Дневник

– На картинках. – «Неужели его чушь может быть правдой?»

– Вот и я тоже. Если бы не видел их на картинках, предположил бы, что они, бегемоты, так и выглядят. К своим тридцати годам Кью поглощала три тысячи калорий… на завтрак и еще пять в течение дня. Она весила под двести килограмм. Она подсела на этот наркотик, когда впервые заела горе едой. Так и разжирела. Мне приходилось ее мыть. Теперь же, как видишь, она сама это делает, а весь жир, что у нее есть, скрывается, разве что, в волосах. Теперь, как видишь, и я – огурцом.

– Извини, но мне трудно в это поверить.

– Мне и самому не верится, но так все и было. А что было, то прошло. Не от хорошей жизни мы здесь оказались, И. Как, впрочем, и ты. Не от хорошей жизни… – мечтательно произнес он.

Кью вышла из душа и походкой модели по подиуму подошла к нам, оставляя сырые следы на полу. Я максимально задвинул стул, на котором сидел, под стол, чтобы не было заметно вновь начинающую подниматься «стрелку компаса».

– Ты скоро привыкнешь. – Она потрепала меня за волосы, тем самым дав понять, что прекрасно видела топорчащийся стручок, даже в подметки не годящийся агрегату Ара.

– Когда-нибудь привыкнет. Я же привык. – Ар встал из-за стола. – Теперь я в душ. Кью, пообщайся с И. Он очень любознательный.

– А я и не думала коротать время, уткнувшись носом в стенку, – с усмешкой ответила она и проводила его взглядом. – Ну что, маленький гений, как тебе дом?

– Дом как дом. Хороший дом. Пока мне здесь нравится.

Соврал ли я? Частично. Он мне и нравился, и не нравился. Что-то по-прежнему смущало в нем. Хотя и времени прошло недостаточно, чтоб свыкнуться с неординарной обстановкой.

– Заметила, ты взялся за «Возрождение»? Хорошая книга, да не о том она. В принципе, для подготовки сойдет. Сильно в нее не углубляйся, не то передумаешь. Возьми лучше «ТАМ» Мортена или…

– «ТАМ» я уже перелистал. Прочел краткое содержание. – Я улыбнулся. – В «ТАМ» отвлекают обведенные карандашом слова и предложения, поэтому сконцентрировать внимание получалось только на них.

– Так и есть. – Она раскрыла «Возрождение» на произвольной странице и положила на стол. В ней тоже были маркировки. – С ней ты тоже не засидишься. Но ведь это очень удобно – понять книгу за несколько часов! Очень удобно! Во многих книгах – не только в «сундучных» – слишком мало ценности и слишком много мыла, попадающего в глаза. Будь я писательницей, все мои книги умещались на паре страниц. В моих книгах была бы только конкретика. О как! – Кью оттопырила указательный палец, заостряя внимание на своей мысли, как на чем-то очень важном, на том, что следовало бы запомнить – а ведь я запомнил, – и этим же пальцем толкнула свисающую над столом лампу. Та закачалась, да только не взад-вперед, а иначе: ее траектория движения напоминала траекторию движения маятника Фуко, расположенного точно на Северном или Южном полюсе. Думаю, на этом Кью тоже хотела заострить внимание. У нее, признаться, получилось. – Если хочешь подготовиться морально, прочитай лучше «В будущее» Косченко или «Нонаме» Алекса Олегсандра. С ними будет проще. Мыла, конечно, в них не меньше, но эффект больше. Я, можно сказать, благодаря им и выкарабкалась. Стала тем, кем стала. Буду тем, кем хочу быть. Книги помогли мне сделать первый шаг.

– Ты про прошлую жизнь? Ар рассказал мне. Ты была… – Я надул щеки и руками показал большой живот и бока.

Она поперхнулась. Если б она пила воду, из ее рта неминуемо бы извергся фонтан с брызгами до потолка. Потом она рассмеялась.

– Вот же врун! Самый настоящий врун!

– Ар меня обманул?

– Надул по самое не балуйся! Ты посмотри на него! Ему настолько сложно вспоминать прошлое, что принимает чужую правду за свою. Ар… Он никогда не изменится! – Улыбка не сходила с ее лица.

