В августе-сентябре 2016 года мы были смяты превосходящими силами противника. Мы сражались в кольце окружения. У меня было такое чувство, что мы с трёхлинейками, у нас по два патрона на винтовку, а вокруг нас сшибаются танковые армады, над нами кружат карусели воздушных армий и непрестанно грохочет артиллерия, а мы стоим и обороняем ото всей ужасной роскоши могучих врагов свой крохотный плацдарм, свои шесть процентов.

По ночам титаны Кобелёва с билбордов шли на великанов с рекламных щитов Савлова, но выскакивали из переулков бородатые тролли Мильдонова и втыкали заточки во вражьи бока и обагряли свои бороды, жадно припадая к ранам и хлебая бьющую фонтаном кровь. Такие мне снились сны.

Но, может, мне только казалось. Может, это аберрации моего туннельного зрения. Когда мы ехали по округу с Иваном Шимодой (я вёл машину, Иван Шимода сидел на переднем кресле рядом со мной) и я посетовал на тотальное превосходство Кобелёва в воздухе, Савлова – на земле, а Мильдонова – под землёй, то Иван Шимода не понял, о чём я тревожусь. Оказалось, что он не замечает никакой наружной рекламы. Никакой наглядной агитации. Билборды, ситибоксы, лайтбоксы и прочее для него были то же самое, что дома, деревья, облака. Часть городского пейзажа. И я внезапно понял, что, возможно ведь и такое, что жители города давно не читают никакой рекламы. Не запоминают. Не обращают внимания.

Это меня потрясло. И мы немедленно решили провести эксперимент. У нас был заказан один шикарный билборд, видный как с проезжей части, десяткам тысяч проезжающих в автомобилях, так и с тротуаров, всем пешеходам. Всего один билборд. Он всё равно не помог бы нам в предвыборной агитации. Поэтому мы решили пошутить. Мы повесили на целый месяц многометровый плакат, где было написано огромными чёрными буквами: НИЧЕГО НЕТ. И больше ничего. Хотя, нет. Пришлось внизу очень мелкими буквами приписать выходные данные: о том, что агитация оплачена из фонда кандидата в депутаты Государственной Думы седьмого созыва Эрманариха Казбековича Сагалаева.

Текст, конечно, придумал не я. Это был он, Иван Шимода. Никакой реакции публики на плакат не было. То ли не заметили. То ли решили, что это начало новой хитро вымудренной рекламной кампании стирального порошка. Или партии «Справедливая Россия». Шимода сказал мне: вот видишь, Эрманарих Казбекович. Не бойся. Все танки врагов сделаны из картона, самолёты бумажные, пушки – простой фейерверк, а пули нарисованы в корел дроу.

И я плакал у него на плече.

Потом мы всё равно проиграли. И я сказал Ивану Шимоде, который был слишком, по-моему, спокоен: вообще-то я нанял тебя для того, чтобы ты помог мне одержать победу на выборах. Шимода покачал головой и сказал: нет. Ты позвал меня для того, чтобы одержать победу над выбором.

Я спросил: что это за новый коэн? Шимода сказал: это очень старый коэн. Старый, как демократия в России. Вот, к примеру, живёт человек. Он каждый день ходит в магазин и выбирает. Нежирный кефир или жирный. Кура или мясо. Рис или греча. Водка или пиво. На самом деле никакого человека нет. Но постоянная ситуация выбора позволяет создавать иллюзию какого-то человека, который выбирает. То же самое и Россия.

Я сказал: ну да. Это все говорят. Что нет никакого выбора. Одна только иллюзия. Не из кого выбирать. Да и не позволит никто выбрать. Шимода сказал: ты опять ничего не понял. Выборы есть. Нет того, кто мог бы что-нибудь выбрать. А выборы нужны, чтобы сохранять иллюзию. Что вот, мол, есть Россия. Государство. Народ в ней живёт. И всё это кого-то куда-то выбрало. А на самом деле давно уже ничего нет. Да и не было никогда.

