметь пределов. Хотя и не должен: может, например, и иметь пределы, быть в них. А для чего целому пределы, если он может обходиться без них? Он самодостаточен и без пределов. А вот ты в качестве «предела» – нет, не можешь, не должен обходиться.
Понятие «может» (должен) в данном случае соответствует образу «перемены» (прерывания), не более того. Перемена в целом («целом») соответствовала бы «всемогуществу», целому же. «Пределы» всемогущества – отграничение абсолютной возможности: во внимании остается «жить» вина самости как мера неполноты внимания. В целоме же остается «быть» вина внимания как мера неполноты целома.
Сам целом, соответственно, «имеет» или «не имеет» конец и начало («пределы») и середину (в имеющихся пределах)? Имеет или не имеет? Имеет (теплее), не имеет (совсем холодно).
Но в конечном счете – ни то, ни другое. Совсем другое. «Иметь» середину, начало и конец – в одном. Таков сам целом?
Как перевести такое определение в «понятие» целома?
Пределы целома могут быть мыслимы исключительно как начало и конец («во времени») и/или как «мир» (середина «тела») в пространстве? То есть пределы сцеплены со «временем» и «пространством»?
И конец и начало оказываются универсальным («кардинальным») проявлением в образе «расщепления» (неполноты) самого целома? Где истинный «предел» является приближенным к целому – природе целома как такового, ближним «прообразом» его? А «смерть», или псевдоначало (другой «конец») – бесконечно умаляется целомом в себе?
Мы говорим, что внимание с самого начала (схлопывания в себя) оказывается виной (мерой неполноты целома), тут она (мера) – предельно велика. Допустим, что такое «состояние» соответствует реальному пробуждению – если точно знаешь, что не живешь, то есть «сновидишь», но также и наверное знаешь, что не умер: не живешь, но осознанно «сновидишь» в другом мире.
Так вот истинное пробуждение («бодрствование») тут есть следствие «целомности» – ты истинно пробуждаешься («рождаешься»), то есть все «активнее» занимаешь место «исполняющего обязанности» целома, буквально начиная бесконечный «день» в почти непрерывной связке пробуждения и рождения (нескончаемый – с точки зрения незрелой «самости» внимания), а именно – прибывать (восходить) с «сумерек» пробуждения в возрождении к нескончаемому «утру» (восходу): с запада на восток вечного «дня».
Итак, «то есть» относится к инобытию – тебя «выглядывающего» в (истинную) реальность. Вина же «самости» во внимании с «рождения», со временем «то бытия», с «взрослением» тебя в инобытии – поглощается виной внимания в самом целоме, то есть в инобытии (тебя).
Такое состояние дел могло бы быть прототипом состояния «души» (тела) в экзистенции: инобытие как самость («внешний мир») временится в преобладании, но с течением нового времени само внимание со все умаляющейся примесью самости оказывается на «месте» внутреннего мира («души») тебя.
Чем более ты восходишь – внимаешь в целом(е), тем менее ты «воспринимаешь» в части и тем более ты совмещаешься с целомом, но мир тебя по-прежнему расщеплен в виде инобытия («внешнего» мира) и внимания «на месте» самости («сознания», «души» или «внутреннего мира»). Чем более умалено внимание, тем более «раскрывается», то есть – инобытие целома, но не полностью, пока «есть» внимание (вина «души»).
Подобно мирному «созерцанию», очевидно, в дне вечности представляется возможным «произвольно» управлять движением от относительных «сумерек» земного утра к самому утру вечного дня, а также – возвратом «к месту» пребывания («времени») в вечном дне по закону «рождения» с начинанием инобытия. Причем в независимости от возможности «произвольного» управления – каждый раз вечный день, а точнее, «утро» по возвращении «на законное место» себя не будет прежним по «удаленности» – самое раннее «утро» отлетит «дальше» и станет «не менее доступным» для тебя в ситуации «ручного» управления посредством «сознания».