– Я ничего не пойму. Или ты тоже выдумываешь?

– Ничего я не выдумываю. Ар не говорил тебе, что к тридцати годам его портрет мог висеть только на надгробной плите, а не на стене над кроватью?

– Ну… примерно. Не совсем так, но примерно это он и говорил.

– Так вот слушай, И, настоящую правду: жирным был он, старухой – я.

Я сглотнул. Сухой комок пронесся по смоченному ранее яблочным соком горлу.

– Так это правда?

– Да! Жирнющий такой кабан был! Мне приходилось его мыть. И причиндал его – тоже. Сейчас, как видишь, он может сделать это сам.

– Я про другое… Вы правда были другими? Правда жили другой жизнью?

– И, ты еще сомневался? Я была уверена, что все твои сомнения остались далеко позади, когда ты приплыл сюда. Уверена была и в том, что они совсем испарились, когда ты начал подготавливаться…

– Подготавливаться к чему? – наконец спросил я, неоднократно услышав это слово за последние пять минут.

Ар вышел из душа очень не вовремя. Он отвлек Кью, а ты уже открыл рот, дабы дать мне ответ. Ар такой же сырой, такой же голый, такой же (странно) симпатичный, походкой победителя (помнишь мужика в золоте, выгуливающий собачку, заметившую нас под куполом?) поковылял к нам, напевая песню на иностранном. Я ее слышал всего раз, по радио, когда еще ездил на автобусе в школу. Слов не знаю, а мотив – отлично. Сейчас напою. Слышишь?

ДА

ЕЕ ПЕЛ АР

Напевал и подходил к нам. Его ноги проскальзывали по крашеным доскам пола, но он пел и не боялся упасть. По мне, таким, как Ар, бояться нечего. Такие, как Кью, не боятся ничего. Они оба ничего не боялись, в отличие от меня… от меня того, сидящего за столом с торчком между ног и вопросом о подготовке в голове.

– С легким паром, – ласково произнесла она, уступая ему стул.

– С чистой жопой, – ответил он. Оба рассмеялись. – Спасибо за стул, но обойдусь без него, хотя с радостью провел бы на нем пару часиков. Кажется, нам пора, сестренка. – Он обнял ее сзади, прижался носом к затылку и вдохнул аромат ее мытых волос.

Они подошли к окну. Посмотрели на грядки, на колышущиеся за оградой деревья, на темное небо. Кью навалилась на подоконник и задумалась. Остановила до сих пор качающуюся лампу-маятник. Произнесла тихим ласковым голосом, голосом предвкушения чего-то заветного:

– Пора, братец.

– И с нами? – спросил ее Ар.

– И, ты с нами? – спросила она меня.

Я задумался.

– Ответ должен быть четким и ясным, – сказал Ар.

– Согласна, – поддержала Кью. – Думаю, И еще не готов.

Взявшись за руки, они направились к выходу. Лица их были блаженными. Я не мог оторваться от их идеальных спин и… Я просто замер – возможно, тоже с блаженным лицом, – но, когда входная дверь скрипнула, а Ар наполовину вышел из дома, вернулся в реальность. Триггером тому послужил свежий воздух, наполненный влажностью. На ноги будто села роса.

– Не готов к чему? – вновь спросил я.

– К процедурам, – сухо ответила Кью и захлопнула дверь.

Они прошли вдоль грядок и свернули к постройке из досок, напоминающей уличный туалет, только большего размера. В принципе, это был обычный сарай с круглым отверстием на уровне глаз на двери. Ар открыл дверь, и они скрылись от моих глаз. Круглое отверстие прикрыли выезжающей изнутри дощечкой.

«Процедуры…»

Нет, это были не процедуры, но тогда этого я еще не знал.

Спустя короткое время они вышли из сарая улыбающимися и счастливыми. Они были в своих белых нарядах, в тех самых, в которых были утром. Халаты были сухими. Это меня даже немного расстроило: казалось бы, я до блевоты насмотрелся на их голые тела, но, когда они оделись, когда сырая белая материя не открывала вид на их половые органы, мне вновь захотелось их видеть.