Я сказал: ты, Шимода, только не вздумай на публике такое сказать. А то подумают, что мы либералы. Что Крым не наш. А мы патриоты. Красно-коричневые. И Шимода сказал: что ты! Я сам патриот. И Крым наш. И всё вообще наше. И американцы на Луне никогда не были. Какой из меня либерал? Либералы – это которые за свободу для частной буржуазной личности. А какая может быть свобода для личности, когда никакой личности нет? Не только идея свободы, но и сама идея личности – это мелкобуржуазное заблуждение, пришедшее к нам с загнивающего Запада, я так считаю.

Я сказал: ну вот. Свободы нет. Личности нет. России нет. Что же тогда есть, Шимода? НИЧЕГО НЕТ? И Шимода ответил: нет. Ничего – есть.

2

Упаси меня Бог писать собственную биографию. Нет лжи более чудовищной и не может быть, чем автобиографический роман, созданный сочинителем якобы о самом себе. В фантастической повести, где космические ящерицы сражаются с галактическими жабами за обладание планетой в далёком созвездии Змееносца, вы найдёте больше достоверных деталей о жизни и характере автора, чем в его автобиографии. Ложь, дезинформация и фальсификации – вот из чего состоят все без исключения автобиографические тексты.

Никто не виноват. Просто так устроен человек, что попроси его рассказать о себе, как он сразу начинает безудержно врать. Самым значительным автобиографическим романом советской литературы была «Как закалялась сталь» Николая Островского, книга, в которой нет ни слова правды об авторе. Самый значительный из русских писателей современности, Эдуард Лимонов, в каждой своей новой книге неудержимо лжёт о себе и своих знакомых. Даже у меня, сочинителя второго или третьего эшелона в современной русской литературе, есть три или четыре книги, написанных на так называемом автобиографическом материале. Все они, три или четыре, словно бы про совершенно разных людей, а объединяет эти непохожие произведения только одно – в каждой строчке ложь и выдумки. Так что не приведи Господь.

Если я когда-нибудь опубликую этот роман, то лишь для того, чтобы поведать миру об Иване Шимоде, с которым небо свело меня на короткие полтора месяца моей предвыборной кампании. Однако, следуя законам жанра, я начну с правдивого рассказа о самом себе.

3

Я родился в 1975-м году в Карачаево-Черкесии. Это было большой ошибкой с моей стороны. Если бы я знал, куда всё потом развернётся, я бы озаботился рождением в более подходящей обстановке. Но тогда никто ничего не знал. Все были счастливы. И думали, что счастье продлится вечно.

Карачаево-Черкесия – самое нелепое гибридное образование, которое только можно себе представить. Что-то вроде Австро-Венгрии, только хуже. Негро-Индия. Папуа-Эскимосия. И кто там должен был жить, в Карачаево-Черкесии? Карачаево-черкесы? Овцебыки? Конезайцы? Лисокуры? И ведь совершенно рядом находился другой такой же уродливый гибрид: Кабардино-Балкария. Кабардинцы и черкесы – это один и тот же народ. А карачаевцы и прочие балкарцы – совсем другой, другого корня. Почему было не создать Кабардино-Черкесию и Карачаево-Балкарию? Наверное, были какие-то исторические и административные причины. А в результате получилось криво.

Но мало мне было родиться в республике с таким кентаврическим именем. Меня ещё и угораздило попасть в смешанную семью. Да, я и есть этот самый волкомышь. Опытный гибрид. Причём второго уровня. Потому что гибридом первого уровня стал ещё мой отец. Он и есть самый натуральный житель Карачаево-Черкесии. Карачаево-черкес. Мой дедушка был черкесом. А бабушка – карачайкой. Хотя фамилия наша совсем не черкесская – Сагалаевы. Чорт знает, откуда у нас такая фамилия. У бабушки фамилия была Савирова. Похоже, среди карачаевцев она сама была пришлой, от древних савиров. А вот моя родная мама была совсем не с Кавказа. Она была из Молдавии. Но тоже не молдаванкой. Мама моя была из племени гагаузов. Которые произошли от печенегов.

Кем же ощущал себя я? Русским, конечно! Читая исторические труды, коими полна была отцовская библиотека, книжки про всяческих ясов, касогов и печенегов, я почему-то даже на минуту не отождествлял себя ни с касогами, ни с печенегами. А всегда только с русами. Может быть, потому, что русы были главными героями в этих книжках. На полном серьёзе я просил отца, чтобы он переименовал меня. Собственное имя мне не нравилось. Ну, в самом деле, какому ребёнку понравится, что его зовут Эрманарихом? Я хотел, чтобы меня называли Святополком.