Итак, целом есть или то есть прежде всего разворачивающий себя. Свойства природы его: троичность и антропоморфность, очевидно, проглядывает и в тебе («человеке»). То есть – означает «временное» в ординалах кардинала – «целомность» (инобытие), выглядывание из целома при совпадении с ним в целом – во «внешний» мир проотца его, что также соответствует истинному концу (принимаемому в мире земном за «околевание»). «Внутренний» мир (сознание, или «душа») отражается во внимании («самости») как «вина», или мера неполноты «видимого» Отца (инобытия). «Вина», или мера неполноты как внимание соответствует образу «души», или «внутреннего» мира тебя другого – другого конца («противоположного» начала).
Меж истинным концом и другим концом («началом») присутствует Дух в тебе, или ты в Духе. В связке присутствия (себя в Духе) умозрительно выявляется и самостью проявляется сама целостность, а именно превышаемое в моментально охватываемом инобытии, от «высшей палаты» представителем которого отправляется Дух, непрерывно оправдывающий себя, то есть «вину» себя – мерой неполноты внимания («самости») от «нижней палаты» себя (другого конца, «начала»). Очевидно, не стоит сомневаться, что Дух в себе, постигающий инобытие, по сути – себя в целома(е), себя – от начала до конца, – и есть или то есть целом, извечно и во веки постигающий себя – такова именно природа его.
Целом сам, чистая природа его – Дух в тебе, кто есть, то есть всегда развернут соответственно – к бытию в меру неполноты себя, а в частности, к вниманию («самости») и инобытию (в истинному мире Отца или вечном дне к утру).
Как мы сможем убедиться, что Дух в себе ни при каких «обстоятельствах» триединства не может аннигилировать даже последним из Троицы?
Допустим возможность того, что Дух в себе «форсирует» постижение, которое расписано на целый (нескончаемый) «божественный» день к утру, практикуя в прообразе «феории». «Душа», или сознание («внутренний» мир) на пике «созерцания» схлопнется к пределу к целому («Духа в себе»), причем Дух в Тебе не растворится в инобытии, а инобытие не схлопнется.
Ведь ты в Духе не испытываешь никакого недостатка в постижении себя как такового. Дух в себе «видит» себя уже не как есть или то есть, а как целом («Дух в Себе»). В земном плане такому целому, или Духу в Себе можно было бы уподобить «состояние» непрерывного пробуждения. Ведь, по сути, Дух в Себе, продвигаясь на восток к утру «божественного дня», становясь бесконечно «бодрее», законно обязан и ускоряться «предельно», а именно, истинно пробуждаться – то есть буквально припадать к источнику непрерывного («водопада») пробуждения вплоть до изнеможении («расслабления») в целом(е).
Тут мы замечаем, по сути, остаток двойственности – ведь начало, или мера неполноты, выбрана Духом в себе целиком. Но очевидно, что в периоды «созерцания» (ординалы) сам «кардинал» (целом) остается собой и сцепленно с «созерцанием» непрерывного пробуждения разом уже испытывает (посредством органа себя – Духа) ускользание («разбегание») не только планового («дневного») предела, но и достигнутого усилием (Духа в Себе) предельно «невозможного» – истинного (или «всего») себя.
То есть достигнутый из определённого отправного пункта бытия или «то бытия» предел себя («всего») – оказывается отскочившим за горизонт событий, как «дневных», так и созерцаемых, что, соответственно, вызывает чувство вины («осознания»), или чувство «меры неполноты», отражаемое во «внутреннем» мире («внимании») относительно целома («Духа в себе»).
Таким образом, тройственность целома неисчерпаема в силу безграничности («природы») его для самого себя.
Целом, который есть, извечно “различает” себя надвое. Различение (“прерывание”) становится для целома всё очевиднее. Он целым “замечает” себя в состоянии (“мире”) двоения: собственно (“невидимка”) целом против видимого себя.
В видимом (теле) “себя” (внешнего мира) двоение подобно заданной “волне” (времени) далее каждый раз удваивается прежде в себя другого – “человека” и других, в первую очередь – мужчину и женщину, отца и мать, ближних и противных…
Другой тебя (“человек”) аннигилирует (умирает) каждый раз, моментально сливаясь с мирным проточеловеком себя, ведь при различении себя целомом – “себя”, в свою очередь, симулирует (“передразнивает”) в себе же отношение наблюдения целомом себя, с чем в регионе себя сцеплено (“проявляется”) двоение на сознание (подобие разума целома) и себя другого (подобие мирного проточеловека).