Они взглянули на дом и увидали меня в окне. Ар помахал рукой, а Кью сложила ладони рупором и поднесла к губам. До меня донеслось только колебание воздуха. Я приоткрыл окно.

– И, у тебя еще есть все шансы, чтобы догнать нас! Тебя ждать?

Я помотал головой.

Они не упрашивали, а если бы и взялись, вряд ли смогли бы переубедить: идти в первый же день на процедуры, о которых знаешь только «процедуры» – такая себе перспектива.

Они понимающе промолчали и развернулись. Прислонились друг к другу спинами, сцепились согнутыми в локтях руками и в таком положении три раза присели, каждый раз произнося слова:

«Му кин та. Ша ван ло».

Расцепились, повернулись лицами, взялись за руки и пошли хороводом, произнося новые:

«Бриз мак ту хим. Эл маш нала»

Обнялись и пошли дальше, туда, откуда мы пришли утром, произнося свои – пусть будут – молитвы:

«Му кин та. Ша ван ло. Бриз мак ту хим. Эл маш нала».

По телу побежали мурашки.

Я остался один.

«Процедуры». «Готовишься?» «Тебя ждать?»

Я ждал, а их все не было. Их не было ни через час, ни через два. Не было, когда и солнце полностью сменилось луной. Я смотрел на нее с подоконника. Смотрел на освещенные ее тусклым светом грядки. Смотрел в пустоту. Смотрел в бездну. Было темно, но я рассчитывал на их возвращение. Рассчитывал, что их белые халаты заиграют в темноте контрастом. А еще рассчитывал не упасть в обморок, когда и если эти белые халаты поплывут через весь участок к дому, как привидения.

Их все не было. Я зазевался и задремал, но быстро переборол сон и раскрыл глаза. Спать одному в том доме хотелось меньше всего на свете, да и спать в общем-то было негде. Конечно, сон – лучшее занятие для коротания времени, но я предпочел провести его над книгами, рекомендованными Кью. «Возрождение» трехочковым броском я отправил в сундук, правда книга летела не как мяч, а как прямоугольная фрисби. Мячом она могла стать, если бы книги изначально печатали в форме шара. Тогда да. Тогда бы точно да. А так нет. Так точно нет.

СПАСИБО

Не за что.

В книге «В будущее» автор всеми методами доказывал, можно сказать, усирался, что вся жизнь, будь то человеческая или иная – любого живого организма, – делится на несколько поджизней, коих бессчетное количество. Каждая поджизнь в свою очередь делится на наножизни, которых еще больше. Так, со слов Косченко, автора «В будущее», то, что люди считают своей жизнью – момент между рождением и смертью, – на самом деле лишь микроскопический фрагмент, точка на бесконечной прямой. И лишь при максимальном приближении, в котором способны видеть окружающие нас люди, точка на прямой становится отрезком продолжительностью от нескольких секунд до десятков, а то и сотен лет. Тут уж кому как повезет… Не каждому суждено прожить сотню лет, многие не доживают и до пенсии.

«В будущее» полетело в прошлое – в раскрытый сундук в углу комнаты. Так там и пролежала, пока я гостил в том доме. Думаю, она и до сих пор там лежит, если какой-нибудь очередной заплутавший не забрел в ту же паутину событий, что и я.

С улицы повеяло холодом. Я закрыл окно, убедившись, что «ночные халаты» еще не вернулись на участок, и приступил к «Нонаме» – второй книге из топа Кью.

В ней Алекс Олегсандр рассказал о своем друге, проживающем жизнь другого человека – своей почти точной копии. Случилось так, что его друг и копия его друга умерли в один день, но душа вместо того чтобы покинуть мир и уйти на тот свет, в результате сбоя распределяющей силы «нонаме», обратила смерть в жизнь.