Вряд ли я смог бы тогда даже подумать о том, что я не имею на это права. Что я ведь не то что не чистый рус, а совсем даже не русский. Да и не черкес, не карачай и даже не гагауз. Что я «дворняжка». Вряд ли я мог бы тогда понять, что это плохо. Ведь тогда всё это не имело никакого значения. Папа и мама были комсомольцами и встретились на какой-то комсомольской стройке, в студенческом стройотряде. Советский человек не то чтобы не имел нации, он мог иметь любую нацию, какую только хотел – записаться в паспорте русским или якутом, карелом или татарином. И никто никогда ни у кого не требовал справки относительно чистоты происхождения, результатов замера черепа и генетической экспертизы. После 1945-го года сама постановка вопроса о расовой или национальной чистоте считалась преступлением.

Но всё изменилось. И как-то сразу, в одночасье, вся бывшая советская страна превратилась в одну большую собачью выставку. И стали ходить по стране эксперты, и заглядывать каждому под хвост, и замерять экстерьер, и смотреть документы родителей, и выдавать сертификаты о чистоте породы, а самым чистопородным – медали.

Если бы я знал об этом заранее, я бы постарался родиться чистым гагаузом в гагаузской деревне, где гагаузы все, даже собаки, кошки и домашняя птица. И тогда бы я смог стать этнически чистым и аутентичным гагаузским писателем и вещал бы о печенегах и обязательно про геноцид, а какая-нибудь добрая европейская страна меня бы за это приютила и давала бы гранты. А я бы ходил в гагаузской рубашке, и на груди у меня была бы медаль – победитель выставки чистокровных гагаузов. И я бы читал немцам лекции о том, как тяжело сохранить свою идентичность, будучи единственным гагаузом в этой растворяющей все культуры как соляная кислота демократической Европе, и демократическая Европа, плача, кормила бы и поила меня своим берёзовым соком, а если бы на Гагаузию вдруг напала Россия, то – профит!!! – мне дали бы Нобелевскую премию.

4

Но я даже ни разу не был в Молдавии, у гагаузов. Мама моя умерла, когда я был ещё маленьким. Помню, что у мамы было круглое, молодое, красивое лицо. И что она красила губы ярко-красной помадой. Больше ничего про маму не помню.

Отец через три года привёл в дом мачеху. Она была старше отца. И не то чтобы зла ко мне, а, скорее, безразлична. У мачехи были свои дети от предыдущего брака. Так у меня появились сводные брат и сестра. Нет, мы не подружились.

Русский сочинитель Лев Гумилёв ошибался, называя Владимира Крестителя сводным братом Ярополка. Владимир был сыном Святослава от наложницы Малуши, а Ярополк – от жены, или от одной из жён Святослава. Значит, Ярополк и Владимир были не полнородными, но единокровными братьями. А Джучи, старший сын Чингисхана, рождённый от любимой жены Чингисхана, красавицы Бортэ, но после её пленения меркитами, приходился другим сыновьям Чингисхана от Бортэ, скорее всего, единоутробным братом. То же и младший сын Бортэ, Тулуй. А сводными братьями были Джучи с Тулуем остальным сыновьям Чингисхана, рождённым не от Бортэ. Они сгинули в пучине истории. Говорят, что чингизиды правят миром, потомки Чингисхана. Но это не так. Правят миром потомки Бортэ, жены Чингисхана, рождённые Бортэ от разных мужчин.

Сводными были и мы, я и дети моей мачехи. У нас ни отца не было общего, ни матери. Нас просто свели в одну семью. И они-то были чистые, чистопородные. Настоящие черкес и черкешенка. Они первые стали называть меня выродком. Потом уже, когда я стал взрослым и прославился, меня назвали бастардом, незаконнорожденным ублюдком, генетическим мусором и отребьем миллионы чистокровных шпицев во всём мире, но, надо отдать должное моим сводным брату и сестре, они были первыми.

To koniec darmowego fragmentu. Czy chcesz czytać dalej?

Жабы и гадюки. Документально-фантастический роман о политической жизни и пути к просветлению в тридцати трёх коэнах

1

2

3

4

Osoby, które czytają tę książkę, przeczytały również