Сознание временится, каждый раз при последовательном двоении (“моментально”) сливаясь с целомом. В течение “жизни” сознание – непрерывно: другой тебя каждый раз умирает (“аннигилирует”), сливаясь (не различаясь) в сознании и синхронно возносясь, и воскресая моментально в “очередном” (новом) мире соответствующего различения.
Другой тебя является как бы ёмкостной мерой различения – мерной “ёмкостью”, выбирающей неразличенное в себе. Целом различает себя всё лучше, то есть все мельче.
Возможно, “сознание” Адама (проточеловека) – есть “посмертное” состояние тебя другого, то есть оно предшествует в иерархии двоения личному сознанию тебя.
Соотношению: целом (“Отец”, “сознание”) – Адам (“тело”, “Христос”, универсальная мера “человека”), – уподобляется связи “универсального сознания” другого (всякого) с “универсальным телом” другого (любого). Заметим, двоящееся подобие сознания впадает (не различается) в Адаме (в целом), а подобное “телу” различается (к слиянию) далее (в течение жизни).
Итак, Адам (универсальная мера “человека”, или человек смертный): универсальное сознание “другого” (всякого) в универсальном “теле” другого (любого).
Первое двоение универсального “тела” – и успех! – ты в теле (“другого”) пробуждаешься в состояние “мира” (внешнего), являющегося именно таким в результате нисходящей (затухающей) “волны” двоения, допустим – себя и первого встречного кормильца (“мать”) …
В силу количества и характера различений внешний мир необходимо принимает соответствующий (“внешний”, или множественно различенный) вид – ведь не упускаем из виду, что целом (целое) есть не оно, надвое различенное в существующее и несуществующее, которые, в свою очередь, могут различаться в себе (двоиться, или расщепляться) бесконечно. Истинного себя (целомом) так, бесконечно удаляясь от себя – не обнаружить.
А как же на протяжении жизни обстоит с сознанием другого тебя? Остается ли оно “универсальным” сознанием (от Адама)?
Адам двоится (различается) на “разум” (“универсальное” сознание) и “тело” (другое). Разум, как и тело его двоятся в результате следующим образом: другой себя и другое (“внешний” мир и другие) – с одной стороны, и сознание себя и другое (самость, или “внимание”) – с другой. “Внешний” мир (другое из универсального “тела” Адама) различается далее (последовательно) – “переваривается” по частям (аннигилирует) в текущем сознании себя, воскресающем моментально в “новом” мире (отличения) себя и пребывая в нем (одно) “прерывание” (минимальный ординал “несуществования”) вплоть до очередного (следующего) отличения (аннигиляции, или “смерти” себя).
И так, на протяжении жизни во всём сохраняется раздвоенность (“противоположность”, “взаимонеобходимость”, “петля”) тебя другого и другого (“внешнего” мира) – с одной стороны, и “разума” тебя и сознания другого (внимания, или “самости”) – с другой. Тебя как подобия, или явления Адама – “двойника” целома, раздвоенного на “ум” (Духа) и “универсум” (тела). Различая тело Адама в себя и (разных) других, ты оказываешься “существующим” во внешнем мире – ты различающий и (или) неразличающий (из целома) в “теле” другого себя.
Сознание тебя воспринимает (сливает) “сознание” другого, возможно, как неотличение в целом, ум в отсутствии мыслей, вообщем – расщепление универсального “сознания” (разума) Адама на сознание себя и “глухой мрак” молчащего сознания себя.
Таким образом, если (или “когда”) ты прекращаешь отображать “внешний” мир (отключая внешние “анализаторы”), ты всего лишь становишься не призраком неотличения (“бодрствующим” себя), а антипризраком неотличения, по сути – самим “внешним миром”, или телом Адама, оставаясь тем не менее неотличающим (пользующимся более своим “сознанием”) – или неотличением (призраком универсального “сознания” Адама). Но если при том (“остановить”) прекратить мышление (ход мысли), ты становишься антипризраком не только неотличения, но и (антипризраком) не неотличения (если ты не отражаешь в себе “внешний мир” и разом не различаешь “сознание” себя).