Цитата: «Такое случается на зависть часто. Даже чаще, чем мы можем себе представить. Взять, к примеру, трансгендеров… Думаете, они просто так меняют пол? Думаете, просто так утверждают, что с самого детства чувствовали себя мальчиком или девочкой? Просто так говорят, что рождены в чужом теле? Вовсе нет! Все они действительно с самого рождения заключены в чужие тела. Все они до смерти были другими. Скажу больше: абсолютно все, не только трансгендеры, даже включая меня самого, были другими. Но, когда нонаме делает свою работу, когда меняет цикл, перерождая при этом живой организм, на свет может появиться кто угодно, а не вы, каким могли себя помнить в прошлом…В прошлом…

Вряд ли кто-то из вас помнит, что в прошлой жизни был собакой, или, на худой конец, червем или… да кем угодно, хоть Папой Римским. Это не мудрено. Хотите знать, почему вы не помните себя в возрасте года? Почему не помните, как находились в утробе матери? Все просто – нонаме вас перерождало, а чтобы у вас не поехала крыша, стирала память. Раз за разом. Изо дня в день она, сила, выполняет свою прямую обязанность – вновь и вновь создает жизнь на земле.

Готов поспорить, многие из вас сталкивались с людьми, утверждающими, «что в прошлой жизни были»… Многие утверждающие, «что в пошлой жизни были», зачастую считаются психически больными и проводят остатки своих дней под наблюдением врачей в одиночных палатах с мягкими стенами, под сильнодействующими препаратами, превращающих «бывших царей, животных, рыб, растений» в овощи.

За всю историю человечества о таких людях сняли не одну и не две сотни вечерних телешоу. Вы, наверняка, видели одно из них. Если нет, если Вам все еще интересно, просто забейте в поисковой строке «Ютуба» «диссоциативное расстройство личности» или же проще «раздвоение личности». Уверен, узнаете много интересного.

Ну что, посмотрели? Каковы ваши ощущения? Полагаю, Вы теперь думаете, что судьба обошла стороной вашу встречу с тем, кто «в прошлой жизни был…»? Вы вправе так думать. Скажу больше: Вы даже вправе утверждать, что никогда в жизни не общались с тем, кто почувствовал на себе силу нонаме, с тем, кто хоть что-то запомнил до ее работы. Но я вам не поверю. Не поверю и не буду верить до тех пор, пока Вы, мой читатель, не докажете мне обратное.

Я же могу доказать, что такие люди окружают Вас. Просто оглянитесь вокруг. Посмотрите на своих новых знакомых, на коллег по работе, на, упаси Господи, куратора из клуба АА… Посмотрите на кого угодно из тех тысяч человек, с которыми вам довелось общаться. Можете ли вы быть уверены, что условный Иван Иванович Иванов из списка ваших друзей в соцсети не сменил имя, когда ему только-только стукнуло четырнадцать?

По статистике, только 0,23% россиян сменили имя, а это – каждый пятисотый. Удивительно, не находите?

Теперь вы можете задаться вопросом: какое это имеет отношение к вышесказанному? Я вам отвечу: смена имени равна смене пола и равна «в прошлой жизни я был…». Конечно, сменившие имя могут даже не догадываться об истинной причине их решения, но я знаю наверняка, что она упрятана в подсознании, в далеком-далеком углу, и бережно охраняется нонаме.

К сожалению, я не нашел статистики сменивших пол, как не нашел ее и об «овощах» из психических лечебниц, но знаю на сто процентов, что два человека из тысячи, сменивших имя – это, несомненно, в разы превышает сумму двух вышеперечисленных. Остается только ломать голову над тем, почему же сменивших имя наше общество не запирает в палаты с мягкими стенами и не пичкает препаратами, не тыкает пальцами и не считает ненормальными. Для меня это до сих пор остается загадкой.

Теперь Вы поменяли свое мнение о нонаме? Нет? Все еще не верите, что такая сила существует? Тогда читайте дальше».

В книге Алекс Олегсандр рассказал о девушке. В детстве она упала с дерева и после падения стала считать себя не Катей Малиной, а Кейт Манилой. Об этом правда она никому не рассказывала. Она просто свыклась с новой личностью, с новым окружением. Она не хотела, что б ее считали чокнутой. А ее считали.

Рассказать это она смогла только спустя два десятка лет такому же перекочевавшему в новый мир, в тело Артема Пентина, американцу Арчи Пинтену, прожившему в Слобурге пять дней. С ним-то и сдружился автор «Нонаме».

Я остановился на середине книге. На улице уже светало. Солнце старалось по полной программе, освещая газон и молодые побеги на грядках. Воздух в доме и без того был спертым, а с каждой минутой восхода солнца душил сильнее. Усидеть над книгой в полусне мне помогало приоткрытое окно. Открыл я его, когда закружилась голова. Через щелку в комнату пробрался не только свежий воздух, но и новые звуки, которых раньше не было.

Они возвращались. Кью и Ар возвращались в дом, по ощущениям, в то же самое время, что и днем ранее, когда с ними шел еще и я. Они то волочили ступни по земле, то задирали колени до пояса. Они передвигались медленно. Руки их тоже были то веревками, привязанными к плечам, то руками-манипуляторами роботизированного механизма. Они снова стали детьми-роботами, только-только вставшими на ноги, передвигающимися от одной точки к другой. Ходячими неваляшками.

А еще они были сырыми, и это мне нравилось. Особенно понравилось их появление в комнате. Я сидел за столом, когда они вошли, и помахал им. Они не заметили меня. Скинули сырые халаты на пол и зашли в душевую кабинку. Вдвоем – это что-то новенькое! Пока стекло не запотело, я смотрел на их трущиеся друг о друга тела, и – чего греха таить – завидовал Ару… да и Кью, если честно, тоже.

Я погряз в собственных фантазиях. Представлял в кабинке не Ара и Кью, а себя с Викой… и с Витей. Представлял, как мы втроем стоим под напором горячей воды и тремся телами, получаем удовольствие, какого никогда раньше не испытывали. Вот только фантазия на то и фантазия, чтобы никогда не сбыться, навсегда остаться сказкой на ночь, в которую мечтаешь попасть хотя бы во сне. Моих друзей теперь нет рядом, да и во снах если они и приходят ко мне, то очень… ОЧЕНЬ редко и на ОЧЕНЬ короткое время, поскольку, завидев их, я всегда просыпаюсь.

Я наблюдал за Аром и Кью через запотевшее стекло и гадал, отчего сегодня они принимают душ вместе, и даже не представлял, что это нововведение в их жизни не окажется последним.

Они вышли пошатываясь, но намного увереннее. Завидев меня, Кью вздрогнула, ахнула и одной рукой прикрыла грудь, второй – другое понятное место. Она была удивлена, но не напугана. Я же был и удивлен, и напуган, особенно, когда увидел торчащий агрегат Ара, который он едва сдерживал обеими руками.

– Кто ты? – спросила Кью, прижимаясь плечом к плечу брата и медленно прячась за его телом.

– Новенький? – предположил Ар, обратив внимание и на мою наготу, и на топорщащийся стручок.

Я скрестил ноги – защитная реакция. Похоже, правила игры поменялись. Забегая вперед, скажу: в течение тех двух недель, что я там прожил, они менялись очень часто, с завидной регулярностью.

– Я же И, вы чего? Я прибыл, – «почему прибыл, а не пришел или не появился?» – вчера. Забыли что ли?

– Вчера? – выглядывая из-за спины Ара, переспросила Кью. – Это когда?

– Вчера утром, – ответил я, думая о процедурах, вероятнее всего, стирающих память. Или о таблетках, которые им выдают на тех самых процедурах, с тем же самым эффектом.

– Чем докажешь? – даже для человека, у которого из памяти осталась только мышечная между ног, Ар задал совершенно глупый вопрос.

– В холодильнике полно еды, – так же глупо ответил я. Мой ответ удовлетворил обоих.

– Так и есть, – кивнула Кью. – Он всегда полон.

– Так ты, значит, И? – Ар осторожно проскользил по полу и протянул руку. Я пожал ее. – Я – Ти. А это моя сестра Эс. Будем знакомы.

– Ты чертовски напугал меня, паренек, – приближаясь, произнесла Эс, она же эксКью. – Даже не напугал – ввел в ступор. Или… Ты не стремный, И, и мы рады тебя видеть. Так ведь, Ти? – Ти кивнул, не сводя с меня глаз. – Просто, когда мы уходили, на твоем месте сидела Тильда, женщ…, бабушка лет семидесяти, с седыми волосами и обвисшими… Куда она подевалась? Ты не видел ее?

«Эс, Ти, Тильда… Где Ар? Где Кью? Где я?»