С одной стороны, расщепление другого тебя (“различения”) и сознания тебя (“неотличения”), с другой стороны – расщепление другого (которое является “внешним миром” как расщепленное целое) и “сознания” другого (которое восходит к “универсальному” разуму Адама): различая всё “более” из тела Адама и из разума Адама (к “центру”), то есть оставляя всё “менее” неразличенного из тела и разума Адама, ты приближаешься не к “целому”, а лишь к прекращению различения высшего разряда, к “состоянию” Адама (универсального разума в универсальном теле) как следствию двоения (из) самого целома (“Отца”, или истины в целом).
Когда неразличенное оказывается равным (ординалом) “сознанию” тебя (неотличению) и равным истинному “двойнику” другого (“внимания”, или самости), а отличение (другого тебя) – на “удалении” смерти от неотличения (мира “внешнего”), – ты “умираешь”, прекращая различать – не различаешь, “сворачивая” сознание себя в “универсальном” разуме Адама, различив себя, наконец, “в целом” (разума) Адама. Не различать (сознание) себя тут означает различать в целом (“сознание”) Адама – или не существовать (“отсутствовать”) в целом, уже не различая в “низших” регионах, но испытывая различение в регионе “высшем” – себя в целом, различая “разум” и “тело”. Преодолевая (прекращая) такое расщепление, не различая себя в Адаме, начинаешь различать себя целомом.
Проследим внимательнее вдоль оси концентрических кругов различений (“двоений”), исходящих от центрального “генератора” (целома). Почему и в какой “среде” они (круговые двоения) распространяются до последовательного и полного угасания, и угасания от чего?
Целом расщепленным “смотрит” в себя существующего (“всё”) и несуществующего (“ничто”) и видит, соответственно, то “одно” (вещь), то “другое” (мысль), или третье (вещь, преображенную противоположной ей мыслью – “воображение”), но никогда – целое (истинное) себя. Целом всегда есть (как основание всего и ничто), но никогда не различает себя в целом. Лишь в бесконечной перспективе он предрасположен отличать – отличать себя целомом.
Преображая себя (личный брейнсторм, или вещь в себе) пока подручным воображением (“творческим” осознанием, или мыслью о себе), целом восстанавливает себя извечно истинным и во веки грядущим в связи с “технологическим” (необходимым) расщеплением себя на “частицы”.
О целоме ты можешь с определенностью сказать лишь то, что он существует и не существует разом (синхронно) – есть.
И всегда он охватывает любое ничто и любое всё. То есть ставит себя пределом существующему и несуществующему.
Различение есть умаление целомом себя истинного на сущего (существующего, видимого, чувственного) и Духа (“несуществующего”, “невидимого”, “неосязаемого”).
Зачем такое умаление (“различение”) себя целомом?
И извечно ли “себя”, если умаляется именно оно?
В какой взаимосвязи с целомом остается всё и ничто и, соответственно, отличение и неотличение?
Ты осознаешь, что целом не является ни всем, ни ничем разом и есть целое основание (“образец”) всего существующего и ничто несуществующего.
Отличение существует неизбежно относительно неотличения. Ведь “где-то” и каким-то “образом”, по-прежнему, остается неразличимым и различимым разом “водитель” отличения (или неотличения). Тот, кто переводит внимание с существующего на несуществующее или балансирует между ними. И да, целом и “вообразить” не возможно, то есть он, даже при умозрительном слиянии ничто и всё, остается ни тем, ни другим.
“Вообразить” не возможно, если только ты сам не имеешь самого непосредственного отношения к целому.
Как это есть – истинное себя в целоме, которое может быть прообразом бесчисленных “себя” в отличенных “частях” целома?
Как “себя” остается (буквально) отсутствовать в целоме бесконечно? И может ли ничто и всё “слиться” в целом (полностью и окончательно)? Целомом ты станешь? То есть станешь отсутствовать (“не существовать”) в присутствии “ничто” (разом)? Или станешь присутствовать (“существовать”) в отсутствии “всего”?