– Бабушка? – Я по уши повяз в загадках той местности. «Эс, Ти, Тильда…»

– Наверное, ей помогли сеансы, – предположил Ти, бывший Ар, подходя к холодильнику. Он достал из него кусок черного хлеба, печеночный паштет в тюбике и банку брусничного соуса. Посмотрел на меня, на Кью… то есть на Эс. – Кушать хотите? Лично я голоден аки проклятый.

Мы не отказались.

Ти положил на стол три куска хлеба, намазал паштет и полил соусом. Было очень вкусно.

День прошел, как и предыдущий. После скудного на вид, но плотного завтрака Эс и Ти отправились на улицу заниматься гимнастикой, но дали этому другое название – постсеансная профилактика. А во время завтрака – к бутерброду из черного хлеба, паштета и соуса добавилась коробка орехового молока с «БЕЗ МОЛОКА», «БЕЗ ГМО», «БЕЗ САХАРА» на лицевой стороне – я узнал о них новую информацию. Так же, как Кью и Ар, они попали в ребхаус – так они называли то место – не от хорошей, а для хорошей жизни.

От родителей им достался дряхлый дом в дряхлой деревеньке, в ста километрах от Кирова, а в придачу к нему – куча долгов, также перешедших по наследству. Им, на тот момент пятнадцатилетним брату и сестре, ничего не оставалось, кроме как днем и ночью трудиться в поле, чтобы ежемесячно покрывать тысячную часть взятого в банке кредита их покончившими с собой родителями. Те надеялись, что страхование жизни покроет все расходы и оставит неплохой такой капитал для безбедной жизни их детишек, да только просчитались: суицид не считался страховым случаем. Вот уж неловкая ситуация.

В две тысячи тринадцатом в Жеребцах, деревне, где они жили, появилась мобильная связь. Эс и Ти обзавелись мобильным телефоном, одним на двоих. Где есть мобильная связь и мобильник, есть и интернет. Где есть интернет, есть и спам. А в спаме – лохотрон.

– Мы перешли по ссылке и попали на сайт беспроигрышной лотереи, – сказала Эс и облизнула пальцы.

– Нам сразу начислили тысячу бесплатных коинов. Один коин – один рубль, – добавил Ти, покачиваясь на стуле. Свой бутерброд он съел за два укуса.

– Смысл лотереи прост: на поле – две цифры, единица и двойка, нужно лишь угадать правильную. Угадываешь – коины удваиваются, не угадываешь – сгорают.

– Эс трижды удвоила коины, а после нее я – два раза. Итого: тридцать две тысячи коинов за пару минут. Не дурно!

Не дурно, да только в лохотроне выиграть невозможно, Профессор. В лучшем случае твоя прибыль будет стремиться к нулю. В случае Эс и Ти она стремилась к минус бесконечности. И это не только от безграмотности, а еще и от возможности играть в «беспроигрышную» лотерею в долг.

За час игры – с каждым новым ходом риск потерять накопленное увеличивался, поэтому думать приходилось дольше – они выиграли восемь миллионов сто девяносто две тысячи. Этого было за глаза. После оплаты родительского долга осталась бы половина, вот только оплачивать кредит нужно рублями, а не коинами. Да, в «беспроигрышной» лотерее можно было перевести коины в рубли и получить выигрыш, вот только на счету должен быть хотя бы один процент настоящих денежных средств.

Естественно, наши «победители» попались на удочку. Таких денег у них не водилось. У них не было даже десятой части процента от более чем восьми миллионов. Поэтому и пришла «гениальная» мысль: продать дом, в котором они жили. Очень правильная мысль!

Рыночная стоимости дома со всем имуществом могла уложиться в нужную им сумму, да только дом был в залоге у банка, продать его было невозможно. Невозможно до той поры, до времени, пока добрый интернет не нашел доброго риелтора, сумевшего обойти систему. Дом был продан за четверть рыночной стоимости – чуть меньше двухсот тысяч рублей.

– Бумажные деньги оцифровались на сайте лотереи. Можно было снять два миллиона рублей. Мы с Ти посовещались и пришли к выводу: раз уж нам так везет в лотерее, раз уж у нас скоро появится два миллиона – а с ним можно получить выигрыш в размере двухсот, – почему бы не накопить больше?

– Мы единогласно выбрали двойку – это же так символично… В итоге за один ход поиграли все сразу: и деньги, и выигрыш.

– А еще эти коин-кредиты…

– Теперь на нашем счету минус двести миллионов и просрочка платежей.

– Знаем: ты думаешь, что яблоко от яблони недалеко падает (так оно и есть), И. Мы тоже хотели пойди дальше – к суициду, да только нас спасла книга, чудом попавшая в руки. В ней были обведены кружками разные буквы.

– Мы долго гадали, что они могут означать, пока не сложили их в предложение. По сути, это была числовая последовательность, означающая координаты. По ним мы и добрались сюда. И не прогадали, – закончил Ти.

«Да уж. А я-то думал, что таких болванов не существует. Постойте… А я не болван? Еще вчера были Ар и Кью, сегодня – Эс и Ти… Что за черт? Брррред!!!»

Пока они занимались своей постсеансной профилактикой, я читал… перелистывал книги, сидя за одиноким столом, глядя то на обведенные буквы, слова и строчки, то в окно. Я только и делал, что читал да смотрел в окно. Еще ел. И пил. Сначала больше ел чем пил, потом наоборот. Вина тому перееданию – стресс.

Один раз я пережрал. Случилось это на третий день моего пребывания в ребхаусе. Утром вместо Эс и Ти, пришли не Ар и Кью, а Ю и Ви. Они все еще были одними и теми же людьми, с теми же самыми телодвижениями, голосом, внешностью. Их день проходил точно так же, и точно так же они спрашивали меня, кто я такой. Точно так же рассказывали свою историю, и она – кто бы мог подумать? – отличалась от двух предыдущих.

В тот день, когда уже Ю и Ви ушли на разминку, а после – на лечение, у меня было время подумать. И я надумал. Точнее понял. Уяснил. Называй, как хочешь… Я понял: их новые имена вовсе не имена, а буквы английского алфавита. Понял, что завтра на их смену придут Дабл-ю и Экс, послезавтра – Уай и Зет. В итоге так все и было. И их истории снова отличались, но были похожими.

Не знаю, что на меня нашло, но свои познания и догадки я решил заесть, благо, что холодильник всегда был битком, хоть никто и никогда не приносил в него продукты. Они там просто появлялись, словно по взмаху волшебной палки. Я осмотрел пространство и за, и под холодильником и не обнаружил ни скрытой дверцы, ни потайного хода.

Я ел все, что только попадало под руку, а попадалось в основном сладкое: вафли, печенья, конфеты, шоколадная паста, сгущенное молоко. Если бы знал, что случится фиаско, поел бы слив или соленых огурцов с молоком. В общем, примерно к полуночи, когда живот раздулся – в нем будто взорвался мешок попкорна, – меня приперло по-большому. Так сильно и быстро, что я не успел сообразить. Все, что я успел: с расслабленным анальным кольцом добежал до душевой кабины и покак… насрал там.

Сделав дело, стоя по щиколотку в воде и разминая какашку ногами, как пластилин, под напором воды, я вспомнил Саню Волка, обделавшегося в школе из-за своего Штромпсауна… и из-за меня. Думаю, меня, пытающегося смыть улики в узенькое сливное отверстие душевого поддона, от Волка ничего не отличало. Думаю, именно тогда мы и стали квитами.

Через пятнадцать минут мучений твердая «дуля» растворилась, оставив после себя запах воспоминаний, при раскрытом окне выветрившимся только к утру. Его застали Уай с Зетом.

К четвертому дню я привык к однообразию. Привык и к одинаковой, не по времени жаркой, погоде, которая в мае должна только-только разыгрываться.

Каждое новое утро на грядках появлялись молодые побеги, в доме – новые буквы алфавита: Эй и Би, Си и Ди… Все они по-разному на меня реагировали, но все шло к одному: «Кто ты? Кто вы? Что привело тебя сюда? Что привело вас?» А потом: занятия на свежем воздухе, переодевания в постройке, «ты пойдешь с нами?» и «ну как хочешь». И еще – «подготавливайся». Ну и куда же без приседаний и хороводов под «Му кин та. Ша ван ло. Бриз мак ту хим. Эл маш нала».

Имена менялись. Даже мое, местное.

На восьмой день в комнату зашли И и Эф. Чтобы не было подозрений, чтобы в доме не находились две И, две тезки, я пошел на риск: вспомнив о бабушке Тильде, представился Апострофом.

– И давно ты тут, Апостроф? – спросила И.

Я пожал плечами и улыбнулся, потому что это всегда срабатывало.

Еще неделю продолжалось одно и то же: процедуры, сеансы, профилактики, реабилитации и так далее. Бессонные ночи – я не смыкал глаз, пока находился там, и до сих пор не сомкнул… это мне еще предстоит – и книги с пометками. Я пролистал все, что находились в сундуке. Из них: двадцать одну Хокинга про космос, звезды и черные дыры; «Когда спящий проснется» Уэлса и «Повелитель мух» Голдинга, в которой не было пометок, да и выглядела она как новая, словно я первый открыл ее. В прочем, в ней не было ничего схожего с остальными книгами из сундучной библиотеки. Должно быть, поэтому она мне и понравилась больше остальных. Думаю, Витя оценил бы каждую, Вика – несколько.

К четырнадцатому дню в ребхаусе я был готов сходить на процедуры, потому что тематика прочитанных книг и маркировка в них нужных слов и предложений все больше вселяли в меня надежду, что существует иной мир, иная жизнь, возможность путешествовать во времени или, на худой конец, магия и препараты, переиначивающие все и вся.

Я был готов почти ко всему, что избавило бы от мучений и тягот, от взваленного на плечи груза – бесконечной памяти… Ко всему, что могло бы помочь. Что могло спасти.

Я ждал пятнадцатый день. Нужно было знать, кто же зайдет за порог дома в то утро. Кто будет стоять предо мной обнаженным и спрашивать, кто я, что я, зачем я. Кто сменит Оу и Пи. И сменит ли…

К утру пятнадцатого дня я разобрался если не во всей, то хотя бы в одной из тайн сундучной библиотеки: если брать по одной первой букве каждого обведенного слова или предложения, то, сложив их, получится знакомая фраза. Она и стала ключевым моментом в пользу принятия процедур как должного и нужного.

Глядя в окно, я без устали выкрикивал одно и то же: «Му кин та! Ша ван ло! Бриз мак ту хим! Эл маш нала!» – пока не завидел знакомые силуэты в сырых полупрозрачных одеяниях. Они подходили к дому. Они увидели меня в окне и помахали руками. Ну как помахали – скорее совершили зигзагообразные движения своими несмазанными скрипящими конечностями. Детки-роботы.

– Привет, И, – сходу сказала Кью, перешагнув через порог и сбросив халат. – Как провел ночь?

– Хорошо, – ответил я уже голому Ару, потому что та уже скрылась в душевой.

– Хорошо, что хорошо. – Ар подошел к окну и навалился на подоконник рядом со мной. Я слышал скрип его костей и уже знал, что скоро его не станет, как не станет покачивающейся походки и резкости в движениях. – Ты хоть выспался или просидел всю ночь над этими книженциями?

– Готовился, – коротко ответил я, не понимая, в курсе ли он, что с последней нашей встречи –встречи И, Кью и Ара – прошла не одна, а все четырнадцать ночей. Не понимал, знает ли он об остальных тринадцати своих точных копиях.

– Много прочел?

– Все, что было. Эти последние, – я мотнул головой на лежащие на столе книги. – Правда не целиком.

– Ты, верно, шутишь? Их же больше полусотни.

– Семьдесят семь.

– Стало быть, ты и до «Повелителя мух» добрался?

– Ага. Очень интересная.

– Но в нашем деле – бесполезная, – пресек он. – Многое ли ты понял, И, из прочитанного в полезных книгах?

Я замешкался, но не промолчал:

– Достаточно, чтобы считать себя готовым.

– Очень интересно, – вмешалась в разговор Кью, выходя из душевой. Ее банная процедура прошла быстрее обычного. – И очень хорошо. Значит, ты – один из нас.

Она заняла место Ара на подоконнике, а он – ее, пока пар не выветрился и не отпотели стекла.